зловоние,  вероятно,  истекает  из
прогнивших гробов или оскверненных могил. Я прикрыл нос  платком  и  Кел
сделают то же. Мы начали обследование помещения.
   - Боже мой, сэр, - слабо произнес Кел.
   - Ничего не тронуто, - закончил я за него. Так оно и  было.  Столы  и
стулья   стояли,   словно   призрачная   прислуга,    покрытые    пылью,
растрескавшиеся  от  резких  перепадов  температуры,  которыми  известен
климат Новой Англии, но в остальном  совершенные,  как  бы  ожидающие  в
тишине,  десятилетиями,  кто  еще  войдет;  закажет  пинту  или   глоток
спиртного,  раздаст  карты  или  раскурит  глиняную  трубку.   Маленькое
квадратное зеркало висело рядом с правилами поведения в  таверне,  целое
зеркало. Ты понимаешь  смысл  всего  этого,  Бони?  Маленькие  мальчишки
отличаются любознательностью и вандализмом; но здесь нет домов,  которые
кто-то посещал. Дома стоят нетронутыми, с целыми стеклами.
   Непонятно, как могли так сильно испугать  прежних  обитателей  слухи?
Ведь нет таких кладбищ, где молодые хулиганы не  сворачивают  надгробных
камней!  Конечно,  в  Причер  Корнерс  можно  найти  с  дюжину   молодых
хулиганов, а от этой деревушки до Жребия Иерусалима не более двух  миль.
Конечно, стеклянная  посуда  (которая  сейчас  стоит  приличные  деньги)
осталась целой, хотя некоторые хрупкие вещи мы нашли  поврежденными.  Но
их повреждения носили естественный характер. Только стихии наносили вред
брошенному городку. Жребий Иерусалима избегали. Но почему?
   У меня есть свое мнение, но перед тем, как я откажусь даже  намекнуть
на него, я должен закончить рассказ о  нашей  прогулке  по  заброшенному
городку.
   Мы поднялись в комнаты и обнаружили, что кровати прибраны,  оловянные
кувшины чистые и стоят на своих местах. Кухня тоже выглядела нетронутой,
только пыль за много лет покрыла там все, и ужасающее зловоние скопилось
за  десятилетия.  Одинокая  таверна  стала  антикварным   храмом;   одна
удивительная,  старинная,  итоженная  из   камней   печь   принесла   бы
колоссальную прибыль на аукционе в Бостоне.
   - Что ты думаешь, Кел? - спросил я, когда мы снова вышли на улицу.
   - Я думаю, поступать так плохо, мистер Бун,  -  меланхолично  ответил
он.
   - Раньше мы должны побольше разузнать.
   Потом мы посетили несколько магазинов со скромными  вывесками  -  там
были прилавки с товаром, покрытые плесенью. На  ржавых  крюках  все  еще
висели люстры, на складе пылилось множество изделий  из  дуба  и  сосны,
кованые вещички.
   Мы зашли в два дома по пути к  церкви  в  центре  городка.  Оба  дома
оказались  исполненными  в  пуританском  стиле,  забиты   коллекционными
вещами, которые вот так просто можно было взять в руки;  оба  дома  были
пусты и полны зловещих запахов. Ничего, казалось, не жило и не двигалось
во всем этом мире, кроме нас. Мы не видели ни  насекомых,  ни  птиц,  ни
даже паутины на окнах. Только пыль.
   Наконец, мы достигли  церкви.  Она  возвышалась  над  нами,  суровая,
неприветливая,  холодная.  Окна  были  черными,  затемненными   изнутри.
Божественность,  святость  покинули  ее  давным-давно.  Точно  так.   Мы
поднялись по ступенькам, н я взялся за огромную железную дверную  ручку.
Мы с Келвином обменялись мрачными взглядами, а потом я открыл дверь. Как
долго эту дверь не открывали? Должен сказать откровенно, что я,  видимо,
был первым за последние пятьдесят лет.  Вероятно,  даже  больше.  Ржавые
петли заскрипели, когда  я  открывал  ее.  Запах  гниения  и  запустения
коснулся нас, и  запах  был  почти  осязаем.  Кел  звучно  откашлялся  и
непроизвольно затряс головой, словно хотел глотнуть чистого воздуха.
   - Сэр, вы уверены, что вы?.. - спросил он.
   - Со мной все в  порядке,  -  спокойно  ответил  я.  -  Но  мне  было
неспокойно, Бони, да и теперь, вспоминая о церкви, я чувствую  волнение.
Я верю как и в Моисея, как и в Бездонную  Бутылку,  как  и  во  Всеобщую
Матерь, словно наш Хенсон (когда он  приходит  в  состояние  философских
раздумий), что именно здесь находятся те  богохульные  места,  строения,
где млечный сок космоса прокисает и горкнет. И эта церковь такое  место:
я готов в этом присягнуть.
   Мы вошли в длинный зал с пыльными вешалками  и  щитами  с  церковными
гимнами.
   Помещение было без окон. Тут и там стояли лампады.  "Непримечательное
помещение", - подумал я, пока не услышал сдавленный вздох Келвина, и  не
увидел то, на что он смотрел... Зрелище было непристойным.
   Не отважусь описать столь тщательно написанную и обрамленную картину,
как  эта.  Она  была  исполнена  в  стиле  пышных  полотен  Рубенса,  но
изображала гротескную мадонну с ребенком: необычные, полускрытые  тенями
существа развлекались и ползали на заднем плане.
   - Господи, - прошептал я.
   - Нет, здесь нет Господа, - ответил Келвин, и  его  слова,  казалось,
повисли в воздухе. Я открыл дверь, ведущую в глубь церкви, и смрад  стал
почти непереносим.
   В мерцающей полутьме вокруг  алтаря,  словно  привидения,  столпились
скамейки. Над  ними  возвышалась  высокая,  дубовая  кафедра  и  скрытая
тенями... Икона с тускло высвеченным богом.
   Почти рыдая, Келвин, истинный протестант, совершит крестное знамение,
и  я  повторил  его  жест,  косясь  на  золотой,   огромный,   прекрасно
выполненный крест, висевший вверх  ногами,  как  символ  Мессы  в  честь
Сатаны.
   - Мы должны успокоиться, - услышал я свой голос.  -  Мы  должны  быть
спокойны. Мы должны быть спокойны... Мы должны быть спокойны... Но  тень
легла на мое сердце, и я был напуган так, как  никогда.  Я  побывал  под
покрывалом Смерти, но думаю, там было не так темно.
   Мы прошли по проходу между рядами.  Наши  шаги  эхом  разносились  по
церкви. На полу в пыли остались наши следы. На алтаре  стали  видны  еще
какие-то мрачные произведения искусства. Я  не  мог,  однако,  заставить
себя разглядывать их. Я начал подниматься на кафедру.
   - Нет, мистер Бун! - неожиданно закричал Кел. - Я боюсь... Но  я  уже
поднялся. Огромная книга лежала открытой на подставке. Текст был написан
на  латыни,  с  вкраплением  рун,  которые  моему   неопытному   взгляду
напоминали письмена друидов или докельтские записи. Я пытался  вспомнить
значение хотя бы нескольких символов. Напрягают память.
   Закрыв книгу, я посмотрел на название:  "Dе  vernis  inystcris".  Моя
латынь хромала, но кое-как мне удалось перевести: "Тайны Червя".
   Когда я прикоснулся к книге в той проклятой церкви,  мне  показалось,
что белое лицо Келвина поплыло предо мной. Мне показалось, что я услышал
какие-то низкие, читающие заклятия голоса, отвратительные,  нетерпеливые
звуки,  а  потом  послышались  другие  звуки,  утробные,  из-под  земли.
Галлюцинация,  не  сомневаюсь,  но  в  тот  момент  церковь   для   меня
наполнилась весьма реальными звуками, которые я могу описать так: словно
огромный мертвец поворачивался у меня  под  ногами.  Кафедра  задрожала,
перевернутый  крест  на  стене  затрепетал.  Мы  вместе  выскочили  вон,
покинули это темное место, и никто из нас не отважился оглянуться,  пока
по грубым, неотесанным доскам мостика мы не перебежали на другую сторону
ручья. Не скажу, что мы были трусами, но с девятнадцатого столетия  люди
не заходили туда, не заходили из-за древнего сверхъестественного  ужаса,
обращающего в бегство; и я окажусь лжецом, если скажу, что  на  обратном
пути мы просто дрожали... Вот и все. Ты не должен печалиться,  переживая
из-за  того,  что  страх  снова  поселился  в  моем  сердце.  Кел  может
засвидетельствовать: все,  о  чем  я  написал  тебе,  включая  даже  тот
отвратительный шум - правда.
   Итак, я заканчиваю. Еще скажу только о том, что хотел бы увидеть тебя
(знаю, что большая часть моих сомнений немедленно покинула бы  меня),  и
по-прежнему остаюсь твоим другом и поклонником.
   Чарльз.

17 октября 1850 года

   Уважаемые джентльмены, в большинстве новых  изданий  Вашего  каталога
для  домовладельцев  (например,  в  номере  за  лето  1850  года)   есть
препараты, которые называются "Отрава для крыс".
   Я бы хотел приобрести одну (1) 5-фунтовую банку  этого  препарата  по
установленной вами цене - тридцать центов  ($0.30).  Прилагаю  стоимость
обратного почтового отправления.
   Пожалуйста, перешлите покупку по адресу: Келвину МакКену,  Чапелвэйт,
Причер Корнерс, Кемберленд, Мэйн.
   Заранее благодарен Вам за любезность, С  глубоким  почтением  к  Вам,
Келвин МакКен.

19 октября 1850 года

   Дорогой Бони, происходят тревожные события. Шумы в доме усилились,  и
я пришел к окончательному выводу, что в наших стенах  бродят  не  только
крысы. Келвин и я продолжай безрезультатные  поиски  потайных  дверей  и
коридоров, но ничего не нашли. Как мало  мы  подходим  для  роли  героев
романов мисс Редклифф! Кел заявил,  однако,  что  большая  часть  звуков
исходит из подвала, и мы намереваемся исследовать его  завтра.  Мне  это
сделать нелегко, так как я знаю, что сестра моего кузена  Стефана  нашла
там ужасный конец.
   Ее портрет, между прочим,  висит  в  галерее  наверху.  Марселла  Бун
выглядит печальной и милой, если художник верно изобразил ее.
   И еще я знаю: она никогда не была замужем.
   Временами, я думаю, что миссис Клорис была права -  это  плохой  дом.
Все бы ничего, но печаль лежит на лицах прежних обитателей дома.
   Я должен добавить еще пересказ  нового  разговора  с  храброй  миссис
Клоринс, так как сегодня говорил с ней во второй раз. Я встретился с ней
днем, после неприятной встречи, о которой я расскажу вначале.
   Утром должны были доставить дрова, и когда перевалило за  полдень,  а
дрова еще не привезли, я решил пройтись пешком  в  деревню.  Моей  целью
было навестить Томпсона, человека, с которым вел дела Кел.
   День выдался приятным, полным живительной  прохлады  яркой  осени,  и
вскоре я достиг усадьбы Томпсона. Кел  остался  дома,  чтобы  попытаться
найти какие-либо следы разгадки тайны в библиотеке дяди Стефана,  но  он
дал мне  верные  ориентиры.  У  меня  было  прекрасное  настроение,  что
редкость в последние дни, и я даже простил Томпсону задержку с доставкой
дров.  Двор  Томпсонов  оказался   сильно   заросшим   высокой   травой,
покосившиеся стены нуждались в ремонте. Слева у сарая я  увидел  свинью,
готовую  к  ноябрьскому  убою.  Она  хрюкала  и  барахталась  в  грязном
свинарнике. В захламленном дворе между  домом  и  дворовыми  постройками
женщина в старом клетчатом  платье  кормила  цыплят,  разбрасывая  корм,
который держала в переднике. Когда я окликнул ее, она повернула  ко  мне
бледное, невыразительное лицо. Неожиданно ее голос, подзывавший  цыплят,
изменился, превратившись в испуганный крик, очень удививший меня. Я  мог
только предположить, что она приняла меня за Стефана. Она поднесла  руки
ко рту, собираясь совершить крестное знамение от дурного взгляда и снова
завизжала.  Корм  для  цыплят  рассыпался  по   земле,   а   цыплята   с
пронзительными криками разбежались по двору.
   Пока я собирался еще раз задать ей вопрос, неуклюжая фигура человека,
одетого в длиннополое, странное, ручной работы нижнее  белье,  появилась
на пороге дома с ружьем для белок в одной руке и кувшином в  другой.  По
красным, пылающим глазам и нетвердой  походке,  я  решил,  что  это  сам
дровосек-Томпсон.
   - Бун! - взревел он. - О-о боже, его глаза!
   Он уронил кувшин, который покатился по земле, и перекрестился.
   - Я пришел, - сказал я так  хладнокровно,  как  только  мог  в  такой
обстановке, - потому что дров нет. В соответствии  с  соглашением  между
вами и моим человеком... - Боже мой... Ваш человек... Говорил мне.  -  И
тут я заметил, что за его угрожающим  видом  и  бахвальством  скрывается
смертельный  страх.  Я  начал  серьезно  задумываться,  а  что  если  он
действительно  воспользуется  ружьем  в  такой   обстановке.   Начал   я
осторожно:
   - При всей моей учтивости, не могли бы вы...
   - О, боже... Ваша учтивость!
   - Ладно, - сказал я с благородством, на какое только был способен.  -
Я зайду к вам в более удобный день, когда вы будете поспокойнее.
   И с этими словами я повернулся и пошел по дороге к деревне.
   - И не возвращайся! - крикнул он мне вслед. -  Послушай  меня!  Ты  -
наше несчастье! Будь ты проклят! Будь ты проклят! Будь ты проклят!
   Он бросил в меня камень, который попал мне в плечо, но я сделал  вид,
что ничего не случилось.
   Миссис  Клорис  могла  бы  рассказать  мне  о  причинах  враждебности
Томпсона, я и решил отыскать ее. Она была вдовой  и  жила  в  прелестном
маленьком особнячке с лестницей, выходящей  к  океану.  Когда  я  увидел
миссис  Клорис,  она  развешивав   белье,   и   она,   казалось,   очень
обрадовалась, увидев меня. Это принесло мне большое  облегчение;  я  был
переполнен необъяснимой обидой заклейменного и отверженного  без  всякой
причины.
   - Мистер Бун, - сказала она, делая легкий реверанс. - Если вы  пришли
по поводу стирки, то я не беру заказы с конца  сентября.  У  меня  такой
ревматизм, что трудно даже для себя стирать.
   - Не стирка белья - повод моего визита. Пришел я к  вам  за  помощью,
миссис Глория. Мне нужно знать все, что вы мне  сможете  рассказать  про
Чапелвэйт и Жребий Иерусалима.
   Почему  жители  деревни  относятся  ко  мне   с   таким   страхом   и
подозрением?
   - Жребий Иерусалима. Значит, вы знаете о нем?
   - Да, - ответил я. - Я побывал там с приятелем неделю назад.
   - Боже! - она побледнела, как молоко, и  закачалась.  Я  взял  ее  за
руку, чтобы поддержать.
   Ее глаза закатились от ужаса, и мне показалось, что  через  мгновение
она упадет в обморок.
   - Миссис Клорис, глубоко сожалею, если я сказал что-нибудь не так...
   - Проходите в дом, - пригласила она. - Да, вы  должны  знать.  Святой
Иисус, снова наступают злые дни!
   Она  больше  ничего  не  сказала,  пока  заваривала  крепкий  чай  на
сверкающей чистотой  кухне.  Когда  чай  оказался  перед  нами,  она  на
некоторое время замерла, задумчиво глядя на океан. Ее  взгляд  невольно,
как и мой, был привлечен видом скал и крыш Чапелвэйта, ярко выделявшимся
на фоне океана. Большой эркер сверкнул в лучах заходящего солнца, словно
бриллиант. Зрелище было восхитительным, но в то же самое  время  странно
тревожащим.  Женщина  неожиданно   повернулась   ко   мне   и   неистово
воскликнула:
   - Мистер Бун, вы должны немедленно покинуть Чапелвэйт!
   Я был поражен.
   - С тех пор, как вы переехали сюда,  злом  наполнен  даже  воздух.  С
прошлой недели, с тех пор, как вы появились  в  этих  проклятых  местах,
Господь явил знамения.
   Нимб над ликом луны; стаи козодоев, которые кричат  по-петушиному  на
кладбищах; преждевременные роды. Вы должны уехать!
   Когда я снова обрел дар речи, я спросил ее так  вежливо,  как  только
мог:
   - Миссис Клорис, то, о чем вы говорите, предрассудки. Вы  должны  это
знать.
   - Это предрассудки, что Барбара Браун родила ребенка  без  глаз?  Или
что Клифтон  Брокитт  увидел  в  лесу  ровную,  шириной  в  пять  футов,
полосу... Там в лесу за Чапелвэйтом, а растения вокруг  той  полосы  все
увяли и поблекли. И может быть, вы, тот кто посещал  Жребий  Иерусалима,
заявите, что в брошенном  людьми  городе  никто  не  живет?  Я  не  смог
ответить. Отвратительная церковь снова встала у меня перед глазами.
   Женщина сжала изуродованные ревматизмом руки, пытаясь успокоиться.
   - Я знаю о тех событиях только со слов своей матери, и ее мать раньше
рассказывала ей об этом.  Вам  известна  история  вашей  семьи,  как  ее
рассказывают в окрестностях Чапелвэйта?
   - Смутно, - ответил я. - Усадьба была домом  моих  предков  по  линии
Филиппа Буна с 1780-х  годов.  Его  брат  -  мой  дедушка,  поселился  в
Массачусетсе после ссоры с братом из-за  украденных  бумаг.  Со  стороны
Филиппа я мало кого знаю. Знаю лишь,  что  несчастье  витало  над  ними,
переходя от отца к сыну, а от него к  внуку.  Марселла  погибла  не  так
давно при трагических обстоятельствах. Стефан нашел тут свою смерть. Это
он  захотел,  чтоб  Чапслвэйт  стал  мне  домом,  и  чтоб  семья   снова
воссоединилась.
   - Никогда такого не стучится, - прошептала женщина. -  Вы  ничего  не
знаете о причинах ссоры?
   - Роберт Бун обнаружил, что брат взломал его письменным стол.
   - Филипп Бун был сумасшедшим, - заявила миссис Клорис. -  Им  двигала
нечестивость.
   Роберту  Буну  предложили   поклоняться   на   оскверненной   Библии,
изложенной на древних языках: латыни и языке друидов. Адская книга!
   - Dе vernis inystcris!
   Женщина отпрянула, словно ее кто-то ударил.
   - Вы знаете о ней?
   - Я видел ее... Даже коснулся.
   Казалось, миссис Клорис снова собирается упасть в  обморок.  Ее  рука
мотнулась ко рту, словно она хотела удержаться от крика.
   - Да. Я видел  ее  в  Жребии  Иерусалима,  на  кафедре  поруганной  и
оскверненной церкви.
   - Она еще там, еще  там...  -  миссис  Клорис  упала  на  стул.  -  Я
надеялась, что Бог и Его мудрость швырнет се в пламя ада.
   - Какое отношение Филипп Бун имеет к Жребию Иерусалима?
   - Кровавое, - мрачно ответила женщина. - Знак Дикого Зверя <Имеется в
виду родимое пятно в виде трех шестерок "666". Человек с  таким  родимым
пятном считается отмеченным дьяволом.> был на нем, хоть  и  ходил  он  в
одеждах агнца. И ночью  31  октября  <День  Всех  Святых,  с  окончанием
которого наступает Колдовская ночь.> 1789 года Филипп  Бун  исчез...  И,
совершенно очевидно, что это связано с проклятой деревней.
   Она могла бы еще кое-что порассказать, и действительно, казалось, что
она  знает  намного  больше.  Но  она  только  повторяла  свои  просьбы,
настаивая на том, чтобы я покинул Чапслвэйт. В ее  бормотании  слышалось
что-то похожее на "... Зов крови...", "...Те,  кто  смотрят  и  те,  кто
сторожат..." Приближались сумерки, и это на нее очень  действовало.  Она
стала волноваться еще сильнее, и, чтобы успокоить се,  я  пообещал,  что
приму во внимание все ее пожелания.
   Я возвращался домой, окруженный длинными, колеблющимися  тенями.  Мое
хорошее настроение совершенно растаяло, голова была полна  неразрешенных
вопросов, которые раздражали меня. Кел встретил меня новостью о том, что
шумы в стенах стали громче, и я прямо сейчас могу убедиться  в  этом.  Я
попытался сказать ему, что слышу только шуршание крыс, но потом вспомнил
ужас, написанный на лице миссис  Клорис.  Луна  поднялась  над  водой  -
круглая, полная, цвета крови, окрашивая океан в зловещие тона. Мои мысли
вернулись вновь к той церкви и...
   (здесь строки перечеркнуты)  Но  ты  не  прочтешь  этого,  Бонн.  Это
какое-то безумие. Временами, думаю, я засыпал  и  грезил.  Свой  рассказ
направляю тебе с уважением, Чарльз.
   (Следующие записи из карманной записной книжечки Келвнна МакКена).

20 октября 1850 года

   Позволил себе этим утром взломать замок, на который закрывалась  одна
из старинных книг. Сделки это до того как встал мистер Бун. Не  помогло:
все записи в книге зашифрованы. Надеюсь, шифр простой.  Вероятно,  смогу
расшифровать его так же легко, как сломал замок. В дневнике (уверен, что
это дневник)  записи  сделаны  почерком  необычайно  похожим  на  почерк
мистера Буна. Эта книга стояла на полке в самом мрачном углу  библиотеки
и оказалась заперта. Почему? Она выглядит древней, но насколько?
   Тяжелый дух исходит от се страниц. Позже,  если  будет  время,  мы  с
мистером Буном заглянем  в  подвал.  Боюсь,  что  прогулка  по  подвалам
скажется на его здоровье. Я должен попытаться убедить его... Но вот идет
мистер Бун...

20 октября 1850 года

   Бони, я не могу писать. Я не могу писать об этом!!! Меня тошнит...
   (Из записной книжечки Келвина МакКена).

20 октября 1850 года

   Как я опасаюсь, что его здоровью снова грозит  опасность.  Боже,  Наш
Отец, который правит на небесах. Невозможно перенести мысли об  этом;  я
никак  не  могу  отделаться  от  воспоминаний  о  случившемся,   картины
проявляются у меня в голове, как дагерротипы.
   Этот ужас в подвале