ым мнением старшого...
   А  он  нуждается   в   совете,   ах   как   нуждается!   В   искреннем,
доброжелательном, разумном совете, какой могут дать только родная мать  да
самый верный друг.
   Только посоветуйте и... "аз воздам!".
   С берега повеял легкий  ветерок.  Где-то  вдали,  в  камышах  на  лугу,
откликнулась утка. "Нет, жизнь не замерла", - подумал старшой,  охваченный
тяжкими думами.
   Сагайдачный повернулся,  чтобы  по  переулку  спуститься  к  Днепру,  и
остановился. Со двора, что пониже,  к  нему  донесся  оживленный  разговор
молодых казаков. Затем на улицу вышли  двое,  ведя  в  поводу  оседланного
коня. Какой масти конь - не разобрать. А  это  очень,  очень  интересовало
воина Сагайдачного, его умиляла не только искренняя молитва, но  и  хорошо
снаряженный конь. В предрассветном  тумане  четко  вырисовывались  силуэты
казаков. Они прощались как  побратимы.  Сагайдачного  тронула  искренность
объятий и поцелуев. "Только подлинное побратимство  и  удерживает  нас  от
униатского разброда..." - чуть ли не вслух высказал он  горькую  мысль.  А
казаки тем временем уже расстались. Один остался, постоял некоторое  время
во дворе, обсаженном ивами. А второй повел  на  поводу  оседланного  коня.
"Очевидно, был в гостях..." Неспокойный  конь  вырывался  из  крепких  рук
стройного, как девушка, казака. Должно быть,  совсем  молодой  хлопец!  Он
ласково разговаривал с конем, придерживая  поводья.  Пройдя  уже  довольно
значительное  расстояние  от  места  прощания,  остановил  его,   наверное
намереваясь сесть в седло. Но конь не слушался, становился на дыбы.
   Вдруг словно из-под земли вынырнула еще одна, четко вырисовывавшаяся на
восточном склоне неба фигура казака, очевидно, постарше.  Как  и  заведено
было у казаков, он пошел навстречу, властно крикнул на коня и тоже схватил
неспокойное животное под уздцы.
   Сагайдачный на миг залюбовался таким проявлением казацкой  солидарности
и умелым обращением с резвым конем. Все иные мысли в это мгновение улетели
прочь. Он ускорил шаг, -  вполне  естественно:  воину  захотелось  поближе
посмотреть на молодого казака, который отважился  ехать  на  необъезженном
коне и, видимо, в дальнюю дорогу. Но его заинтересовал и второй казак, так
уверенно обращавшийся с конем. Его помощь была очень  необходима  молодому
казаку, и он, поняв это,  своевременно  подошел...  "Извечная  благородная
черта побратимства у украинских людей!"
   Но... что это? Или старшому показалось в предрассветной  мгле?  Он  еще
больше ускорил шаг, ибо старший казак  поднес  руку  к  поясу,  туда,  где
всегда торчит если не пистоль, то хороший нож. И в то время, когда молодой
казак, воспользовавшись помощью, намеревался вскочить в  седло,  свободная
и, наверное, не пустая рука другого резко ударила коня под задний пах...
   Конь словно взбесился, стал на дыбы. Молниеносно  вырвался  он  из  рук
обоих и, чуть было не сбив с ног молодого казака, бросился вскачь. Молодой
казак собирался уже сесть в седло, а оказался на земле. Но сгоряча он  еще
держался за поводья, тащась некоторое расстояние за лошадью,  и  не  сразу
отпустил их.
   - Ах, мерзавец! -  выругался  Сагайдачный  и  в  тот  же  миг  бросился
наперерез коню.
   Своей сильной рукой он схватил поводья и так дернул  голову  коня,  что
тот, заржав,  упал  на  передние  ноги.  Потом  вскочил  на  ноги,  осыпав
Сагайдачного песком, захрапел и оглянулся,  но  уже  больше  не  порывался
бежать.
   - Эй, стой, говорю! - снова крикнул  Сагайдачный  казаку,  который  так
предательски всполошил коня и теперь торопился скрыться в одном из дворов,
заросшем кустарником. - Стой, мерзавец!  Из  какого  куреня,  выродок?!  -
свирепо кричал старшой.
   Не будучи в силах догнать преступника, он вытащил из-за пояса  пистоль.
А "выродок", словно крыса, скрылся в густых зарослях, поглощенный мраком.
   - Кто этот твой мерзкий доброжелатель, молодец? - спросил Сагайдачный у
Богдана, ибо молодой казак и был сыном подстаросты Хмельницкого.
   - Сердечно благодарю  пана...  пана...  -  заикаясь,  произнес  Богдан,
немного хромая, но довольно быстро  подойдя  к  своему  спасителю.  -  Пан
Максим Кривонос снарядил меня в путь на горячем и недостаточно объезженном
коне.
   - Так это Кривонос, подсаживая молодого казака,  ударил  коня  ножом  в
бок, что тот как бешеный стал на дыбы?
   - А, ножом в бок? Нет, уважаемый пан. Максим предупредил меня  о  нраве
коня. Но мне все же пришлось снарядить этого потому, что раньше у меня был
чужой конь, принадлежащий  переяславскому  купцу.  А  ножом  в  бок...  Не
понимаю. Весьма благодарен вам. - И Богдан поклонился еще раз.
   Присмотревшись вблизи к своему спасителю, он подумал, что стоящий перед
ним человек с дорогой саблей и немецким пистолем в руке, очевидно,  важный
атаман. Только растрепанная большая борода показалась необычной.
   Сагайдачный отдал поводья Богдану, а сам стал осматривать  раненый  бок
лошади.
   - Кинжалом, проклятый, полоснул коня по животу!.. К  счастью,  впопыхах
только кожу поцарапал. Кто ж  он  такой,  спрашиваю?  Подлый  сын  змеиных
родителей, как враг, хотел запороть коня, погубить молодца...
   Богдан с испугом посмотрел в ту  сторону,  куда  скрылся  непрошеный  и
такой опасный помощник. Пожав плечами, он объяснил:
   - Какая-то выходка  сумасшедшего  или...  Очевидно,  так  и  есть,  как
говорит пан. Это не казак, а перебежчик из турецких войск, называющий себя
Селимом, прошу пана. Он приехал вместе с донцами,  интересные  рассказывал
вещи при моем посредстве, поскольку он не знает  нашего  языка.  Казалось,
искренне желал стать казаком, даже хотел отказаться от басурманской веры и
принять православное вероисповедание...
   - Перебежчик? А не  лазутчик  ли  турецкого  султана?  Благодари  бога,
юноша, твои родители счастливы. Если бы турок не растерялся, заметив  меня
в последний момент, то не соскользнул бы его  предательский  нож  с  ребра
животного. Выпустил бы он потроха коню, тот и  озверел  бы...  Ты  мог  бы
жизни лишиться от такой помощи. У пана какие-то счеты с турком?
   Расстроенному Богдану пришлось только пожать плечами.  Он  отряхивал  с
одежды пыль, а в голове роились разные догадки. И хотя  был  не  уверен  в
своих предположениях, тихо ответил:
   - Очевидно, да. Переяславский купец  предупреждал  меня,  что  какой-то
турок - а это, наверное, он и  есть  -  интересовался  мной...  Они  хотят
отомстить мне за одного бея, который погиб в  поединке  со  мной,  и  этим
почтить его память. Впрочем, возможно, что это был другой турок...  Но  я,
очевидно, задерживаю пана, прошу прощения...
   - О  нет,  нет,  прошу!  Только  что  вышел  пройтись  подышать  свежим
днепровским воздухом. Пан юноша торопится?  -  вежливо  спросил  казак,  с
удовольствием поглаживавший свою бороду.
   - Упаси боже, куда в такую рань! Собираюсь выезжать вместе  со  своими,
они, должно быть, ждут меня на постое. А пан,  прошу  прощения,  наверное,
казацкий старшина или как?  -  с  любопытством  спросил  Богдан,  стараясь
подражать в выговоре своему спасителю с патриаршей бородой.
   - Да, юноша, - старшина. Такие  дела...  В  Терехтемиров  сейчас  много
старшин съехалось... - ответил тот, вздыхая, и Богдан не понял, то  ли  он
осуждает съезд, то ли сожалеет о чем-либо ином.
   - Я понимаю пана. Наверное, тяжело быть старшиной  в  регименте,  когда
вокруг такое волнение. Мать с одним ребенком прежде времени седеет, а ведь
у старшины немало всяких хлопот и не с одним...
   Сагайдачный даже  улыбнулся,  услышав  такое  меткое  сравнение.  Юноша
казался хорошо воспитанным, и с ним было приятно разговаривать.
   - О каком движении говорит пан, прошу,  если  наши  казаки  победоносно
отразили нападение басурман в этой местности?  Наступают  мирные  времена,
юноша, скоро добьемся соглашения с польской Короной. Какое же волнение?..
   И Сагайдачный повернулся к Богдану, державшему уже  совсем  усмиренного
коня под уздцы. Его подкупил интерес  юноши  к  государственным  делам,  и
захотелось услышать о них мнение молодежи. Ведь  это  она,  самая  молодая
сила в государстве, проявила столько стойкости  и  рыцарского  мужества  в
борьбе с турками и татарами. А под Паволочью...
   - Мирные времена, говорит пан, но настанут они только после победы  над
неверными, да и то - надолго ли? Теперь у казаков новые  заботы,  с  паном
гетманом Жолкевским... Вы-то не были  на  раде  старшин,  где  королевский
поручик пан Конецпольский предъявил, как говорится, гетманский  ультиматум
не  только  казакам,  но  и  широкому  кругу  наших  людей,   занимающихся
хлебопашеством. Он  старался  склонить  панов  полковников  согласиться  с
требованием Жолкевского.
   - К сожалению, я там не был. Так и до ссоры недалеко... А я не был.
   - Пан может лишь сожалеть об этом, так как Конецпольский  вот  уже  три
дня как уехал из Круга. Ходят слухи,  что  вельможный  пан  гетман  весьма
недоволен  ответом  полковников,  но   все-таки   он   согласился   с   их
предложением...
   - Как это -  согласился,  юноша?..  -  "Занятный  молодец",  -  подумал
Сагайдачный.
   - Полковники говорят, что пан Станислав Жолкевский согласился направить
на казачий Круг сеймовую комиссию в полном  составе  не  для  предъявления
ультиматума, а для мирных переговоров.
   Сагайдачный вздохнул и сразу не нашелся что ответить  молодому  казаку,
так уверенно говорившему об этом. На площади стало немного светлее,  и  он
присмотрелся к юноше, открытое лицо которого дышало умом и искренностью. У
Сагайдачного возникло желание посоветоваться с ним. Ведь казацкая мудрость
определяется не длинными усами.
   Юноша тоже вежливо ждал осуждения или, может быть, одобрения его слов.
   - Об этом я знаю. Разумеется, пан гетман должен был  теперь  послать  к
казацким старшинам не гонца, а самых почетных комиссаров сейма.  Наверное,
он поручил им уговаривать нас. А зачем нас уговаривать?..  -  сорвалось  с
уст Сагайдачного.
   Он хотел было поправиться, но Богдан уже подхватил:
   -  Вы  правы!  Уговаривать  казаков,  когда  ему  самому  прежде  всего
следовало бы понять положение украинского народа. Ведь ему уже приходилось
иметь дело с Наливайко, а все-таки продолжает дразнить людей,  как  собаку
на цепи!..
   - О, разумно рассуждает наша  молодежь:  именно  как  собаку  на  цепи.
Прекрасно сказано, мой молодец, хоть и горько это. Ибо  если  собаке  дать
волю, то дразнить ее уже будет небезопасно  даже  вооруженным  воеводам  и
старостам Речи Посполитой! Удивительно разумно сказано, юноша. Как  собаку
на цепи, дразнят наших людей паны католики.
   - Разве только католики, прошу, пан старшой?
   - Католики и униаты, казаче. У короля нет беспристрастных советников из
числа  шляхты,  благожелательно  относящейся  к   народу.   Им   руководят
католики...
   Богдан с еще большим дружелюбием посмотрел на старшину, который изредка
поглаживал рукой клинообразную бороду. Спорить с таким солидным  человеком
ему не хотелось. Но ведь он не мог и смолчать, если  был  не  согласен.  И
по-юношески горячо возразил собеседнику:
   - Католичество - это вера,  уважаемый  пан.  У  одних  католичество,  у
других мусульманство, а у некоторых и наша  восточная  вера.  Но  главное,
будто сговорились паны против тех людей, которым в труде  и  в  ежедневных
заботах некогда вверх глянуть, спокойно помолиться... Зарятся на плоды  их
труда, стараясь подчинить себе тружеников не только сел, но и городов.  Вы
говорите: католичество... Это верно, что католичество погрязло в пороках и
преступлениях, о чем говорил еще Савонарола. Ну и пускай бы молились себе,
погрязая в них еще глубже, да не трогали бы людей. Сколько этих униженных,
оскорбленных, осужденных - так  же  верующих  в  Христа,  как  и  те,  что
находятся у власти! Выдумали унию! Католики? Так молитесь  в  костелах,  а
магометане - в мечетях, православные - в церквах. Чего же они  зарятся  на
нивы наших хлебопашцев, на их амбары? Почему в  селениях  и  то  не  могут
дождаться законного срока, старосты облагают подушными, домовыми  податями
безжалостно?.. А люди терпят-терпят, а  потом  и  терпению  придет  конец.
Вельможный пан гетман, я уверен, все это  хорошо  понимает,  но  в  первую
очередь заботится об интересах своих католиков, воевод,  старост,  знатной
шляхты. А среди них есть и некатолики...  Пан  Максим  сказывал  мне,  что
казаки ждут пана Петра Конашевича Сагайдачного...
   Сагайдачный даже вздрогнул, с  восхищением  слушая  удивительно  мудрые
рассуждения такого юного казака. Почти с испугом он осмотрелся вокруг, нет
ли поблизости кого-нибудь, кто знает его в лицо.
   - А что же он, Сагайдачный? - осторожно спросил.
   - Умный, говорят, старшой. И против католиков и против  мусульман  одно
советует...
   - Что, прошу, казаче, он советует? Я ничего не слыхал об этом.
   - Сообщу вам только то, что говорят  казаки,  передавшие  слова  самого
Сагайдачного. Думаю, у пего слова не расходятся с делом, коль он опирается
на казацкую силу! Воин же он, безусловно, заслуженный.
   - Это верно, казаче. Слыхал и я, что пан Сагайдачный стремится защитить
народ от посягательства  униатов  и  действительно  заботится  о  создании
великого казацкого войска, возлагает большие надежды на поддержку  народа.
Однако и казацкая сила  порой  попадает,  как  говорит  пан,  на  привязь.
Станислав Жолкевский умен,  что  и  говорить,  да  не  только  он  диктует
королевские законы. Он стремится ограничить  казацкие  реестры,  старается
сократить вооруженные силы народа... Вот прибудут  королевские  комиссары,
станут добиваться сокращения реестра казаков. Как я должен... то  есть  мы
все, в первую очередь старшины казацкие, вести себя с ними?..
   - А зачем преждевременно, пан, забивать себе голову  этими  мыслями,  -
успокаивал себя Богдан. - Наверное,  пан  Сагайдачный  так  отрежет  панам
комиссарам...
   Сагайдачный невольно засмеялся, словно одобряя суждения юноши, и  также
по-заговорщицки стал расспрашивать:
   - Наверное, пан казак уже  слыхал,  как  именно  отрежет  пан  старшой?
Хотелось бы и мне узнать, ведь хочу...
   - К сожалению, не слыхал и я, но, думаю,  будет  ладно.  Такой  опытный
дипломат-воин, как пан Конашевич, не даст панам  комиссарам  обвести  себя
вокруг пальца. Шутка ли - сократить реестр казаков почти  на  второй  день
после такой счастливой виктории над неверными. Тысячи наших людей  вырвали
из неволи! А сейчас вот снова идут разговоры о набеге неверных со  стороны
диких степей...
   - А  все  же  было  бы  интересно  услышать  от  пана  казака,  как  он
представляет себе  ответ  Сагайдачного  комиссарам?  Ведь  я  и  сам,  как
старшина, должен подумать об этом. А комиссия на этих днях должна  прибыть
в Терехтемиров, ультиматум гетмана остается  в  силе,  наше  войско  хотят
сократить, отправить по волостям, отдать их под власть Короны и шляхты...
   - Пан  старшина  и  не  догадывается,  что  пан  Конашевич  постарается
выстроить все свои казацкие полки, с воинскими  почестями  встретит  панов
комиссаров сейма, салютуя, оглушит их залпами из пушек, а потом и спросит:
"Кого прикажете, панове комиссары, вычеркнуть из казацкого  реестра,  если
они вот, прошу, маршируют перед глазами вашмостей каждый  с  огнестрельным
оружием в руках! Их же больше десяти тысяч, панове, а это сила!.." Вот так
поступит пан Сагайдачный, отвечая  на  ультиматум  шляхты,  уважаемый  пан
старшина. И уверяю вас, комиссары не осмелятся...
   - Очевидно, так, казаче! - удивленный и в  то  же  время  обрадованный,
поторопился сказать Сагайдачный. - Такая  счастливая  мысль  осенила  вас!
Благодарю, юноша,  за  высокое  мнение  о  своих  полковниках,  старшинах!
Наверное, вас уже ждут...
   - Не стоит об этом беспокоиться. Искренне благодарю пана, пана...
   Сагайдачный одной рукой держал под уздцы коня, а второй легко подхватил
Богдана  под  руку,  подсаживая  его  в  седло.  Конь  только   вздрогнул,
почувствовав твердую руку. На дворе светало,  но  улицам  стали  двигаться
джуры, казаки с лошадьми.
   Богдан не сдерживал настороженного  коня,  стараясь  оправдать  себя  в
глазах старшины, показать, что он не новичок в седле...
   А Сагайдачный только кивнул головой  на  прощание  и  направился  через
многолюдную площадь к подворью настоятеля.
   Еще раз оглянулся. Ему хотелось спросить у юноши,  кто  он,  из  какого
полка. А тот уже был далеко, заворачивал за угол улицы. Он сидел в  седле,
как заправский наездник, и издали казалось, что он составляет единое целое
с конем, рыжая масть которого  сливалась  с  малиновым  кунтушом  молодого
казака.
   Ладный хлопчина,  атаманом,  непременно  атаманом  быть  ему!  И  каким
атаманом!.. Какой огонь вспыхивал в его глазах,  когда  он  рассказывал  о
чьих-то горьких жалобах, "об  оскорбленных,  униженных,  осужденных"!..  А
какое доверие и глубокая вера в разум казацких вожаков! "Выстроит казацкие
полки, с воинскими почестями, салютуя, оглушит их залпами из пушек..." Да,
оглушит залпами, мой мудрый юный советчик, еще и как оглушит!..



17

   И снова в том же белоцерковском  замке  свирепый,  словно  загнанный  в
клетку зверь, метался старый гетман. Дубовые доски, рассохшиеся  от  жары,
скрипели под его тяжелой поступью. После каждого шага его  здоровой  левой
ноги раздавался то грубый, то, наоборот, писклявый скрип доски, и это  еще
больше раздражало старика. На скамьях, в тяжелых креслах, стоявших у окна,
или просто опершись о стол, замерли в молчании недавно прибывшие  сюда  из
Терехтемирова члены сеймовой комиссии.
   Януш Острожский мрачно смотрел на  ходившего  по  комнате  Жолкевского,
провожая его взглядом. Другой Януш - Заславский - также не спускал глаз со
взбешенного гетмана, готовый в любой момент заискивающе ответить на вопрос
властелина. Рядом  с  ним,  на  скамье,  сидел  боком,  словно  наказанный
школьник, каменецкий  староста  Калиновский,  углубившийся  в  свои  думы.
Только Ян Данилович по-домашнему расселся в тяжелом кресле и ни на кого не
обращал внимания, кусая поочередно то правый,  то  левый  кончик  седеющих
усов.
   Наконец в коридоре раздались голоса джур и чьи-то четкие  шаги.  В  зал
быстро вошел раскрасневшийся от бешеной скачки поручик Конецпольский.
   - Мое нижайшее почтение  вельможному  пану  гетману!  -  еще  в  дверях
произнес поручик. - Прошу извинения за досадное опоздание... Должен был бы
мчаться следом за благородными панами, но это...
   - Не стоит, пан поручик, тратить время на оправдания... -  прервал  его
Жолкевский, при появлении  Конецпольского  остановившись,  как  вкопанный,
посреди зала. - Я уже уведомлен о всех конклюзиях пана  Сагайдачного.  Жду
лишь последних новостей от пана Станислава...
   Конецпольский окинул взглядом зал, напоминавший ему поле неравного боя.
Ему казалось, что на этом поле сражения  только  чигиринский  староста  Ян
Данилович остался невредимым, даже без легкой контузии. Пан Заславский был
похож  на  труп,  рассеченный  надвое  тяжелой  гетманской  рукой.   Князь
Острожский хотя еще  и  сопротивлялся,  однако  жало  отравленного  оружия
противника чем дальше, тем  глубже  въедалось  в  его  тело,  и  оказывать
сопротивление в дальнейшем сражении он уже был не в силах.
   "Ну что же, - улыбаясь  в  усы,  подумал  энергичный  Конецпольский,  -
принимаю бой!.."
   - Добавить  что-нибудь  к  этим  конклюзиям,  как  выражается  вашмость
вельможный пан гетман, я ничего не могу.  Чудесный  плацпарад  вооруженных
казацких сил! Десять тысяч жолнеров,  вооруженных  огнестрельным  оружием,
вашмость,  как  один  человек,  подчиняются  воле  Конашевича,   выполняют
великолепные парадные  перестроения  в  степи!  Это  уже  высокий  уровень
обучения вооруженного казачества! А громовые залпы артиллерийского салюта,
а стройные в едином порыве возгласы "виват" в честь его величества короля,
в честь вашей милости пана п-польного гетмана...  Это,  уважаемые  панове,
могущественная