карает  своевольных  людей.  Не  нужно  мешать
гетману в этом деле, поверьте мне. Все это  я  тоже  сказал  ему  прямо  в
глаза. И узнал о грамоте царя московского, в  союзе  с  ним  видит  Богдан
спасение для нашего народа! Мы должны объединиться с православным  русским
людом! Вот в чем наше спасение, братья и сестры. Но вы обязательно идите в
Чигирин к Богдану, расскажите ему, как паны издеваются над  вами.  А  тех,
кто сможет еще воевать, приглашаем к нам в полк.  Давайте  острить  сабли,
чтобы сменить павших Кривоносой и Морозенков!..



18

   Когда Гелена садилась в роскошные сани  с  меховой  попоной,  она  едва
удержалась, чтобы не посмотреть в сторону дома  Янчи-Грегора.  Внимание  к
ней отчима успокоило ее, но  в  глубине  души  затаилась  тревога:  а  что
все-таки делает сейчас часовщик?..
   Ночью после отъезда Гелены Горуховский тайком наблюдал, как собирался в
дорогу Карпо Полторалиха, не похоронив своей тетки. Об этом  должен  знать
поручик Скшетуский!
   Еще  с  вечера  Горуховский  настороженно  ждал,  следя  за  тем,   что
происходит во дворе подстаросты. И ничего не вызывало в нем  беспокойство.
Там все были заняты похоронами Мелашки. Неожиданная  и  совсем  неуместная
смерть встревожила часовщика. Он сидел как на иголках, боясь встретиться с
гетманом. Встревоженной душой Горуховский чувствовал, что в  доме  гетмана
знают о причине смерти старухи.
   Так в растерянности и застала его ночь. Неожиданный отъезд  Скшетуского
следом за Геленой немного обрадовал его. То, что  гетман  боится  войны  с
Короной, - не вызывало никаких сомнений. После казни  полковника  Худолея,
после  пощечины  Ивану  Богуну  на  приеме  у  гетмана  стало  ясно,   что
Хмельницкий старается угодить Короне, заискивает перед  ней.  По  этим  же
соображениям, надо надеяться, он уймет свою ярость и не тронет  часовщика.
Надолго ли?..
   Гетманский гофмейстер Горуховский слишком верил в  свои  способности  -
возможно, даже и переоценивал их. Но все же он с тревогой прислушивался  к
тому, что происходит в доме гетмана. Он  просматривал  денежные  записи  в
гетманских кассовых книгах, проверял все, что могло вызвать хоть  малейшее
недовольство гетмана. Несколько раз ложился спать и  подсознательно  снова
вскакивал с постели. Он еще и еще раз вспоминал все, что делал в этот день
от рассвета до ночи. Он находился еще в церкви,  когда  к  нему  прибегала
прислуга гетмана, Матрена. Надо было бы увидеться  ему  с  этой  девушкой.
Перед вечером встретил ее и спросил, зачем она приходила.
   - Гелена  поехала  гостить  в  Брацлав,  пан  Горуховский.  Она  хотела
напомнить пану о том, о чем договаривались...
   - А зачем Карпа вызывали к гетману?
   - Карпа? - смутилась девушка. - Думала, что это не интересует пана.  Да
наш Карпо куда угодно поедет, коль прикажет гетман, даже ночью...
   Горуховский мог только  догадываться,  но  безошибочно  сообразил,  что
Карпа  послали  следом  за  Геленой.  Неужели  гетман  обо   всем   узнал?
Доверенного казака послал, чтобы проследить за ней.
   Горуховский подошел к свечам и погасил их. Он  хорошо  изучил  гетмана.
Способен на всякие хитрости и  дипломатические  уловки.  Сначала  проводил
Скшетуского,  а  потом  послал  и  казака!..  И  окончательно   убежденный
Горуховский пошел в другую комнату, где спали его джуры.
   - Игноций! - негромко позвал Горуховский.
   Храп утих, хотя Игноций не откликнулся. Еще  минуту,  которая  казалась
ему вечностью, подождал часовщик. Убедившись,  что  действовал  правильно,
снова произнес:
   - Игноций, зайди ко мне! Свет не зажигай...
   И  ушел,  уверенный,  что  Игноций  все  понял.  Действительно,   через
несколько минут услышал легкий, как шепот, звон шпор на сафьяновых сапогах
Игноция. Джура вошел одетый и вооруженный, словно приготовясь к бою.
   - Слухам пана Янчи-Грегора, - спокойно произнес он, пристегивая саблю к
поясу.
   Часовщик понимал, что от Игноция трудно скрыть тревогу  и  поспешность.
Но же же старался не выдавать себя.
   Потом молча вышли на крыльцо, прислушались  и  направились  к  конюшне.
Снег звонко скрипел под ногами. Было тихое утро, люди  еще  спали  сладким
сном. Даже усмехнулся Янчи-Грегор.
   Они, минуя соседние дворы, задворками вышли к реке Тясьмин, ступили  на
лед. Гусар поручика Скшетуского вел оседланного коня. Были  минуты,  когда
самому Горуховскому хотелось сесть в седло и помчаться вдогонку  поручику,
Но он ограничился тем, что за кустами молча помог Игноцию сесть  на  коня.
Тогда приблизился к нему, положил руку на шею лошади:
   - Игноций, ты должен догнать пана поручика и сообщить ему,  что  следом
за  паненкой  гетман  отправил  своего  верного  и   самого   расторопного
разведчика. Неизвестно, сделано ли это из предосторожности или  по  другой
причине... Все ли понял, пан Игноций?
   - Вшистко, все!
   И  они  расстались.  Теперь  часовщик   Горуховский   легко   вздохнул.
Возвращаясь домой, несколько раз скользнул  по  льду,  прислушиваясь,  как
постепенно затихли звуки от ударов копыт коня Игноция. Но подойдя к своему
дому, он вдруг весь похолодел от ужаса.  В  бледном  рассвете  Горуховский
увидел  на  своем  крыльце  Дорошенко.  Тот  стоял,  поджидая  хозяина,  и
посасывал  люльку.  Горуховскому  казалось,  что  он   то   исчезал,   как
привидение,  то  снова  появлялся  в  виде  чудовища.  "Может,  это  и  не
Дорошенко? - мелькнула мысль в голове. - То кто же, не сам ли гетман?!"  И
снова с сожалением подумал о том,  почему  он  не  ускакал  отсюда  вместо
жолнера Игноция.
   - Пан часовщик решил в  такую  рань  прогуляться  по  льду?  -  спросил
Дорошенко спокойным тоном, подкупавшим Горуховского.
   - Да, уважаемый пан Петр. Не спится, ведь вокруг такое творится. В доме
гетмана покойница лежит, к похоронам готовятся...
   - Царство небесное бабушке Мелашке, - вздохнул старшина, пропуская мимо
себя часовщика. - Не хлопочете ли вы,  пан  Грегор,  о  похоронах,  послав
своего джуру к настоятелю женского монастыря?
   Горуховский  даже  схватился  руками  за  косяк,  чтобы  не  упасть.  А
Дорошенко так же спокойно продолжал:
   - Гетман видит в этом  похвальную  распорядительность  пана  Грегора  и
поручил мне поблагодарить вас. Боюсь  только,  что  мои  хлопцы  могут  не
поверить вашему джуре. Мы с Брюховецким еще с вечера послали туда надежных
хлопцев. Огонь, а не хлопцы!..
   И ушел,  не  обратив  внимания  на  то,  как  вздрогнул  часовщик.  Так
вздрагивает кот перед хищным прыжком на мышь. Но Петр Дорошенко не мышь, и
это вовремя понял часовщик.  Такому  не  вцепишься  в  горло  когтями,  не
помогут и зубы. Он не только сильнее и моложе  часовщика,  но  бесстрашный
казацкий старшина, готовый каждую минуту вступить в смертный бой!
   Дорошенко оглянулся только тогда,  когда  хлопнула  сенная  дверь  дома
Горуховского. Остановился и прислушался, как  глухо  закрывалась  дверь  в
доме.
   - За такие дела следует только вешать, а он нянчится  с  ним,  -  вслух
возмущался казак действиями гетмана, скрываясь за калиткой.



19

   Игноций недалеко отъехал от Чигирина. В лесу ему преградили путь  пешие
казаки. Кто они и зачем здесь, ему не надо  было  спрашивать,  ибо  каждую
минуту ждал встречи  с  ними.  Усмехнулся  про  себя,  обрадовавшись,  что
Дорошенко выслал пеших казаков преградить ему путь. И пришпорил коня.
   Казаки и не собирались гнаться за ним. Именно в  этот  момент  раздался
выстрел. Пуля словно огнем прожгла правую руку Игноция выше локтя, и  рука
плетью опустилась вниз.  Как  же  теперь  защищаться?  Не  прикинуться  ли
мертвым? И тут же мешком свалился с коня на снег, забрызгав его кровью.
   Подбежавшие казаки посмотрели на "убитого" и помчались за конем. Вскоре
они скрылись в лесу.
   Игноций какое-то время  лежал  на  снегу,  прислушиваясь  к  топоту  на
подмерзшей дороге.  Когда  вокруг  стихло,  он  левой  рукой  зажал  рану,
поднялся и пошел искать не только спасения, а и какого-нибудь коня,  чтобы
все-таки догнать Скшетуского...
   А Скшетуский возился до  самого  вечера,  подбирая  самого  выносливого
коня. Грамоты Хмельницкого вполне гарантировали  ему  встречу  с  Геленой,
ехавшей впереди...
   Появление Игноция на загнанном  коне  удивило  поручика.  А  когда  тот
рассказал ему о Карпе Полторалиха, Скшетуский схватился за голову.
   - Вполне естественно, что Хмельницкий теперь  пошлет  погоню  за  паном
Игноцием. Поэтому я должен немедленно выбираться на свою дорогу!
   - Там где-то сосредоточиваются и войска пана Калиновского,  -  напомнил
Игноций.
   - И пан Калиновский... Я должен мчаться  ему  навстречу.  Как  было  бы
кстати привезти сейчас ему эту грамоту московского царя!
   - Пан Горуховский уверяет, что грамота у Гелены.
   - Знаю... Кто-то должен проследить  за  этим  делом,  пан  Игноций.  Вы
сейчас ранены и вызовете у  людей  больше  сочувствия,  чем  подозрения...
Должны встретиться с Геленой и, если что,  не  нянчиться  с  ней.  Грамота
должна быть доставлена коронному гетману, понятно?
   - Понять нетрудно,  уважаемый  пан  поручик...  Но  это  очень  опасно,
особенно теперь, когда рядом с ней, уверен, уже находится Карпо!
   - Карпо!.. Подумаешь, Карло!.. Мне уже об этом известно, уважаемый  пан
Игноций, а грамоту ты обязан доставить пану коронному гетману.  Не  так-то
легко было ее выкрасть из стола гетмана!
   - Хорошо, пан поручик. Грамоту я добуду даже и  у  мертвой,  не  пощажу
своей жизни за наше дело. Езус и матка пресвятая помогут мне!
   - Именно в этом я и был уверен, мой добрый джура пан Игноций!
   Расставаясь, они заверили друг  друга  в  искренности  своих  обещаний.
Поручик Скшетуский,  почувствовав  себя  спокойнее,  направился  теперь  в
Броды. Улыбнулся, вспомнив, как он удачно соврал об имении пана  Корецкого
и так легко  выудил  у  Хмельницкого  двести  левков.  "Хлоп!  Урожденному
шляхтичу нетрудно обвести такого вокруг пальца!.."



20

   В эту пору года ночи, казалось, убаюкивали своей тишиной землю,  утихли
запоздавшие снегопады. Тяжелые серые облака  клочьями  поднимались  вверх,
обходя ярко блестевшую луну. Они мчались по небесному простору  туда,  где
должно всходить солнце.
   Наступила полночь. На высоком кургане у Брацлавской дороги до  сих  пор
еще стоял казак, опершись на остов старого,  истлевшего  дубового  креста.
Внизу извивалась дугой торная дорога, едва заметная под  недавно  выпавшим
снегом.
   Позади казака стоял его конь. Он отворачивался  от  ветра,  несдержанно
фыркал ноздрями, вздрагивал так, что дребезжали серебряные украшения сбруи
и стремена.
   Казак стоял в расстегнутом жупане и любовался, как луна то пряталась  в
набегавших облаках, то снова выглядывала  из-за  них.  Ее  яркий  свет  то
освещал края облаков, рассыпаясь золотистыми брызгами, то исчезал, и тогда
облака становились черныши,  навевая  на  душу  тоску.  При  лунном  свете
серебрились разбросанные по необозримой степи холмы-курганы. Казалось, что
степь - раскачивалась, как в колыбели, из стороны в сторону, то освещенная
луной, то затемненная тенью от облаков.  Тяжелые  облака  вдруг  будто  бы
останавливались, и тогда луна в ореоле холодного сияния отрывалась от  них
и загорались  звезды.  Высокий  курган  с  крестом  и  казаком,  казалось,
уносился куда-то вдаль.
   Казак тяжело вздохнул. Почувствовал, как озябла его непокрытая  голова.
Надел шапку, застегнул жупан и сунул руку за пояс,  чтобы  достать  табак,
словно его ничто не тревожило. Далеко  в  лощине,  возле  замерзшей  реки,
безмятежно спало успокоившееся местечко Красное. В такую  пору  разве  что
только петухи могут нарушить мертвую тишину ночи. Четко представилась  ему
корчма под раскидистыми вязами, напротив, через площадь, церковь, закрытая
униатами. А возле ворот на трех виселицах - заледеневшие на  морозе  трупы
шляхтичей и униатов...
   Нервно высек кресалом огонь. Во  все  стороны  полетели  искры,  словно
лунное сияние на волнах грозных облаков. Вдруг позади казака  чуть  слышно
заржал конь. Казак оставил кресало, прислушался. Конь его ржал не зря:  по
Брацлавской дороге скакал отряд всадников, даже ветер не мог заглушить  их
стремительного топота.
   Казак так и  не  зажег  люльку,  он  выжидающе  всматривался,  стараясь
угадать: "Кто бы это? Очевидно, Иван! А может, вестовые от гетмана Богдана
Хмельницкого?.."
   В это тревожное время на границе в казацкой жизни  все  было  учтено  и
рассчитало. Ночью по дорогам могли ехать только сотники или дозорные гонцы
с приказами. В ненастье, в распутицу, днем и  ночью  сваливались  они  как
снег на голову вот с этих таких чарующих и навевающих тоску облаков.
   Казак, стоявший на кургане, позвал так,  что  даже  конь  шарахнулся  в
сторону от неожиданности:
   - Эй, кто в поле, отзовись!
   - Высечем огня да закурим люльку!.. - ответили всадники  и  направились
прямо к кургану.
   - Не журися! - закончил казак словами пароля.
   Ехавшие до сих пор молча всадники  заговорили.  Казак  взял  лошадь  за
поводья и стал спускаться им навстречу, увязая в сугробах снега на  крутых
склонах кургана.
   - Слава люду простому! - поздоровались подъехавшие.
   - Слава и вам, братья казаки! Это ты, Иван? Я так и предчувствовал, что
вместо гонца ты сам подскачешь сюда  из  Брацлава.  Что-то  случилось  или
объезжаете коней в седлах?
   - Конечно, объезжаем, полковник брат Данило! Здравствуй! Что  это  тебе
вдруг ночью взбрело  одному  выбираться  на  такой  курган?  Или  ты  тоже
объезжаешь своего?..
   - Подбираюсь, Иван, поближе к богу.  Ночью  он,  оказывают,  от  досады
чертей гоняет по степи и урочищам, потому  что  не  из  той  глины  слепил
человека. С кургана к нему, сердешному, ближе... Ну говори, с  добрыми  ли
вестями ночью прискакал? Вижу, даже кони мокрые...
   - Без отдыха мчались сюда, полковник. Тут и рассказывать или по  дороге
поговорим? В Красном дадим отдохнуть коням.
   - Тревожишь ты меня, Иван. Давай рассказывай в пути!
   Полковник Данило  Нечай  вскочил  на  коня  и  пустился  вскачь,  чтобы
согреться. Потом вернулся и поехал рядом с братом. Подождали, пока  к  ним
подъехали около двух десятков казаков, сопровождавших сотника Ивана Нечая.
   - В самом деле пугаешь, Иван, неожиданностями...
   -  Оставь,  Данило,  такой  ли  ты  пугливый?  А  еще  хвастался,   что
предчувствовал мой приезд. Какая же это неожиданность? Да ничего худого  и
не случилось. Иногда брацлавскому сотнику не мешает приехать  побеседовать
с тобой, полковник. Всякие слухи ходят... По ту сторону Зборовской границы
снова зашевелились. Калиновский или все тот  же  Потоцкий  горят  желанием
отомстить. Еще будучи в плену у хана, готовились к этому. Им  не  терпится
укусить Хмеля! Нам стало известно, что Калиновский  прибыл  с  войсками  к
нашей границе. Они уже калечат наших людей, отрезают им носы, уши, руки...
   - Знаю, Иван... Несчастные бегут к нам, разжигают ненависть у людей.  Я
послал их на Днепр, пускай все знают, с кем и за что воюем мы до сих  пор!
А вчера наши хлопцы... недосмотрел и  я...  ответили  панам!  Краснянского
подсудка [уездного судью (укр.)] и попа-униата повесили на площади.  Дымом
по ветру пустили их имения. Едва утихомирил их  этой  ночью...  А  знаешь,
брат, у самого руки чешутся!.. Вот и ухожу в степь, чтобы  отдохнула  душа
от  адских  мук.  Да  надо  бы  наведаться  и  к  Шпаченко,  ведь   войска
Калиновского прежде всего на него нападут.
   - Тут, на границе, нам надо бы потерпеть.
   - А они, Иван, терпимо относятся к нам? С  живых  людей  кожу  сдирают,
казацких детей, взяв за ноги, надвое раздирают, челядь даже своей, ляхской
веры, как скотину, к яслам привязывают...  Кажется,  все-таки  велю  судом
нашим  простонародным  повесить  несколько  самых  злейших.  Видел?  Снова
возвращаются сюда, даже с Велькопольши!  Спешат  осесть  в  своих  имениях
после универсала гетмана. Скоро и нас с тобой плетью, розгами или  секирой
палача будут принуждать  к  покорности!..  Не  отговаривай,  Иван!  Мы  не
позволим этого. За  полоску  кожи,  содранной  с  тела  бедняка,  будь  он
украинцем или поляком, буду вешать троих шляхтичей. Не  будем  спрашивать,
православный или иезуит! Должно же когда-то наступить и наше  время,  черт
возьми! Сколько мы ждем этого времени. Заждались  люди,  погибли  за  волю
Наливайко и Сулима, Павлюк и Бородавка! Что, не согласен?..



21

   Иван Нечай любил своего старшего брата. Данило за правду пойдет в огонь
и воду, ибо в его  душе  горит  неугасимое  пламя  мести.  Без  жены,  без
потомства, проводит всю жизнь в седле.
   - Почему, Иван, я лишил себя человеческого счастья? -  словно  угадывал
мысли брата Данило Нечай. - Почему и ты и Григорий вместе с тысячами таких
же, как вы, саблей прокладываете себе путь к  собственной  жизни?  Потому,
что остановить это святое  движение  -  значит  оскорбить  своих  отцов  и
матерей.
   Иван внимательно прислушивался к словам  брата.  Данило  все  больше  и
больше распалялся, а Иван не хотел говорить с ним обо всем  в  присутствии
казаков. Затем, как бы между прочим, сказал:
   - Приемыш Хмельницкого Гелена приехала в гости к моей Степаниде...
   Данило резко осадил коня.
   - Что, что? Эта шлюха?!..  -  грозно  воскликнул  он,  будто  сам  Иван
пригласил девушку в гости, вопреки его желанию.
   - Гелена, говорю, приехала вчера в гости.  Батько  Хмель  просил  через
Карпа Полторалиха хорошо принять девушку, развлечь ее.
   - Ну что же, развлекай, твоя родня. Если  ради  этого  прискакал  среди
ночи...
   - Нет, не ради этого. Гелена  пожелала,  чтобы  и  ты  приехал  к  нам.
Нехорошо, говорит, гостить без такого хозяина.
   - Смотри ты, очухалась, снова захотелось развлечься шляхтянке.
   - Ведь названой  сестрой  приходится  она  моей  Степаниде.  А  что  ее
родители были ляхами, разве она виновата?
   - Кабы только ляхи, а то шляхтичи, Иван!.. Да я и не виню родителей. На
что способны, то и родили. Не поеду я, сотник, к тебе в гости,  мы  должны
привести полк в боевую готовность.
   - Вот тебе и на!  Гетман  не  простит  тебе  этого,  может  истолковать
по-своему твой отказ. И так нашептывают гетману на ухо,  что  ты  бунтуешь
против него, заришься на его булаву.
   Полковник будто бы и не слыхал доводов зятя гетмана. Все это  выглядело
совсем обычно. По собственной прихоти девушка не решилась бы отправиться в
такую  даль.  Очевидно,  сам  гетман  снарядил  ее,  и   не   только   для
примирения!.. Может...
   - Не гостить, а шпионить  за  полковником  Данилом  Нечаем  прислал  он
Карпа. Да мы уже помирились  с  Хмельницким,  по-братски  расцеловались  в
присутствии старшин. Возможно, не поверил?..
   - Опомнись, что ты плетешь, даже странно слушать от тебя!..
   - Знаю, сотник, знаю! Живу не первый  день  на  свете,  не  по  милости
гетмана... На днях привезли мне от него всякие универсалы.  А  Калиновский
да  Ланцкоронский  свои  "универсалы"  пишут  на  теле  наших  посполитых!
Странное совпадение! А тут еще и кумушку с Карпом, как наживку для  глупых
карасей, прислал.
   - Хватит тебе, полковник! Не думаешь ли ты обвинить гетмана  в  измене?
Девушка наедине сказала: позови полковника Данила, потому  что  лично  ему
должна передать кое-что от  отца.  Возможно,  таким  тайным  путем  гетман
сообщает о войне с ляхами.
   Полковник снова осадил коня. Какой-то внутренний голос удерживал его от
встречи с  распутной  девчонкой  шляхетского  рода.  А  она,  может  быть,
приехала не как девушка, а как самое доверенное лицо мудрейшего  дипломата
- гетмана! Кем, как не девушкой, да  еще  и  шляхтянкой,  прикроешь  тайну
переписки!
   По крутому взгорью, по обеим сторонам которого росли  столетние  вербы,
поднимались они в Красное. При лунном свете  поблескивали  крупы  казацких
коней.
   - Похоже на правду, Иван. Вижу, ты тоже становишься дипломатом,  как  и
твой тесть, - промолвил Данило Нечай. - Но сейчас  я  не  поеду.  На  кого
оставлю полк? Вон слышишь, ветер р