еводы из Сандомира. А царица Марина осталась католичкой,
навезла в Кремль ксендзов, ведь это верно! Выходит - собирались превратить
русских православных людей в католиков!.. Тимоха, ну,  а  теперь  скажи-ка
ты, - закончил Яцко, вытирая полой пот со лба.
   - А вот и скажу, брат Яцко, скажу... Не  об  том  печаль  моя,  Ивашка,
ватаман наш, что мы с тобой не учились ратному делу  вместе  со  Скопиным.
Крюка-Колычев  не  ахти  каких-рыцарских  чипов  добился  в  этих  военных
боярских школах...
   - Почему  же  ты,  Тимоха,  не  сумел  дать  ему  отповедь  у  Данилова
монастыря? - перебил рязанца Болотников.
   - А потому... - повышая голос и глядя на  Яцка,  продолжал  рязанец,  -
потому,  что  бояре  во  главе  со  Скопиным-Шуйским  знали,  за  что  они
сражаются. И Истома их тоже понял, сам в бояре метит...
   - А ты не  знал,  за  что  воюешь?..  -  вскочил  Болотников  с  места,
замахиваясь кулаком, чтобы ударить по столу. Однако он  не  опустил  руку,
заметив, как после реплики Тимохи атаманы оживились, подняли головы.
   - Не гневайся, ватаман, дай слово молвить!  -  повышая  голос,  ответил
Тимоха. - Когда я вместе с холопами вешал на воротах своего боярина, тогда
я знал, да, точно знал, честной ватаман, что поднимаюсь на  борьбу  против
бояр и царя Шуйского,  за  человеческую  правду.  Вот  этой  грудью  встал
защищать тую правду. А вишь, получилось немного не так. Нашу  правду,  как
говорит брат Яцко, перекроили хитрые бояре да польские шляхтичи,  и  мы  с
нее сшили царский хитон  зятю  польского  воеводы  Юрия  Мнишка.  Вот  как
обернулась к нам наша правда...
   Разгорячась, Тимоха сорвал с  головы  окровавленную  повязку  и  высоко
поднял ее. Свежая кровь потекла  из  сабельной  раны  на  лбу.  Болотников
вскочил и, вырвав у атамана тряпку, завязал рану.
   Потерявший сознание Тимоха  упал  на  руки  атаманов.  Его  уложили  на
скамью.
   - Что правда, то правда, пошили хитон...  -  вновь  отозвался  Яцко.  -
Теперь царевич снова возвращается на престол, поддерживаемый всем войском.
Да... кроме наших  войск,  царевич,  говорят,  опирается  еще  и  на  силы
родственников своей царицы Марины. А ведь это  те  же  самые  сандомирские
польские магнаты. Их  поддерживает  польский  король,  гетман  Жолкевский,
шляхта... Стрельцы, казаки, холопы, сражаясь за царевича, верили,  что  он
одержит свое слово, облегчит жизнь  людей,  отменит  тяжелую  барщину,  но
теперь начинают поговаривать между собой о другом:  "Тот  ли  это  царевич
Димитрий, за  которого  русские  люди  вот  уже  четыре  года  свою  кровь
проливают?"
   - Что? - воскликнул Болотников. - Царевич присягу давал,  я  сам  лично
видел его, крест ему целовал...
   - Какому Димитрию крест целовал?! - воскликнули в один голос  несколько
человек. - Ходят слухи, что царевича убили люди Шуйского...
   - У нас тоже об этом люди поговаривают, - бросил  бородач,  сидевший  в
углу.
   - А у нас...
   - Что у вас?
   - Да ну их к лешему! Брешут, как водится... Мы вот тут с  востока  и  с
юга наседаем на Шуйского, хотим отвоевать у него московский трон, передать
его законному царю, а на этот же трон зарится и польская Корона со  своими
воеводами  и  жолнерами.  Как  видите,  братья  атаманы,   мы   становимся
союзниками польского короля в его войне против русского государства...
   Яцко умолк, поглаживая двумя  пальцами  свои  молодецкие  усы.  Атаманы
молча, исподлобья посматривали друг на  друга.  Болотников  знал,  что  за
разговоры ведут между собой атаманы  и  рядовые  ополченцы.  А  разве  ему
самому наедине не приходили в голову такие же  мысли,  когда  он  думал  о
завтрашнем дне восстания? Он возглавил людей  Комарницкой  волости,  чтобы
идти на Москву отвоевывать право на землю, на свободный труд. А оказалось,
что он расчищает путь к престолу чужому  царевичу,  которого  поддерживают
польские войска. Это и впрямь коварство! Князь Телятевский хитро поддержал
его, подбодрил людей... Присоединились Кромы, Елец, Рязань, Калуга,  Тула,
поддержал Истома Пашков, Ляпунов прислал своих людей...
   Царевича ведем на московский престол!  Того  самого  царевича,  который
является  зятем  польского  воеводы  и  получает   поддержку   от   короля
Сигизмунда.  И  этот  король...  тот  самый  король,  который  четвертовал
Наливайко!..
   - Стой, атаман русской рати народной! - грозно  воскликнул  Болотников,
обращаясь сам к  себе,  расправив  плечи  и  глядя  прямо  в  глаза  своим
помощникам. - Кто посмел бросить тень на наше святое дело? Не ты ли, Яцко,
славный остерский казак, спасший  вместе  со  своими  львами  казаками  от
поражения рязанцев?
   - Не черню нашего дела, атаман наш, а высказываю сомнение  православных
людей в отношении... царевича, - ответил Яцко, выдерживая  грозный  взгляд
атамана. -  Мы  не  собирались  вступать  в  союз  с  польским  королем  и
шляхтичами, когда шли воевать за русский престол. А царевич, получается, и
сейчас обивает пороги польских воевод...
   - Нам известно, брат Яцко, что войска царевича  состоят  из  украинских
полков и казаков Вишневецкого и Ружинского. Ведь недаром царевич скрывался
от Годунова у Вишневецкого и учился в Гоще...
   - Это позор! - крикнули Яцко и Пушкарь.
   Их поддержал Тимоха-рязанец и остальные присутствующие.
   - Что позор, спору нет. Но ведь  это  и  страшная  правда,  -  спокойно
ответил Болотников. -  Где  же  в  этой  правде  позор,  а  где  жизненная
необходимость - трудно мне понять. Однако ясно и то, что  мы,  именно  мы,
братья  воины,  должны  помогать  царевичу  Димитрию  взойти  на   русский
престол... Не скрою, трудно  мне  разобраться...  Сам  я  видел  Димитрия,
разговаривал с ним, присягал, как законному государю... В то время  вместе
со мной у государя были и казацкие старшины во главе с их гетманом,  помню
- Олевченко назывался. Его  сопровождали  солидные  старшины,  вооруженные
богатыми саблями и пистолями, начиная с седоусого Топиги до... выдающегося
воина, полковника Петра Сагайдачного...
   - Сагайдачный, Петро Конашевич, уже в старшинской охране у Олевченко? -
с возмущением переспросил  Яцко.  -  Мы  считали  его  куда  умнее.  Зачем
понадобилось плестись ему за Олевченко? Казак  он  грамотный...  Во  время
Ливонского похода, который возглавлял Самойло Кишка, встретились мы с ним.
Тогда, помню, наш Конашевич еще молодым сотником был...
   - Погоди, Яцко, не об этом речь, - перебил его Болотников. - Мы  должны
разобраться в причинах нашего опасного поражения. Вот Ляпунов будто  стоял
на нашей стороне, а нынче переметнулся к Шуйскому...
   - Истома Пашков тоже отправил своих послов к Шуйским, помириться с ними
хочет! - крикнул сзади Тимоха.
   - Этого не может быть!
   - Нет, это верно, ватаман. Во время  боя,  когда  нам  было  тяжело,  я
посылал к Истоме гонцов.
   - Ну?
   - Посмеялись над ними, с тем и вернулись. Кабы не брат Яцко  со  своими
казаками, проклятый князь Скопин-Шуйский был бы уже здесь,  пришел  бы  по
нашим трупам.
   И  вдруг  сразу  все  заговорили,  заспорили,  перебивая  друг   друга.
Казалось, будто никто никого и не слушал,  все  размахивали  руками,  даже
саблями. Обычно так в конце концов и вырабатывалось единое мнение.
   - Хочу я всем и тебе, ватаман наш, слово  молвить!  -  перекричал  всех
Тимоха. -  Верю,  что  ватаман  наш  Ивашка  Саевич  виделся  с  царевичем
Димитрием, присягал ему, - это так. И  также  поверил  тому,  что  царевич
учился в вотчине Вишневецкого, опирается на украинские полки. А уверен  ли
ты, Саевич, что это тот самый Димитрий, которого мы уже однажды сажали  на
престол в Москве? Яцко правильно рассуждает: польские шляхтичи заодно с их
королем, а вместе с ними и украинские паны - это очень хитрое  и  коварное
племя. Земля слухом полна, что Борис Годунов все-таки убил царевича.
   - Говорят также и о том, что он убежал, учился в Гоще...
   - Пускай будет и так, - продолжал Тимоха. - Поверю и я, что наш царевич
убежал в Гощу, учился там, короновался с царицей  Мариной...  Девять  дней
была она царицей при муже... И вот взбунтовались бояре - вольно им  верить
или не верить в какого-то помазанника божьего - и согнали с престола вновь
коронованного царевича. Очевидцы уверяют, что и  этого,  чудом  спасшегося
шляхетского зятя Димитрия бояре убили под стенами Кремля... Таким образом,
и свободы,  на  десятилетие  дарованные  гощинским  царевичем  Комарницкой
волости и  Путивлю,  ныне  отменены.  Если  бы  царевич  был  жив,  так  и
дарованные им привилегии тоже не отняли бы...
   Болотников ходил между атаманами, несколько раз пытался что-то сказать,
остановить  возбужденного  Тимоху,  правдивые  и  горячие  слова  которого
заставили и его призадуматься. И он наконец прервал его, спросив:
   - Тимоха, ты... на чью мельницу воду льешь?  То  же  самое  писалось  в
льстивых письмах Шуйского, это все злые наветы! Царевич  жив,  я  сам  его
видел, не в этом дело... А привилегии... Верно  говорил  здесь  Яцко,  что
ожидать их от царей нам нечего, а самим...
   - Прости, ватаман честной, но...
   - Но?
   - Ты видел живого Димитрия, не зная того, убитого, который уже сидел на
московском престоле! А мы все, мои дорогие братья, не видели  ни  первого,
ни второго... да их, получается, было уже три. И среди нас нет никого, кто
видел бы первого царевича, замученного Годуновым... Люди добрые! А  может,
я, Тимоха из Рязанщины, и есть тот первый царевич Димитрий. А может  быть,
вот... Яцко вырвался из хищных когтей Годунова, убежал, скажем, не в Гощу,
к вельможам Вишневецкому или Сандомирскому, чтобы потом из  рук  католиков
принять православный престол, окатоличить Москву, - а в Остер,  в  Чигирин
убежал, к свободным казакам и стал называться Яцком...  И  что  же?  Пусть
царевичи спасают  себе  жизнь,  а  мы  поднялись  отстаивать  права  людей
русских.
   - Верно, Тимоха! Никто этого царевича не  видел,  а  монахи  уже  целых
десять лет молятся о спасении души убиенного.
   - Я видел...
   - Кого?! - воскликнули все в  один  голос,  устремив  взоры  на  Семена
Пушкаря.
   Семен вышел вперед, поближе  к  рязанцу,  и  махнул  шапкой  куда-то  в
сторону.
   - Видел я этого царевича, которого мы с донскими  казаками  сажали  уже
однажды на московский престол, - заговорил Семен, глядя на Болотникова.  -
Я, брат Саевич, слыхал обещания царевича в Путивле,  видел  и  сопровождал
молодую царицу Марину в Москву.
   Болотников стремительно подошел к Семену. Присутствующие  расступились,
давая проход своему старшому. Он положил руку на  могучее  плечо  Пушкаря,
дружелюбно посмотрел ему в глаза, будто желая получше разглядеть человека,
который хвастался своим знакомством с  царевичем  Димитрием  и  с  царицей
Мариной.
   - Видел? - переспросил он, желая, чтобы казак еще раз  подтвердил  свои
слова.
   - Да, атаман. Видел! И слышал его речь, - уверенно ответил Семен.
   - Не забыл? Узнал бы его и сейчас? Ведь это было не вчера.
   - Такие вещи не забываются, Иван Саевич. Не забыл ни молодого лица,  ни
голоса царевича, - подтвердил Пушкарь.
   На какое-то мгновение оба умолкли. В комнате воцарилась  такая  тишина,
что казалось, даже чьи-нибудь  мысли  можно  услышать.  Потом  Болотников,
задумавшись,  подошел  к  столу   и,   не   садясь,   тихо   обратился   к
присутствующим:
   - Братья мои, славные рыцари... - В  голосе  атамана  звучали  грустные
нотки. - Наше славное товарищество! При других  обстоятельствах  в  словах
Тимохи можно было бы видеть измену нашему народному делу. Наверное, не так
просто было и ему, одному из наших мужественных  атаманов  рати  народной,
спрашивать о том, "знает ли наш холоп-ратник, за что он  бьется,  воюя  за
Москву". Начинали мы свое  восстание  против  вельмож-бояр,  а  брат  Яцко
утверждает,  что  мы  оказались  в  союзе  с  польской  шляхтой,   которая
разгромила восставший украинский народ, казнила Наливайко и его соратников
и решила нынче покорить православных людей,  нашу  Русь,  так  же,  как  и
Украину... Мы воюем против шуйских бояр, а чужеземцы воспользовались  этим
и тоже двинулись на Москву, чтобы захватить для их короля Сигизмунда  наше
родное московское царство. Да,  так  оно  и  есть...  можем  мы  оказаться
союзниками врагов России. Положение наше такое, что  хуже  не  придумаешь.
Простой ратник раскусил это лучше нас. Он не хочет быть в союзе с  королем
и польской шляхтой. Вот в чем причина нашего  поражения  под  Москвой,  на
Пахре, возле Коломенского!..
   Он тяжело вздохнул. Посмотрел на свое  место  на  скамье,  точно  хотел
убедиться, не занял ли кто-нибудь его за это время. Следом за  ним  тяжело
вздохнули и другие. Кто-то спросил, словно обращался сам к себе:
   - Что же мы теперь будем делать, ведь это все верно?
   - Нужно проверить!.. А пока что -  придется  отходить!  -  задумавшись,
промолвил Болотников.
   - Отходить? Куда? Зачем?
   - Пока что  отойдем  от  Москвы,  -  продолжал  Болотников.  -  Люди  в
смятении, разные разговоры пошли. Мы -  надежда  народа,  боремся  за  его
права и не станем пособлять чужеземцам в их коварной политике.
   Болотников замолчал не потому, что ему более нечего было сказать. В его
голове роилось столько мыслей, что нужно было прежде самому разобраться  в
них, иначе он мог смутить своих товарищей, побратимов. С какой благодарной
завистью смотрел он на Яцка и Тимоху - одного  из  лучших  атаманов  своих
войск. Но стоявшая в комнате  гробовая  тишина  заставляла  его  говорить,
атаманы ждали от него окончательного решения.
   - Вот что, наш брат Семен, - медленно начал он, качнув  головой.  -  Ты
пойдешь к самому царевичу Димитрию с посольским поручением и ни при  каких
обстоятельствах не должен уклоняться от него. Для отвода глаз скажете, что
вам поручено  получить  указания  его  царской  милости,  как  действовать
дальше. Под Москвой, мол, у нас не хватило сил. А  сейчас  думаем  собрать
новых ратников, вооружиться где-нибудь в Калуге или Туле и с новыми силами
ударить на Шуйских. Вот так и престол для его царской милости  отвоюем.  А
может, царевич даст иной наказ... Главная же  задача  другая  -  наш  брат
Семен Пушкарь должен познать личность царевича, вслушаться  в  его  голос,
тот ли это человек, которого ты знал раньше. Виду ему не подавай, если что
заметишь. Только нам поведаешь святую правду. А заодно  разузнаешь,  почто
украинские казаки во главе со своим старшиной Сагайдачным так рьяно служат
Короне, коль это верно? Ведь я хорошо знаю чаяния украинских людей,  знаю,
как  глубоко  они  ненавидят  польских  шляхтичей.  Неужели   наливайковцы
примирились с вишневецкими и  ружинскими  князьями?  Досконально  проверь:
верно  ли  говорит  Яцко,  что  польский  гетман  Станислав  Жолкевский  с
особенным   усердием   помогает   воеводе   Сандомирскому   посадить   его
коронованного зятя на московский престол?.. А теперь, братья мои, согласны
ли вы отойти к Калуге и разобраться там в этих проклятых делах?
   - Согласны, согласны!.. - откликнулись атаманы.
   - Так поезжай, Семен Минович. Бери с собой двух своих казаков, и Тимоха
даст тебе еще двоих...
   - И если, Семен, встретишь Конашевича в  войсках  царевича,  непременно
ему первому передай наш поклон. Может быть, он помощь какую-нибудь окажет,
- посоветовал Яцко.
   - Разреши, атаман, слово  сказать,  -  обратился  к  Болотникову  Семен
Пушкарь, до сих пор молчавший.
   - Ты не согласен, Семен?
   - Согласен! Но прошу дать мне  в  помощники  Тимохина  есаула  Силантия
Дрозда. Он молодой, дороги хорошо знает, да... и кровь  заговорить  может,
коль понадобится...
   Раздался всеобщий  хохот.  Силантия  все  хорошо  знали  как  сильного,
мужественного и  исключительно  добродушного  человека.  Иногда  его  шутя
называли "мама Силантий", такие  у  него  были  ласковые,  светлые  глаза.
Однажды в боях под Ельцом он наскочил на разгоряченного схваткой  боярина,
сопровождаемого пятью стрельцами, и предложил ему сложить  оружие.  Боярин
хвастливо отказался: благородная кровь, мол,  велит  уничтожать  воровское
племя  холопов.  "Мама  Силантий",  оглядев  вооруженную  охрану  боярина,
добродушно сообщил, что умеет, дескать, заговаривать  всякую  кровь,  и...
вступил в битву со всеми шестью. Стрельцов зарубил, а заносчивого  боярина
взял в плен. Привел его обезоруженного к атаману и сказал:
   - Нате вам заговоренного боярина. Он вместе с  пятью  стрельцами  хотел
запачкать меня своей благородной кровью, так я ее заговорил...
   - А стрельцам?
   - Некогда было, их я зарубил...


   На следующий день, на  рассвете,  посольство,  возглавляемое  Пушкарем,
отправилось в опасное путешествие. Семен сам проверил, как Силантий  Дрозд
подготовился к дороге, а запорожскому казаку Онисиму из Олыки,  привычному
к  далеким  переходам,  посоветовал  осмотреть  снаряжение  двух   молодых
казаков.
   На дороге за лесом, откуда  выезжал  Семен  Пушкарь  вместе  со  своими
товарищами, в пелене серого рассвета маячила одинокая фигура. Это был Иван
Болотников. Семен  слез  с  коня,  чтобы  еще  раз  попрощаться  со  своим
атаманом.
   - Не нужно лишних слов, Семен, - сказал Болотников. - Это  я...  Семен,
чтобы помнил... Ведь мы с тобой побратимы!..
   По обычаю предков, трижды накрест  поцеловались  молча.  Семен  так  же
молча вскочил на коня и помчался  следом  за  товарищами.  Только  отъехав
далеко в поле, оглянулся - на опушке леса все еще виднелся его побратим.



5

   Стояла на удивление теплая весенняя погода. В Путивле в  садах  зацвели
вишни, крестьяне ближайших сел и хуторов работали в поле, досевая  гречиху
и просо.
   Но на всем  лежал  отпечаток  войны,  жизнь  текла  тихо,  приглушенно,
Какой-то скорбью, тревожным ожиданием была охвачена земля - хутора и села.
За время долгого путешествия верхом товарищи Пушкаря стали молчаливыми,  а
тишина, их окружавшая, навевала еще большую тоску на всадников.
   С первого взгляда Путивль показался им опустевшим. Это  впечатление  не
менялось и оттого, что у ворот замка и по близлежащим  улицам  беспрерывно
сновали вооруженные гонцы князя Григория Шаховского.
   Попадавшиеся в  пути  одинокие  всадники  с  любопытством  смотрели  на
небольшой отряд Семена Пушкаря. Семену и его товарищам трудно было  скрыть
от местных  жителей  не  только  свое  воинское  ремесло,  но  и  заметную
усталость от длительного путешествия. Люди узнавали в них боевых  казаков,
недавно лишь побывавших в сражении. И без расспросов всем было  ясно,  что
они приехали оттуда, с полей кровавой битвы под Москвой.
   - Э-эй, казаки! - окликнул их вооруженный охранник  у  ворот  замка.  -
Въезжать сюда без разрешения нельзя...
   - Нам к воеводе, князю Шаховскому, - объяснил Пушкарь, не  останавливая
коня.
   - Как раз к князю и нельзя! - И охранник преградил путь коню,  выставив
перед ним старую стрелецкую пищаль. - Говорят же тебе, что без  разрешения
не пущу, куда же ты прешь?
   - Не будь ты репейником, пан охранник, - спокойно  ответил  ему  Семен,
придерживая своего сивого коня.
   - И божьим дурачком, - добавил Силантий, поставив своего коня рядом.
   - А что я, слепой, не вижу, откуда приехали? Не ведено!..
   Семен соскочил с коня и, взяв его  за  поводья,  подошел  к  охраннику.
Заспанный  молодой  часовой,  пощипывая  реденькую  курчавую  бородку,   с
заметной  робостью  следил  за  Семеном,  готовый  отступить  при   первом
же-натиске...
   - Такой приказ...
   - Приказ надо выполнять, а не пнем стоять перед воротами! Говорят  тебе
- к воеводе гонцы от старшего народных войск, от Ивашки Болотникова! А  ты
с приказом, чудак.
   - А если воеводы нет в городе... "Не  будь  репейником"!  -  с  сердцем
произнес ратник.
   - Нечего спросонья шуметь, - уже миролюбиво  заговорил  Семен,  понижая
голос. - Раз князь выехал, так и скажи: выехал, мол, князь Шаховской  туда
или туда!.. Куда он подался, где его искать нам  теперь,  словно  ветра  в
поле?.. Послушай-ка ты, рать ни чертова, ни божья, не слыхал с