нет!  Но  Семен
Андреевич никак не мог остановиться:
   - Столовую надо красной сделать, а потолок розовым помажем. У  меня  дома
так - красота, глаз радуется, а спаленки - желтые, опять  же  в  коридорчике
можно апельсиновый колер пустить. И за краской сам поеду.  На  фиг  немецкая
нужна, ложится плохо, ни разбавить, ни развести. Чуток олифы подлил, а  она,
зараза, цвет меняет. То ли дело наша. Пусть Аркадий меня  на  рынок  свозит,
выберу, как себе, а главное, недорого, почитай, бесплатно.
   Не хочу бесплатно. Лучше дорого, но хорошо! Еле сдержавшись,  я  ответила
мастеру:
   - Сначала доделайте гостиную, потом поговорим.
   - Не понравилось! - расстроился Жора.
   - Что вы, - лицемерно заявила я, - выглядит чудесно,  просто  с  деньгами
сейчас напряженка.
   - За весь дом три тысячи всего и  просим,  -  с  надеждой  сообщил  Семен
Андреевич и добавил:
   - С вашими материалами, конечно.
   Хорошо, дам им всю сумму сразу, как только закончат  мучить  гостиную,  и
выгоню вон. Иначе придется продавать изуродованный дом.
   Мы вышли в коридор.
   - Ну как? - робко спросила Зайка.
   - По-моему, жуть.
   - Мне тоже так кажется, - вздохнула Ольга, - но вроде  неудобно  сказать,
ведь от души старались, бедняги.
   Я хихикнула, вспомнив определение "жопорукий".
   - Купила квартиру? - поинтересовалась невестка.
   Мы поднялись к ней в спальню, и я отчиталась о  поездке.  Зайка  медленно
переваривала информацию. Целых полчаса мы думали,  как  поступить,  наконец,
Ольга произнесла:
   - Вот что... Эта наглая кошка явилась сюда с неизвестной целью. Не станет
же она жить тут вечно? Что-то ведь ей надо?
   - Наверное, - осторожно согласилась я.
   - Давай лучше подождем развития событий.  Я  вспомнила  Нюсину  улыбку  и
поглаживание плеча Аркадия.
   - Думаю, не стоит, лучше сразу выгнать - слишком уж она к Кеше липнет...
   - Вот я и хочу посмотреть, - протянула Ольга, - как далеко  он  зайдет...
Казакова.
   - Опасный эксперимент.
   - Мне не нужен муж, бросающийся на первую  встречную  бабу,  -  процедила
невестка.
   Мы поспорили еще немножечко и  решили:  терпим  неделю.  Если  ничего  не
произойдет, вежливо попросим Нюсю съехать. Станет жаловаться  на  отсутствие
квартиры, вручим ключи от апартаментов в Верми.
   - А где Кешка? - поинтересовалась я в конце концов.
   - Поехал на встречу с клиентом.
   - А Нюся? Зайка фыркнула.
   - Аркадий утром отвез мадаму в музей  декоративно-прикладного  искусства,
вечером доставит в Ложкино. По крайней мере так они сказали, а  там  кто  их
знает!
   Я взглянула на часы - полночь.
   - Ничего себе, музеи-то небось до семи работают.
   - Сейчас явятся, - ухмыльнулась Зайка, - без десяти восемь.
   Я вновь посмотрела на циферблат. Почему у меня двенадцать? Ах да,  забыла
переставить стрелки!
   На следующее утро первым делом я позвонила в Союз театральных деятелей  и
заныла в трубку:
   - Журнал "Театр" беспокоит, подскажите телефон актера Грекова.
   - Никогда, - отрезал дамский голос, - журнал "Театр"  великолепно  знает,
что координаты артистов не сообщаем.  Только  при  личной  встрече  и  после
предъявления редакционного удостоверения.
   Скажите  пожалуйста,  какие  сердитые,  хотя  если   вспомнить   безумное
количество ненормальных женщин, мечтающих прикоснуться к  кумиру...  Бабушка
рассказывала мне, как гардеробщик Большого театра брал деньги с  поклонников
Лемешева и Козловского. Ополоумевшие "лемешистки" и  "козловитянки"  платили
по десять рублей за разрешение... постоять в калошах тенора,  обнять  пальто
стоило немного дороже - пятнадцать целковых.
   Так что великолепно понимаю нелюбезную даму, но  нет  крепостей,  которые
никогда не сдаются.
   Около двенадцати, побрякивая золотыми цепочками, я  влетела  в  маленький
кабинет и сообщила:
   - Добрый день! Я являюсь представителем благотворительного фонда  "Помощь
деятелям культуры".
   Сидевшая за маленьким столиком дама  принялась  внимательно  изучать  мой
весьма скромный макияж, пробежала взглядом по серьгам, кольцам и  браслетам,
скользнула по костюму, дорогой сумке и милостиво процедила:
   - Ну и что я должна вам дать?
   - Взять, - улыбнулась я.
   - Не поняла, - настороженно протянула чиновница.
   - Пришла предложить актерам материальную помощь.
   Дама сняла очки и уставилась на меня.  У  нее  был  удивительный  бюст  -
размера восьмого, не  меньше.  Он  выдавался  вперед  наподобие  журнального
столика. Видя, что собеседница ничего не понимает, я пояснила:
   - Наш руководитель, господин  Ибрагим  Оглы-Заде,  страстный  театрал.  В
особенности любит классическую  русскую  драматургию  -  Чехов,  Островский,
Грибоедов. Зная  о  тяжелом  финансовом  положении  актеров,  решил  вручить
двадцати пяти старейшинам премию "За вклад в культуру". Медаль и деньги.
   - Сколько? - деловито поинтересовался "бюст".
   - Пока не уполномочена сообщать. Господин Ибрагим Оглы-Заде  просит  дать
список пожилых актеров, желательно тех, кому  за  семьдесят,  а  он  выберет
достойных. И еще их адреса и телефоны...
   - Молодым тоже тяжело, - сопротивлялась дама.
   - Наш хозяин считает, что люди, рожденные в 30-е  годы  и  позже,  вполне
способны сами заработать себе на хлеб.
   - Ладно, - смилостивился  Аргус,  -  как  раз  недавно  составляли  такой
списочек, министерство потребовало, тоже материальную помощь решили оказать.
Дали по сто рублей. Смех, да и только, надеюсь, вы чуть побольше предложите.
   И она протянула два листка. В десятой строке значились  телефон  и  адрес
Ивана Александровича Грекова.
   Телефон  не  отвечал.  Дождавшись  двадцать  пятого  гудка,  я   щелкнула
крышечкой мобильника. Проезд Куропаткина! Да это же  совсем  рядом,  в  двух
шагах.
   "Вольво" медленно поехал направо. С неба вновь  летела  жидкая  каша,  но
после ужасающего вермского мороза такая погода мне даже нравилась.
   Старик Греков жил на четвертом  этаже.  Интересно,  как  пожилой  мужчина
преодолевает гигантские лестничные пролеты и сколько ему может быть лет? Еще
маленькой девочкой я смотрела фильмы с его  участием,  и  уже  тогда  он  не
казался  молодым.  Хотя  для  пятилетнего  ребенка  человек  в  тридцать   -
дедушка...
   Звонок  отчего-то  не  работал,  я  стукнула   кулаком   в   дверь,   она
приоткрылась, и  я  увидела  огромную  прихожую,  заставленную  гардеробами.
Сверху на них громоздились картонные коробки и кипы пожелтевших газет. Пахло
лекарствами, пылью, одинокой старостью.
   - Есть кто дома? - крикнула я.
   - Проходите, пожалуйста, - раздалось в ответ, - звонок не работает, вот я
дверь и приоткрыл. Хотя вы, душенька, на целых два часа раньше  назначенного
пришли. Так нельзя, вдруг бы я ушел куда. Надо звонить, коли  время  встречи
меняется.
   - Так трубку никто не берет.
   - А и правда, - снова донеслось из глубины квартиры, -  я  забыл  с  ночи
включить. Идите, идите, да обувь не снимайте, не  люблю  этой  привычки,  ну
давайте, не тушуйтесь.
   Я пошла на голос и оказалась в темной комнате. Посередине в кресле  сидел
старик, на вид ему можно было дать лет  двести.  Костлявое  тело  укутано  в
теплую клетчатую куртку, ноги прикрыты пледом. Рядом  на  маленьком  столике
книга, очки, лупа и стакан холодного чая.
   - Душенька, - пророкотал хорошо поставленным голосом хозяин,  -  сделайте
старику одолжение, раздерните портьеры. Что-то сегодня совсем обленился -  и
телефон не включил, и занавески не раздвинул. Значит, надумали  поступать  в
наш вуз?
   Не отвечая, я распахнула пыльные  драпировки.  Грязноватую,  заставленную
антикварной мебелью комнату залил серый декабрьский свет.
   - Ну-ка, ну-ка, - пробормотал актер, насаживая на нос очки, - поглядим на
внешность.
   Я подошла поближе. Дедушка побагровел, ни одного звука не  доносилось  из
его раскрытого, как у засыпающей рыбы, рта. Не  понимая,  что  произошло,  я
приблизилась почти вплотную к креслу, и тут старик ожил.
   - Изыди,  сатана!  -  прогремел  он,  вытянув  вперед  костлявую  руку  с
артритными пальцами. - Как посмела явиться вновь в  мой  дом  ты,  виновница
всех несчастий!..
   Гнев выглядел слегка театрально, а слова напоминали текст какой-то  роли,
но мне было недосуг оценивать профессиональные  качества  актера,  следовало
немедленно внести ясность в ситуацию.
   -  Пожалуйста,  успокойтесь,   -   попробовала   я   перебить   страстное
выступление, - вы перепутали меня с  Иветтой  Воротниковой.  Но  я  -  Дарья
Васильева, просто мы с ней очень похожи.
   Греков захлопнул рот и уставился мне в  лицо  неожиданно  яркими  черными
глазами. Минут пять он разглядывал меня сквозь очки, потом заявил:
   - Уж и не знаю, что думать. Вроде Люка, а вроде и нет. Я вздохнула.
   - Знаете про родимое пятно на ноге?
   - Конечно, - закивал головой Греков. - Помню, ставили  спектакль  "Желтый
дом", так Воротниковой по роли следовало выходить в  мини-юбке.  Гримировали
не только лицо, но и ноги. Погодите, погодите, что вы делаете?
   Но я уже стащила брюки и повернулась к Грекову спиной:
   - Ну, смотрите.
   Греков кряхтя вылез из кресла, подвел меня к окну и  внимательно  оглядел
ногу.
   - Да уж, - хмыкнул старик, - давненько молодые дамы не раздевались передо
мной с такой скоростью и готовностью.
   Я застегнула пуговицу.
   - Скажите, где можно найти Люку?
   - Понятия не имею, - отрезал Иван Александрович, - я отказал ей от дома.
   - За что?
   Греков молча повернулся к окну.
   - За что? - настаивала я.
   - А вам зачем знать? -  тихо  произнес  Иван  Александрович.  -  Ненужное
любопытство. Я вскипела:
   - Меня  обвиняют  в  убийстве,  которого  я  не  совершала.  Единственный
человек, способный подтвердить мою невиновность, - Воротникова...
   Греков продолжал молча стоять у окна.
   - Если не найду Люку, меня посадят за убийство, - пробормотала я.
   Старик вздрогнул и резко, совсем по-юношески повернулся:
   - Вы знаете, что произошло с моим сыном Вадимом?
   - Нет, но Афанасия Воротникова сообщила, что Иветта вроде вышла  за  него
замуж...
   Актер неожиданно сгорбился и продолжал:
   - Пошли на кухню, сварим кофе.  Через  два  часа  должна  прийти  девочка
заниматься. Готовлю ее  к  поступлению  в  вуз,  но  времени  хватит,  если,
конечно, вы не начнете по дурацкой дамской привычке без конца  перебивать  и
переспрашивать.
   Неожиданно бодрым шагом  он  пошел  по  длинному  коридору,  я  заспешила
следом.
   Вот уж не думала, что пожилой человек может обладать юношеской быстротой.
Через десять минут на столе  дымились  чашки  с  кофе  и  лежали  аппетитные
бутерброды с ветчиной и сыром. Греков вытащил "Мальборо" и, с  удовольствием
понюхав сигарету, вложил ее вновь в пачку. Я спрятала  в  карман  вытащенные
было "Голуаз".
   -  Курите,  -  махнул  Иван  Александрович  рукой,  -  хоть  чужим  дымом
понаслаждаюсь. Кстати, Люка тоже курит. Впрочем, все по порядку, слушайте  и
не смейте перебивать - меня это чрезвычайно бесит.

Глава 22

   Иван Александрович обратил внимание на Иветту,  когда  был  председателем
жюри  конкурса   школьных   театральных   коллективов.   Вермские   любители
приготовили к показу "Гамлета". Но выбрали орешек не по  зубам.  Плохи  были
все - сам принц, злодей  дядя  и  королева-мать,  которую  играла  щекастая,
слегка нескладная девица. Но как  только  на  сцене  появилась  Офелия,  зал
замер. Тоненькая, бледная, почти прозрачная девушка. Греков поймал  себя  на
мысли, что именно такой он представлял себе несчастную невесту принца. После
сцены безумия зрители даже не сразу смогли начать аплодировать. Юная актриса
ничего не изображала, она просто была Офелией и тихо сходила с ума на глазах
у замершего зала.
   Талант оценили по достоинству. Вручая девочке диплом  и  коробку  конфет,
Греков не удержался и предложил:
   - Приезжайте поступать в наш институт, возьму без экзаменов.
   Иветта запомнила предложение и спустя два года поймала Грекова у входа  в
вуз.
   - Помните, вы звали меня в Москву, я играла Офелию...
   Иван Александрович оглядел  вытянувшуюся  и  повзрослевшую  девушку.  Она
теперь носила волосы до плеч, но маленькое худенькое личико осталось прежним
- вдохновенным, слегка отрешенным и удивительно  красивым.  Огромные  чистые
голубые глаза, не мигая, смотрели на профессора. Да еще именно в этот момент
неожиданно из-за тучи вышло солнце. Его лучи запутались в белокурых  волосах
Иветты, и Грекову показалось, что над головой необычной  абитуриентки  сияет
нимб. Художник при виде такого эффекта моментально схватился бы за кисть.
   Греков крякнул и лично повел  протеже  в  приемную  комиссию.  Здесь  его
поджидал приятный сюрприз. У талантливой и красивой абитуриентки в аттестате
оказалась только одна четверка - по алгебре. Девушка была прилежна и умна.
   На первом курсе Воротникова вела себя идеально.  Сдала  зимнюю  и  летнюю
сессии на одни пятерки  и  покорила  почти  весь  преподавательский  состав.
Правда, студенты ее недолюбливали, но Греков считал, что они просто завидуют
более талантливой девушке. Иван Александрович, преподавательница сценической
речи, ректор и даже библиотекарь - все предсказывали Люке блестящее будущее.
   В самом начале второго курса Греков  увидел  в  садике  перед  институтом
плачущую Люку.
   - Что случилось, детка? - испугался преподаватель.
   Студентка помялась немного и сообщила:
   - Деньги пропали из комнаты. Вчера лежали в чемодане, а  сегодня  их  там
нет.
   - Много? - спросил Греков.
   - Тысяча рублей.
   - Откуда у тебя такая сумма? - насторожился Иван Александрович.
   - Вы станете ругаться, - пролепетала Люка и зарыдала пуще.
   Тут Греков совсем испугался и поволок слабо сопротивлявшуюся  девчонку  к
себе домой. За столом, уставленным сладкими пирогами со сливами и  яблоками,
Иветта принялась каяться.
   Стипендия маленькая, всего 40 рублей. Родители помогать  не  могут.  Отца
она не помнит, а бедная мамочка смертельно больна - рак в последней  стадии.
Мучается ужасно, нужно постоянно покупать дорогие обезболивающие  и  хорошие
продукты - икру, сливочное масло, вырезку... Да еще живет Люка в  общежитии,
в комнате на восемь человек. К сожалению, четыре соседки - монголки. Ужасные
грязнули, шумные, бесцеремонные, пьют жуткую водку и едят какие-то не в меру
"ароматные" национальные кушанья.
   Нечего и думать о занятиях в  таких  условиях.  Поэтому  Иветта  сидит  в
библиотеке до закрытия. Ночью тоже  нет  покоя.  Свет  горит  в  комнате  до
четырех утра - монголки гуляют с кавалерами. Остальные соседки - три русские
девушки - давно сбежали, сняв в городе кто комнату, кто  квартиру.  В  конце
концов Люка тоже не выдержала и нанялась на  работу.  Трудилась  все  летние
месяцы и сентябрь в придачу, собрала достаточно денег,  чтобы  заплатить  за
жилплощадь, уже договорилась с милой старушкой, а денежки - тю-тю!
   - Просто  ужасно,  -  шмыгала  носом  Иветта,  жадно  поглощая  ароматную
выпечку, - столько трудилась!
   - Где же ты работаешь?  -  аккуратно  поинтересовалась  жена  профессора,
сердобольная Александра Ивановна.
   - Не скажу, - помотала головой Люка.
   - Ну, - приказал Греков, - немедленно выкладывай правду.
   - В варьете, - прошептала Люка, потупив взор, -  танцую  канкан  в  отеле
"Метрополь". У меня пятерки по балету, я вообще хореографией  увлекалась,  а
там девушки требовались - перед иностранцами выступать. Сначала стыдно было,
потом привыкла. Только тяжело очень - спектакль в одиннадцать начинается,  в
три домой отпускают, а к девяти на занятия...
   Грековы пришли в ужас. Советскому человеку тех лет девушка, танцующая  по
ночам  в  "Метрополе",  представлялась  проституткой.   К   тому   же   Иван
Александрович хорошо знал, в  каких  условиях  живут  иногородние  студенты.
Общежитие  находилось   в   ужасающем   состоянии,   было   переполнено   до
невозможности, а о безобразном поведении студентов из братской Монголии  уже
не раз докладывали ректору.
   - Ты немедленно бросишь это занятие, - заявил Греков.
   - Не могу, - покачала головой Люка, - там хорошо платят, я  посылаю  маме
деньги да еще хочу снять комнату...
   - Нет, - твердо сказал Иван Александрович, - переедешь жить к нам.  Мы  в
этих хоромах живем с Александрой Ивановной  вдвоем,  у  сына  с  женой  своя
квартира.
   - Что вы, - залепетала Иветта, - такое невозможно...
   - Бросьте стесняться, деточка, - начала утешать студентку профессорша,  -
мы рады вам помочь.
   Так Иветта поселилась  в  гостеприимном  и  хлебосольном  доме  Грековых.
Естественно, никаких денег за проживание и еду с нее не брали, а  Александра
Ивановна   постоянно   подсовывала   гостье   приятно   хрустящие   бумажки,
приговаривая: "Купи маме лекарства".
   Потом Иван Александрович заметил, что их  сын  Вадим  зачастил  в  гости.
Раньше он не проявлял такой любви  к  родителям.  Вопреки  их  желанию  стал
художником, а не актером.  К  тому  же  женился  на  совершенно  невероятной
женщине по имени Зинаида. Мало того, что супруга оказалась  старше  мужа  на
целых семь лет, так еще и работала педикюршей.
   - Ужасный мезальянс, - жаловалась Александра Ивановна подружкам, - понять
не могу, что их связывает. Зина - грубая, приземленная, жадная,  а  Вадим  -
тонкий, артистичный, нежный...
   Свекровь упускала из виду одно обстоятельство. Хамоватая Зиночка работала
как каторжная в две смены, без устали обрабатывая чужие  ноги.  Зарабатывала
она вполне приличную сумму, которой с лихвой хватало на то, чтобы  содержать
мужа-художника, часами валявшегося на диване в ожидании вдохновения.
   В первые годы их брака воспитанная Александра Ивановна пыталась соблюдать
приличия и приглашала Зину на  семейные  торжества.  Но  невестка  постоянно
попадала впросак. То резала рыбу не тем ножом, то, услыхав  фамилию  Маркес,
спрашивала: "А что он сделал?" Или, мило  улыбаясь,  заявляла:  "Терпеть  не
могу консерваторию".  Иногда,  выпив  водочки,  Зинуля  тоненьким  фальшивым
голоском затягивала: "Ой цветет калина в поле у ручья".  Сидящие  за  столом
гости переглядывались  и  переводили  разговор  на  новый  фильм  Антониони.
Заканчивалось это почти всегда одинаково.
   - Твои родители меня терпеть не могут, - злилась Зина, заливаясь  слезами
в прихожей.
   - Ладно, ладно, - бормотал Вадим, подавая рассвирепевшей жене пальто.
   Однажды Вадим не выдержал и упрекнул Александру Ивановну:
   - Мам, ну спела бы с ней разок, неужели трудно?
   Александра Ивановна,  в  молодости  блестяще  выступавшая  на  подмостках
театра оперетты, поморщилась.
   - Извини, сынок, арию из "Веселой вдовы" хоть сейчас, а другим песням  не
обучена.
   Вадим обиделся и практически перестал бывать у  родителей.  А  тут  вдруг
зачастил. Пару раз профессорша ловила его взгляд, прикованный  к  Иветте.  У
бывшей актрисы забрезжила мысль: вот бы непутевый сын развелся  с  противной
Зинаидой и женился на Люке.  Девушка  нравилась  ей  все  больше  и  больше.
Поэтому Александра Ивановна не стала поднимать скандала,  когда,  неожиданно
вернувшись с дачи, застала Вадима и Люку в постели.
   - Полно, полно, - принялась она утешать испуганно рыдающую девушку,  -  я
давно считаю тебя дочерью. Что уж тут поделать, Вадя объяснит Зине...
   Но Зинаида наотрез отказалась давать развод, не помогли никакие  уговоры.
Справедливый советский суд дал супругам полгода "на обдумывание". Александра
Ивановна и Иван Александрович съехали на дачу в Переделкино, оставив  Вадима
и Люку наслаждаться жизнью вдвоем в  их  квартире.  Через  три  месяца  Вадя
сбежал назад к Зине. При всей своей необразованности и грубости Зинуля  была
отличной хозяйкой. В холодильнике у нее всегда был обед,  на  ужин  подавали
любимые Вадимом пельмени. К  тому  же  мужчина  привык  доставать  из  шкафа
глаженые рубашки и никогда особо не задумывался над тем, почему дома  всегда
чисто...
   Трех месяцев с Люкой ему хватило, чтобы понять свою ошибку. Вадя едва  не
заработал диатез о