сился  вниз
головой в холодную  воду,  а  затем  пошел  по  направлению  к  Хэмстеду.  Я
надеялся, что эти энергические меры хотя  бы  немного  освежат  мою  голову;
думаю, они принесли мне пользу, так как вскоре я пришел  к  заключению,  что
прежде всего я должен сделать попытку расторгнуть договор с мистером Спенлоу
и получить обратно плату за обучение.  Я  позавтракал,  и  по  дорогам,  еще
влажным от утренней росы, вдыхая чудесный аромат летних цветов, доносившийся
из садов и из корзин торговцев, которые они несли на голове в город, зашагал
назад,  к  Докторс-Коммонс,  думая  только  об  этой  первой  своей  попытке
встретиться лицом к лицу с переменами в нашем положении.
     До конторы я добрался так рано,  что  мне  пришлось  полчаса  слоняться
вокруг Докторс-Коммонс, прежде чем старый Тиффи, всегда приходивший  первым,
появился со своим ключом. Тогда я уселся в  своем  темном  уголке,  наблюдая
игру солнечных лучей на колпаках дымовых труб напротив, и принялся думать  о
Доре, пока не показался аккуратно завитой мистер Спенлоу.
     - Как поживаете, Копперфилд? Какое прекрасное утро! - сказал он.
     - Чудесное утро, сэр. Вы уделите мне минутку до ухода в суд? -  спросил
я.
     - Конечно. Пойдемте в кабинет.
     Я последовал за ним в его кабинет, и он стал надевать мантию, глядясь в
маленькое зеркало, висевшее на внутренней стороне дверцы стенного шкафа.
     - К сожалению, я узнал печальные новости, касающиеся  моей  бабушки,  -
сказал я.
     - Да что вы? Боже мой! Надеюсь, не паралич?
     - Это не имеет отношения к ее здоровью, сэр, - ответил я. - Она понесла
большие убытки... Вернее говоря, у нее почти ничего не осталось...
     - Вы о...шеломили меня, Копперфилд! - воскликнул мистер Спенлоу.
     Я понурил голову.
     - Да, сэр... Ее положение так изменилось, что я решился  спросить  вас,
не можете ли вы... одним словом... конечно, мы  готовы  пожертвовать  частью
внесенной суммы (я предложил это неожиданно  для  самого  себя,  увидев  его
бесстрастное лицо) ...не можете ли расторгнуть наш договор...
     Никто не знает, чего мне  стоило  сделать  это  предложение.  Ведь  оно
означало, что я прошу, как милости, отправить меня на  каторгу,  оторвав  от
Доры!
     - Расторгнуть наш договор, Копперфилд? Расторгнуть?
     Со всей возможной твердостью я объяснил, что решительно не знаю, откуда
взять средства к существованию, которые мне теперь придется добывать самому.
За  будущее  я  не  боюсь,  сказал  я  -   и   подчеркнул   это   с   особой
выразительностью,  как  бы  намекая,  что  со  временем,  бесспорно,   стану
подходящим зятем, - но  в  данный  момент  я  должен  жить  только  на  свои
средства.
     - Как мне грустно слышать это, Копперфилд! - сказал мистер  Спенлоу.  -
Чрезвычайно грустно. Расторгать договор по такой причине не принято. Деловые
люди так не поступают. Это был бы  необычный  прецедент,  совсем  необычный.
Впрочем...
     - Вы так добры, сэр... - пробормотал я, ожидая, что он уступит.
     - Не в этом дело. Ну что вы! Стоит ли об  этом  говорить!  -  продолжал
мистер Спенлоу. - Впрочем, я хотел сказать, что если  бы  не  моя  участь...
руки у меня связаны... если бы не мой компаньон мистер Джоркинс...
     Надежды мои рассыпались прахом, но я сделал еще попытку:
     - А если бы я поговорил с  мистером  Джоркинсом,  не  кажется  ли  вам,
сэр...
     Мистер Спенлоу с безнадежным видом покачал головой.
     - Упаси бог, Копперфилд, чтобы я был к кому-нибудь  несправедлив,  а  в
особенности к  мистеру  Джоркинсу!  Но  я  хорошо  знаю  своего  компаньона,
Копперфилд. Мистер Джоркинс не из тех людей, которые могли бы согласиться на
такое  необычное  предложение.  Мистер  Джоркинс  очень  неохотно   покидает
привычную колею. Ведь вы его знаете!
     По чести говоря, я не знал о нем ничего, кроме того только, что  раньше
он был единственным владельцем фирмы, а теперь проживал в полном одиночестве
неподалеку от Монтегю-сквера, в доме, крайне нуждавшемся в окраске; пожалуй,
я знал также, что он является в контору очень поздно, а уходит  очень  рано,
что с ним как будто никогда ни о чем не советуются, что наверху в конторе  у
него есть мрачная конура, где он никогда не занимается делами, и что на  его
письменном столе лежит пожелтевшая  от  времени  промокательная  бумага  без
единого чернильного пятнышка; говорили, что этой бумаге уже двадцать лет.
     - Вы не будете возражать, сэр, если я с ним поговорю? - спросил я.
     - Сделайте одолжение! - сказал мистер Спеплоу.  -  Но  я  имел  дело  с
мистером Джоркинсом, Копперфилд. Мне хотелось бы ошибиться,  ибо  я  был  бы
счастлив удовлетворить вашу просьбу. У меня нет  никаких  возражений  против
вашей беседы с мистером Джоркинсом, Копперфилд, если вы считаете это нужным.
     Получив  разрешение,  которое   мистер   Спенлоу   сопроводил   крепким
рукопожатием, я уселся на свое место и стал размышлять о Доре,  наблюдая  за
лучами солнца, передвинувшимися с  колпаков  дымовых  труб  на  стену  дома,
расположенного напротив, покуда не пришел мистер Джоркинс. Тогда я  поднялся
в комнатку мистера Джоркинса, который очень удивился моему появлению.
     - Входите, мистер Копперфилд, - сказал мистер Джоркинс. - Входите!
     Я вошел, сел на стул и изложил свое дело мистеру Джоркинсу почти в  тех
же словах, что и мистеру  Спенлоу.  Мистер  Джоркинс  меньше  всего  казался
страшилищем как можно было бы ожидать. Это был дородный, вялый  человек  лет
шестидесяти, с гладко выбритым лицом, нюхавший табак в таком количестве, что
в  Докторс-Коммонс  говаривали,  будто  он  питается  главным  образом  этим
возбуждающим снадобьем и в его организме решительно не  остается  места  для
другой пищи.
     - Вы уже  говорили  об  этом  с  мистером  Спенлоу?  -  спросил  мистер
Джоркинс, с большим беспокойством выслушав меня до конца.
     Я ответил утвердительно и сказал, что мистер Спенлоу  направил  меня  к
нему.
     - Он говорил, что я буду возражать? - спросил мистер Джоркинс.
     Мне пришлось сказать, что мистер Спенлоу допускал такую возможность.
     - К сожалению, мистер Копперфилд, я ничего не могу для вас  сделать,  -
сказал мистер Джоркинс возбужденно. - Дело в  том...  Но  у  меня  назначено
свидание в банке, прошу прошения...
     С этими словами он поспешно встал и направился к двери; тут я отважился
заметить, что, по-видимому, мое дело не удастся решить в мою пользу.
     - Да, не удастся, - повторил мистер Джоркинс, останавливаясь в дверях и
покачав головой. - О да! Я, знаете ли, возражаю!  -  сказал  он  поспешно  и
вышел, но тут же снова заглянул в комнату  и  проговорил:  -  Вы  понимаете,
мистер Копперфилд, если мистер Спенлоу возражает...
     - Он лично не возражает, сэр, - сказал я.
     - О! Лично! - нетерпеливо  повторил  мистер  Джоркинс.  -  Уверяю  вас,
мистер Копперфилд, возражения есть! Это безнадежно. То, о  чем  вы  просите,
сделать нельзя. Я... но... у меня деловое свидание в банке...
     Он спасся бегством и, насколько  я  знаю,  появился  в  Докторс-Коммонс
только три дня спустя.
     Но я решил испробовать все  средства  и,  дождавшись  мистера  Спенлоу,
описал ему происшедшую сцену;  я  не  теряю  надежды,  намекнул  я,  что  он
способен уломать непреклонного Джоркинса, если согласится за это взяться.
     - Копперфилд, вы не знаете моего компаньона мистера  Джоркинса  столько
времени, сколько знаю его я, - сказал, приветливо улыбаясь, мистер  Спенлоу.
- У меня даже и в мыслях нет обвинить мистера Джоркинса  в  хитрости,  но  у
него такая манера возражать, которая часто вводит людей в заблуждение.  Нет,
Копперфилд. Немыслимо, чтобы мистер Джоркинс изменил свое  мнение,  поверьте
мне! - заключил мистер Спенлоу, покачивая головой.
     Я уже окончательно перестал понимать, кто из компаньонов на самом  деле
возражает - мистер Спенлоу или мистер  Джоркинс,  но  мне  стало  совершенно
ясно, что кто-то из них неумолим и о возврате бабушкиных  тысячи  фунтов  не
приходится и думать. В глубоком унынии, о котором  я  вспоминаю  теперь  без
всякого удовольствия, ибо знаю, что оно вызвано было заботами о себе (хотя и
всецело связанными с Дорой), я вышел из конторы и отправился домой.
     Мысленно я старался приготовить себя к самому  худшему  и  размышлял  о
том, что надлежит нам предпринять  в  будущем,  которое  представлялось  мне
крайне мрачным, как вдруг ехавшая позади меня  наемная  карета  остановилась
рядом со мной, и я поднял глаза. Из окна кареты высунулась прелестная  ручка
и показалось улыбающееся лицо, которое я не мог видеть, не испытывая чувства
радости и умиротворения с той минуты,  когда  увидел  его  впервые  на  фоне
старой дубовой лестницы с широкими перилами, и всегда с  той  поры  связывал
нежную красоту этого лица с изображением на витраже в церкви.
     - Агнес! - воскликнул я с восторгом. - Дорогая Агнес! Вот  кого  я  рад
увидеть больше всех на свете!
     - Да неужели? - ласково сказала она.
     - Мне так нужно с вами поговорить, - сказал я. - Стоило  мне  взглянуть
на вас, и на сердце сразу стало легче! Будь  у  меня  волшебная  палочка,  я
вызвал бы только вас!
     - Да что вы!
     - Пожалуй... сперва - Дору, - покраснев, сказал я.
     - Разумеется, сперва Дору, - сказала Агнес и засмеялась.
     - Ну, а потом вас! Куда вы едете?
     Она ехала ко мне, чтобы навестить бабушку. День был погожий, и она рада
была выйти из кареты, в которой пахло словно в конюшне, устроенной в парнике
(все это время я стоял, просунув голову в окошко). Я расплатился с  кучером,
она взяла меня под руку, и мы пошли. Для меня она была воплощенная  Надежда.
Стоило ей появиться здесь, рядом со мной, и я  уже  чувствовал  себя  совсем
иначе, чем минуту назад.
     Бабушка  прислала  ей  странную,  лаконичную  записку,  едва  ли  более
длинную,  чем  банковский  билет,  -  ее  эпистолярный  пыл  обычно  этим  и
ограничивался. Она сообщила, что попала в беду и покидает навсегда  Дувр,  с
чем совершенно примирилась, чувствует себя превосходно, и  о  ней  можно  не
беспокоиться. И вот Агнес приехала в Лондон повидать бабушку  -  они  питали
друг к другу самую живую симпатию все эти годы; точнее - с того дня,  как  я
поселился в доме мистера Уикфилда. Агнес приехала не одна. С ней был ее папа
и... Урия Хип.
     - Теперь они компаньоны? - спросил я. - Будь он проклят!
     - Да. У них какие-то дела здесь, я воспользовалась случаем и  приехала.
Но не думайте, Тротвуд, что мой приезд бескорыстен  и  вызван  только  моими
дружескими  чувствами,  потому  что...  может   быть,   это   несправедливое
предубеждение... но мне не хочется отпускать папу с ним вдвоем.
     - Он по-прежнему имеет такое же влияние на мистера Уикфилда?
     Агнес кивнула головой и сказала:
     - У нас так все изменилось, что вы и не узнаете милого,  старого  дома.
Они живут теперь у нас.
     - Кто они? - спросил я.
     - Мистер Хип с матерью. Он спит в  вашей  прежней  комнате,  -  сказала
Агнес, глядя на меня.
     - Хотел бы я иметь власть над его снами! Тогда недолго пришлось бы  ему
там спать, - сказал я.
     - А я живу в своей комнате, где раньше  готовила  уроки,  -  продолжала
Агнес. - Как летит время! Вы помните? Комнатка, обшитая панелью,  смежная  с
гостиной?
     - Помню ли я, Агнес! Ведь это там я впервые увидел вас  -  вы  выходили
оттуда, а на боку у вас звенели ключи в какой-то чудной корзиночке.
     - Вот-вот! -  сказала,  засмеявшись,  Агнес.  -  Я  так  рада,  что  вы
вспоминаете об этом с удовольствием. Счастливы мы были тогда...
     - Да, очень!
     - Эту комнатку я сохранила за  собой.  Но,  понимаете  ли,  я  не  могу
надолго оставлять миссис Хип. И должна  выносить  ее  общество,  -  спокойно
сказала Агнес, - когда предпочла бы побыть одна. Правда, у меня  нет  других
оснований жаловаться  на  нее.  Если  она  иногда  и  утомляет  меня  своими
похвалами по адресу сына, то ведь это так естественно для матери.  Он  очень
преданный сын.
     При этих словах я посмотрел на Агнес, но она ничем не  обнаружила,  что
ей известны планы Урии. Ее взгляд,  такой  кроткий  и  вместе  с  тем  такой
серьезный, встретился с моим; это был чудесный, открытый взгляд, и нежное ее
лицо ничуть не изменилось.
     - Да, они живут у нас, и главная беда в том, - сказала Агнес, что я  не
могу бывать с папой, когда мне хочется, потому  что  Урия  Хип  постоянно  с
нами, и не могу наблюдать за ним - если это не слишком смело сказано  -  так
внимательно,  как  мне  бы  хотелось.  Но  если  против   него   замышляется
какая-нибудь каверза или предательство,  я  верю,  что  преданная  любовь  и
правда в конце  концов  восторжествуют.  Я  верю,  что  настоящая  любовь  и
преданность в конце концов торжествуют над любым злом и  всеми  напастями  с
мире.
     Ясная улыбка, какой я ни у кого другого не видел, угасла,  пока  я  еще
думал о том, как она прекрасна н как хорошо знакома мне с детских лет.  Лицо
Агнес мгновенно изменилось, и она спросила (мы приближались к  моей  улице),
известно ли мне, как произошло несчастье, постигшее  мою  бабушку.  Когда  я
ответил, что бабушка пока ничего мне не говорила, Агнес  задумалась,  и  мне
показалось, что ее рука, которой она опиралась на мою руку, задрожала.
     Бабушка была одна и  слегка  взволнована.  Между  ней  и  миссис  Крапп
обнаружилось  несогласие  во  взглядах  по   весьма   отвлеченному   вопросу
(уместность пребывания прекрасного пола в этом  помещении),  и  бабушка,  не
обращая внимания на спазмы миссис Крапп, оборвала спор, заявив, что  от  сей
леди пахнет моим бренди и что та может выйти вон.  Миссис  Крапп  сочла  эти
выражения  основанием  для  судебного  преследования  и  сообщила  о   своем
намерении возбудить дело перед "Британским Джуди", по-видимому  разумея  под
этим оплот наших национальных вольностей *.
     Но пока Пегготи отсутствовала, отправившись с мистером  Диком  показать
ему солдат у здания Конной Гвардии, бабушка успела остыть и, придя в восторг
при  виде  Агнес,  пожалуй  даже  возгордилась  своим  поведением  во  время
столкновения, и встретила нас в превосходном расположении духа. Когда  Агнес
положила свою шляпку на стол и подсела к бабушке, я поглядел на  ее  кроткие
глаза и чистый лоб и подумал о том, каким естественным кажется ее пребывание
здесь, с каким доверием относится к ней бабушка, невзирая  на  ее  юность  и
неопытность, и как она сильна своей бесхитростной любовью и преданностью.
     Мы заговорили о разорении бабушки, и я рассказал им  о  сделанной  мной
утром попытке.
     - Это нельзя назвать разумным,  Трот,  но  намерение  было  хорошее,  -
сказала бабушка. - Ты - великодушный мальчик...  пожалуй,  мне  уже  следует
называть тебя молодым человеком. И я горжусь тобою,  дорогой.  Прекрасно.  А
теперь, Трот и Агнес, обратимся к делам Бетси Тротвуд и посмотрим, каково ее
положение.
     Я заметил, как  побледнела  Агнес,  пристально  глядевшая  на  бабушку.
Бабушка, поглаживая кошку, пристально смотрела на Агнес.
     - У Бетси Тротвуд - я имею в виду, милый Трот, не твою сестру, а  себя,
- были кое-какие средства, -  начала  бабушка,  которая  раньше  никогда  не
рассказывала о своих денежных делах. - Какие средства - неважно, но  на  них
можно было прожить. Больше того - она кое-что откладывала.  Некоторое  время
она жила на ренту, а затем по совету  человека,  который  ведал  ее  делами,
вложила свои деньги в закладные. Все шло хорошо, проценты были высокие, пока
у Бетси не выкупили закладных. Я говорю о Бетси так, словно  она  -  военный
корабль! Прекрасно. Тут Бетси должна была решить, что ей делать с  деньгами.
Она сочла себя более мудрой, чем тот, кто ведал ее делами, который в ту пору
уже не был так дальновиден, как раньше... я говорю о твоем отце, Агнес...  и
она вбила себе в голову, что лучше  ей  самой  распорядиться  деньгами.  Она
поместила свой капитал за границей, но ничего, кроме убытков,  эти  операции
не принесли. Сначала она потеряла деньги в  недрах  земли,  потом  в  пучине
моря... вылавливала какие-то сокровища, занималась каким-то вздором, как Том
Тидлер *, - пояснила бабушка, потирая пос. - И снова она потеряла  деньги  в
недрах земли и в довершение всего потеряла на банковских  акциях.  Не  знаю,
сколько стоили акции этого банка в течение  некоторого  времени...  Кажется,
ниже номинальной цены они не опускались. Но банк находился на краю  света  и
лопнул, насколько  мне  известно.  Во  всяком  случае,  ничего  от  него  не
осталось, и он не заплатил и никогда не заплатит ни пенни. А все пенни Бетси
были там. Тут пришел им и конец. Чем меньше об этом говорить, тем лучше.
     Этот философический вывод бабушка сделала, поглядывая даже с  некоторым
торжеством на Агнес, чье лицо мало-помалу снова порозовело.
     - Это все, дорогая мисс Тротвуд? - спросила Агнес.
     - И этого достаточно, дитя мое,  -  сказала  бабушка.  -  Если  бы  еще
оставались деньги, которые можно  было  бы  терять,  это  было  бы  не  все.
Несомненно, Бетси нашла бы способ выбросить их вслед за остальными и  начала
бы новую главу. Но денег больше не было, и истории  конец...  Сначала  Агнес
слушала затаив дыхание. Она то бледнела, то краснела,  но  теперь  вздохнула
свободней. Мне кажется, я догадался, почему. Она боялась, что ее  несчастный
отец в какой-то мере повинен в том, что случилось. Бабушка взяла ее за  руку
и засмеялась.
     - Вся ли история? - повторила она. - Да, вся, если не считать,  что  "с
тех пор она жила счастливо". Пожалуй, это можно будет когда-нибудь сказать и
про Бетси... Агнес, головка у тебя умная. В некоторых отношениях  и  у  тебя
также умная голова, Трот, хотя этот комплимент ты заслуживаешь не всегда,  -
тут она с присущей ей энергией кивнула  в  мою  сторону.  -  Что  же  делать
теперь? Остается коттедж, который может приносить около семидесяти фунтов  в
год. Думаю, эти деньги мы, во всяком случае, получим. Так. Это  все,  что  у
нас есть, - закончила бабушка, у которой была та же  особенность,  что  и  у
некоторых лошадей, - неожиданно останавливаться, когда,  казалось,  они  еще
долго собирались бежать.
     - И есть еще Дик, - продолжала она, помолчав. - У него сотня  фунтов  в
год, но, разумеется, это должно пойти на него  самого.  Хоть  мне  известно,
что, кроме меня, никто его не ценит, но я скорей рассталась бы  с  ним,  чем
тратила на себя его деньги. Как же мы с Тротом проживем  на  наши  средства?
Агнес, что ты скажешь?
     Тут я перебил ее.
     - Мне нужно что-то делать - вот что скажу я.
     - Идти в солдаты? - всполошилась бабушка. - Или в матросы?  Слышать  об
этом не хочу! Ты должен стать проктором. С  вашего  разрешения,  сэр,  я  не
желаю, чтобы в нашей семье кого-нибудь колотили по голове!
     Я хотел было пояснить, что отнюдь не собирался познакомить нашу семью с
таким способом зарабатывать деньги, но Агнес спросила, надолго ли сняты  для
меня комнаты.
     - Вы коснулись самого главного, дорогая, - сказала бабушка. -  От  этих
комнат нам не отделаться по крайней мере еще полгода, разве что  их  удастся
кому-нибудь передать, но я на это не надеюсь. Последний  жилец  здесь  умер.
Эта особа в нанковой кофте и фланелевой юбке, уверяю  тебя,  уморит  пятерых
жильцов из шести! У меня есть немного наличных денег, и я с тобой  согласна,
что нам следует дожить здесь только до  окончания  срока  договора,  а  Дику
снять комнатку поблизости.
     Я счел своим долгом сказать, что ей будет  неудобно  здесь  жить,  пока
миссис Крапп ведет непрерывную партизанскую войну;  на  это  бабушка  кратко
ответила, что при первых же вылазках  неприятеля  она  так  огорошит  миссис
Крапп, что та этого не забудет до конца жизни.
     - Я думала о том, Тротвуд, - сказала нерешительно Агнес, - что, если бы
у вас было свободное время...
     - У меня много свободного времени, Агнес. После четырех-пяти часов  дня
я ничем не занят, да  и  утром  также...  Во  вся