сположенной  в
другом конце коридора. Кто его знает,  может быть, сейчас он сидит  на
толчке и сочиняет стихи для поздравительных открыток:

    Розы краснеют, фиалки синеют.
    Ты думал, я мертвый, а я вот живой,
    И почту ношу в одночасье с тобой!

    Не  стихотворение,  а  дерьмо,  подумал  Телл  и  неожиданно  дико
расхохотался. Парень, который так напугал его, хлопнул входной  дверью
и перешел теперь к умывальникам. Плещущий звук, характерный для  мытья
рук,  внезапно  прекратился.  Телл  представил  себе,  как  незнакомец
прислушивается, удивляясь, кто  это так  смеется в  одной из  закрытых
кабинок.  Пытается  догадаться,  что  это:  какая-то  шутка  или   там
разглядывают порнографические рисунки на стенках. А может быть, внутри
сидит просто сумасшедший?
    В конце концов,  в Нью-Йорке масса  сумасшедших. Их видишь  каждый
день, они разговаривают сами с  собой, смеются безо всякой  причины..,
вот как сейчас рассмеялся сам Телл.
    Он  попытался  представить   себе  мужчину   в  кроссовках,   тоже
прислушивающегося к его смеху, и не смог. Внезапно ему стало совсем не
смешно.
    Внезапно ему просто захотелось побыстрее уйти отсюда.
    Впрочем, ему не хотелось, чтобы его увидел мужчина, стоящий  возле
умывальника. Он уставится на него.  Всего лишь на мгновение, но  этого
будет достаточно,  чтобы  понять, о  чем  он думает.  Нельзя  доверять
людям, которые моются в закрытых кабинках туалета.
    Послышалось клацанье  каблуков  по  истертым  шестиугольным  белым
плиткам пола, шум открываемой двери, шипение пневматического  тормоза,
медленно  закрывающего  ее.  Дверь  можно  со  стуком  распахнуть,  но
пневматический тормоз не  даст ей захлопнуться.  Это может  расстроить
швейцара на третьем  этаже, который курит  "Кэмел" и читает  последний
выпуск журнала "Крранг!".
    Господи, здесь так тихо! Почему  этот парень в своей кабинке  даже
не шевелится? Ну хотя бы чуточку?
    Но в туалете царила тишина, полная, густая и непроницаемая тишина.
Такую тишину слышат  в своих гробах  мертвые, если они  все еще  могут
слышать,  и  Телл  снова  почувствовал  уверенность,  что  мужчина   в
кроссовках мертв. К  черту логику,  он мертв,  и мертв  уже бог  знает
сколько  времени,  и  если  вы  откроете  дверцу  кабины,  то  увидите
съежившуюся, покрытую язвами массу с руками, свесившимися меж ног,  вы
увидите... На мгновение он был готов крикнуть: "Эй, Кроссовки! С тобой
все в  порядке?"  А  если  Кроссовки  ответят  не  вопросительным  или
раздраженным голосом, а мрачным лягушачьим кваканьем? Где-то он слышал
о пробуждении мертвых.., о связанной с этим опасности... Внезапно Телл
вскочил, быстро спустил воду, мгновенно  поднял "молнию" на ширинке  и
бросился к двери. Он сознавал, что через несколько секунд эти действия
покажутся ему  глупыми. И  все-таки он  не сумел  удержаться и  бросил
взгляд под дверь первой кабины,  когда проходил мимо. Грязные,  белые,
плохо зашнурованные кроссовки. И мертвые мухи. Множество мертвых мух.
    "В моей кабине не было  такого количества мертвых мух", -  подумал
он. И почему  прошло столько времени,  а хозяин кроссовок  все еще  не
заметил, что промахнулся мимо одной дырки при шнуровке? А может  быть,
он носит их так все время, выражая этим свое артистическое отношение к
миру?
    Телл  сильно  толкнул  дверь,  выбегая  из  туалета.  Швейцар   на
противоположном  конце   коридора  посмотрел   на  него   с   холодным
любопытством, которым  он  одаривал  простых смертных  (в  отличие  от
божеств в человеческом обличье вроде Роджера Дэлтри).
    Телл поспешным шагом направился по коридору к "Табори-студиоз".
    - Пол?
    - В чем дело? - отозвался Дженнингс, не поднимая головы от  панели
управления записью. Джорджи Ронклер стоял сбоку, внимательно глядя  на
Дженнингса и покусывая  ноготь. Впрочем,  ногтей почти  не осталось  -
Джорджи уже давно обкусал их до  того места, где они исчезают в  живой
ткани и нервных окончаниях. Он то  и дело посматривал на дверь:  стоит
Дженнингсу начать психовать, и Джорджи незаметно проскользнет в нее.
    - Мне кажется, вот тут, может быть, что-то не совсем так...
    - Ну что еще? - простонал Дженнингс. - Что ты имеешь в виду?
    - Я имею в виду запись барабана, вот что. Она звучит очень  плохо,
и я не знаю, что мы тут можем... - Телл перекинул рычажок, и в  студию
ворвался грохот барабанов. - Слышишь?
    - Ты имеешь в виду малый барабан?
    - Ну разумеется!  Послушай, как резко  выделяется звучание  малого
барабана на фоне остальных ударных  инструментов, но ведь он связан  с
ними!
    - Да, но...
    - Да, но, черт побери, но! Ненавижу такую дерьмовую работу!  Здесь
у  меня  сорок   стенограммных  дорожек,   сорок  проклятых   дорожек,
необходимых  для   записи  простой   джазовой  мелодии,   а   какой-то
идиот-техник... Уголком  глаза  Телл  заметил, как  Джорджи  исчез  за
дверью подобно дуновению ветра.
    - Послушай, Пол, а если уменьшить выравнивание...
    - Выравнивание не имеет к этому никакого отношения...
    - Заткнись на  секунду и послушай,  - произнес Телл  успокаивающе.
Дженнингс был единственным человеком в мире, с которым он  осмеливался
говорить  в  подобном  тоне.  Он  щелкнул  переключателем.   Дженнингс
перестал дергаться и начал слушать. Задал вопрос. Телл ответил.  Затем
он задал  вопрос, на  который  Телл не  сумел ответить,  но  Дженнингс
ответил на него сам. И внезапно перед ними открылись совершенно  новые
возможности обработки  песни  под названием:  "Отвечая  тебе,  отвечаю
себе".
    Через некоторое время,  почувствовав, что  шторм миновал,  Джорджи
Ронклер проскользнул обратно в студию.
    И Телл забыл о кроссовках.

    ***

    Он снова вспомнил о них на следующий вечер. Телл был у себя  дома,
сидел на унитазе  в собственном  туалете и читал  "Мудрую кровь".  Тем
временем из  динамиков,  находившихся  в  спальне,  доносилась  мягкая
музыка Вивальди  (хотя  теперь  Телл зарабатывал  на  жизнь  тем,  что
микшировал рок-н-ролл, у  него было всего  четыре пластинки с  записью
рока - две Брюса Сирингстина и две Джона Фогерти).
    Он опустил книгу, чувствуя определенное потрясение. Внезапно перед
ним возник  вопросе -  смехотворный по  отношению к  космосу: когда  у
тебя, Джон, последний раз была надобность сесть здесь вечером?
    Он не  помнил этого,  но тут  ему  пришла в  голову мысль,  что  в
будущем это будет происходить с ним гораздо чаще, чем раньше. Менялась
по крайней мере одна из его привычек.
    Через пятнадцать  минут  он сидел  в  гостиной, держа  на  коленях
позабытую книгу.  И  тут  ему  пришла в  голову  еще  одна  мысль:  он
вспомнил, что  сегодня  ни разу  не  пользовался туалетом  на  третьем
этаже. В десять часов они отправились  выпить по чашке кофе на  другую
сторону улицы, и  он успел  помочиться в  "Доунат Бадди",  пока Пол  и
Джорджи сидели у  стойки, пили кофе  и обсуждали проблемы  ускоренного
дублирования. Затем, во время  перерыва на ленч,  он забежал в  сортир
"Бру-н-Бургер". А потом, уже вечером,  когда он спустился вниз,  чтобы
оставить там пачку почты, которую мог вполне опустить в щель почтового
канала рядом с лифтами, он воспользовался туалетом на первом этаже.
    Неужели он избегает  мужского туалета  третьего этажа?  Совершенно
неожиданно, причем  подсознательно сегодня  он делал  это, не  отдавая
себе в том отчета? Можете поспорить на свои "рибоки", что именно так и
обстоит  дело.  Телл   избегал  сортира  на   третьем  этаже,   словно
перепуганный мальчишка,  изменяющий  на  целый  квартал  свой  обычный
маршрут по пути домой из школы,  только чтобы не проходить мимо  дома,
населенного призраками. Избегает его как чумы.
    - Ну и что? - произнес он вслух.
    Он не сумел четко произнести "что", но знал, что существует что-то
такое, слишком реальное даже для Нью-Йорка, когда тебя бросает в дрожь
от пары грязных кроссовок в общественном туалете.
    - С  этим нужно  покончить, -  четко и  решительно произнес  вслух
Телл.
    Но это было вечером в четверг,  л вечером в пятницу случилось  то,
что изменило  все. Именно  тогда  закрылись двери  между ним  и  Полом
Дженнингсом.
    Телл был стеснительным  человеком, и  у него было  мало друзей.  В
маленьком городке Пенсильвании, где он учился в школе, по  случайности
судьбы он  оказался  с  гитарой  в руках  на  сцене,  куда  совсем  не
рассчитывал  попасть.  Гитарист  группы,  называющей  себя  "Бархатные
Сатурны", что играл на бас-гитарах, подхватил сальмонеллу за сутки  до
очень выгодного  концерта. Ведущий  гитарист,  игравший и  в  школьном
оркестре, знал, что  Джон Телл  умеет играть  и на  ритмической, и  на
бас-гитарах. Этот ведущий гитарист был парнем большого роста,  сильный
физически и не стеснялся давать волю кулакам. Джон Телл был маленьким,
застенчивым и  не мог  постоять  за себя.  Гитарист предложил  ему  на
выбор: играть на  инструменте заболевшего бас-гитариста  или он  лично
засунет эту гитару ему в задницу  грифом до пятого лада. Выбор  сыграл
большую  роль  в  его  чувствах,  когда  он  выступал  перед  большими
аудиториями.
    Однако к  концу третьей  песни Телл  почувствовал, что  его  страх
исчез. Много лет  спустя после  своего первого  концерта Телл  услышал
рассказ о Билле Уаймане, басисте  группы "Роллинг Стоунз". В  рассказе
говорилось, как  Уайман  задремал  во  время концерта  -  и  это  было
выступление не в каком-то крошечном клубе, учтите, а в огромном зале -
и свалился  со  сцены, сломав  ключицу.  По мнению  Телла,  многие  не
слишком верили этому,  но он считал,  что рассказ похож  на правду.  В
конце концов, сам он был в  уникальном положении и знал, что  подобное
вполне  могло   случиться.  Басисты   были  невидимками   мира   рока.
Встречались, разумеется, исключения  - Пол Маккартни,  например, -  но
они только подтверждали правило.
    Возможно, по той причине, что  эту роль не покрывал  романтический
ореол, бас-гитаристов  всегда  не  хватало.  Когда  группа  "Бархатные
Сатурны" через месяц распалась  (ведущий гитарист и ударник  подрались
из-за девушки), Телл присоединился к оркестру, созданному  ритмическим
гитаристом, раньше игравшим  в "Сатурнах",  и его  жизненный путь  был
определен спокойно и просто.
    Теллу нравилось играть в  оркестре. Стоишь впереди, смотришь  вниз
на слушателей  и заставляешь  их слушать  себя. Время  от времени  ему
приходилось немного подпевать,  но никто  не ожидал  от него  сольного
номера или чего-то подобного.
    Телл  вел   такую  жизнь   -  полустудента   и   профессионального
странствующего музыканта  -  в  течение десяти  дет.  Он  был  хорошим
исполнителем, но лишенным всякого честолюбия - у него в груди не  было
огня. Постепенно  он начал  заниматься музыкальными  рок-концертами  в
Нью-Йорке, заинтересовался техникой записи  и внезапно обнаружил,  что
жизнь по эту сторону стекла, разделяющего студию, еще интереснее,  чем
по ту сторону, где располагаются музыканты.
    За все это время у него появился только один настоящий друг -  Пол
Дженнингс. Их дружба  развивалась очень быстро,  110 Телл считал,  что
причина в уникальной нагрузке при совместной работе, большей частью..,
но не совсем. Главным  образом, по его мнению,  их дружба зависела  от
двух факторов:  его собственного  одиночества и  личности  Дженнингса,
которая была такой сильной, что ей иногда трудно было не покориться. И
после того, что произошло вечером в пятницу, Телл начал понимать,  что
и для Джорджи ситуация мало чем отличалась.
    Они с Полом сидели за столом в задней части таверны "Макманус"  со
стаканами вина. Разговаривали  о микшировании, бизнесе,  бейсболе -  в
общем, обо всем. И вдруг Дженнингс сунул правую руку под стол и  нежно
стиснул промежность Телла.
    Телл отпрыгнул так  неожиданно, что свеча  посреди стола упала,  а
стакан с  вином  Дженнингса опрокинулся.  Подошел  официант,  поставил
свечу, прежде чем она успела поджечь скатерть, и ушел. Телл  уставился
на Дженнингса круглыми испуганными глазами.
    - Извини, - произнес  Дженнингс. Лицо его действительно  выглядело
смущенным.., но в то же самое время совершенно спокойным.
    - Боже мой, Пол! - Это все, что пришло в тот момент ему в  голову,
и Телл выпалил, что думал. Он тут же понял, что сказанного  безнадежно
недостаточно.
    - Я думал, что ты готов, вот  и все, - пожал плечами Дженнингс.  -
По-видимому, мне не следовало так торопиться.
    - Готов? -  переспросил Телл.  - ,Что ты  имеешь в  виду? Готов  к
чему?
    -: Выйти на свободу. Разрешить себе выйти на свободу.
    - Я  не из  таких, -  ответил  Телл. Сердце  его билось  бешено  и
сильно. Отчасти это  объяснялось негодованием,  отчасти страхом  перед
неумолимой уверенностью,  которую он  увидел в  глазах Дженнингса,  но
более всего из-за смятения и растерянности. То, что сделал  Дженнингс,
потрясло его.
    - Давай пока  забудем об этом,  а? Закажем по  коктейлю и  сделаем
вид, что ничего не случилось.  - До тех пор,  пока ты сам не  захочешь
этого, говорили эти безжалостные глаза.
    Да, но это  случилось, случилось,  хотел сказать Телл.  И не  мог.
Голос разума и практичность не  позволят ему.., не позволят ему  пойти
на риск и  зажечь короткий  фитиль Пола  Дженнингса, известного  своей
непредсказуемостью. В конце концов, у него хорошая работа, да и работа
сама по себе  еще не  все. Он  сможет использовать  кассету с  записью
Роджера Дэлтри в своих целях даже с большей выгодой, чем двухнедельную
зарплату. Пожалуй,  стоит  проявить дипломатичность  и  w,  изображать
оскорбленного молодого человека  до следующего раза.  К тому же  из-за
чего  чувствовать  себя  оскорбленным?  Ведь  не  изнасиловал  же  его
Дженнингс, правда?
    Но это  была всего  лишь  вершина айсберга.  А  дальше -  его  рот
закрылся, потому что  так бывало всегда.  Он более чем  закрылся -  он
защелкнулся, как медвежий капкан. Так диктовало сердце под щелкнувшими
зубами и головой над ними.
    - Хорошо. - Это было все, что он сказал. - Ничего не случилось.

    ***

    Этой ночью  Телл спал  плохо, да  и короткий  прерывистый сон  был
населен страшными кошмарами. Вот один из них: Дженнингс щупает его под
столом в таверне "Макманус",  и тут же следовал  сон о кроссовках  под
дверью кабины, только  на этот раз  Телл открыл дверцу  и увидел  Пола
Дженнингса, сидящего  на унитазе.  Он умер  обнаженным и  в  состоянии
сексуального возбуждения,  продолжающегося  даже  после  смерти,  даже
после того,  как  прошло  столько  времени.  Рот  Пола  приоткрылся  с
отчетливо слышным щелчком. "Все в порядке; я знал, что ты уже  готов",
- сказал труп, выдохнув зеленоватый  гнилой воздух, и Телл  проснулся,
скатившись с кровати на пол и  запутавшись в простынях и одеяле.  Было
четыре часа утра. Первые лучи света начинали проникать между  зданиями
перед окнами  его  квартиры. Телл  оделся  и курил  одну  сигарету  за
другой, пока не пришло время идти на работу.
    В  субботу,   примерно  в   одиннадцать  часов   -  они   работали
шестидневную неделю,  чтобы успеть  к сроку,  поставленному Дэлтри,  -
Телл вошел  в туалет  третьего  этажа помочиться.  Он встал  сразу  за
дверью, едва войдя  в туалет,  потер виски  и затем  посмотрел на  ряд
кабин.
    Ничего не было видно. Он смотрел на них под неудачным углом.
    "Ну и  хрен  с  ним!  - подумал  он.  -  Провались  эти  кроссовки
пропадом! Помочись и уходи отсюда!"  Он медленно подошел к писсуару  и
расстегнул ширинку. Понадобилось время, чтобы моча наконец потекла.
    На выходе из туалета Телл снова остановился, склонив голову  набок
подобно  псу  Нипперу  на   старых  наклейках  компании  "Виктор",   и
повернулся кругом. Он медленно зашел за угол и остановился, как только
увидел дверь первой кабины. Грязные белые кроссовки все еще находились
на месте.  Здание, известное  как  "Мьюзик-сити", было  почти  пустым,
пустым, как это бывает в  субботнее утро, однако кроссовки  находились
на месте.
    Взгляд Телла задержался на мухе, ползущей рядом с дверцей  кабины.
Он следил за ней  с какой-то бессмысленной  жадностью, следил за  тем,
как она проползла под дверью  кабины и вскарабкалась на грязный  носок
одной из  кроссовок.  Там  она замерла,  а  потом  свалилась  мертвой.
Свалилась в  растущую кучку  мертвых насекомых  вокруг кроссовок.  Без
всякого  удивления  Телл   увидел  (он   действительно  не   испытывал
удивления) среди мух двух небольших пауков и одного крупного таракана,
лежащего на спине, словно перевернутая черепаха.
    Телл вышел из  туалета широким свободным  шагом, но продвижение  к
студиям казалось ему очень странным: создавалось впечатление, что  шел
не он,  а здание  текло  ему навстречу,  вокруг него,  подобно  речной
стремнине, огибающей скалу.
    "Когда я вернусь обратно, я скажу Полу, что неважно чувствую себя,
и пойду домой", - подумал он, но не сделал этого. Все утро у Пола было
неустойчивое раздраженное настроение,  и Телл знал,  что отчасти  (или
полностью) это зависело от него. А  вдруг Пол уволит его, просто  так,
чтобы досадить?  Неделю назад  он засмеялся  бы над  такой мыслью.  Но
неделю назад  Телл все  еще верил  в  то, что  внушили ему,  когда  он
становился взрослым: настоящие друзья - ,  это друзья на всю жизнь,  а
призраки существуют только в сказках. Теперь он начал задумываться над
тем, что, может быть, каким-то образом перепутал эти два постулата.
    - Блудный сын вернулся, - сказал Дженнингс не оборачиваясь,  когда
Телл открыл  вторую из  двух дверей  студии -  ту, которая  называлась
дверью "мертвого пространства".  - А  мне уж показалось,  что ты  умер
там, Джонни.
    - Нет, - ответил Телл. - Умер, но не я.

    ***

    Это действительно был призрак, и Телл  узнал чей за день до  того,
как микширование записей  Дэлтри и его  отношения с Полом  Дженнингсом
закончились. Но  еще  до  этого  произошло  очень  много  событий.  За
исключением того,  что  все  они  были  похожи  одно  на  другое,  как
установленные через  милю  столбы  вроде тех,  что  на  Пенсильванском
шоссе, и извещали  о непрерывном  приближении Джона  Телла к  нервному
срыву. Он понимал, что происходит, но не мог помешать этому. Казалось,
не он едет по этой дороге, а его везут.
    Сначала направление его  действий было четким  и простым:  избегай
туалета на третьем этаже и постарайся забыть и не думать о кроссовках.
Просто отключись от них. Погрузи их в темноту.
    Однако он  не  мог заставить  себя  сделать это.  Образ  кроссовок
возникал в его воображении в  самое неподходящее время и  набрасывался
на него, как  старая беда.  Вот он  сидит дома,  смотрит Си-Эн-Эн  или
какое-нибудь глупое шоу по телику и вдруг неожиданно начинает думать о
мухах или об уборщице, которая меняет  туалетную бумагу в кабине и  не
замечает совершенно очевидного.  Затем смотрит  на часы  и видит,  что
прошел целый час. Иногда больше.
    Некоторое время он думал о том, что это всего лишь чья-то зловещая
шутка. Пол замешан в ней и, наверное, толстяк из "Янус-мьюзик" -  Телл
замечал, что они часто разговаривают друг с другом, а ведь иногда  они
поглядывали в  его  сторону  и  смеялись,  правда?  Швейцар  тоже  был
неплохим  кандидатом  со  своим  "Кэмелом"  и  холодным   скептическим
взглядом. А вот Джорджи не имел к этому отношения. Джорджи не смог  бы
сохранить это  в  секрете, даже  если  бы  Пол заставил  его,  но  все
остальные  выглядели  хорошими  кандидатами.   Пару  дней  Телл   даже
обдумывал возможность того, что Роджер Дэлтри сам мог изъявить желание
надеть плохо зашнурованные белые кроссовки.
    Хотя Телл понимал,  что все  эти мысли  всего лишь  параноидальные
фантазии, признание этого  факта не  приводило к  их исчезновению.  Он
заставлял их исчезнуть, настаивал, что не существует никакого заговора
во главе с Дженнингсом, нацеленного против него. И ум отвечал: да,  ты
прав, все это очень  разумно. Но через пять  часов - или