т  страшный  Джоркинс  привел  меня  в  ужас.  Однако   впоследствии
выяснилось, что это был тугодум,  но  человек  кроткий,  чья  роль  в  фирме
сводилась к тому, чтобы держаться на втором плане и пользоваться  репутацией
неумолимого  и  бессердечного  человека.  Если  клерк  просил   о   прибавке
жалованья, мистер Джоркинс и слышать об этом не хотел. Если клиент мешкал  с
оплатой по счету, мистер Джоркинс требовал исполнения обязательств и, как бы
ни страдали от этого чувства мистера Спенлоу (а они всегда страдали), мистер
Джоркинс своего не упускал. Сердце и карман доброго ангела Спенлоу  были  бы
всегда отверсты, если бы не противодействие этого демона Джоркинса. Когда  я
стал постарше, мне пришлось познакомиться и с другими фирмами,  деятельность
которых основана на принципах фирмы "Спенлоу и Джоркинс"!
     Было решено, что свое месячное  испытание  я  начну,  когда  мне  будет
удобно, а бабушка может не дожидаться в Лондоне конца этого срока и  ей  нет
нужды возвращаться сюда через месяц, так как договор о моем обучении я пошлю
ей для подписи домой. Когда мы условились об этом, мистер Спенлоу  предложил
сейчас же повести меня в суд и показать, что он собой представляет. Я только
этого и хотел, и мы отправились, оставив бабушку в конторе;  по  ее  словам,
она не очень доверяла подобным местам, считая, как мне  кажется,  любой  суд
своего рода пороховым заводом, который может  в  любой  момент  взлететь  на
воздух.
     Мистер Спенлоу повел  меня  через  мощеный  двор,  окруженный  мрачными
кирпичными зданиями; судя по табличкам на дверях, здесь  находились  конторы
ученых адвокатов, о которых говорил мне Стирфорт; мы повернули налево  вошли
в дверь и попали в большое мрачное помещение, напоминающее часовню.  Дальний
конец этого зала был отделен загородкой, и там на помосте  в  форме  подковы
сидели на удобных старинных креслах джентльмены в красных  мантиях  и  серых
париках - упомянутые выше доктора.  У  основания  подковы,  склонившись  над
пюпитром, напоминавшим  кафедру  проповедника,  сидел  и  непрерывно  моргал
глазами пожилой джентльмен; находись он в зоологическом саду,  я  непременно
принял бы его за сову, но, как я узнал, это был председательствующий  судья.
Внутри подковы и ниже ее,  почти  на  уровне  досок  помоста,  расположились
вокруг длинного зеленого стола другие джентльмены - ранга мистера Спенлоу, -
одетые, так же как и он, в черные мантии с белой меховой опушкой.  У  них  у
всех были очень тугие воротники и крайне спесивый вид, как  мне  показалось;
но я тут же понял, что несправедлив к ним, ибо, когда двое или трое  встали,
чтобы ответить на вопрос председательствующей духовной особы, я был  поражен
их робостью. Публика грелась у печки посреди судебного зала  и  состояла  из
мальчишки с шарфом на шее  и  джентльмена,  весьма  бедно  одетого,  который
украдкой доставал из кармана хлебные крошки и поедал их. Томительная  тишина
этого места нарушалась  только  потрескиваньем  огня  и  голосом  одного  из
докторов, который медленно пробирался сквозь целую библиотеку  свидетельских
показаний и время от времени делал привал в маленьких придорожных  харчевнях
доказательств. Никогда в жизни я  не  попадал  на  такое  мирное,  сонное  и
усыпляющее, старомодное, позабытое временем собрание, происходящее словно  в
тесном семейном кругу. И я почувствовал,  что  оно  должно  действовать  как
успокоительное  наркотическое  средство  на  всех  участников  его,   кроме,
пожалуй, истца.
     Вполне удовлетворенный мечтательным покоем этого  убежища,  я  уведомил
мистера Спенлоу, что на сей раз видел достаточно, и мы вернулись к  бабушке.
Вместе с ней я покинул Докторс-Коммонс, и каким  я  чувствовал  себя  юнцом,
когда мы уходили из конторы "Спенлоу и Джоркинс",  а  клерки  показывали  на
меня, тыча друг друга в бок перьями!
     На Линкольнс-Инн-Филдс мы прибыли  без  приключений,  если  не  считать
встречи со злосчастным ослом,  впряженным  в  тележку  уличного  торговца  и
вызвавшим у бабушки  неприятные  воспоминания.  Благополучно  добравшись  до
дому, мы еще долго обсуждали мои планы; я знал, что  бабушка  рвется  домой,
знал, что с лондонскими пожарами, с лондонской пищей и карманными  воришками
она ни минуты не будет спокойна, и потому просил ее не тревожиться обо  мне,
но уехать, не откладывая, и предоставить мне самому улаживать мои дела.
     - За неделю, что я в Лондоне, я обо всем успела подумать, мой  дорогой,
- сказала она. - В Аделфи сдаются меблированные комнаты, Трот, они тебе  как
раз подойдут.
     После такого краткого вступления она вытащила  из  кармана  объявление,
старательно  вырезанное  из  газеты,   оповещавшее,   что   в   Аделфи,   на
Бэкингем-стрит сдается  внаем  чрезвычайно  уютное  небольшое  помещение  из
нескольких меблированных комнат, с видом  на  реку,  весьма  подходящее  для
молодого  джентльмена,  члена  какого-нибудь  из  судебных   Иннов   *   или
кого-нибудь еще в этом роде. Снять можно немедленно,  даже  на  один  месяц,
цена умеренная.
     - Бабушка! Да ведь  это  именно  то,  что  нужно!  -  воскликнул  я,  с
восторгом думая о том, что собственная квартира придаст мне солидности.
     - Отправимся сейчас, -  сказала  бабушка,  немедленно  надевая  шляпку,
которую только что сняла. - Пойдем посмотрим.
     И мы отправились.
     Согласно объявлению обращаться надлежало к миссис Крапп, и мы позвонили
в  колокольчик  у   двери   подвального   этажа,   позволявший,   по   нашим
предположениям, вступить в общение с миссис Крапп.  Нам  пришлось  позвонить
три или четыре раза, прежде чем мы убедили миссис Крапп вступить в общение с
нами, но, наконец, она появилась в образе дородной леди,  у  которой  из-под
нанкового платья торчали оборки фланелевой нижней юбки.
     - Позвольте нам, сударыня, посмотреть ваши комнаты, - обратилась к  ней
бабушка.
     - Для этого джентльмена? - спросила миссис Крапп, ища в кармане ключи.
     - Да, для моего внука, - сказала бабушка.
     - Как раз подойдут для него, - сказала миссис Крапп.
     Мы поднялись по лестнице.
     Помещение находилось на  самом  верхнем  этаже,  -  это  имело  большое
значение для бабушки, ибо в случае пожара близка была спасительная крыша,  -
и состояло из маленькой полутемной прихожей, где почти ничего не было видно,
из маленькой совсем темной кладовки, где не  было  видно  ровно  ничего,  из
гостиной и спальни. Мебель была старая, но  для  меня  она  была  достаточно
хороша, а из окон в самом деле виднелась река.
     Квартира  мне  понравилась,  и  бабушка  удалилась  с  миссис  Крапп  в
кладовую, чтобы переговорить об условиях;  я  остался  сидеть  на  диване  в
гостиной и  едва  мог  поверить  тому,  что  такая  великолепная  резиденция
приуготована  для  меня.  После  довольно  длительного  поединка  они  вновь
появились, и, к моей радости, я увидел по лицам обеих, -  бабушки  и  миссис
Крапп, - что вес улажено.
     - Это мебель последнего жильца? - осведомилась бабушка.
     - Да, сударыня, - ответила миссис Крапп.
     - Что с ним сталось? - спросила бабушка. У миссис Крапп начался приступ
мучительного кашля, и с большим трудом она выговорила:
     - Он заболел здесь, сударыня, и... кхе! кхе! кхс!.. господи! умер.
     - Ох! А умер он от чего? - спросила бабушка.
     - Он-то? Он, сударыня, умер  от  спиртного,  -  сообщила  миссис  Крапп
доверительно. - И от дыма.
     - От дыма? Вы хотите сказать, что печи дымят?
     - Да нет, сударыня! От сигар и трубок.
     - Ну, это, во всяком случае, незаразительно,  Трот,  -  успокоила  меня
бабушка.
     - Да, конечно, - согласился я.
     Одним словом, бабушка, видя, как я  восхищен  квартирой,  сняла  ее  на
месяц с правом, по истечении этого срока, оставить помещение за собой еще на
год. Миссис Крапп согласилась  стряпать  и  смотреть  за  бельем;  обо  всем
остальном,  что  могло  мне  понадобиться,  бабушка  уже   позаботилась.   В
заключение миссис Крапп выразительно намекнула, что будет относиться ко  мне
как к родному сыну. Переехать я мог через  день,  и,  благодарение  богу,  -
сказала миссис Крапп, - теперь у нее есть кого опекать.
     На обратном пути бабушка выразила полную уверенность в том, что  жизнь,
которую теперь я должен буду  вести,  воспитает  во  мне  твердость  духа  и
укрепит веру в свои силы, которых мне еще не хватает. Она твердила об этом и
на следующий день, когда мы обсуждали вопрос об отправке моих вещей и  книг,
находившихся у мистера Уикфилда. Об  этих  вещах  и  о  том,  как  я  провел
каникулы, я написал длинное письмо Агнес, которое бабушка взялась  передать,
так как уезжала на следующий день. Я не  буду  останавливаться  на  мелочах,
добавлю только, что бабушка приняла все меры к тому, чтобы я  ни  в  чем  не
нуждался в течение испытательного  месяца:  упомяну  также,  что,  к  нашему
сожалению, Стирфорт не появился до ее отъезда, что,  здравая  и  невредимая,
она села вместе с Дженет в дуврскую карету,  предвкушая  грядущие  поражения
праздношатающихся ослов, и что, после отхода кареты, я  повернул  к  Аделфи,
размышляя о былых днях, когда я блуждал  вокруг  подземных  его  арок,  и  о
счастливых переменах, вынесших меня на поверхность.

ГЛАВА XXIV  

     Мой первый кутеж

     Чудесно было владеть этим  величественным  замком  и,  закрыв  наружную
дверь, чувствовать то же, что чувствовал Робинзон Крузо, когда  забирался  в
свою крепость и втаскивал за собой лестницу. Чудесно было бродить по  городу
с ключом от своей квартиры в кармане и знать, что я могу пригласить  к  себе
любого человека и никому не причиню никакого беспокойства, разве что  самому
себе. Чудесно было возвращаться домой, приходить и уходить, никому не говоря
ни слова, и вызывать звонком миссис Крапп,  которая,  пыхтя,  появлялась  из
недр земли, когда она была мне нужна и когда... расположена была прийти. Все
это, говорю я, было чудесно, но должен сказать,  что  иной  раз  становилось
очень скучно.
     Чудесно бывало по утрам, особенно в погожее  утро.  При  дневном  свете
жизнь казалась легкой и вольной, и еще более легкой и вольной, если  светило
солнце. Но с приближением сумерек жизнь тоже как будто клонилась  к  закату.
Не знаю, почему так случалось, но я редко чувствовал себя хорошо при свечах.
Мне не хватало Агнес. Не было моей подруги с ее милой улыбкой, и ее места не
занял  никто.  Миссис  Крапп  как  будто  находилась  бесконечно  далеко.  Я
размышлял о своем предшественнике, который умер от  пьянства  и  курения,  и
готов был пожелать, чтобы он соизволил остаться в живых и не  тревожил  меня
мыслями о своей кончине.
     Прошло два дня, а мне уже казалось, будто я живу  здесь  целый  год  и,
однако, не возмужал ни на один час; и все так же мучило меня сознание, что я
очень молод.
     Стирфорт все не появлялся, и я начал опасаться, не  заболел  ли  он,  а
потому на третий день я рано покинул Докторс-Коммонс и отправился  пешком  в
Хайгет. Миссис Стирфорт очень обрадовалась мне и сообщила, что ее сын  уехал
с одним из своих оксфордских приятелей навестить другого  приятеля,  жившего
близ Сент-Элбане, и что она ждет его завтра. Я так любил Стирфорта, что стал
не на шутку его ревновать к оксфордским приятелям.
     Миссис Стирфорт настойчиво оставляла меня  обедать,  я  согласился,  и,
кажется, мы весь день говорили только о нем. Я рассказал  ей,  как  полюбили
его обитатели Ярмута и каким чудесным спутником он был для меня. Мисс  Дартл
была начинена намеками и загадочными вопросами, но проявила большой  интерес
к каждой мелочи нашей жизни в Ярмуте и, то и дело повторяя: "Это и  в  самом
деле было так?", выпытала у меня все, что ей хотелось знать.  Наружность  ее
ничуть не изменилась с того дня, как я в первый раз ее увидал,  но  общество
двух леди было так приятно  и  я  чувствовал  себя  так  непринужденно,  что
спросил себя, не начинаю ли я немножко в нее влюбляться.  Несколько  раз  за
этот вечер, а в особенности когда я  в  поздний  час  возвращался  домой,  я
невольно  подумывал  о  том,  какой  милой  собеседницей  была  бы  она   на
Бэкингем-стрит.
     На следующее утро перед уходом в Докторс-Коммонс я пил кофе с булкой  -
поистине удивительно сколько кофе расходовала миссис Крапп и каким жидким он
всякий раз оказывался, - как  вдруг,  к  безграничной  моей  радости,  вошел
Стирфорт собственной персоной.
     - Дорогой мой Стирфорт, я уже начал подумывать, что никогда вас  больше
не увижу! - вскричал я.
     - Меня силой утащили на следующее  же  утро  по  возвращении  домой,  -
объяснил Стирфорт. - Маргаритка, да вы здесь живете  как  заправский  старый
холостяк!
     С великой гордостью я показал ему свою квартиру, не забыв и о кладовке,
и он отозвался обо всем с большой похвалой.
     - Знаете, что я вам скажу,  старина,  -  заявил  он,  -  я  буду  здесь
останавливаться, приезжая в Лондон, пока вы не предложите мне убираться.
     Эти слова привели меня в восторг. Я ответил, что если  он  ждет  такого
предложения, то ему придется ждать до Страшного суда.
     - Но вы должны позавтракать, - заявил я, берясь  за  шнурок  звонка.  -
Миссис Крапп сварит вам кофе, а у меня здесь  есть  голландская  плитка  для
холостяка, и я поджарю бекон.
     - Нет, нет, не звоните! - сказал Стирфорт. - Не  могу.  Я  завтракаю  с
одним  из  приятелей,  который  остановился  в  гостинице   "Пьяцца"   около
Ковент-Гарден.
     - Но вы вернетесь к обеду? - спросил я.
     - Честное слово - не могу! Мне очень хотелось бы, но я должен побыть  с
этими двумя приятелями. Завтра утром мы все трое вместе уезжаем.
     - Так приведите их сюда обедать. Как вы думаете, они согласятся прийти?
     - О, они-то придут, - ответил Стирфорт, - но мы  доставим  вам  столько
хлопот. Лучше приходите вы, и мы пообедаем где-нибудь вчетвером.
     На это я решительно не мог согласиться, так как мне  пришло  в  голову,
что следует отпраздновать новоселье и такого удобного случая никогда  больше
не представится. Я пуще прежнего возгордился своей квартирой после того, как
он ее одобрил, и горел желаньем воспользоваться всеми ее удобствами. Поэтому
я взял с него слово, что он придет вместе с  обоими  своими  друзьями  и  мы
назначили обед на шесть часов.
     Когда он ушел, я позвонил миссис Крапп и познакомил ее с  моим  дерзким
замыслом. Прежде всего миссис Крапп заявила, что, разумеется, она  не  может
прислуживать за столом, но она знает одного расторопного молодого  человека,
который, вероятно,  согласится,  а  его  условия  -  пять  шиллингов  и  еще
какая-нибудь мелочь, по моему усмотрению. В ответ  на  это  я  заявил,  что,
конечно, мы его пригласим. Затем миссис Крапп довела до моего сведения, что,
разумеется,  она  не  может  находиться  одновременно  в  двух  местах  (это
показалось мне не лишенным  оснований)  и  что  необходимо  нанять  "молодую
девицу" и поместить ее в кладовке, где она при  свече,  позаимствованной  из
спальни, будет не покладая рук мыть посуду. Я осведомился, сколько  придется
истратить на эту  молодую  особу,  а  миссис  Крапп  высказала  мнение,  что
восемнадцать пенсов вряд ли обогатят меня или разорят. На это я отвечал, что
разделяю ее мнение, и вопрос был улажен. Наконец миссис Крапп сказала:
     - А теперь займемся обедом.
     Прямо-таки любопытно, насколько был лишен предусмотрительности торговец
железными изделиями, снабдивший миссис Крапп печным литьем для кухни: на  ее
плите ничего нельзя было приготовить, кроме отбивных котлет и  картофельного
пюре! Что касается котелка для рыбы, то миссис Крапп сказала: ну, что ж!  Не
угодно ли мне самому пойти  посмотреть?  Ничего  другого  она,  по  совести,
сказать не может. Не угодно ли мне пойти посмотреть? Я все равно  ничего  не
мог бы понять, даже  если  бы  пошел  и  посмотрел,  а  потому  отклонил  ее
предложение, заявив:
     - Ничего, обойдемся без рыбы. Но миссис Крапп сказала:
     - Не говорите так. Есть устрицы, почему бы не взять устриц?
     И этот вопрос тоже был улажен. Затем  миссис  Крапп  сказала,  что  она
порекомендовала  бы  следующее:  две  жареных  курицы...  из  кухмистерской;
тушеное мясо с овощами... из кухмистерской; в перерывах между блюдами  почки
и горячий пирог... из кухмистерской; торт и (если  мне  угодно)  желе...  из
кухмистерской. Тогда, по словам миссис Крапп, у нее будет полная возможность
сосредоточить все внимание на картофеле и подать на стол сыр и  сельдерей  в
надлежащем виде.
     Я последовал совету миссис Крапп и сам  заказал  все  в  кухмистерской.
Возвращаясь оттуда по Стрэнду и заметив в окне мясной лавки какое-то твердое
пятнистое вещество, напоминавшее мрамор, но украшенное ярлыком: "Студень  из
телячьей головы", я купил добрую толику такого студня и, по  моим  расчетам,
этой порции должно было хватить на пятнадцать человек. Миссис Крапп в  конце
концов согласилась разогреть сей продукт,  и  в  жидком  виде  он  до  такой
степени "сократился" (по словам Стирфорта), что его оказалось  маловато  для
четверых.
     Благополучно завершив эти приготовления, я купил на рынке Ковент-Гарден
кое-чего на десерт и сделал  солидный  заказ  в  находившейся  по  соседству
винной лавке. Когда  я  вернулся  после  полудня  домой  и  увидел  бутылки,
выстроившиеся  в  боевом  порядке  на  полу  кладовой,  их  оказалось  такое
множество (хотя двух и недоставало, к немалому замешательству миссис Крапп),
что я не на шутку струхнул.
     Одного из друзей Стирфорта звали Грейнджер, а другого  -  Маркхем.  Оба
были  очень  веселые  и  жизнерадостные  ребята:  Грейнджер  немного  старше
Стирфорта, Маркхем на вид совсем юный, я дал бы ему не больше двадцати  лет.
Я заметил, что сей последний всегда говорил о себе неопределенно, в  третьем
лице, и очень редко употреблял местоимение первого лица единственного числа.
     - Человек может прекрасно здесь устроиться, мистер Копперфилд, - сказал
Маркхем, разумея при этом самого себя.
     - Местоположение неплохое и комнаты удобные, - отозвался я.
     - Надеюсь, у вас обоих разыгрался аппетит? - осведомился Стирфорт.
     - Честное слово, Лондон как будто  возбуждает  аппетит  у  человека,  -
ответил Маркхем. - Человек весь день голоден. Человек все время ест.
     Слегка смущенный в первые минуты, чувствуя себя слишком молодым,  чтобы
играть роль хозяина дома, я уговорил Стирфорта,  когда  доложили,  что  обед
подан, занять председательское место, а сам  уселся  против  него.  Все  шло
превосходно, вина мы не  жалели,  а  Стирфорт  так  блестяще  исполнял  свои
обязанности, что все веселились от души. Но,  увы,  мне  не  удавалось  быть
таким добрым сотрапезником, каким  мне  хотелось,  ибо  мой  стул  находился
против двери и внимание мое отвлекал расторопный  молодой  человек,  который
очень часто выходил  из  комнаты,  и  немедленно  вслед  за  этим  его  тень
неизменно появлялась на стене передней с бутылкой у  рта.  "Молодая  девица"
также причиняла мне некоторое беспокойство - она,  правда,  не  пренебрегала
мытьем тарелок, но, к сожалению, их била. Ум у нее был пытливый,  она  не  в
силах  была  сидеть  безотлучно  в  кладовой  (вопреки  данным  ей   строгим
инструкциям) и то и дело заглядывала к  нам,  всякий  раз  пугаясь,  что  ее
заметили. Тут она  пятилась,  наступала  на  тарелки,  которыми  старательно
уставляла пол, и производила серьезные опустошения.
     Впрочем, все это были мелочи, и они улетучились из памяти,  как  только
убрали скатерть и на столе появился  десерт.  Когда  пирушка  достигла  этой
стадии, выяснилось, что расторопный молодой человек лишился дара речи. Отдав
ему потихоньку распоряжение присоединиться к миссис Крапп и увести с собою в
нижний этаж "молодую девицу", я предался веселью.
     Началось с того, что на душе у меня стало удивительно легко и радостно.
Воскресли в памяти всевозможные  полузабытые  события,  о  которых  хотелось
потолковать, и я болтал без умолку, что было  мне  совсем