тво  встретилось  на  каком-нибудь
торжественном обеде, который  можно  было  бы  устроить  на  средства  моего
семейства. Кто-нибудь из солидных членов моего семейства мог бы поднять тост
за здоровье и процветание мистера Микобера, а мистер Микобер  воспользовался
бы удобным случаем и изложил свои взгляды.
     - Позвольте мне, моя дорогая, заявить сразу, что, если  я  изложу  свои
взгляды перед таким собранием, - с горячностью сказал мистер Микобер, -  это
будет, возможно, им неприятно. У меня такое впечатление,  что  члены  вашего
семейства в целом - нахальные снобы, а по одиночке - отъявленные плуты.
     - О нет, Микобер! - потрясая головой,  сказала  миссис  Микобер.  -  Вы
никогда их не понимали, а они не понимали вас.
     Мистер Микобер легонько кашлянул.
     - Они никогда не понимали вас, Микобер,  -  повторила  его  супруга.  -
Возможно, они на это не способны. В таком случае  это  их  несчастье.  Я  им
сочувствую в их несчастье.
     - Мне очень жаль,  дорогая  моя  Эмма,  -  смягчившись,  сказал  мистер
Микобер, - что я употребил выражения, которые могут быть сочтены грубыми.  Я
хотел только сказать, что, уезжая за границу, я обойдусь  как-нибудь  и  без
того, чтобы  ваше  семейство  брало  на  себя  почин  и  чествовало  меня...
хладнокровно выталкивая на прощанье. Я предпочел бы покинуть Англию с  такой
быстротой, которую сам сочту нужной, и не  получать  пинка  от  этих  людей.
Однако, моя дорогая, если они отзовутся на ваше сообщение, что  мне  кажется
невероятным, судя по нашему с вами опыту, я  совсем  не  хочу  быть  помехой
вашему желанию.
     Уладив таким образом вопрос, мистер Микобер  предложил  миссис  Микобер
руку, взглянул на книги и бумаги, нагроможденные на  столе  перед  Трэдлсом,
заявил, что они больше не станут нам  мешать,  и  вместе  с  миссис  Микобер
церемонно покинул комнату.
     - Дорогой мой Копперфилд, - сказал Трэдлс, откидываясь на спинку кресла
и поглядывая на меня с  таким  сочувствием,  что  глаза  его  покраснели,  а
прическа показалась еще более нелепой, - я не  прошу  прощенья  за  то,  что
заведу деловой разговор. Я знаю, вас это очень  интересует  и,  может  быть,
хоть немного отвлечет. Вы не слишком утомлены, мой милый?
     - Я в полном порядке, - ответил я после паузы. -  Но  нам  надо  прежде
всего подумать о бабушке. Вы ведь знаете, что она вынесла.
     - Да, да... Разве это можно забыть, - поспешно согласился Трэдлс.
     - Но это еще не все, - продолжал я. - В течение последних двух недель у
нее были какие-то новые тревоги, и она ежедневно бывала в Лондоне. Часто она
уходила рано утром, а приходила  вечером.  Перед  этой  нашей  поездкой  она
пришла домой только в полночь. Вы знаете, как она печется о других. Она  мне
не говорила ни слова о том, что ее сокрушает.
     Лицо бабушки,  изборожденное  глубокими  морщинами,  было  бледно.  Она
сидела, не шевелясь, пока я не кончил, и тут по щекам ее потекли слезинки, и
она мягко положила свою руку на мою.
     - Это пустяки,  Трот,  пустяки.  Все  уже  позади.  Как-нибудь  ты  все
узнаешь. А теперь, Агнес, моя дорогая, займемся нашими делами.
     - Я должен воздать должное мистеру Микоберу,  -  начал  Трэдлс.  -  Для
собственной своей выгоды он не  привык  трудиться,  но  когда  речь  идет  о
других, он поистине неутомим. Мне никогда не приходилось встречать подобного
человека. Той работы, которую он проделал теперь, хватило бы лет на  двести.
Прямо поразительно, с каким жаром он трудился, как  стремительно,  не  жалея
себя, днем и  ночью  нырял  в  груды  бумаг  и  книг!  Я  уже  не  говорю  о
бесчисленных письмах на мое имя, которые  курсировали  между  этим  домом  и
домом мистера Уикфилда, не говорю о письмах,  которые  он  мне  писал,  сидя
напротив меня за столом, хотя так легко было сказать устно...
     - Письма! - воскликнула бабушка. - Готова поручиться, что он и  во  сне
пишет письма!
     - А какие чудеса творил мистер Дик! - продолжал  Трэдлс.  -  Когда  его
освободили от наблюдения над Урией Хипом, которого он сторожил так, как я  и
не предполагал, он посвятил себя всего делу мистера Уикфилда. Он оказал  нам
огромную услугу в нашем расследовании  -  делал  извлечения  из  документов,
переписывал, получал все, что нам было нужно.
     - Дик - человек замечательный! - воскликнула бабушка. -  Я  это  всегда
говорила. Тебе это известно, Трот.
     - Я рад сообщить вам, мисс Уикфилд, - продолжал Трэдлс мягко и вместе с
тем очень серьезно, - что  за  время  вашего  отсутствия  состояние  мистера
Уикфилда значительно улучшилось. Когда он освободился  от  кошмара,  который
так долго его угнетал, и от страха, в котором жил,  он  стал  совсем  другим
человеком. По временам к нему даже возвращается его  прежняя  исключительная
способность сосредоточивать  внимание  и  память  на  деловых  вопросах:  он
помогает нам выяснить то или иное обстоятельство, и, надо прямо сказать, без
него мы не раз стали бы в тупик. Но мне нужно  познакомить  вас  поскорей  с
выводами; это можно сделать быстро, а то я  никогда  не  кончу,  если  стану
болтать обо всем, что сулит нам удачу.
     Он был очаровательно простодушен, и было ясно, что говорит он  все  это
для  того,  чтобы  внушить  нам  бодрость  и  чтобы   Агнес   поверила   его
обнадеживающему сообщению об отце; и все  же  нам  было  очень  приятно  его
слушать.
     - Итак, поглядим! - сказал Трэдлс, взглянув на бумаги,  разложенные  на
столе. - Мы подсчитали наши ресурсы и привели в порядок счета -  сперва  те,
которые были запутаны неумышленно,  а  затем  запутанные  преднамеренно  или
просто фальшивые. И мы выяснили, что мистер Уикфилд может ликвидировать свою
фирму, отнюдь не объявляя себя несостоятельным.
     - Благодаренье богу! - взволнованно воскликнула Агнес.
     - Но средства, которые ему удастся сохранить, - продолжал Трэдлс, - так
незначительны - несколько сот фонтов, не больше, даже если  продать  дом,  а
его, конечно, продать необходимо, - что, мне думается, мисс  Уикфилд,  будет
лучше, если он оставит за собой управление  имуществом,  которое  принял  на
себя так давно. Теперь он избавился от затруднений, и его  друзья  могли  бы
помогать ему советами. Вы сами, мисс Уикфилд... Копперфилд... я...
     - Я думала об этом, Тротвуд, -  глядя  на  меня,  сказала  Агнес,  -  и
чувствую, что делать  это  не  нужно...  Даже  в  том  случае,  если  такова
рекомендация друга, которому я стольким обязана...
     - Я не хотел сказать, что я это  рекомендую,  -  заметил  Трэдлс.  -  Я
просто считал правильным упомянуть об этом. Не больше.
     - Я рада это слышать, - твердо сказала Агнес. - Потому что я надеюсь, -
даже уверена, - что у нас нет разногласий. Дорогой  мистер  Трэдлс,  дорогой
Тротвуд, чего мне еще желать, раз мой  отец  спасен  от  такой  опасности  и
сохранил свое доброе имя? Я всегда мечтала о том, что когда-нибудь  освобожу
его от работы и посвящу ему всю мою жизнь, чтобы хоть  как-нибудь  отплатить
за любовь и заботы. В течение многих лет я только об этом  и  думала.  Какое
это будет для меня счастье освободить его от лежащих на нем обязанностей,  а
затем взять на себя заботу о нашем будущем!
     - А вы думали, Агнес, как это сделать?
     - Часто! Я не боюсь, Тротвуд. Я уверена в успехе. Уверена  потому,  что
здесь многие меня знают и хорошо ко мне относятся. Не бойтесь за  меня.  Нам
много не нужно. Если я смогу снять старый, милый  дом  и  открыть  школу,  я
принесу пользу и буду счастлива.
     Ее нежный голос, взволнованный и вместе с тем  спокойный,  пробудил  во
мне воспоминание о старом, милом доме, а потом и о моем опустевшем  доме,  и
на сердце у меня стало так тяжело, что я не мог произнести ни слова.  Трэдлс
сделал вид, будто роется в бумагах.
     - А теперь перейдем к вашим деньгам, мисс Тротвуд, - сказал он.
     - Ну, что ж! - вздохнула бабушка. - Я могу только  одно  сказать:  если
они пропали, ничего не поделаешь, я как-нибудь это вынесу,  а  если  они  не
пропали, я была бы рада получить их обратно.
     - Поначалу их было восемь тысяч фунтов в государственных облигациях?  -
спросил Трэдлс.
     - Совершенно верно, - отозвалась бабушка.
     - Я мог найти данные только о пяти, - смущенно сказал Трэдлс.
     - ...тысячах или фунтах? - спросила бабушка с необычайным спокойствием.
     - О пяти тысячах фунтов, - сказал Трэдлс.
     - Да их там столько и было, - сказала бабушка. - На три тысячи фунтов я
продала сама. Одну тысячу, дорогой мой Трот, я уплатила за твое обучение,  а
две тысячи оставила у себя. Когда я потеряла остальные деньги, я решила, что
лучше об этой сумме не упоминать и хранить ее на черный день.  Мне  хотелось
поглядеть, как ты, Трот, перенесешь это испытание. Ты его перенес достойно -
стойко, самоотреченно, с верой в себя. Так же перенес его и Дик. Помолчи,  а
то нервы у меня немножко не в порядке!
     Никто не мог бы этого предположить,  видя,  как  она  сидит  совершенно
прямо, скрестив руки; она удивительно владела собой.
     - А теперь я счастлив вам сообщить, что  мы  получили  назад  все  ваши
деньги! - воскликнул Трэдлс, сияя от радости.
     - Не поздравляйте, пусть никто не поздравляет! - вскричала  бабушка.  -
Как же это произошло, сэр?
     - Вы думали, что эти деньги присвоил мистер Уикфилд? - спросил Трэдлс.
     - Конечно, - ответила бабушка. - И потому мне  нетрудно  было  молчать.
Агнес, не говори мне ни слова!
     - А на самом деле облигации были проданы на основании полученной от вас
общей доверенности. Едва ли стоит говорить,  кем  они  были  проданы  и  кто
подписал документ. Затем этот негодяй заявил мистеру Уикфилду  и  сумел  это
доказать цифрами, что распорядился указанной суммой (получив общие  указания
мистера Уикфилда, как он говорил) для того, чтобы покрыть другие недостачи и
скрыть затруднительное положение фирмы. А потом мистер  Уикфилд,  совершенно
беспомощный в его руках, якобы уплачивая вам проценты на капитал,  которого,
как он знал, не существует, стал, несчастный, соучастником мошенничества.
     - И в конце концов обвинил самого себя, - перебила бабушка, - и написал
мне сумасшедшее письмо, признал себя виновным  в  грабеже  и  в  неслыханных
преступлениях! В ответ на это я как-то  утром  пришла  к  нему,  потребовала
свечу, сожгла письмо,  а  ему  заявила,  что  если  он  когда-нибудь  сможет
загладить вину перед собой и передо мной,  пусть  это  сделает,  а  если  не
сможет, пусть заботится о своих делах ради дочери...  Если  кто  скажет  мне
хоть слово, я уйду!
     Мы молчали. Агнес закрыла лицо руками.
     - Значит, мой друг, - после паузы продолжала бабушка, - вы в самом деле
заставили его вернуть деньги?
     - Мистер Микобер так припер его к стене, и когда  Хип  опровергал  одно
доказательство, приводил столько новых, что тот не смог увильнуть.  А  самым
замечательным мне кажется то, что эту сумму он украл не столько из жадности,
которая, правда, у него непомерна, сколько из ненависти  к  Копперфилду.  Он
прямо так и сказал. Сказал, что готов заплатить столько же, лишь  бы  только
навредить Копперфилду.
     - Скажите  пожалуйста!  -  Тут  бабушка  задумчиво  нахмурила  брови  и
взглянула на Агнес. - А что с ним сталось?
     - Не знаю, - ответил Трэдлс. - Он уехал вместе с матерью,  которая  все
время причитала, умоляла и винилась. Они уехали ночной лондонской каретой, и
больше ничего я о нем не знаю. Разве только то, что, уезжая, он держал  себя
нагло и не скрывал свою ненависть ко мне.
     Должно быть, он считал, что всем обязан  мне  не  меньше,  чем  мистеру
Микоберу. Это я считаю комплиментом - так я ему и объявил.
     - А как вы думаете, Трэдлс, у него есть деньги? - спросил я.
     - Ох, да! Думаю, что есть, - ответил Трэдлс,  насупившись  и  покачивая
головой. - Не тем, так другим  способом  он,  конечно,  прикарманил  немалую
толику. Но если вы проследите,  Копперфилд,  его  путь,  вы  убедитесь,  что
деньги никогда не отвратят такого человека от зла. Он воплощенное  лицемерие
и  к  любой  цели  будет  идти  кривой   дорогой.   Это   его   единственное
вознаграждение за то, что внешне он вынужден себя обуздывать. К  любой  цели
он ползет, пресмыкаясь, и каждое препятствие кажется ему огромным. Потому он
и ненавидит всякого, кто, без какого бы то ни было злого умысла, оказывается
между ним и его целью. И в любой момент, даже без малейшего на то основания,
может избрать еще более  кривой  путь.  Чтобы  это  понять,  следует  только
поразмыслить, как он себя здесь вел.
     - Это какое-то чудовище подлости, - сказала бабушка.
     - Право, не знаю, - задумчиво проговорил Трэдлс. - Многие  могут  стать
подлецами, если только захотят.
     - Ну, а теперь перейдем к мистеру Микоберу, - сказала бабушка.
     - С удовольствием! - заулыбавшись,	сказал Трэдлс. - Еще  раз  я  должен
сказать, что восхищаюсь мистером  Микобером.  Если  бы  не  его  терпение  и
настойчивость, нам не удалось бы сделать ничего заслуживающего  внимания.  А
если мы представим себе, какую цену он мог бы потребовать от  Урии  Хипа  за
свое  молчание,  нам  станет  ясно,  что  мистер  Микобер  добивался  только
справедливости, одной справедливости.
     - Совершенно верно, - сказал я.
     - Сколько же мы ему предложим? - спросила бабушка.
     - Ох! Прежде чем к этому перейти, - сказал Трэдлс, слегка смущенный,  -
должен вам сообщить, что я счел благоразумным  в  этой  незаконной  проверке
сложных дел - а проверка эта совершенно незаконная  с  начала  до  конца!  -
обойти два пункта, ибо не в силах был охватить  всего  разом,  это  долговые
расписки, выданные Урии Хипу мистером Микобером по получении авансов...
     - Ну что ж, их надо погасить, - сказала бабушка.
     - Совершенно верно, но я не знаю, когда их могут подать ко взысканию, а
также, где эти расписки, - вытаращив глаза, сказал Трэдлс, - и предчувствую,
что мистера  Микобера  до  его  отъезда  будут  постоянно  арестовывать  или
накладывать арест на его имущество.
     - Тогда надо будет его каждый  раз  освобождать  или  снимать  арест  с
имущества, - заметила бабушка. - На какую сумму они выданы?
     - Мистер Микобер по всей форме заносил в книгу эти сделки - он называет
это "сделками", - смеясь, ответил Трэдлс, - и подвел  общий  итог:  сто  три
фунта пять шиллингов.
     - Сколько же мы ему дадим, включая эту сумму?  -  спросила  бабушка.  -
Агнес, дорогая, мы поговорим с вами потом о вашей доле. Ну,  сколько  же  мы
дадим? Пятьсот фунтов?
     На этот вопрос мы с Трэдлсом ответили вместе.  Мы  оба  порекомендовали
ограничиться небольшой суммой наличными и уплатой по  исполнительным  листам
Урии Хипа, когда они поступят. Мы предложили  также  оплатить  проезд  всего
семейства, экипировку и дать на дорогу сто фунтов, а  с  мистером  Микобером
заключить соглашение о возврате полученных им  денег,  ибо  для  него  будет
весьма полезно сознавать свою ответственность. К этому я добавил, что сообщу
мистеру Пегготи,  на  которого  можно  полагаться,  необходимые  сведения  о
мистере Микобере, и что мистер Пегготи мог бы потом ему передать от нас  еще
сотню фунтов. Предложил я  также  заинтересовать  мистера  Микобера  судьбой
мистера Пегготи, сообщив ему историю последнего в тех пределах, в каких  это
будет сочтено разумным и целесообразным, и, таким образом, побудить их обоих
помогать друг другу для их общей пользы. Все это  мы  обсудили,  и,  забегая
вперед, я должен сказать, что вскоре после  нашего  обсуждения  установились
прекрасные отношения и полное согласие между теми, о ком мы говорили.
     Трэдлс снова поглядел с беспокойством на бабушку и я напомнил ему,  что
он хотел коснуться еще второго, последнего, пункта.
     - Прошу прощенья, Копперфилд, у вас и у вашей бабушки, если  я  затрону
один, очень  болезненный,  вопрос,  но,  боюсь,  я  это  должен  сделать,  -
нерешительно сказал Трэдлс, - и о нем необходимо вам напомнить. В тот  день,
когда мистер Микобер выступил с памятным разоблачением, Урия  Хип  угрожающе
намекнул на супруга вашей... бабушки.
     Не изменяя позы, - она сидела все так же  прямо,  внешне  спокойная,  -
бабушка кивнула головой.
     - Это не просто наглость? - спросил Трэдлс.
     - Нет, - сказала бабушка.
     - Простите меня... Но в его власти действительно находится...  подобное
лицо? - спросил Трэдлс.
     - Да, мой дорогой друг, - ответила бабушка.
     У Трэдлса заметно вытянулось лицо, и он сказал,  что  не  считает  себя
вправе касаться этой темы, что судьба этих долговых  обязательств  пока  ему
неизвестна, как и  судьба  расписок  мистера  Микобера,  что  Урия  Хип  нам
неподвластен, и если он  сможет  причинить  кому-нибудь  из  нас  вред,  то,
разумеется, причинит.
     Бабушка была по-прежнему спокойна; только по щекам ее текли слезинки.
     - Вы совершенно правы, - сказала она. - Вы поступили разумно,  упомянув
об этом.
     -  Могу  ли  я  или  Копперфилд...  что-нибудь  сделать?  -   осторожно
осведомился Трэдлс.
     - Нет, - коротко ответила бабушка.  -  Благодарю.  Это  пустая  угроза,
дорогой Трот. Но пусть войдут мистер и миссис Микобер. А об этом со мной  не
говорите.
     Она оправила платье и взглянула на дверь, продолжая сидеть все  так  же
прямо.
     - Простите, мистер и миссис Микобер, - сказала она, когда те появились,
- что мы так долго вас задержали. Мы говорили о вашей эмиграции. И  вот  что
мы вам предлагаем.
     Она изложила им наши предложения к вящей радости всего семейства - дети
также были  налицо,  -  и  немедленно  в  мистере  Микобере  с  такой  силой
пробудилась его  привычка  к  аккуратности  на  начальной  стадии  всех  его
денежных обязательств, что он с ликующим видом тотчас  побежал  за  гербовой
бумагой  для  своих  расписок.  Но  его  радости  суждено  было  тотчас   же
испариться, ибо минут через пять он появился в сопровождении  агента  шерифа
и, заливаясь слезами, объявил, что все кончено. Мы были вполне  подготовлены
к этому событию, последовавшему в результате мер, принятых  Урией  Хипом,  и
уплатили требуемую сумму. А спустя еще минут пять  мистер  Микобер,  сидя  у
стола, строчил по гербовой бумаге с таким восторгом,  который  появлялся  на
его сияющей физиономии только в подобных случаях либо во время приготовления
пунша. Забавно было видеть, как он водит пером по гербовой  бумаге,  смакуя,
точно художник, каждое прикосновение пера к бумаге, как поглядывает  на  нее
сбоку, как заносит в записную книжку весьма для него важные даты и суммы и с
каким задумчивым видом созерцает  эти  документы,  глубоко  уверенный  в  их
огромной ценности.
     - А теперь, сэр, позвольте мне вам дать совет, - сказала бабушка, молча
наблюдавшая за ним. - Вам лучше навсегда бросить это занятие.
     - Я бы хотел, сударыня, начертать этот  торжественный  обет  на  чистой
странице будущего.  Миссис  Микобер  да  будет  свидетельницей.  Я  верю,  -
продолжал торжественно мистер Микобер, - мой сын Уилкинс навсегда  запомнит,
что лучше ему сунуть кулак в огонь, чем  прикоснуться  к  змеям,  отравившим
жизнь его несчастного родителя!
     Во  мгновение  ока  превратившись  в   воплощение   отчаяния,   глубоко
потрясенный мистер Микобер поглядел на этих "змей" с мрачным отвращением (по
правде сказать, недавнее восхищение ими еще не совсем  погасло),  сложил  их
пополам и сунул в карман.
     На этом закончились события того вечера. Мы устали,  нам  было  нелегко
после всех душевных волнений, и мы решили вернуться в  Лондон  на  следующий
день. Было решено также, что Микоберы последуют за нами, как только продадут
свои вещи старьевщику, что дела мистера  Уикфилда  как  можно  скорее  будут
приведены в порядок под руководством Трэдлса и что Агнес, покончив  с  этим,
тоже приедет в Лондон. Эту ночь мы провели в  старом,  милом  доме.  Теперь,
когда Урии Хина не было, казалось, он выздоровел после болезни. И я лежал  в
своей   прежней   комнате,   словно   путник,   вернувшийся