л мистер Уикфилд, то Агнес, то  достоинства  мистера
Уикфилда или мое восхищение Агнес, то деловой размах мистера Уикфилда и  его
доходы или наше времяпрепровождение  после  обеда,  то  вино,  которое  пьет
мистер Уикфилд, причина, почему он пьет, и сожаление, что он пьет так много,
- словом, говорили то об одном, то о другом, то обо всем сразу;  и  все  это
время, как будто мало участвуя  в  разговоре  и  только  подбадривая  их  из
беспокойства, как бы они не сникли от  сознания  своего  ничтожества  и  той
чести, какую я им: оказывал своим присутствием, я без конца выбалтывал то, о
чем не следовало болтать, и наблюдал последствия своей  болтливости,  глядя,
как раздуваются и сжимаются ноздри Урии.
     Мне становилось не по себе и хотелось положить конец этому визиту,  как
вдруг какой-то человек, шедший по  улице,  -  погода  стояла  теплая  не  по
сезону, и дверь была открыта, чтобы  проветрить  душную  комнату,  -  прошел
мимо, вернулся, заглянул в комнату, затем вошел с громким возгласом:
     - Копперфилд! Да может ли это быть!
     Это был мистер Микобер! Это  был  мистер  Микобер  со  своим  моноклем,
тростью,  высоким  воротничком,  мистер  Микобер,  изящный,  с  благосклонно
журчащим голосом - словом, он сам, собственной персоной!
     - Дорогой мой Копперфилд! - воскликнул мистер Микобер,  протягивая  мне
руку. - Вот поистине встреча, которой надлежало  бы  внушить  нашему  разуму
мысль о неопределенности и превратности всего человеческого... одним словом,
замечательная встреча! Я иду по улице, размышляю о том, улыбнется ли счастье
(как раз в данный момент у меня есть основания  надеяться  на  это),  и  вот
внезапно счастье улыбнулось - я натыкаюсь на юного, но дорогого мне друга, с
которым связан наиболее чреватый событиями период моей жизни, смею сказать -
поворотный пункт моего бытия! Копперфилд, дорогой мой, как вы поживаете?
     Я отнюдь не мог сказать, что встреча здесь с  мистером  Микобером  меня
обрадовала, но я также был рад его видеть, от всей души  пожал  ему  руку  и
осведомился, как поживает миссис Микобер.
     - Благодарю! - произнес мистер Микобер, помавая, как и в былые времена,
рукой и погружая подбородок в воротничок  сорочки.  -  Она  набирается  сил.
Близнецы уже не получают пропитания из источников Природы, - сообщил  мистер
Микобер в порыве откровенности, - одним словом,  их  отлучили  от  груди,  и
нынче миссис Микобер сопровождает меня. Она будет в восхищении,  Копперфилд,
возобновить знакомство с тем, кто во всех отношениях был достойным жрецом  у
священного алтаря дружбы!
     Я сказал, что буду рад повидать ее.
     - Вы очень любезны, - заметил  мистер  Микобер.  Засим  мистер  Микобер
улыбнулся, снова погрузил подбородок в воротничок и огляделся по сторонам.
     - Я нашел моего друга Копперфилда, - любезно начал мистер Микобер, ни к
кому в частности не обращаясь, - не в одиночестве, но за трапезой  вместе  с
почтенной вдовой и,  по-видимому,  с  ее  отпрыском...  одним  словом  ..  -
продолжал мистер Микобер снова в порыве откровенности, - с ее сыном! Я почту
за честь быть ей представленным.
     Мне ничего не оставалось, как  познакомить  мистера  Микобера  с  Урией
Хипом и  его  матерью,  что  я  и  сделал.  Они  залебезили  перед  мистером
Микобером, а он уселся на стул, помавая рукой с самым любезным видом.
     - Все друзья моего друга Копперфилда имеют право на мою дружбу, заметил
он.
     - Мы люди слишком маленькие  и  смиренные,  сэр,  чтобы  быть  друзьями
мистера Копперфилда, - сказала миссис Хип. - Он был так добр, что согласился
выпить с нами чая, и мы очень благодарны ему. И  вам  также,  сэр,  за  ваше
внимание.
     - Сударыня, вы очень любезны, - с поклоном ответствовал мистер Микобер.
- Ну, а вы, Копперфилд, что поделываете? По-прежнему в винном деле?
     Мне ужасно хотелось убрать отсюда мистера Микобера. Шляпа  была  уже  у
меня в руках, и я, густо покраснев, ответил, что  теперь  я  учусь  в  школе
доктора Стронга.
     - Учитесь? - переспросил мистер Микобер, поднимая брови.  -  Очень  рад
это слышать. Хотя ум моего друга Копперфилда, -  это  относилось  к  Урии  и
миссис Хип, - и не нуждается в том развитии, которое было бы ему необходимо,
не знай он так хорошо людей и жизнь,  но  это  отнюдь  не  мешает  ему  быть
богатой почвой для произрастания... одним словом...  -  тут  мистер  Микобер
улыбнулся, вновь охваченный порывом откровенности, - он наделен интеллектом,
позволяющим ему получить самое широкое классическое образование!
     Урия, медленно потирая длинные  руки  и  отвратительно  извиваясь  всем
телом, выражал этим свое согласие с таким отзывом обо мне.
     - Не навестим ли мы, сэр, миссис Микобер? -  спросил  я,  чтобы  увести
отсюда мистера Микобера.
     - Это доставит ей большое удовольствие, Копперфилд, - сказал,  вставая,
мистер Микобер. - В присутствии наших друзей я не стыжусь упомянуть  о  том,
что в течение многих лет мне пришлось бороться с денежными затруднениями...
     Я так и знал, что он не преминет сказать что-нибудь  в  этом  роде;  он
всегда не прочь был похвастать своими затруднениями.
     - Бывали времена, - продолжал мистер Микобер, - когда я преодолевал эти
затруднения. Но бывали и такие времена, когда...  одним  словом,  когда  они
повергали меня наземь! Иногда я наносил  им  ряд  сокрушительных  ударов,  а
иногда отступал перед их численным превосходством и говаривал миссис Микобер
языком Катона: "Платон, ты меня убедил!"  *  Все  кончено.  Больше  не  могу
бороться!  Но  никогда,  никогда  в  моей  жизни  я  не  испытывал  большего
удовлетворения, чем в те минуты, когда мне удавалось излить мои  горести,  -
если мне позволено применить это слово к затруднениям,  возникающим  главным
образом из приказов об аресте и долговых  обязательств  сроком  на  два  или
четыре месяца,  -  излить,  повторяю,  мои  горести  на  груди  моего  друга
Копперфилда!
     Выразив мне в  столь  изящной  манере  свое  уважение,  мистер  Микобер
закончил свою речь словами:  "Прощайте,  мистер  Хип!  Ваш  покорный  слуга,
миссис Хип!" - и в высшей степени элегантно вышел  вместе  со  мной,  громко
шаркая башмаками по тротуару и мурлыча какую-то песенку.
     Гостиница, в которой остановился мистер Микобер, была отнюдь не велика,
и занимал он в ней маленькую комнатку,  отделенную  перегородкой  от  общего
зала н пропахшую табаком. Находилась  она,  должно  быть,  над  кухней,  ибо
сквозь щели в полу проникал горячий кухонный чад, а  на  стене  расплывались
пятна от пара. Очевидно, рядом был буфет, так как пахло спиртными  напитками
и  слышался  звон  стаканов.  Здесь  на  маленькой  софе,  под  картинкой  с
изображением скаковой лошади, возлежала миссис  Микобер,  причем  голова  ее
приходилась почти вплотную к камину, а ноги упирались в  судок  с  горчицей,
помещавшийся на столике в другом конце комнаты; мистер Микобер вошел  первый
с такими словами:
     - Дорогая моя, позвольте вам представить ученика доктора Стронга.
     Кстати сказать, я заметил, что хотя в голове у  мистера  Микобера  была
путаница насчет моего возраста и положения,  но  он  твердо  помнил  о  моем
обучении в школе доктора Стронга как о факте, имеющем бесспорное значение  в
обществе.
     Миссис Микобер была поражена, но выразила большую радость. Я был  также
очень рад и, после взаимных искренних приветствий, уселся  рядом  с  ней  на
софу.
     - Дорогая моя, если вы хотите рассказать Копперфилду о нашем теперешнем
положении, о чем ему,  не  сомневаюсь,  интересно  было  бы  узнать,  я  тем
временем пойду  взглянуть  на  газетные  объявления,  не  улыбнется  ли  нам
счастье!
     - Я думал, сударыня, что вы в Плимуте, - сказал я миссис Микобер, когда
он вышел.
     - Да, дорогой мистер Копперфилд, мы отправились в  Плимут,  -  ответила
она.
     - Чтобы мистер Микобер был наготове? - подсказал я.
     - Вот именно. Чтобы мистер Микобер был наготове.  Но,  увы,  таможенное
управление не нуждается в талантах. Связи в провинции, которыми  располагает
мое  семейство,  не  помогли  человеку,  обладающему  способностями  мистера
Микобера, получить в этом учреждении какую-нибудь должность.  Там  предпочли
обойтись без человека с такими способностями, как у мистера  Микобера.  Ведь
его таланты могли бы только обнаружить непригодность остальных  служащих.  А
кроме того, - продолжала миссис Микобер, -  эти  мои  родственники,  которые
принадлежат к плимутской ветви нашего семейства, увидев, что мистер  Микобер
прибыл вместе со мной, Уилкинсом, его сестрой и  двумя  близнецами,  приняли
его - не хочу скрывать от вас, дорогой мистер Копперфилд, - совсем не с  тем
радушием, какое он вправе  был  ожидать,  только  что  выйдя  из  заточения.
Сказать правду, - тут миссис Микобер понизила голос, - но это между  нами...
нас приняли холодно.
     - Да что вы! - воскликнул я.
     - Да. Очень грустно созерцать человеческую  природу  с  такой  стороны,
мистер Копперфилд, но прием был решительно холодный. В этом  не  может  быть
никаких сомнений. Правду  сказать,  эта  плимутская  ветвь  моего  семейства
повела себя очень нелюбезно с мистером Микобером уже через неделю после  его
приезда!
     Я сказал, а также и подумал, что этим людям должно быть стыдно.
     - Однако это так, - продолжала миссис Микобер. - Ну,  что  было  делать
при подобных обстоятельствах человеку такому гордому,  как  мистер  Микобер!
Оставалось только одно: занять  денег  у  этой  ветви  моего  семейства  для
возвращения в Лондон и, ценой любых жертв, туда возвратиться.
     - Значит, вы вернулись назад, сударыня? - спросил я.
     - Да, мы все вернулись назад,  -  отвечала  миссис  Микобер.  -  Я  уже
советовалась с  другими  ветвями  моего  семейства,  какое  поприще  следует
избрать мистеру Микоберу, так как я настаиваю на том, чтобы  мистер  Микобер
избрал себе какое-нибудь поприще, мистер Копперфилд, - добавила она,  словно
я возражал против этого. - Ясно,  что  семья  из  пяти  человек,  не  считая
служанки, не может питаться одним воздухом.
     - Конечно, сударыня, - согласился я.
     - Эти другие ветви моего семейства,  -  продолжала  миссис  Микобер,  -
полагают, что мистер Микобер должен немедленно заняться углем.
     - Чем, сударыня?
     - Углем. Торговлей углем. Собрав  некоторые  сведения,  мистер  Микобер
стал склоняться к мысли, что для человека с его дарованиями могут быть шансы
на успех в "Медуэйской торговле  углем".  А  раз  так,  то  мистер  Микобер,
разумеется, решил, что первым делом надо отправиться и  увидеть  Медуэй.  Мы
отправились и увидели. Я говорю - "мы",  мистер  Копперфилд,  потому  что  я
никогда, - тут миссис Микобер пришла в волнение, - никогда не покину мистера
Микобера!
     Я что-то пробормотал, выражая свое одобрение и восхищение.
     - Мы отправились и увидели Медуэй, - повторила миссис  Микобер.  -  Мое
мнение такое, что торговля углем на этой реке, возможно, требует и  таланта,
но капиталов  она  требует  несомненно.  Талант  у  мистера  Микобера  есть,
капиталов нет. Кажется, мы видели большую часть Медуэя, и таково мое  личное
мнение. Очутившись так близко отсюда, мистер Микобер заключил, что  было  бы
безрассудно не приехать сюда, чтобы посмотреть на собор. Во-первых,  потому,
что собор заслуживает этого, а  мы  его  никогда  не  видели,  а  во-вторых,
потому, что в таком городе, где есть собор,  счастье  может  улыбнуться.  Мы
находимся здесь три дня. Пока еще  счастье  не  улыбнулось,  и  вы,  дорогой
мистер Копперфилд, не удивитесь, как удивился бы посторонний  человек,  если
узнаете, что в настоящее время мы ждем денежного перевода из Лондона,  чтобы
оплатить наши счета в этой гостинице. Впредь  до  получения  перевода,  -  с
глубоким чувством закончила миссис Микобер, - я отрезана от моего дома  -  я
подразумеваю мою квартиру в Пентонвилле *, - от моего сына и дочери, а также
от моих близнецов.
     Я чувствовал живейшую симпатию к мистеру и миссис Микобер, находившимся
в таком  бедственном  положении,  и  сказал  об  этом  вернувшемуся  мистеру
Микоберу, выразив глубокое сожаление, что у меня мало  денег  и  я  не  имею
возможности  одолжить  ему  необходимую  сумму.   Ответ   мистера   Микобера
свидетельствовал о крайнем расстройстве его чувств.  Пожимая  мне  руку,  он
сказал:
     - Копперфилд, вы истинный друг, но когда дело доходит до  крайности,  у
человека всегда найдется друг, имеющий в своем распоряжении бритву.
     Услышав сей ужасный намек, миссис Микобер  обвила  руками  шею  мистера
Микобера и умоляла его успокоиться.  Он  расплакался.  Но  почти  тотчас  же
воспрял духом, позвонил в колокольчик лакею и заказал к  утреннему  завтраку
горячий пудинг из почек и блюдо креветок.
     Когда я собрался уходить, они так настойчиво стали  приглашать  меня  к
себе пообедать с ними перед  отъездом,  что  я  не  мог  отказаться.  Но  на
следующий день мне предстояло вечером много работы и  я  не  мог  прийти,  а
потому мистер Микобер сказал,  что  зайдет  завтра  утром  в  школу  доктора
Стронга (у него было предчувствие, что перевод придет именно завтра),  и  мы
назначим обед на послезавтра, если это мне будет удобно. И действительно, на
следующий день, еще до полудня, меня вызвали из классной комнаты в приемную,
где я нашел мистера Микобера, который сообщил, что обед состоится, как  было
условлено. Когда я спросил его о денежном переводе,  он  пожал  мне  руку  и
удалился.
     В этот же день вечером я был очень удивлен и даже обеспокоен, увидев из
окна мистера Микобера, шествующего под  руку  с  Урией  Хипом;  смиренный  и
униженный вид Урии свидетельствовал о том, что он глубоко польщен  оказанной
ему честью, а мистер Микобер выражал  явное  удовлетворение,  оказывая  Урии
покровительство. Но мое удивление еще более  возросло,  когда  на  следующий
день, придя в гостиницу к назначенному сроку, - было четыре часа  дня,  -  я
узнал от мистера Микобера, что Урия водил его к себе  домой  и  они  пили  у
миссис Хин бренди с водой.
     - И вот что я вам скажу, дорогой Копперфилд, - заявил мистер Микобер, -
ваш молодой друг Хип может стать когда-нибудь генеральным атторни *. Если бы
я знал этого молодого человека в ту пору, когда разразилась катастрофа, одно
могу сказать: с моими кредиторами удалось бы справиться куда лучше.
     Я совершенно не понял, как это удалось бы сделать, ибо знал, что мистер
Микобер и так не заплатил им ровно  ничего,  но  мне  не  хотелось  задавать
вопросы. Не хотелось мне также выражать надежду, что мистер Микобер  был  не
слишком откровенен с Урией, не хотелось расспрашивать, говорили ли  они  обо
мне. Я опасался оскорбить чувства мистера Микобера или,  во  всяком  случае,
миссис Микобер, которая была весьма чувствительна. Но  эти  мысли  тревожили
меня, и позднее я то и дело к ним возвращался.
     Мы  превосходно  пообедали:  была  рыба,  изящно  сервированная,  кусок
жареной говядины с почками, подрумяненные сосиски, куропатка и пудинг.  Было
вино,  был  и  крепкий  эль,  а  после  обеда  миссис  Микобер   приготовила
собственноручно горячий пунш.
     Мистер Микобер был необычайно весел.  Я  никогда  не  видел  его  таким
общительным. От пунша лицо его блестело, как лакированное. Веселым,  хотя  и
несколько сентиментальным тоном он разглагольствовал о  городе  н  предложил
выпить за его процветание; при этом он заметил, что и миссис  Микобер  и  он
жили здесь необыкновенно  удобно  и  комфортабельно  и  никогда  не  забудут
приятных часов, проведенных в Кентербери. Затем он выпил за мое здоровье,  и
тут мы трое, - миссис Микобер, он и я, - стали  припоминать  историю  нашего
знакомства и, предаваясь воспоминаниям, снова  распродавали  все  имущество.
Затем я предложил тост за здоровье миссис Микобер, вернее сказал застенчиво:
     - Если вы разрешите, миссис Микобер, я с удовольствием выпью теперь  за
ваше здоровье!
     В ответ на это мистер Микобер разразился панегириком  характеру  миссис
Микобер и заявил, что она всегда была для него руководительницей,  философом
и другом и что он рекомендует мне, когда наступит для меня пора  подумать  о
браке, жениться именно на такой женщине, если только мне удастся сыскать  ей
подобную.
     По мере того как исчезал пунш,  мистер  Микобер  становился  все  более
оживленным и разговорчивым. Улучшалось  также  и  расположение  духа  миссис
Микобер, и мы запели "Остролист" *'. Когда мы добрались до  "вот  рука  моя,
верный мой друг", наши руки соединились над столом, а когда мы объявили, что
"возьмем в проводники Вилли Уота", мы совсем расчувствовались, хотя не имели
ни малейшего понятия, что сие означает.
     Словом, я никогда не видел никого, кто был бы  так  весел,  как  мистер
Микобер вплоть до конца вечера, когда я самым сердечным образом  распрощался
с ним и с его милой женой. Поэтому на следующий день в  семь  часов  утра  я
отнюдь не ожидал получения следующей записки, помеченной предшествующим днем
и написанной в половине десятого вечера - через четверть  часа  после  моего
ухода:

     "Мой дорогой юный друг!
     Жребий брошен - все кончено. Скрывая под  маской  болезненного  веселья
терзания, вызванные заботами, я не поведал вам сегодня вечером  о  том,  что
надежды на денежный перевод нет никакой! В связи с такими  обстоятельствами,
слишком унизительными, чтобы их  выносить,  раздумывать  о  них  или  о  них
сообщать,  я  был  освобожден  от  денежной  ответственности,  связанной   с
проживанием в этой гостинице, выдав долговую расписку на срок две  недели  с
сего числа и с обязательством уплатить по ней по месту  моего  жительства  в
Пентонвилле, Лондон. Когда срок уплаты  наступит,  платить  будет  нечем.  В
результате - гибель. Молния вот-вот ударит, и дерево должно рухнуть.
     Пусть несчастный человек, который  сейчас  к  вам  обращается,  дорогой
Копперфилд, послужит предостерегающим сигналом для вас  на  жизненном  пути.
Обращаясь к вам с письмом, он пишет  только  в  надежде  на  это  и  с  этой
единственной целью. Если бы он был уверен, что окажет вам такую услугу, быть
может, луч света мог бы проникнуть в  мрачную  темницу,  где  предстоит  ему
отныне влачить жизнь,  хотя  долговечность  его  в  настоящее  время  (мягко
выражаясь) крайне проблематична.
     Эти строки - последние, мой дорогой Копперфилд, которые вы получите От
        Нищего
          Отщепенца
                                          Уилкинса Микобера".

     Я был так  потрясен  содержанием  этого  душераздирающего  письма,  что
сейчас же бросился в  маленькую  гостиницу,  намереваясь  забежать  туда  по
дороге в школу и сказать мистеру Микоберу слово утешения. Но  на  полпути  я
встретил лондонскую карету, где на задних местах восседали мистер  и  миссис
Микобер. Мистер Микобер - воплощение спокойствия и  благодушия  -  улыбался,
внимая миссис Микобер, и уплетал грецкие орехи,  извлекая  их  из  бумажного
пакета, а из бокового его кармана торчала бутылка. Они не видели меня, и  я,
поразмыслив, почел за лучшее сделать вид, будто их не заметил. У меня словно
камень с сердца упал, я свернул  в  переулок,  ведущий  прямо  в  школу,  и,
пожалуй, почувствовал облегчение  оттого,  что  они  уехали.  Но  все  же  я
по-прежнему питал к ним большое расположение.

ГЛАВА XVIII 

     Взгляд в прошлое

     Школьные мои дни! Тихое скольжение  моего  существования  -  невидимое,
неощутимое движение жизни - от детства к юности! Оглядываясь назад,  на  эту
струящуюся воду, - теперь это сухое русло реки,  засыпанное  листьями,  -  я
постараюсь припомнить по некоторым уцелевшим вехам, отмечавшим  ее  течение,
как она некогда текла.
     Вот я занимаю свое место в соборе,  куда  мы  отправляемся  все  вместе
каждое воскресное утро, предварительно собравшись для  этой  цели  в  школе.
Запах земли, воздух, не прогретый солнцем, ощущение,  будто  ты  отрезан  от
всего мира, гудение органа в белых и черных  сводчатых