предложение, что он  больше  никогда
не отваживался что-нибудь советовать и только  внимательно  следил  за  ней,
ожидая ее высказываний и побрякивая в кармане мелочью.
     - Вот что я скажу,  милый  Трот,  -  начала  бабушка  как-то  утром  на
рождественской неделе, когда я уже покинул школу, - наш трудный  вопрос  еще
не решен, и, поскольку, по мере наших сил, мы не должны принимать ошибочного
решения, будет, мне кажется,  лучше,  если  мы  немного  повременим.  А  тем
временем ты постараешься взглянуть на него с новой точки зрения - теперь  ты
уже не школьник.
     - Постараюсь, бабушка!
     - Мне пришло в голову, - продолжала бабушка, - что перемена  обстановки
и наблюдения над жизнью вне дома будут полезны тебе и помогут разобраться  в
себе самом и прийти к разумному заключению. Тебе надо  попутешествовать.  Ты
можешь, скажем, снова побывать в старых местах и повидать эту  -  как  ее...
эту несуразную женщину с таким варварским именем...
     При этих словах бабушка почесала себе нос,  ибо  никогда  не  могла  до
конца простить Пегготи ее фамилию.
     - Мне хотелось бы этого больше всего на свете!
     - Вот видишь, как удачно, потому что и я этого  хочу.  Вполне  разумно,
что тебе этого хочется, так и полагается. Я убеждена, Трот,  что  ты  всегда
будешь поступать разумно и как полагается.
     - Надеюсь, что так, бабушка.
     - Твоя сестра, Бетси Тротвуд, всегда поступала бы,  как  полагается,  и
была бы самой разумной девушкой на свете. Ты будешь достоин  ее,  не  правда
ли?
     - Я хотел бы стать достойным вас, бабушка. Для меня этого довольно.
     - Слава богу, что твоя мать - бедное дитя! -  покинула  нашу  землю,  -
продолжала бабушка, одобрительно на меня поглядев, - а не то она теперь  так
возгордилась бы своим сыном, что ее слабая  головка  совсем  бы  свихнулась,
если, конечно, в ней еще могло что-нибудь  свихнуться.  (Бабушка  всегда  за
любую свою слабость ко мне возлагала ответственность на  мою  бедную  мать.)
Господи! Как ты похож на нее, Тротвуд!
     - Надеюсь, бабушка, вам это приятно? - осведомился я.
     - Он так на нее похож, Дик! - с чувством продолжала бабушка. -  Он  так
мне напоминает ее, какой сна была в  тот  день,  еще  до  того,  как  начала
чахнуть. Господи боже мой, похож на нее, как две капли воды!
     - Да что вы! - сказал мистер Дик.
     - И он похож также на Дэвида, - решительно заявила бабушка.
     - Он очень похож на Дэвида, - согласился мистер Дик.
     - Но я хочу, Трот, чтобы ты стал...  сильным  человеком,  -  продолжала
бабушка, - не физически, а в моральном отношении... В  физическом  смысле  у
тебя все обстоит благополучно. Хочу, чтобы ты стал человеком сильным,  чтобы
у тебя была воля. Смелость! - Бабушка тряхнула головой в чепце и сжала  руку
в кулак. - Решительность! Характер,  непреклонный  характер,  Трот,  который
поддавался бы только одному влиянию - благотворному. Вот каким я  хочу  тебя
видеть. Такими следовало бы в свое время  стать  твоим  родителям,  и,  богу
известно, от этого им было бы только лучше...
     Я выразил надежду, что стану таким, как она говорит.
     - А для того, чтобы ты, начав с малого, постепенно научился  полагаться
только  на  самого  себя  и  действовать  самостоятельно,   я   пошлю   тебя
путешествовать одного, - сказала бабушка. - Я было думала  послать  с  тобой
мистера Дика, но, поразмыслив, решила его оставить, чтобы он  заботился  обо
мне...
     Был момент, когда мистер Дик казался разочарованным, но сознание  того,
что ему оказана честь заботиться о  самой  удивительной  женщине  на  свете,
тотчас же заставило его просиять.
     - Да к тому же, - продолжала бабушке, - у него есть Мемориал.
     - О, конечно! - поспешно сказал мистер Дик.  -  Я  хочу,  Тротвуд,  без
промедлений закончить Мемориал. Его надо закончить немедленно! Затем  я  его
представлю, знаете ли... а потом... - Тут мистер Дик  запнулся  и  некоторое
время размышлял. - А потом заварится каша!
     Вскоре после этого, в соответствии с  благими  намерениями  бабушки,  я
получил кошелек, набитый деньгами, и чемодан, и меня с любовью  проводили  в
путь. Расставаясь со мной, бабушка напутствовала  меня  добрыми  советами  и
поцелуями;  она  сказала,  что  поскольку  ее  цель  дать  мне   возможность
оглядеться вокруг и немного  подумать,  то  она  советует  мне,  если  я  не
возражаю, пробыть некоторое время в Лондоне - то ли по дороге в Суффолк,  то
ли на обратном пути. Словом, я волен поступать, как мне вздумается в течение
трех недель или месяца, и единственным условием, ограничивающим мою свободу,
является упомянутая выше необходимость оглядеться вокруг и  поразмыслить,  а
также обязанность писать ей трижды в неделю, чистосердечно сообщая все,  что
со мной происходит.
     Поначалу я отправился в Кентербери, чтобы проститься с Агнес и мистером
Уикфилдом (я все еще удерживал за собой  комнату  в  их  доме),  а  также  с
добряком доктором. Агнес очень обрадовалась, увидев меня, и сказала, что дом
кажется ей совсем другим с той поры, как я его покинул.
     - Я и сам кажусь себе совсем другим с тех пор,  как  от  вас  уехал,  -
ответил я. - Словно я лишился правой руки - так не хватает мне  вас...  нет,
не то... вернее, рука у меня осталась, но управлять ею я  не  могу.  Каждый,
кто вас знает, Агнес, советуется с вами и позволяет вам собою руководить.
     - Каждый, кто меня знает, балует меня! - смеясь, сказала Агнес.
     - Нет. Просто вы ни на кого не похожи. Вы так  добры,  и  у  вас  такой
чудесный характер. Вы такая кроткая, и вы всегда правы!
     - Вы говорите так, словно я мисс Ларкинс до  ее  замужества!  -  весело
расхохоталась Агнес, не отрываясь от рукоделья.
     - Полно! Нехорошо злоупотреблять  моей  откровенностью,  -  ответил  я,
покраснев при воспоминании о моем голубом кумире. - И все-таки я буду с вами
по-прежнему откровенен, Агнес. Я никогда не отделаюсь от этой привычки. Если
мне станет тяжело или я влюблюсь, я всегда  вам  об  этом  скажу,  с  вашего
разрешения, даже если... влюблюсь всерьез.
     - Да вы всегда влюблялись всерьез! - заметила Агнес, засмеявшись снова.
     - О! Я был мальчишкой, школьником! - засмеялся я в свою очередь, но все
же немного смутился. - Теперь времена переменились, и, мне кажется,  в  один
прекрасный день я отнесусь к этому ужасно серьезно. А теперь мне хотелось бы
знать, Агнес, не влюбились ли вы всерьез сами?
     Снова Агнес засмеялась и покачала головой.
     - Я так и знал. Если бы это  случилось,  вы  бы  мне  сказали.  Или  по
крайней мере, - поправился я, так как она слегка покраснела, - вы  позволили
бы мне догадаться об этом самому. Но я не знаю  никого,  кто  заслуживал  бы
чести любить вас, Агнес! Пусть появится кто-нибудь более благородный и более
достойный, чем те, кого я здесь видел, и тогда я дам свое согласие.  А  пока
что я буду зорко приглядываться ко всем поклонникам. И, можете быть уверены,
буду очень требователен к вашему избраннику.
     Так мы продолжали говорить, наполовину серьезно, наполовину  шутя,  что
было вполне естественно, так как наши приятельские  отношения  начались  еще
тогда, когда мы были детьми. Но вот внезапно Агнес подняла на меня  глаза  и
сказала другим тоном:
     - Тротвуд, мне хотелось бы вас спросить... может  быть,  мне  долго  не
представится случай задать этот  вопрос...  мне  кажется,  я  могу  спросить
только вас. Скажите, вы заметили в папе какую-нибудь перемену?
     Да, я заметил и часто спрашивал себя, заметила ли  она.  На  моем  лице
отразилось, вероятно, то, что я думал, так  как  она  опустила  глаза,  и  я
увидел блеснувшие в них слезы.
     - Что же это такое? - тихо спросила она.
     - Мне кажется... Могу я быть вполне откровенным, Агнес? Ведь я  к  нему
так привязан.
     - Да, - ответила она.
     - Боюсь, ему не приносит добра привычка, которая  приобретала  над  ним
все большую власть с  той  поры,  как  я  появился  здесь.  Часто  он  очень
возбужден... а может быть, это мое воображение.
     - Нет, это не воображение, - покачивая головой, сказала Агнес.
     - Руки его дрожат, говорит  он  невнятно,  и  взгляд  у  него  какой-то
странный. Я заметил, что как раз в то время, когда он  не  похож  на  самого
себя, он всегда нужен по каким-то делам.
     - Нужен Урии, - вставила Агнес.
     - Да. Он сознает, что неспособен заниматься делами или не понимает  их,
сознает, что, помимо своей воли, обнаруживает свою слабость, и на  следующий
день ему становится хуже, а через день еще хуже, и он все больше  мучится  и
становится все более угрюмым. Не пугайтесь,  Агнес,  но  недавно  вечером  я
видел его в таком состоянии - он  положил  голову  на  стол  и  плакал,  как
ребенок.
     Я еще не кончил говорить, как вдруг она мягко закрыла мне рот  рукой  и
уже через мгновение встретила входившего в комнату отца и  прильнула  к  его
плечу. Их лица обращены были ко мне, и выражение ее лица меня умилило. В  ее
чудесном взгляде видна была такая любовь к нему, такая благодарность за  его
любовь и заботы; она так горячо призывала меня  относиться  к  нему  ласково
даже в сокровенных моих мыслях и не судить его строго; она  была  так  горда
им, так ему предана и в то же время так скорбела о нем, и так  хотелось  ей,
чтобы я разделял ее чувства, что никакие слова не  смогли  бы  выразить  это
яснее или сильнее меня растрогать.
     Мы были приглашены к доктору на чай. В обычный час мы отправились  туда
и нашли доктора в кабинете у камина вместе с молодой его женой и ее матерью.
     Доктор, который относился к моему отъезду так, словно я уезжал в Китай,
принял меня как почетного гостя и приказал бросить в камин полено,  чтобы  в
ярком свете лучше разглядеть лицо своего старого ученика.
     - Больше, Уикфилд, я не увижу новых  лиц,  -  сказал  доктор,  согревая
руки. - Я становлюсь ленив и хочу отдохнуть. Через полгода я  распрощаюсь  с
моими юношами и заживу спокойной жизнью.
     - Вы уже лет десять говорите то же  самое,  доктор,  -  заметил  мистер
Уикфилд.
     - Но теперь я решился, -  продолжал  доктор.  -  Преемником  будет  мой
старший помощник... На сей раз это всерьез...  Поэтому  вам  скоро  придется
составить договор, который свяжет нас обоих так, словно и он и я - плуты.  И
позаботиться о том,  чтобы  вас  не  надули...  А  это,  безусловно,  так  и
случится, ежели вы сами составите договор!  Прекрасно.  Согласен,  -  сказал
мистер Уикфилд. - Моя контора выполняет поручения и похитрее.
     - Вот тогда я займусь только своим словарем, а также... другой  особой,
с которой у меня тоже есть договор, я  хочу  сказать  -  Анни,  -  улыбаясь,
продолжал доктор.
     Мистер Уикфилд взглянул на Анни, сидевшую  за  чайным  столом  рядом  с
Агнес; мне показалось, будто  она  отвела  свой  взгляд  с  таким  необычным
смущением и с такой робостью, что он снова посмотрел  на  нее,  на  сей  раз
более внимательно, словно в этот момент какая-то мысль мелькнула  у  него  в
голове.
     - Вижу, что из Индии пришла почта, - произнес он после короткой паузы.
     - Да, да! Верно! И от мистера  Джека  Мелдона  есть  письма,  -  сказал
доктор.
     - Вот как!
     - Бедняга Джек! - вздохнула миссис Марклхем, покачивая головой. -  Этот
ужасный  климат!  Живешь,  говорят,  точно  на  огромной  куче  песка,   под
раскаленным  стеклянным  колпаком.  Джек  только  кажется  крепким,   но   в
действительности  совсем  не  таков.  Когда  он  храбро  решился  ехать,  он
полагался больше на свой дух,  чем  на  свои  силы,  дорогой  доктор.  Анни,
дорогая моя, ты помнишь, конечно, что твой кузен никогда не был  крепким,  и
никто бы не назвал его дюжим, - тут миссис Марклхем обвела взглядом всех нас
и закончила особенно выразительно: - с того самого времени, когда моя дочь и
он были еще детьми и гуляли под ручку день-деньской.
     Но Анни, к которой была обращена эта речь, ничего не ответила.
     - Так ли я вас понял, сударыня, что мистер Мелдон  заболел?  -  спросил
мистер Уикфилд.
     - Заболел? - переспросил Старый Вояка. - О  дорогой  сэр,  чего  с  ним
только не было!
     - И лишь здоровья не хватало?
     - Вот именно: не хватало лишь здоровья. Разумеется, у него были ужасные
солнечные удары, и тропические лихорадки, и малярия, и вообще все, что можно
себе представить. А что касается печени, то, уезжая, он,  конечно,  поставил
на ней крест! - вздохнул Старый Вояка.
     - Обо всем этом вы узнали из его писем? - спросил мистер Уикфилд.
     - От него? Дорогой  мой  сэр,  вы  плохо  знаете  моего  бедного  Джека
Мелдона, если задаете такой вопрос! - воскликнула миссис  Марклхем,  тряхнув
головой и веером. - Из его писем!  Конечно,  нет!  Он  скорее  дал  бы  себя
растоптать четверке диких коней!
     - Мама! - прошептала миссис Стронг.
     - Дорогая моя Анни, раз навсегда прошу тебя не вмешиваться в то, что  я
говорю. Ты это можешь делать только в том случае,  если  хочешь  подтвердить
мои слова. Ты знаешь так же, как я, что твой кузен Мелдон скорей  даст  себя
растоптать диким коням... Почему, собственно, я  сказала  "четверке"?  Может
быть, восьмерке, шестнадцати, тридцати двум! Но он никогда не сообщит ничего
такого, что способно, по его мнению, расстроить планы доктора.
     - Планы Уикфилда, - вставил доктор, поглаживая подбородок и укоризненно
взглядывая на своего советчика. - Вернее, наши общие планы касательно  Джека
Мелдона. Я говорил: за границей или здесь...
     - А я сказал, за границей, - внушительно произнес мистер Уикфнлд. -  За
границу отослал его я. Ответственность беру на себя.
     - О! Ответственность! - воскликнул Старый Вояка. - Мы  знаем,  что  все
это делалось из самых лучших побуждений, дорогой мистер  Уикфилд,  из  самых
лучших и благих побуждений! Но если бедный юноша не может там  жить,  значит
ничего не попишешь. А если он не  может  там  жить,  то  скорей  умрет,  чем
расстроит планы доктора. Я знаю  его  и  знаю,  что  он  скорей  умрет,  чем
расстроит планы доктора, - повторил Старый Вояка, обмахиваясь веером с видом
пророческим, но спокойным.
     - Я не фанатик, сударыня, не держусь за свои планы  во  что  бы  то  ни
стало и сам могу их расстроить, - весело сказал доктор. - Я  могу  придумать
другой план. Если мистер Джек Мелдон вернется домой из-за плохого  здоровья,
мы не заставим  его  ехать  обратно  и  попытаемся  найти  здесь  что-нибудь
подходящее для него.
     Миссис Марклхем была потрясена таким великодушным заявлением, которого,
впрочем, - нужно ли об этом упоминать? - не добивалась и не ожидала, и могла
только сказать, что доктор остался верен себе; при этом  она  несколько  раз
поцеловала кончик своего веера, коим и похлопала по руке доктора. Затем  она
немного пожурила свою дочь Анни за то, что  та  не  выражает  своих  чувств,
когда доктор, ради нее, изливает такие милости на товарища ее детских игр, и
сообщила нам некоторые сведения  о  других  достойных  своих  родственниках,
которых так хотелось бы поставить на их достойные ноги...
     Все это время дочь ее Анни не произнесла ни слова и не поднимала  глаз.
И все это время мистер Уикфилд, рядом с  дочерью  которого  она  сидела,  не
спускал с нее пристального взгляда. Мне кажется, он не замечал,  что  кто-то
за ним наблюдает, он был целиком поглощен ею и своими о  ней  размышлениями.
Вдруг он спросил, что именно писал мистер Мелдон о себе и кому он это писал.
     - Да вот письмо! - Миссис Марклхем взяла письмо с  каминной  полки  над
головой доктора. - Бедный юноша пишет доктору... где это- -  ах,  вот!  "Мне
очень жаль, но я должен сообщить вам, что мое здоровье  сильно  пошатнулось,
и, боюсь, мне придется  на  время  вернуться  домой;  это  единственная  моя
надежда на выздоровление". Бедняжка, все так ясно! Единственная его  надежда
на выздоровление! Но письмо к Анни еще яснее. Анни,  покажи-ка  еще  раз  то
письмо.
     - Не сейчас, мама, - тихо произнесла миссис Стронг.
     - Моя дорогая, право же, в  некоторых  отношениях  ты  ужасно  странное
существо! А когда речь заходит о нуждах твоих родственников, то  такой,  как
ты, нет на целом свете. Мы так бы и не узнали о письме, не спроси о  нем  я!
Ты называешь это, моя милочка, доверием к доктору Стронгу?  Право,  ты  меня
удивляешь. Нужно быть более разумной.
     Миссис Стронг неохотно достала письмо, и я увидел, как дрожит ее  рука,
когда взял у нее письмо, чтобы передать его старой леди.
     - Посмотрим, где это место, - сказала  миссис  Маркл-хем,  вооружившись
лорнеткой. - "Воспоминание о прошедших временах, дорогая моя Анни..." И  так
далее... Нет, это не то. "Милейший старый  директор".  Кто  это?  Боже  мой,
Анни, как неразборчиво пишет твой кузен Мелдон. Ах, какая я глупая! Конечно,
это "доктор". Ну, разумеется, милейший! - Тут она сделала паузу, чтобы снова
поцеловать свой веер и похлопать им доктора по руке, а тот  смотрел  на  нас
кротко и безмятежно. - Вот, нашла! "Вы-то, Анни, не будете  удивлены,  когда
узнаете..." Конечно, нет! Ведь ей известно, что он никогда не  был  крепким;
как раз об этом я вам только что и говорила... Ну, вот:  "...когда  узнаете,
что, претерпев здесь, в этой далекой стране, слишком много, я  решил  уехать
отсюда любым способом: если возможно, то в отпуск по болезни, а если нет, то
подавши в отставку. То, что я здесь вытерпел и  терплю  сейчас,  мне  не  по
силам". Ах, и мне не по силам было бы об этом думать, если бы не пришел  так
поспешно  на  помощь  лучший  из  людей!  -   закончила   миссис   Марклхем,
телеграфируя доктору обычным своим способом и складывая письмо.
     Мистер Уикфилд не проронил ни слова, хотя старая  леди  поглядывала  на
него, словно ожидая пояснений к этому  известию;  но  он  молчал  с  суровым
видам, устремив взгляд в землю. И долго еще после того, как  эта  тема  была
исчерпана и мы уже говорили совсем о другом, он пребывал в таком  положении;
он изредка поднимал глаза только для того, чтобы взглянуть на  доктора,  или
на его жену, или на них обоих, и при этом продолжал размышлять и хмуриться.
     Доктор любил музыку. Очень мило и выразительно  спела  Агнес,  а  также
миссис Стронг. Они спели дуэт,  сыграли  в  четыре  руки,  и  у  нас,  можно
сказать,  получился  маленький  концерт.  Но  я  обратил  внимание  на   два
обстоятельства. Во-первых: хотя  Анни  скоро  оправилась  и  держалась,  как
всегда, между ней и мистером Уикфилдом словно пролегла пропасть,  отделившая
их друг от друга; и во-вторых: мистеру Уикфилду, по-видимому,  не  нравилась
близость между нею и Агнес, и он наблюдал  за  ними  с  тревогой.  И  тут  я
вспомнил об отъезде мистера Мелдона, и тот  вечер  впервые  предстал  передо
мной совсем в новом  свете  и,  должен  признаться,  смутил  меня.  Невинная
красота Анни не казалась мне теперь такой невинной, как тогда; я не  доверял
непринужденности ее манер и ее обаянию, а видя рядом с ней Агнес и  думая  о
том, как добра и правдива  Агнес,  я  начинал  убеждаться,  что  эта  дружба
нежелательна.
     Однако Агнес радовалась этой дружбе, радовалась ей и  та  -  другая,  и
потому вечер промелькнул очень быстро. Но эпизод, которым он  закончился,  я
хорошо запомнил. Наступил момент прощания,  Агнес  уже  собралась  обнять  и
поцеловать миссис Стронг, как вдруг мистер Уикфилд как бы случайно  очутился
между ними и быстро увлек за собой Агнес. И вот тут-то я увидел (словно день
отъезда мистера Мелдона не ушел в прошлое и я все еще стоял,  как  тогда,  в
дверях), я увидел взгляд миссис Стронг, брошенный на мистера Уикфилда, - тот
же самый взгляд, что и в тот вечер.
     Мне трудно сказать, какое впечатление произвел на меня  этот  взгляд  и
почему я, думая о миссис Стронг, вспоминал о нем и не мог  представить  себе
ее лица прелестным и невинным, как прежде.  Этот  взгляд  преследовал  меня,
когда я пришел домой.  Казалось,  над  домом  доктора,  который  я  покинул,
нависло темное облако. Я по-прежнему уважал его седины, но  в  то  же