ринной
лестницы, я подумал об этом окне; и знаю  еще,  что  с  тон  поры  я  всегда
связывал его мягкий и чистый свет с Агнес Уикфилд.
     Бабушка, как и я, была рада, что я  хорошо  устроен,  и  мы  спустились
вниз, довольные и признательные мистеру Уикфилду. Она не  захотела  остаться
обедать, опасаясь не поспеть  домой  на  своем  сером  пони  до  наступления
темноты; как я и предполагал, мистер  Уикфилд  знал  ее  хорошо  и  даже  не
пытался уговаривать, а потому ей предложили закусить.  Агнес  ушла  к  своей
гувернантке, а мистер Уикфилд к себе в контору. Таким образом, мы с бабушкой
остались одни и могли распрощаться без свидетелей.
     Она мне сказала, что мистер Уикфилд позаботится обо всем, что  я  ни  в
чем не буду нуждаться, говорила со мной очень ласково и напоследок дала  мне
добрые советы.
     - Трот, веди себя так, чтобы ты сам, и я, и мистер Дик гордились тобой,
и да благословит тебя бог! - сказала она в заключение.
     Я был очень растроган и мог только  без  конца  благодарить  бабушку  и
посылать искренние приветы мистеру Дику.
     - Никогда не веди себя недостойно, никогда  не  лги,  никогда  не  будь
жестоким! - сказала бабушка. - Избегай, Трот, этих трех пороков,  и  я  буду
возлагать на тебя большие надежды.
     Я обещал со всей горячностью, что не обману  ее  доверия  и  не  забуду
наказа.
     - Пони ждет у крыльца. Я уезжаю. Не провожай.
     С этими словами бабушка второпях обняла меня и вышла из комнаты, закрыв
за собой дверь. Сначала меня ошеломил такой внезапный отъезд, и я с  испугом
подумал, не рассердилась ли она на меня; но посмотрев  в  окно  на  улицу  и
увидев, с каким унылым видом она уселась  в  фаэтон  и,  не  поднимая  глаз,
отъехала, я лучше  понял  ее  чувства  и  то,  как  несправедливо  было  мое
предположение.
     К пяти часам, - это был обеденный час в доме мистера Уикфилда, - я  уже
овладел собой и был не прочь взяться за нож и вилку. Стол был накрыт  только
для нас двоих, но Агнес, поджидавшая отца в гостиной, спустилась с ним  вниз
и села за стол против него. Мне казалось невероятным, чтобы он  мог  обедать
без нее.
     Мы не остались после обеда в столовой и снова поднялись в  гостиную;  в
одном  из  уютных  уголков  Агнес  поставила  для  отца  рюмки  и  графин  с
портвейном. Мне кажется, портвейн потерял бы для мистера Уикфилда  привычный
приятный аромат, если бы графин был поставлен перед ним другими руками.
     Тут он сидел, попивая вино, -  и,  надо  сказать,  выпил  немало,  -  в
течение двух часов, а Агнес играла па фортепьяно,  занималась  рукодельем  и
беседовала с нами. Мистер Уикфилд был оживлен и весел, но  по  временам  его
взгляд останавливался на ней, он мрачнел и умолкал. Она быстро подмечала это
и так же  быстро  рассеивала  его  задумчивость  каким-нибудь  вопросом  или
лаской. Тогда он забывал о своем раздумье и снова пил вино.
     Агнес хозяйничала за чайным столом, а после чая мы проводили время  так
же, как и после обеда, пока она не пошла спать; отец обнял ее и поцеловал, а
потом, когда она ушла, приказал принести свечи к себе в кабинет. Тогда  и  я
отправился спать.
     Но перед сном я вышел из дому  и  побродил  по  улице,  чтобы  еще  раз
бросить взгляд на старинный дом и на серый собор * и поразмыслить о том, как
это я мог проходить через этот старинный город мимо того  дома,  где  теперь
живу, и ничего не предчувствовать. Возвратившись домой, я увидел,  как  Урия
Хип запирает контору. Чувствуя дружеское расположение ко всем и  каждому,  я
сказал ему несколько слов и на прощание протянул руку. Ох,  какая  это  была
липкая рука! Рука призрака - и на ощупь и на взгляд! Потом я тep свою  руку,
чтобы ее согреть и стереть его прикосновение!
     Это была такая противная рука, что, вернувшись в свою  комнату,  я  все
еще ощущал ее, влажную и холодную. Я выглянул из окна и увидел, что одна  из
голов, вырезанных на концах стропил, искоса посматривает на меня; вдруг  мне
почудилось, будто это Урия Хип, попавший туда неведомо  как,  и  я  поспешил
захлопнуть окно.

ГЛАВА XVI 

     Я становлюсь другим мальчиком во многих отношениях

     На следующее утро, после раннего  завтрака,  вновь  началась  для  меня
школьная жизнь. В сопровождении мистера Уикфилда я отправился туда, где  мне
предстояло учиться: это было  внушительное  здание  во  дворе,  должно  быть
пришедшееся ученым своим видом по вкусу отбившимся от стаи грачам и  галкам,
которые слетали с башен  собора  и  важно  разгуливали  по  лужайке.  Мистер
Уикфилд представил меня новому моему наставнику, доктору Стронгу.
     Доктор Стронг показался мне почти таким же  заржавленным,  как  высокая
железная ограда с воротами перед домом,  и  почти  таким  же  неподвижным  и
грузным, как большие  каменные  урны,  которые  были  расставлены  по  обеим
сторонам ворот  и  дальше,  на  красной  кирпичной  стене,  располагаясь  на
одинаковом расстоянии одна  от  другой,  подобно  величественным  кеглям,  в
которые надлежит играть Времени. Он сидел в своей  библиотеке  (я  говорю  о
докторе Стронге), костюм его был вычищен не очень тщательно, волосы прибраны
не очень аккуратно, короткие  панталоны  не  перехвачены  у  колен,  длинные
черные гетры не застегнуты, а его башмаки зияли, как две пещеры, на  коврике
перед камином. Взглянув на меня тусклыми  глазами,  напомнившими  мне  давно
забытую слепую, старую лошадь, которая, бывало, щипала травку и  спотыкалась
о могильные плиты на кладбище  в  Бландерстоне,  он  сказал,  что  рад  меня
видеть, а затем подал мне руку, с которой я не знал что делать, так как сама
она ничего не предпринимала. Из этого затруднительного положения меня вывела
сидевшая за  рукодельем  неподалеку  от  доктора  Стронга  очень  миловидная
молодая леди - он называл ее  Анни,  и  я  решил,  что  это  его  дочь;  она
опустилась  на  колени  перед  доктором  Стронгом,  надела  ему  башмаки   и
застегнула гетры, проделав все это очень весело и  проворно.  Когда  с  этим
было покончено и мы отправились в класс,  я  очень  удивился,  услыхав,  как
мистер Уикфилд, желая ей доброго  утра,  назвал  ее  "миссис  Стронг",  и  я
размышлял о том, жена  ли  она  сына  доктора  Стронга  или  супруга  самого
доктора, пока доктор Стронг случайно не рассеял мои сомнения.
     - Кстати, Уикфилд, вы еще не нашли какого-нибудь подходящего места  для
кузена моей жены? - спросил он, останавливаясь в коридоре и положив руку мне
на плечо.
     - Нет, пока еще нет, - ответил мистер Уикфилд.
     - Мне бы  хотелось,  чтобы  вы  пристроили  его  как  можно  скорее,  -
продолжал доктор Стронг, - потому что Джек  Мелдон  нуждается  в  деньгах  и
бездельничает, а из этих двух печальных обстоятельств иной  раз  проистекает
нечто еще худшее. Как говорит доктор Уотс, - добавил он, поглядывая на  меня
и покачивая головой, дабы  подчеркнуть  цитату,  -  "сатана  находит  дурную
работу для праздных рук".
     - Право же, доктор, - возразил мистер Уикфилд, - если  бы  доктор  Уотс
знал людей, он с не меньшим основанием  мог  бы  написать:  "Сатана  находит
дурную работу для занятых  рук".  Можете  быть  уверены,  что  занятые  люди
сделали немало дурного в этом мире. Чем занимались в течение последних  двух
столетий люди, которые особенно рьяно стремились  к  богатству  или  власти?
Разве не дурными делами?
     - Думаю, что Джек Мелдон никогда не будет рьяно стремиться ни  к  тому,
ни к другому, - сказал доктор Стронг, задумчиво потирая подбородок.
     - Да, пожалуй, - согласился мистер Уикфилд. - Итак, приношу  извинение,
что уклонился от предмета разговора, и возвращаюсь к  вашему  вопросу.  Нет,
мне еще не удалось  устроить  мистера  Джека  Мелдона.  Полагаю,  -  тут  он
замялся, - ваша цель мне ясна, и тем труднее моя задача.
     - У меня одна цель: найти какое-нибудь место кузену и товарищу  детских
игр Анни, - возразил доктор Стронг.
     - Да, знаю, - сказал мистер Уикфилд, - на родине или за границей.
     - Совершенно верно, - подтвердил доктор, явно  недоумевая,  почему  тот
подчеркнул эти слова, - на родине или за границей.
     - Это ваше собственное выражение, - сказал мистер  Уикфилд.  -  Или  за
границей.
     - Конечно, - ответил доктор. - Конечно. Либо здесь, либо там.
     - Либо здесь, либо там? Все равно где? - спросил мистер Уикфилд.
     - Все равно, - сказал доктор.
     - Так ли? - Это было сказано с удивлением.
     - Так.
     - И разве вашей целью не является устроить его за  границей,  а  не  на
родине? - настаивал мистер Уикфилд.
     - Нет.
     - Я должен вам верить и, разумеется, верю, - сказал мистер  Уикфилд.  -
Знай я об этом раньше, задача моя была бы значительно проще. Но,  признаюсь,
у меня создалось другое впечатление.
     Доктор Стронг бросил на него изумленный и недоумевающий взгляд, который
почти мгновенно уступил место улыбке, крайне  меня  ободрившей,  ибо  улыбка
была ласковая и кроткая, и столько в ней  было  простодушия,  как  и  в  его
манере держать себя, - когда это простодушие пробивало ледок глубокомыслия и
учености, - что такому юному школяру, как я,  эта  улыбка  показалась  очень
привлекательной и весьма меня обнадежила. Повторив "нет" и  "отнюдь  нет"  и
добавив еще несколько  коротких  уверений  в  том  же  духе,  доктор  Стронг
двинулся вперед странными, неровными шагами, а мы последовали за ним. Как  я
подметил, у мистера Уикфилда был озабоченный вид, и он покачивал головой, не
подозревая, что я на него смотрю.
     Классная комната оказалась красивым большим залом, в самой тихой  части
дома; против окон торжественно возвышалось с полдюжины огромных  урн,  а  за
ними  виднелся  уголок  принадлежавшего  доктору  сада,  где  вдоль   южной,
солнечной стороны зрели персики. На  лужайке  перед  окнами  стояли  в  двух
кадках  высокие  алоэ;  их  широкие  твердые  листья  (слоено  сделанные  из
окрашенной жести) неизменно остаются для меня с тех пор символом молчания  и
уединения.  Когда  мы  вошли,  человек  двадцать  пять  школьников   сидели,
погрузившись в книги, но они встали, чтобы пожелать доктору доброго утра,  и
продолжали стоять, когда увидели мистера Уикфилда и меня.
     - Это новый ученик, юные  джентльмены,  Тротвуд  Копперфилд,  -  сказал
доктор.
     Ученик Адамс, старшина школы, выступил вперед и приветствовал  меня.  В
своем белом галстуке он походил на молодого священника, но был очень любезен
и добродушен; он показал мне мое место и  представил  меня  учителям,  держа
себя по-джентльменски, что должно было бы рассеять мое смущение, если бы это
было возможно.
     Однако слишком много времени прошло с тех пор, как я водился  с  такими
мальчиками и вообще со своими сверстниками, если не считать  Мика  Уокера  и
Мучнистой Картошки, и потому я никогда еще не чувствовал себя так неловко. Я
прекрасно понимал, что перенес такие испытания, о каких они не  могут  иметь
ни малейшего понятия, и приобрел опыт, не свойственный ни моему возрасту, ни
внешнему виду, ни  положению  моему  среди  учеников,  а  потому  готов  был
почитать себя чуть ли не самозванцем, явившимся сюда  в  обличий  заурядного
маленького школяра. За  время,  которое  я  провел  на  складе  "Мэрдстон  и
Гринби", - не имеет значения, долго это тянулось или нет, - я так  отвык  от
спорта и детских игр, что чувствовал, насколько я неуклюж и как мало у  меня
опыта в том, что было самым привычным и обыкновенным  для  учеников  доктора
Стронга. Все, чему я когда-то обучался, улетучилось из моей головы,  занятой
с утра до ночи повседневными заботами, и теперь, когда стали  проверять  мои
познания, оказалось, что я ничего не знаю, и меня поместили в самый  младший
класс. Но, как ни был я смущен отсутствием мальчишеской  сноровки,  а  также
школьной премудрости, мне была неизмеримо тяжелее другая мысль:  то,  что  я
знал, отдаляло меня от моих товарищей куда больше, чем то, чего я не знал. Я
размышлял о том, как бы они отнеслись ко мне, если бы узнали о близком  моем
знакомстве с тюрьмой Королевской Скамьи. Нет ли  в  моей  особе  чего-нибудь
такого, что, помимо моей воли, прольет свет на  тот  период  в  моей  жизни,
когда я был связан с семейством Микобер, - на все  эти  заклады,  продажи  и
ужины? Что, если кто-нибудь из мальчиков видел, как я, усталый и оборванный,
брел через Кентербери, и теперь узнает меня? Что сказали бы  они,  так  мало
значения  придававшие  деньгам,  если  бы  узнали,  как  я  наскребывал   по
полупенни, чтобы купить себе колбасы, пива или кусок пудинга?  Что  подумали
бы они, не ведавшие ровно ничего о жизни Лондона и об улицах  Лондона,  если
бы обнаружилось, сколько знаю я (к стыду своему) о самых  грязных  закоулках
этой жизни и этих улиц? Все эти мысли так меня осаждали в  тот  первый  день
моего пребывания в школе  доктора  Стронга,  что  я  боялся  каждого  своего
взгляда, каждого движения и прятался в свою скорлупу, когда ко мне  подходил
кто-нибудь из моих новых школьных товарищей, а по окончании занятий поспешил
уйти из страха выдать себя, отвечая  на  чье-либо  дружеское  замечание  или
попытку познакомиться поближе.
     Но старинный дом мистера Уикфилда оказывал на меня такое влияние,  что,
когда я с новыми учебниками под мышкой постучал в дверь, я почувствовал, как
тревога моя начинает рассеиваться. Когда я поднимался к себе,  в  просторную
старинную комнату, торжественный полумрак на лестнице как будто  окутал  мои
сомнения и страхи, и прошлое мое заволоклось туманом. Я усердно зубрил уроки
до самого обеда (занятия в  школе  кончались  в  три  часа)  и  сошел  вниз,
исполненный надежды стать со временем неплохим мальчиком.
     Агнес была в гостиной и ждала отца, которого кто-то задержал в конторе.
Она встретила меня ласковой улыбкой и спросила, понравилась ли мне школа.  Я
отвечал, что очень понравится, но что поначалу я себя чувствовал там  как-то
неловко.
     - Вы никогда не учились в школе? - спросил я.
     - О, я учусь каждый день.
     - Но вы хотите сказать, что учитесь здесь, дома?
     - Папа не мог бы обойтись без меня и отпустить в школу, - ответила она,
улыбаясь и покачивая головой. - Его хозяйка должна быть дома...
     - Я уверен, что он вас очень любит, - сказал я.
     Она кивнула в ответ и подошла к двери послушать, не идет ли отец, чтобы
встретить его на лестнице. Но его еще не было, и она вернулась.
     - Мама умерла, когда я родилась, - сказала она, как всегда спокойно.  -
Я ее знаю только по портрету, там, внизу. Я видела, как вы смотрели на  него
вчера. Вы угадали, чей это портрет?
     Я ответил утвердительно:  ведь  она  так  живо  напоминает  женщину  на
портрете.
     - И папа говорит то же самое, - сказала  Агнес  с  довольным  видом.  -
Погодите! Вот и папа!
     Ее светлое, безмятежное личико засияло от радости, когда она пошла  ему
навстречу и вернулась, держа ею за руку. Он сердечно  приветствовал  меня  и
сказал, что, несомненно, мне будет хорошо  у  доктора  Стронга,  кротчайшего
человека в мире.
     - Быть может,  и  есть  люди,  -  не  знаю,  есть  ли  они,  -  которые
злоупотребляют его добротой, - заметил мистер Уикфилд. - Никогда не берите с
них пример, Тротвуд. Нет  на  свете  человека  более  доверчивого,  чем  он.
Достоинство это его или недостаток - судить не берусь, но, какие бы дела  ни
вели вы с доктором, это обстоятельство следует всегда принимать во внимание.
     Когда  он  говорил,  мне  показалось,  будто  он  утомлен  или   чем-то
раздосадован, но я не задержался на этой мысли, так как объявили,  что  обед
подан, и мы спустились вниз и заняли те же места за столом, что и накануне.
     Едва успели мы усесться, как Урия  Хип  просунул  в  дверь  свою  рыжую
голову и длинную худую руку и сказал:
     - Мистер Мелдон просит разрешения поговорить с вами, сэр.
     - Но я только что закончил разговор с мистером Мелдоном, - возразил его
патрон.
     - Да, сэр, - отозвался Урия, -  но  мистер  Мелдон  вернулся  и  просит
разрешения поговорить с вами.
     Мне казалось, что Урия,  придерживая  рукой  дверь,  смотрит  на  меня,
смотрит на Агнес, смотрит на блюда, на тарелки, смотрит  на  каждую  вещь  в
комнате - и в то же время как будто ни на что не смотрит; у него  был  такой
вид, словно он почтительно не сводит своих красных глаз со своего патрона.
     - Простите! - раздался за спиной  Урии  чей-то  голос,  и  голову  Урии
оттеснила голова говорившего. - Извините за вторжение,  но,  поразмыслив,  я
хочу только добавить, что раз выбора у меня, по-видимому, нет, то чем скорее
я отправлюсь за границу, тем лучше. Когда мы толковали об этом с моей  женой
Анни, она выразила желание, чтобы ее  друзья  находились  поблизости,  а  не
где-то в изгнании, и старик доктор...
     - Вы говорите о докторе  Стронге?  -  внушительно  перебил  его  мистер
Уикфилд.
     - Конечно, о докторе Стронге! - ответил тот. - Я  его  называю  "старик
доктор". Это, знаете ли, одно и то же.
     - Этого я не знаю, - возразил мистер Уикфилд.
     - Пусть будет доктор Стронг! - сказал тот. - Мне кажется, доктор Стронг
был того же мнения. Но, судя по тому, какие меры принимаете вы  в  отношении
меня, он, очевидно, изменил свое мнение, а  значит,  и  говорить  больше  не
приходится, и чем скорее я уеду, тем лучше. Вот почему я решил  вернуться  и
сказать, что чем скорее я уеду, тем лучше. Когда нужно броситься в воду,  не
имеет смысла мешкать на берегу.
     - Можете  быть  уверены,  мистер  Мелдон,  что  долго  мешкать  вам  не
придется, - сказал мистер Уикфилд.
     - Благодарю вас, - отозвался тот. - Весьма признателен. Мне не  хочется
смотреть дареному коню в зубы, Это неделикатно; однако моя кузина, вероятно,
могла бы все уладить по своему желанию.  Я  думаю,  стоило  бы  только  Анни
сказать старику доктору...
     - То есть стоило бы только миссис Стронг сказать своему супругу...  Так
ли я вас понял? - осведомился мистер Уикфилд.
     - Совершенно верно, - ответил тот.  -  Стоило  бы  ей  только  выразить
желание, чтобы то-то и то-то было сделано так-то и  так-то,  и,  само  собой
разумеется, все было бы сделано.
     - А почему "само собой разумеется", мистер  Мелдон?  -  спросил  мистер
Уикфилд, невозмутимо продолжая обедать.
     - Да потому, что Анни  -  очаровательная  молодая  женщина,  а  старика
доктора... то есть доктора Стронга... пожалуй, нельзя назвать очаровательным
молодым человеком, - смеясь, ответил мистер Джек Мелдон. - Не  в  обиду  ему
будь сказано, мистер Уикфилд! Я  хочу  только  подчеркнуть,  что  при  таких
браках некоторая компенсация является, по моему мнению,  вполне  уместной  и
справедливой.
     - Компенсация в пользу этой леди, сэр? - спросил мистер Уикфилд.
     - Да, этой леди, сэр! - смеясь, ответил мистер Джек Мелдон.
     Заметив, по-видимому, что мистер Уикфилд продолжает обедать все так  же
спокойно и невозмутимо и нет ни малейшей надежды вызвать на его лице улыбку,
он добавил:
     - Однако я уже высказал то, ради чего вернулся.  Еще  раз  извините  за
вторжение, и я ухожу. Разумеется, я буду следовать  вашим  указаниям  насчет
того, что это дело  должно  быть  улажено  между  вами  и  мною,  и  незачем
упоминать о нем там, у доктора.
     - Вы обедали? - спросил мистер Уикфилд, указав рукой на стол.
     - Благодарю вас, - сказал мистер Мелдон. - Я пообедаю  с  моей  кузиной
Анни. До свиданья.
     Мистер  Уикфилд,  не  вставая  из-за  стола,  задумчиво  проводил   его
взглядом. На меня Джек Мелдон произвел впечатление довольно  легкомысленного
красивого молодого джентльмена; говорил он быстро, а вид у него был  дерзкий
и самоуверенный. Таким образом, я  увидел  впервые  мистера  Джека  Мелдона,
которого не ожидал увидеть так скоро, когда доктор при мне заговорил о нем в
то утро.
     После обеда мы снова поднялись наверх, и все было  точно  так  же,  как
накануне. Агнес поставила рюмки и графин в тот же  самый  уголок,  а  мистер
Уикфилд сидел и пил, пил много. Агнес играла ему на фор