которого травит тысяча собак. Я вижу его  -  вот  он  склоняет  над  книгой,
лежащей  на  пюпитре,  голову,  которая  трещит  от  боли,  поддерживает  ее
костлявой рукой и тщетно старается продолжать урок, несмотря на рев и гвалт,
от которых даже у спикера палаты  общин  закружилась  бы  голова.  Мальчишки
вскакивают со своих мест,  играют  в  "четыре  угла",  одни  хохочут,  поют,
болтают, другие пляшут, улюлюкают, шаркают ногами по полу,  третьи  вертятся
вокруг мистера Мелла, скалят зубы, строят рожи, передразнивают его и за  его
спиной и прямо перед его  носом,  издеваются  над  его  бедностью,  над  его
ботинками, над его фраком, над его матерью, надо всем, что с ним  связано  и
что они должны были бы уважать.
     - Тише! - восклицает мистер Мелл, вдруг подымаясь и  хлопая  книгой  по
пюпитру. - Что это? Это же невыносимо! Можно с ума сойти! Мальчики!  Как  вы
смеете держать себя так со мной?!
     Это была моя книга. Я стою возле него, слежу за его взглядом, озирающим
комнату, и вижу, как все замерли, -  одни  от  изумления,  другие  чуть-чуть
испугавшись, а некоторые, быть может, смущенные.
     Место Стирфорта - в глубине длинной комнаты, в противоположном углу. Он
стоит, прислонившись спиной к стене и заложив руки в карманы, и  когда  взор
мистера Мелла останавливается на нем, он складывает губы так, словно  только
что свистел.
     - Тише, мистер Стирфорт! - говорит мистер Мелл.
     - Сами вы  тише!  -  отвечает,  покраснев,  Стирфорт.  -  Кому  вы  это
говорите?
     - Садитесь! - приказывает мистер Мелл.
     - Сами садитесь и занимайтесь своим делом! - отвечает Стирфорт.
     Слышится хихиканье и аплодисменты,  но  мистер  Мелл  так  бледен,  что
мгновенно воцаряется тишина, а один из учеников, собравшийся за  его  спиной
снова изобразить его мать,  передумывает  и  делает  вид,  будто  ему  нужно
очинить перо.
     - Если вы думаете, Стирфорт, что мне неизвестно о вашем влиянии на них,
- тут мистер Мелл кладет мне на голову руку, сам того не  замечая,  как  мне
кажется, - или что я не видел, как вы всего несколько минут назад  подбивали
малышей на разные наглые выходки против меня, то вы ошибаетесь.
     - Я вообще о вас не думаю, - не стоит труда,  -  а  потому  и  не  могу
ошибаться, - холодно отвечает Стирфорт.
     - И если вы пользуетесь здесь  своим  положением  фаворита,  -  губы  у
мистера Мелла начинают дрожать, - чтобы оскорблять джентльмена...
     - Джентльмена? А где он? - перебивает Стирфорт. Тут кто-то восклицает:
     - Стыдно, Стирфорт!  Очень  нехорошо!  Это  кричит  Трэдлс.  Немедленно
мистер Мелл приказывает ему замолчать.
     - ...оскорблять, сэр, того, кому в жизни не повезло и кто  не  причинил
вам ни малейшей обиды... Вы уже не ребенок и достаточно умны, чтобы понять и
этого не делать... - губы мистера Мелла дрожат  все  больше,  -  значит,  вы
поступаете низко и подло... Можете сесть или стоять, как вам  будет  угодно.
Копперфилд, продолжайте.
     - Погоди, Копперфилд, - говорит Стирфорт, выходя на середину комнаты, -
погоди... Вот что я вам скажу, мистер Мелл, раз и навсегда: вы осмеливаетесь
называть меня низким и подлым, но вы-то сами - наглый нищий! Нищим  вы  были
всегда, вы это знаете, но теперь оказывается, что вы наглый нищий!
     Собирался ли он ударить мистера Мелла, или мистер Мелл - его,  а  может
быть, у обоих было такое намерение - не знаю, но я вижу, как все каменеют, и
вдруг среди  нас  появляется  мистер  Крикл  рядом  с  Тангеем,  а  в  дверь
заглядывают испуганные миссис и мисс Крикл. Мистер  Мелл  облокачивается  на
пюпитр, закрывает лицо руками и сидит неподвижно.
     - Мистер Мелл! - произносит  мистер  Крикл,  хватая  его  за  плечо,  и
сипенье  мистера  Крикла  слышно  столь  отчетливо,  что  Тангею  нет  нужды
повторять его слова: - Мистер Мелл, надеюсь, вы не забылись?
     - Нет, сэр... нет, - говорит учитель, открывая лицо, покачивая  головой
и судорожно потирая руки. - Нет, сэр... нет. Я опомнился,  я...  нет,  я  не
забылся, сэр. Я опомнился,  я...  я  бы  хотел  только,  чтобы  вы  пораньше
вспомнили обо мне, мистер Крикл. Это, - это было бы более великодушно, более
справедливо, сэр. Это избавило бы меня, сэр, от многого...
     Мистер Крикл, не спуская глаз с мистера Мелла, опирается рукой на плечо
Тангея, ставит ногу на скамейку и усаживается  на  пюпитр.  Бросив  с  этого
трона  суровый  взгляд  на  мистера  Мелла,  который,  все  еще  в  страшном
возбуждении, качает головой и потирает руки, мистер Крикл  поворачивается  к
Стирфорту и говорит:
     - Раз он не снисходит до объяснений, может быть, вы, сэр, скажете,  что
это все значит?
     Сначала  Стирфорт  уклоняется  от  ответа,  гневно  и  пренебрежительно
смотрит на своего противника и молчит. Помню, даже в этот момент я не мог не
подумать о том, какая  благородная  у  него  осанка  и  каким  неказистым  и
простоватым кажется по сравнению с ним мистер Мелл.
     - Что  он  подразумевал,  когда  говорил  о  фаворитах?  -  произносит,
наконец, Стирфорт.
     - О фаворитах?! - повторяет мистер Крикл, и вены у него  на  лбу  сразу
вздуваются. - Кто говорил о фаворитах?
     - Он! - произносит Стирфорт.
     -  Объясните,  сэр,  что  вы  под  этим  подразумевали?  -  раздраженно
спрашивает мистер Крикл, поворачиваясь к своему помощнику.
     - Я подразумевал, мистер Крикл, то, что сказал, а именно, что никто  из
ваших учеников не имеет права пользоваться своим положением фаворита,  чтобы
унижать меня, - тихо говорит мистер Мелл.
     - Унижать вас?! - сипит мистер Крикл. - Бог ты мой! Но позвольте-ка вас
спросить, мистер... как вас там зовут... - тут мистер  Крикл  скрещивает  на
груди руки и так сдвигает брови, что почти не видно его маленьких глазок,  -
позвольте вас спросить, оказываете ли вы  должное  уважение  мне,  говоря  о
фаворитах? Мне, сэр? - Мистер Крикл вдруг наклоняется к нему,  словно  хочет
его боднуть, и снова выпрямляется. - Мне, главе  этого  заведения  и  вашему
хозяину?!
     - Готов признать, что это было неуместно, сэр. Будь я поспокойнее, я не
поступил бы так, - говорит мистер Мелл.
     Тут вмешивается Стирфорт:
     - Потом он сказал, что я низок, сказал, что я подл, и  тогда  я  назвал
его нищим. Если бы я был спокоен, возможно я не назвал бы его  нищим.  Но  я
назвал и готов отвечать за последствия!
     Меня бросает в жар  от  этой  смелой  речи,  хотя,  быть  может,  я  не
задумываюсь над тем, угрожают ли  ему  какие-нибудь  последствия.  Столь  же
сильное впечатление она производит на учеников; среди них  легкое  движение,
хотя никто не произносит ни слова.
     - Меня  удивляет,  Стирфорт,  -  говорит  мистер  Крикл,  -  хотя  ваша
искренность делает вам честь, да, делает вам честь, меня  все  же  удивляет,
Стирфорт, что вы могли так назвать человека, служащего, сэр,  и  получающего
жалованье в Сэлем-Хаусе.
     Стирфорт усмехается.
     - Это не ответ на мое замечание, сэр. От вас, Стирфорт, я жду большего,
- сипит мистер Крикл.
     Если мистер Мелл казался мне неказистым по сравнению с красивым юношей,
то невозможно описать, сколь неказист был мистер Крикл.
     - Посмотрим, как он будет это отрицать, - говорит Стирфорт.
     - Отрицать, что он нищий? - восклицает мистер Крикл. -  Да  где  же  он
просил милостыню?
     - Если не он сам, то его ближайшая родственница. Это одно и  то  же,  -
заявляет Стирфорт.
     Тут он взглядывает на меня, а рука мистера  Мелла  ласково  поглаживает
меня по плечу. Лицо у меня пылает, раскаяние гнетет мне сердце, я смотрю  на
мистера Мелла, но тот не сводит глаз со Стирфорта. Он не  перестает  ласково
поглаживать меня по плечу, но смотрит на Стирфорта.
     - Так как вы ждете от меня оправданий и объяснения, то я могу  сказать,
мистер Крикл, что я имел в виду: его мать живет на подаяния в богадельне!  -
говорит Стирфорт.
     Мистер Мелл все еще смотрит на него  и  все  еще  поглаживает  меня  по
плечу, и - если я не ослышался, - он тихо шепчет:
     - Да, я так и знал.
     Грозно нахмурившись, мистер Крикл с притворной вежливостью обращается к
своему помощнику:
     - Мистер Мелл! Вы слышите  этого  джентльмена?  Не  будете  ли  вы  так
любезны, прошу вас, опровергнуть перед всеми  учениками  справедливость  его
утверждения?
     - Он прав, сэр... То, что он сказал, - чистая  правда,  -  раздается  в
мертвой тишине ответ Мистера Мелла.
     - Будьте добры, сообщите во всеуслышание, знал ли я об этом  вплоть  до
сего момента? - спрашивает мистер  Крикл,  склонив  голову  набок  и  обводя
взглядом комнату.
     - Я не думаю, что вам это было достоверно известно, - говорит тот.
     - Не думаете?! Да разве вы этого не знаете точно?
     - Мне кажется, вы никогда не считали мое положение завидным. Вы знаете,
каковы мои дела, и всегда это знали, - отвечает помощник.
     - А мне кажется, уж коли  на  то  пошло,  что  вы  сильно  ошибались  и
принимали мой пансион за бесплатную школу для  бедняков,  -  говорит  мистер
Крикл, и вены у него на лбу вздуваются еще больше. - Мистер Мелл, мы  должны
расстаться. И чем скорей, тем лучше.
     - Раз так, то лучше всего сделать это сейчас, - отвечает мистер Мелл  и
встает.
     - Для вас это будет лучше всего, сэр! - говорит мистер Крикл.
     - Я ухожу от вас, мистер Крикл, и покидаю вас всех,  -  говорит  мистер
Мелл, обводя взглядом комнату и снова ласково поглаживает меня по  плечу.  -
Лучшее, что я могу вам пожелать, Джеймс Стирфорт, это устыдиться  содеянного
сегодня. А в настоящее время я меньше  всего  желал  бы  считать  вас  своим
другом или другом тех, к кому я расположен.
     Снова он кладет руку мне на плечо,  а  затем,  вынув  из  пюпитра  свою
флейту и стопку книг и оставив ключ для своего преемника, покидает  пансион,
унося под мышкой свое имущество. Вслед за этим мистер Крикл с помощью Тангея
произносит речь, в которой  благодарит  Стирфорта  за  защиту  (может  быть,
слишком горячую)  независимости  и  репутации  Сэлем-Хауса  и  в  заключение
пожимает ему руку, а мы трижды кричим "ура", - я не совсем  понимаю  почему,
но полагаю, что в честь Стирфорта, - и я тоже  кричу  восторженно,  хотя  на
сердце у меня тяжело. Потом  мистер  Крикл  расправляется  тростью  с  Томми
Трэдлсом, когда обнаруживается, что тот не кричал "ура", а плакал по  поводу
ухода мистера Мелла. Наконец мистер Крикл возвращается к своему дивану или в
постель, во всяком случае туда, откуда пришел.
     Теперь мы предоставлены самим себе  и  смущенно  посматриваем  друг  на
друга. Я так огорчен и так укоряю себя за участие в происшедшем, что от слез
меня удерживают только опасения, как бы  Стирфорт,  часто  поглядывающий  на
меня, не почел недружелюбием или, вернее, непочтительностью  -  принимая  во
внимание разницу в возрасте и мое отношение  к  нему  -  проявление  чувств,
которые  меня  мучают.  Он  был  очень  рассержен  на  Трэдлса   и   выразил
удовольствие, что того наказали.
     Бедняга Трэдлс, чья голова уже поднялась  с  пюпитра,  а  сам  он,  как
всегда, принялся утешаться вереницей скелетов, - бедняга Трэдлс заявил,  что
это ровно ничего не значит. С мистером Меллом поступили плохо.
     - Кто же с ним плохо поступил, отвечай, девчонка? - спросил Стирфорт.
     - Кто? Ты, вот кто! - был ответ.
     - Что же я сделал?
     - Что ты сделал? Оскорбил его и  лишил  службы!  -  немедленно  ответил
Трэдлс.
     - Оскорбил? - презрительно повторил Стирфорт.  -  Ручаюсь,  он  недолго
будет об этом помнить. У него не такое чувствительное  сердце,  как  у  вас,
мисс Трэдлс. А что до службы - ах, какая у него была превосходная служба!  -
неужто ты думаешь, что я не напишу домой и не позабочусь о  том,  чтобы  ему
послали денег? Эх ты, девчонка!
     Намерение Стирфорта мы сочли весьма благородным; его мать была  богатая
вдова и, по слухам, исполняла почти все, о чем бы он  ни  просил.  Мы  очень
радовались  поражению  Трэдлса  и  до  небес   превозносили   Стирфорта,   в
особенности когда он удостоил нас заявления, что сделал это только ради  нас
и ради нашего блага  и  этим  бескорыстным  деянием  оказывает  нам  великую
милость.
     Но когда в тот вечер, как обычно, я начал в темноте свое повествование,
то, сознаюсь, мне не раз слышались унылые звуки флейты мистера Мелла;  когда
же Стирфорт, наконец, устал, а я улегся  в  постель,  мне  чудилось,  флейта
звучит где-то так скорбно, что я почувствовал себя совсем несчастным.
     Однако я скоро забыл о мистере Мелле, созерцая Стирфорта, который легко
и охотно, без единой книжки (мне казалось, он знает все наизусть), готовил с
нами некоторые уроки, пока не нашли нового учителя.
     Новый учитель пришел из грамматической школы * и, прежде чем приступить
к исполнению своих обязанностей, обедал один раз  у  мистера  Крикла,  чтобы
познакомиться со Стирфортом. Стирфорт отозвался о нем очень  одобрительно  и
назвал его "хватом". Я не знал точно, какие ученые  заслуги  обозначает  это
слово, но проникся к нему большим уважением и не сомневался  в  его  великой
учености, хотя он никогда не уделял моей ничтожной особе  столько  внимания,
сколько уделял мистер Мелл.
     В то полугодие произошло еще одно событие, нарушившее течение  школьной
жизни и запечатлевшееся в моей памяти. Запечатлелось оно по многим причинам.
     Однажды, когда мы дошли до полного отупения,  а  мистер  Крикл  свирепо
колотил тростью направо и налево, вошел Тангей и провозгласил  своим  зычным
голосом:
     - Гости к Копперфилду!
     Он обменялся несколькими словами с мистером Криклом, сообщил, кто такие
эти гости, и осведомился, где их принять; я встал, как  полагалось  в  таких
случаях, и, едва держась на ногах от изумления, получил  приказ  идти  через
черный ход, надеть чистую манишку и отправиться в столовую. Я повиновался  с
такой стремительностью, которой не знал за собой раньше. Но когда я  подошел
к двери приемной, у меня вдруг мелькнула мысль, не приехала ли  ко  мне  моя
мать, - раньше я думал только о мистере и мисс Мэрдстон, - и я отнял руку от
двери и остановился на минуту,  чтобы  справиться  со  слезами,  прежде  чем
войти.
     Вначале я не увидел никого, но кто-то стоял за дверью, потому  что  она
не открылась до конца, я  заглянул  за  дверь  и  там,  к  моему  удивлению,
обнаружил мистера Пегготи и Хэма, которые махали мне шляпами, прижимая  друг
друга к стене. Я не мог удержаться от смеха, который был вызван  не  столько
их видом, сколько радостью свидания. Мы пожали друг  другу  руки  с  большим
чувством, а я все смеялся и смеялся, пока не вытащил носовой  платок,  чтобы
вытереть глаза.
     Мистер Пегготи (помнится, в течение всего визита он стоял  с  разинутым
ртом) страшно взволновался, увидев меня плачущим, и подтолкнул  Хэма,  чтобы
тот сказал мне что-нибудь.
     - Веселей, мистер Дэви! - подбодрил меня  Хэм,  по  своему  обыкновению
осклабившись. - Как вы выросли!
     - Разве я вырос? - переспросил я, снова вытирая глаза. Не знаю,  почему
я плакал, должно быть от радости при виде старых друзей.
     - Выросли, мистер Дэви! Еще как выросли! - сказал Хэм.
     - Еще как выросли! - подтвердил мистер Пегготи.
     И они начали смеяться, глядя друг на друга, и снова рассмешили меня,  и
так мы смеялись все трое, пока я не почувствовал, что вот-вот снова заплачу.
     - Как поживает мама? Вы что-нибудь о  ней  знаете,  мистер  Пегготи?  -
спросил я. - И моя милая, добрая Пегготи?
     - Как полагается, - ответил мистер Пегготи.
     - А малютка Эмли и миссис Гаммидж?
     - Как полагается! - сказал мистер Пегготи.
     Наступило молчание.  Дабы  прервать  его,  мистер  Пегготи  вытащил  из
карманов двух огромных омаров, гигантского краба, большой мешок с креветками
и нагрузил всем этим Хэма.
     - Видите ли, мы помним, что вы не прочь были полакомиться, когда жили у
нас, и потому решились... А старуха сварила их.  Я  хочу  сказать  -  миссис
Гаммидж сварила. Вот именно, миссис Гаммидж сварила их, будьте уверены...  -
медленно говорил мистер Пегготи, по-видимому уцепившись за эту тему  потому,
что не знал, как ухватиться за другую.
     Я горячо поблагодарил их, а мистер  Пегготи,  бросив  взгляд  на  Хэма,
растерянно взиравшего на всех  этих  ракообразных  и  даже  не  помышлявшего
прийти ему на помощь, - мистер Пегготи сказал:
     - Изволите видеть, мы, значит, шли из Ярмута в Грейвзенд. А тут как раз
отлив и попутный ветер... Моя сестра мне написала, где вы проживаете, и  еще
написала, что когда попаду я  в  Грейвзенд,  то  чтобы  обязательно  повидал
мистера Дэви, сказал, что она кланяется, и еще  сказал,  что  все  семейство
поживает как полагается. Изволите видеть, малютка Эмли напишет сестре, как я
вернусь домой, что я, мол, вас повидал и вы тоже поживаете  как  полагается.
Вот так у нас и пойдет карусель...
     Мне пришлось немного подумать, прежде чем я понял, что  мистер  Пегготи
под этим выражением разумеет передачу  сообщений  от  одного  к  другому  по
кругу. Я поблагодарил его от всего сердца и спросил, чувствуя, что  краснею,
не изменилась ли малютка Эмли с той поры, как мы собирали с  ней  на  берегу
ракушки и камешки.
     - Да она стала совсем взрослой, вот как! - ответил  мистер  Пегготи.  -
Спросите-ка его.
     Он имел в виду Хэма, который расплылся  в  улыбку  и  радостно  закивал
головой, прижимая к груди мешок с креветками.
     - А  личико-то  какое  красивое!  -  сказал  мистер  Пегготи,  сияя  от
удовольствия.
     - А какая ученая! - прибавил Хэм.
     - А как пишет! - продолжал  мистер  Пегготи.  -  Буквы-то  черные,  как
смола, и такие большие, что их видать откуда хочешь!
     Приятно  было  наблюдать,  в  какой  восторг  пришел  мистер   Пегготи,
вспоминая свою любимицу! Вот  он  словно  стоит  передо  мной.  Я  вижу  его
добродушное, обросшее бородой лицо, светящееся такой  любовью  и  гордостью,
что и описать невозможно.  Честные  глаза  сверкают,  словно  в  глубине  их
вспыхивает огонек. Широкая грудь вздымается от  удовольствия.  Возбужденный,
он  стискивает  свои  сильные   кулаки   и,   когда   говорит,   для   пущей
выразительности размахивает  правой  рукой,  которая  кажется  мне,  пигмею,
огромным молотом.
     Хэм был в таком же возбуждении, как и он. Мне кажется,  они  рассказали
бы еще немало о малютке Эмди, если бы  их  не  смутило  внезапное  появление
Стирфорта, который, увидев меня в углу беседующим  с  незнакомцами,  оборвал
песенку и, бросив: "Я не знал, что  ты  здесь,  Копперфилд"  (гостей  обычно
принимали в другой комнате), повернулся, чтобы уйти.
     Не знаю, захотел ли  я  похвастать  таким  другом,  как  Стирфорт,  или
объяснить ему, каким образом я приобрел такого друга, как мистер Пегготи, но
я робко сказал (боже мой, как ясно припоминаю  я  все  это  столько  времени
спустя!):
     - Пожалуйста, не уходите, Стирфорт. Это два  моряка  из  Ярмута,  очень
славные, добрые люди, родственники моей няни,  они  приехали  из  Грейвзенда
повидать меня.
     - Ах, вот что! - промолвил, возвращаясь, Стирфорт. - Рад познакомиться.
Как поживаете?
     В его обращении с людьми была какая-то простота, какая-то  веселая,  но
отнюдь не развязная непринужденность, которая -  я  и  теперь  так  думаю  -
просто  очаровывала.  Я  и  теперь  думаю,  что  благодаря  его  обхождению,
жизнерадостности, приятному голосу, красивому  лицу,  фигуре  и  врожденному
дару  привлекать  людей  (обладают  им  очень  немногие)   казалось   вполне
естественным поддаться его чарам, которым  мало  кто  мог  противостоять.  Я
видел, как понравился он им обоим, немедленно открывшим ему свои сердца.
     - Когда вы будете посылать свое письмо, мистер Пегготи, - сказал  я,  -
пожалуйста, сообщите, что мистер Стирфорт очень добр ко мне, и  я  не  знаю,
что бы я здесь делал, не будь его.
     - Пустяки! - засмеялся Стирфорт. - Не пишите этого.
     - И если мистер Стирфорт приедет в Норфолк или  Суффолк,  когда  я  там
буду, то может