осим, уважаемый пан Адам!
   Адам Кисель не ожидал этого. Пожал плечами - знал бы, не  торопился  со
своим мнением.
   - Что поделаешь, - произнес Кисель. - Одни  казаки,  уважаемые  панове,
собираются на  грозный  казацкий  Круг.  Другие  воюют  под  началом  пана
Стройновского, помогая цесарю Австрии. А третьи,  вопреки  обещаниям  пана
Збаражского, отправились на чайках к Черному морю за  добычей.  А  деньги,
предназначенные им, лежат во Львове. Почтенные казацкие старшины с  трудом
поддерживают порядок, но тоже говорят,  что  не  по-хозяйски  поступают  с
выплатой им содержания.
   - Конечно, они правы, -  подтвердил  несдержанный  Станислав  Потоцкий,
забыв о своих гостях, Хмелевском и Богдане.
   - Да, так, уважаемые панове, не по-хозяйски. Его величество  король  по
этому поводу недавно принимал у себя депутацию казаков. Но он ни на шаг не
отошел от своей прежней  политики  и  разными  дипломатическими  увертками
старается удержать казаков в узде. А казаки, да еще и  вооруженные,  после
Хотинского сражения представляют собой не меньшую  силу,  чем  жолнеры.  У
них, панове, давно чешутся руки... Но  пока  что...  казаки  ждут  выплаты
причитающегося содержания.
   - Пора бы выплатить!  Зачем  держать  деньги  во  Львове?  -  удивленно
спросил хозяин дома, рассчитывая на поддержку гетмана.
   - Золотые слова, ваша милость, - поддержал Кисель, а не  гетман.  -  Но
надо думать, уважаемые панове, не только о завтрашнем  дне,  но  и  о  том
новом, что есть сегодня. А это сегодняшнее, как топь на болоте, заставляет
ходуном ходить. Семьям казаков да их старикам  следовало  бы  обрабатывать
землю, выращивать хлеб для общества.  Но  землю  в  украинских  староствах
после подавления восстания  разных  наливайков  присвоили  себе  шляхтичи.
Заниматься хлебопашеством некому.  Все  украинские  крестьяне  хотят  быть
казаками и жить свободно.  А  земля  у  шляхтичей  пустует.  Вот  и  лежит
бесплодной украинская земля. А казаки вынуждены добывать хлеб для  себя  и
семьи набегами на Крым, на турецкое побережье. Всеми нами уважаемый  князь
Юрий советует устрашать казака его же собственной кровью, чтобы  заставить
заниматься хлебопашеством, обрабатывать землю шляхтичей... И вызывает этим
угрожающие  Польской  Короне  речи  на  сейме,  как,  скажем,  речь   пана
Древинского.
   - Да, уважаемые панове,  Древинский  в  своей  речи  в  сейме  окрестил
шляхтичей  такими  именами,  как  прохвосты,  душегубы,   поджигатели,   -
подтвердил Юрий Збаражский. - Шляхта так занята своими  распрями,  что  не
видит и не слышит этого. Мы  уже  превратились  в  прохвостов,  душегубов,
поджигателей, прошу прощения. Не  на  руку  ли  это  собравшимся  в  Киеве
вооруженным казакам? Вот почему его величество король поступает  умно,  не
спешит заискивать перед мерзкими хлопами, этим вооруженным сбродом.
   - Что случилось, панове? - успокаивал Николай Потоцкий, держа  в  руках
пустой бокал и графин с вином. -  До  нас  дошли  слухи  о  том,  что  пан
Радзивилл советует втянуть казаков  в  шведскую  войну.  Пан  Стройновский
забавлял их где-то за Дунаем. Положение не такое уж критическое,  как  его
обрисовал пан Адам... Очевидно, гостям следует выпить по жбану вина  после
такой, так сказать, действительно государственной работы, как в сейме.  Не
так ли, мой пан Станислав? - гостеприимно  обратился  Николай  Потоцкий  к
помрачневшему Конецпольскому.
   Гетман обвел взглядом шляхтичей и одобрительно кивнул головой...



13

   Казаки-лисовчики полковника Ганнуси возвращались  на  Украину  кто  как
мог. Когда они подошли к Висле, то уже мало походили на воинов. Сейчас они
были только отцами своих детей, мужьями своих жен или сыновьями матерей  и
отцов, которые так хотят увидеть их. Поседевший полковник  еще  на  берегу
Вислы распрощался со своими казаками. Его сопровождали  несколько  пожилых
старшин. Подорвал свое здоровье полковник в тяжелых боевых походах и боях.
Отвоевался, едва хватило сил добраться до родной Белоцерковщины.
   - Своими путями будем, панове-молодцы, добираться домой, а может, и  на
Запорожье, - прощаясь, оправдывались старшины.
   Весь воинский пыл словно ветром сдуло, когда  казаки  ступили  на  свою
землю.  Только  небольшая  часть  молодых  и  наиболее   храбрых   казаков
направилась вместе с жолнерами в Краков. Здесь проходили торные пути, было
много селений, где легче раздобыть харчи, продать остатки трофеев.
   -  Нам  лучше  держаться  вместе,  панове  казаки,  -  советовали   или
уговаривали жолнеры, чувствуя себя на своей земле полноправными хозяевами.
Здесь что ни село, что ни кустик - все свое.
   И они шли вместе. Вначале разбивались  на  группы,  чтобы  не  вызывать
недовольства у мещан, не накликать на себя беду. А когда узнали в Кракове,
что туда прибыли полковники  польского  войска,  находившиеся  в  турецком
плену после Цецорской битвы, немедленно ушли из города.  Словно  от  чумы,
убегали они на окраины, в соседние села.
   - Ну, братцы, давайте уходить кто куда! Во  дворце  Потоцкого  шляхтичи
уже и совет держали. Снова хотят взяться за вашего брата казака.  А  возле
Киева  казаки  собирают  широкий  Круг.  Да  и  жолнерская   конфедерация,
сказывают, тоже не за горами. До сих пор не выплатили содержание  ни  тем,
ни другим!.. - сообщил один из поляков-лисовчиков, вернувшийся из разведки
в город.
   Вместе с поляком-разведчиком ходил и казак Карпо Полторалиха,  которого
Богдан уговорил пойти с казаками.
   - Я останусь еще на несколько дней  у  Потоцкого.  Очевидно,  где-то  в
именин Николая Потоцкого и служить буду, - признался Богдан казаку.
   - Так, значит, и в Чигирин не поедете, Богдан?
   - А что мне теперь делать в Чигирине, Карпо? Одна печаль и одиночество?
Там каждый кустик будет терзать душу, пробуждая  воспоминания...  Нет,  не
поеду я ни в Чигирин, ни в Субботов. Нет  у  меня,  братец,  ни  роду,  ни
племени. Буду служить у  Потоцкого.  Может,  гайдуком,  писарем  стану  на
родной земле. Жизнь лучше узнаю, глядя на нее со стороны, покуда и самого,
как пса, на цепь не посадят.
   - Так уж лучше в монахи, - пытался отговорить Богдана Карпо.
   - В монахи или в доезжачие, в конюшенные -  один  черт.  Разве  не  все
равно, где коротать дни, лишь бы не там, где тебя впервые  родители  учили
по земле ходить.
   - Ведь это... измена ей, матери-земле.
   Богдан пристально посмотрел казаку в глаза.  Широкоплечий  и  стройный,
как девушка, подпоясанный красным  поясом,  Карпо  не  смутился  недоброго
взгляда Богдана. Знает ли он, что значит измена родной матери-земле,  если
так смело обвиняет в этом сироту-пленника, возмужавшего казака?
   - Нет, казаче! Это не измена! Хочу в одиночестве, где-нибудь  в  уютном
уголке, свыкнуться со своей новой судьбой,  которая  хочет  согреть  меня,
сироту. Да и с жизнью нашего народа должен лучше познакомиться.
   - Но ведь она, эта жизнь, и там, у нас на Днепре!
   - Со стороны хочется присмотреться к запорожцам. Шляхтичи вон  говорят,
что украинский народ обленился, не хочет работать на них, все  казачеством
промышляет. Может, и обленились люди, оставив свои,  вечно  принадлежавшие
им земли. Так, очевидно, и Северин  Наливайко,  обленившись,  сложил  свою
голову на шляхетской плахе, лишь бы не осчастливить себя панским ярмом.
   - Мудро говоришь. Получается - нате, рубите, уважаемые шляхтичи...
   - Сам знаешь, какое это счастье быть в панском ярме хоть и  без  плахи.
Присмотрюсь я к этому ярму, да и пана получше разгляжу.
   - Вместе с его детками?
   - Разумеется.  Может,  умирать,  как  Наливайко  или  Бородавка,  и  не
следует.  Живи,  плодись,  как  вошь  в  кожухе.  А  святой  апостол  Петр
подоспеет, пожалеет тебя и чудом спасет, как  ту  великомученицу...  Тьфу,
черт возьми, наговорил тебе, братец, всяких глупостей... На самом  деле...
Более двух лет не был на родной земле, а  застал  ее  будто  опустошенной.
Кругом только шляхтич на шляхтиче!..
   - Отца нет, знаем. Но ведь есть люди. И какие! А живой человек о  живом
думает.
   - О живом! Но о каком, брат мой Карпо? Лишился  я  родителей,  растерял
друзей, заросли травой когда-то утоптанные тропы. И утаптывать их надо  на
какой-то новой почве. А знаешь  ли  ты,  молодой  и  горячий  казаче,  где
именно, на какой земле утаптывать?! Вот я приду в себя и пойду искать  эту
землю, - может, найду, если и не казацкую, то  какую-нибудь  другую.  Хочу
приглядеться к матери-земле, да и к себе...  Поезжай,  брат,  приставай  к
своим людям. Увидишь чигиринцев, поклонись им от меня, передай, что жив. А
больше ничего не говори обо мне. Где я, что буду делать. Пускай затеряюсь,
как былинка, подхваченная осенними ветрами.
   - Так где тебя искать, если захочется повидаться? Привык я к тебе!
   И снова своим  вопросом  поставил  Богдана  в  тупик.  Старшина  умолк,
посмотрел на дом Потоцких. Может, он не знал, что ответить, или  не  хотел
говорить правду.
   - Стоит ли искать, дружище? Где-нибудь в имении Потоцких, а все-таки на
Украине. Тут недолго пробуду, чтобы не  зарыться,  как  линь  в  тину.  Но
лучше... я сам тебя найду, когда немного свыкнусь со  своим  одиночеством.
Прощай; казаче.
   Видел ли кто-нибудь, как  крепко  обнимались  казаки,  скрытые  пеленой
утреннего тумана? Так прощаются только родные, когда отъезжают  в  далекий
путь. Как на смерть. Но с надеждой обмануть ее, проклятую.



14

   А собравшееся под Киевом казачество бурлило,  точно  море  весной.  Его
ратные подвиги на Хотинском побоище не только не были достойно оценены, но
еще и  позорно  растоптаны  королем.  Ни  восторженные  реляции  покойного
гетмана   Ходкевича,   ни   даже   расточаемые   королевичем   Владиславом
беспристрастные  похвалы  казакам,  которые,  по  свидетельству  и  самого
Зборовского, своей храбростью и отвагой  решили  исход  войны  и  принесли
победу Польской Короне, - ничто не помогло.
   Сенаторы  Речи  Посполитой  сейчас  были  заняты  тем,  как  разоружить
казаков, заставить их взяться за плуг в  шляхетских  имениях  на  Украине.
"Чего доброго, это быдло еще захочет сравняться с польской шляхтой",  -  с
ужасом думали сенаторы.
   Казаки-лисовчики,  возвращаясь  из-за  Дуная,  наконец  встретились  со
своими  побратимами   казаками   -   героями   Хотинской   кампании.   Они
сосредоточивались в кагарлицких лесах и ярах, надеясь  получить  обещанную
сенаторами плату  за  прошедший  тяжелый  военный  год.  Лисовчики  теперь
группировались вокруг Ивана Сулимы. До Кагарлика дошла только половина тех
казаков, которые начинали поход от Дуная. Часть из них ушла с  полковником
Ганнусей, а некоторые, разбившись на группки, отряды, отправились на Сечь.
В  кагарлицких  ярах  и  перелесках  лисовчики  встретились  с   казаками,
разгромившими  турок  на  Днестре.   Эти   казаки   по-братски   встретили
лисовчиков, привели их на совет старшин в  Кагарлик  и  попросили  сказать
свое слово.
   - Мы к этому непричастные... - из скромности отказывался  Иван  Сулима,
попав на Круг, о котором всю весну мечтали казаки.
   - Как это непричастные? - с деланным удивлением спросил  Олифир  Голуб,
возглавивший низовое казачество после Сагайдачного.  -  Так  вы  бы  сдали
оружие, добытое за Дунаем, запорожцам и шли бы  к  панам  старостам  землю
пахать, что ли! Непричастные!
   - А мы причастные? - воскликнул моложавый казак.  -  Жену  с  ребенком,
отца с матерью оставил на произвол судьбы и пошел, обманутый  Сагайдачным,
защищать сенаторов с королем от турецкого нашествия. За чертову  душу  два
года мытарился за Днестром, жрал дохлую конину. А теперь...
   Иван Сулима как  околдованный  прислушивался  к  крику  души  обманутых
королем казаков. Почувствовал, как на его плечо  опустилась  тяжелая  рука
друга.
   -  Неужто  и  Сулима  тоже  непричастный?  Все   мудрим!   Давай   сюда
непричастных... Совет  держать  будем.  Шляхтичи  измучили  казака  своими
днестровскими кровопролитными боями. Ты с нами?
   - Острянин, милый! Чего же нам  ссориться,  рад  видеть  тебя  живым  и
здоровым! Мы, безземельные, всегда с казаками. А слышал,  как  поддел  нас
казак? Правильно поддел. За чертову  душу  головы  клали!  Вон  в  Кракове
вернувшиеся из плена паны гетманы, выкупленные у турок за паши деньги, уже
собираются прибрать казаков к своим рукам, петли для  них  готовят...  Вот
наш казак Полторалиха кое-что знает об этом и вам  расскажет  о  намерении
этих  пленников-шляхтичей.  А  ну-ка,  Карпо,  сумеешь  ли  ты   заставить
запорожцев слушать тебя? Расскажи им  о  том,  что  готовят  шляхтичи  для
нашего брата в Кракове!
   Карпо смутился, словно засватанная девушка, и направился  к  возу.  Как
всегда, он был без шапки, будто только что  встал  из-за  стола.  В  рядах
лисовчиков он впервые участвовал в  сражении.  На  Запорожье,  где  каждый
казак получал боевое крещение, он еще не был. Никто из здешних казаков  не
знал его.
   Лихо вскочил на воз, едва прикоснувшись к нему рукой. Турецкая карабеля
на боку, пистоль за поясом. Сам стройный, как тополь, и крепкий, как  дуб.
Только теперь догадался он поправить взлохмаченный оселедец на голове.
   - Братья казаки! Старшой  вашего  казачества  заставил  меня,  молодого
казака, речь держать, хотя ему самому следовало бы слово молвить. Вот  тут
говорил человек - за  чертову  душу...  А  я  не  согласен.  Мне  пришлось
беседовать с одним хорошим молодым казаком, бежавшим из  турецкой  неволи,
сыном нашей чигиринской подстаростихи Матрены...
   Казаки зашумели, позвали чигиринцев.
   - Что он говорит, о ком это, какой сын  подстаростихи  Матрены?  Может,
Хмельницкий? Так он же погиб...
   - Такие не гибнут, братья казаки! - воскликнул Иван Сулима.
   - Так где же он?
   - Покажите его нам!
   - Все объясню вам,  братья,  -  продолжал  молодой  казак  Полторалиха,
поднимая руку. - Живой казак, присматривается, путей домой ищет!  Погодите
же... Знаете, как святой апостол Петр великомученицу Агату  снова  девицей
сделал?..
   - Тьфу ты, чертов казак! - захохотали казаки.
   - Святому все можно. Как же он?
   - Ясно, не святые горшки лепят, говорил мне  этот  обученный  иезуитами
пленник Богдан. А той Агате, сказал, апостол помог. Так вот,  нашел  он  у
ворот  рая  отрубленные  иезуитами  девичьи  груди,  да  и   прилепил   их
великомученице на свои места.
   - Ну и Карпо! Где ты, пан старшой, нашел такого? - хохотали казаки.
   - Так что же, стала девицей?
   - Ну а  как  же!..  Так  вот,  братья  мои,  и  сына  пани  чигиринской
подстаростихи сейчас, так  сказать,  святой  Петр  прилепил  на  службу  к
шляхтичам.
   - Прилепил?
   - Как грудь святой Агаты! Дайте прийти в себя сироте... И я так  думаю,
братья, что никакого чуда от святого Петра казаку ждать нечего. Воевали за
Речь Посполитую,  поверив  королю  или  королевичу.  А  сейчас,  очевидно,
придется воевать еще и за свою волю, за народ, за  казачью  честь!  Святой
апостол нам ее не принесет, нет! Нанимал нас воевать, плати или...
   - Плати! Плати! - эхом прокатилось над кагарлицкими буераками.  Не  все
услышали они из того, что сказал стройный  казак.  Только  слово  "плати!"
передавалось из уст в уста. Вот уже не одну неделю ждут казаки королевских
комиссаров  с  деньгами.  И  тревога  закрадывалась  в  их  сердца   из-за
подозрительной   задержки   выплаты   содержания.   Ведь   известно,   что
предназначенные им деньги лежат во Львове!..
   К возу, на который один за другим подымались казаки и  старшины,  чтобы
сказать свое слово, подошел избранный после  Сагайдачного  старший  Олифир
Голуб. Одет он - как подобает казацкому  атаману.  Только  вместо  обычной
шапки, какие носили полковники и старшины, Голуб напялил на себя польскую,
как у шляхтичей, дорогую, отделанную мехом куницы. Шапка,  подаренная  ему
самим Петром Сагайдачным, оказалась  великоватой.  Для  гетманской  головы
шита она в Варшаве! Шапка съезжала Голубу на лоб, закрывала глаза.  Вместо
того чтобы показать казакам свою обнаженную  с  оселедцем  голову,  Голубу
приходилось все время сдвигать ее на затылок.
   - Да снял бы  ты,  пан  старшой,  с  головы  это  проклятое  шляхетское
украшение. Тут такое творится, а он  с  шапкой  возится...  -  посоветовал
Голубу сотник, стоявший возле воза.
   Олифир  Голуб  покраснел,  задетый  за   живое   таким   издевательским
замечанием. Снова поправил шапку, а потом со злостью сорвал ее с головы  и
обратился к казакам:
   - Шапка тут, панове казаки, ни при чем!  Самим  покойным  паном  Петром
надета мне на голову!
   - А казаки могут и снять ее, пан Олифир! Не этим бы хвалился...  -  так
же громко поддержал казаков один из старейших  среди  знаменитых  казацких
вожаков, полковник Дорошенко.
   Подсаженный  казаками  и  подхваченный  Карпом  Полторалиха.  Дорошенко
поднялся на воз, снял с головы свою, такую же, как  и  у  каждого  казака,
смушковую шапку с красным башлыком:
   - Нашему старшому, очевидно, неизвестно, что от короля прибыл еще  один
гонец к панам комиссарам, которые ведут  с  казаками  переговоры  об  этой
проклятой плате. Пан Обадковский обещает подкинуть  еще  около  десяти,  а
может, и двадцати тысяч злотых к обещанным сорока, лишь бы только уплатить
именно казакам...
   - Что? Мы все становимся казаками! Может, освятить эти деньги?
   - Почти так,  -  засмеялся  Дорошенко.  -  Ведь  вы  слыхали,  что  эти
проклятые злотые лежат во Львове. А  их  надо  привезти  оттуда.  Вот  его
величество король и выделил целых две тысячи вооруженных  гусар,  чтобы  к
празднику святого Ильи доставить эти злотые в Киев.
   - Ото, какие они тяжелые!..
   - Что к празднику Ильи, это понятно! А зачем нужны гусары?
   - Илья тут тоже так нужен, как той бабе кисти на поясе,  чтобы  красиво
было. Паны комиссары предлагают составить твердые списки  только  казаков.
Очевидно, при поддержке... двух тысяч  гусар  эти  списки  будут  наиболее
твердые.
   - Снова хотят реестр ввести! Как воевать с турками на Днестре, можно  и
без реестра. А как деньги платить - проклятые шляхтичи так и ищут, как  бы
тебя обвести. Пускай платят воинам, которые вернулись из-под Хотина, а  не
по спискам. Вот мы тут все как есть, при есаулах и писарях.
   - Что же, пан Голуб, вероятно, придется согласиться с казаками  -  всем
идти в Киев, чтобы было  перед  кем  и  гусарам  покрасоваться.  Праздника
святого Ильи не так долго ждать, посмотрим...
   - А я советовал бы, как старшой, еще раз послушаться панов  комиссаров,
разойтись, а старшины пускай списки составят...
   - Куда разойтись? Чтобы шляхтичи эти деньги  одним  реестровым  казакам
раздали? - воскликнул полковник Острянин.
   - Верно! Пану Олифиру следовало бы шапку по голове найти.
   - Не казацкая эта шапка. Пускай бы пан Олифир в этой  шапке  шел  лучше
вместе с пани Анастасией  поминки  справлять  по  покойному  Сагайдачному!
Какой из него старшой казацкого войска?
   - Долой его! Дорошенко хотим!
   - Дорошенко-о!..



15

   На какое-то время жизнь Максима Кривоноса будто  застыла.  Казалось,  и
душа его окаменела. А каким  он  был  прежде  горячим  воином.  Куда  идти
дальше,  ради  чего  жить?   Ему   хотелось   найти   что-то   постоянное,
определенное, чем можно было бы завершить этот приход "на край  земли",  в
Венецианское королевство.
   - Что будем делать, чем жить? Вот вопрос, который тревожит меня,  а  не
то, как буду называться  здесь,  скрываясь  среди  чужеземцев,  -  говорил
Максим Кривонос друзьям, когда они пришли к Адриатическому морю.
   Он заметно  постарел.  На  похудевшем  лице  еще  резче  выделялся  его
перебитый горбатый нос, придававший  лицу  хищное  выражение.  Скрытые  за
густыми бровями, пронизывающие, орлиные глаза не глядели  на  собеседника.
Казалось, они всегда что-то искали.
   Как им прожить? Ведь они пришли сюда не затем,  чтобы  умирать  в  этой
далекой, теплой стране. А воевать снова?.. С кем, кто твой  враг?  Ужасно:
поле битвы, словно нива, на которой ты и хлебопашец и