спрашивала: "Дети, вы закрыли форточку? А то вспотеете и простудитесь".
   Зайка лицемерно вздохнула:
   - Они по-настоящему болеют душой за детей, а ты! Всунула мне Кешу и рада,
что от детки избавилась.
   Я рассмеялась.
   - Где он, кстати?
   - Спать пошел около девяти, говорит, голова болит.
   Вот и  прекрасно.  По  крайней-мере  поговорим  спокойно.  И,  оставив  в
гостиной несчастных жениха с невестой, суетящихся старух и желающую  во  все
вмешиваться Маню, мы поднялись в кабинет.
   Новости, рассказанные Зайкой, оказались неутешительными. Антон как в воду
канул. Ольга честно прождала "любовника" до закрытия, потом поехала домой.
   - Ладно, - решительно сказала я. - Предпримем последнюю попытку поиска. И
если снова будет провал, придется смириться с неудачей. Слушай  внимательно,
завтра отправишься прямиком в салон "Оракул" и обратишься там к  ясновидящей
Марине Мак.
   - Зачем? - изумилась Ольга. - Совершенно не верю во всяческие гадания.
   - Расскажешь этой даме, что тебя послала Вероника Медведева. У тебя  есть
отец, который  после  смерти  матери  решил  жениться  на  молодой  нахалке.
Предполагаемый брак следует расстроить. Заплатишь деньги и покажешь фото.  А
я потихоньку прослежу за белой колдуньей.  Должна  же  она  передать  снимок
Антону.
   - Вдруг догадается, что врем?
   -  Да  что  ты,  она  такая  же  ясновидящая,  как  я  принцесса.   Самая
обыкновенная шарлатанка.
   - А чью фотографию покажем?
   - Чью, чью, да мою!
   - Какая же ты молодая, - схамила Ольга.
   - Ну, припомню тебе эти слова через двадцать лет, - пригрозила я, - вынем
из альбома старый снимок, тот, где мне около тридцати.
   На следующее утро приступили к действиям. По счастью,  в  доме  оказалось
пусто. Старухи умчались вместе с безропотными молодыми бегать по  магазинам.
Тамарин отец прислал за ними машину с шофером. Маня увязалась вместе с ними.
Аркадий горел на работе.
   Мы спокойно оделись. На улице все еще шел  дождь,  и  я  опять  влезла  в
любимые брюки, подумав, что вечером надо обязательно зашить дырку в кармане.
   Ольга запарковала "Фольксваген" у самого  входа  в  "Оракул",  я  прижала
"Вольво" к обочине на  противоположной  стороне.  Минут  через  сорок  Зайка
вышла, села за руль и, подмигнув мне, отъехала. Потекли часы. Да,  правильно
говорят, что ждать и догонять трудней всего.
   В "Оракул" не спешили клиенты. То ли салон не  пользуется  популярностью,
то ли отвратительная погода заставила людей сидеть по домам. В  четыре  часа
из салона вышла женщина. Несмотря на то  что  на  ней  был  надет  свободный
балахон, узнала ее сразу по длинной толстой косе, столь редкому в наше время
украшению.
   Марина Мак раскрыла зонтик и  быстро  пошла  по  лужам.  Внезапная  мысль
пришла в голову: а вдруг тетка сядет в метро? Что тогда  делать?  Но  Марина
махнула рукой и вскочила в подъехавшую
   "Волгу".
   Закусив губу от напряжения, я порулила за ней. К счастью, левак  оказался
аккуратным водителем,  не  лихачил,  соблюдал  правила,  и  мне  удалось  не
потерять его из виду. Только когда Марина  вышла  у  подъезда,  я  запоздало
сообразила, что нахожусь перед домом Лени Бесчастного. Женщина вошла внутрь,
я, забыв  включить  сигнализацию,  ринулась  за  ней  и  услышала,  как  она
крикнула:
   - Открывай скорей!
   Завизжали петли, и Бесчастный гнусаво спросил:
   - Чего так рано?
   - Да никого нет, - ответила женщина и захлопнула дверь.
   Я села на ступеньку. Вот так новость! Марина - жена Лени! В разговоре  со
мной он пару раз называл жену по имени, но мне и в голову не пришло, что  он
имел в виду госпожу Мак. Ай да режиссер, ну и врун! Если кто  и  знает,  где
искать Антона и Яну, так это он.
   Я вышла на улицу и села в машину. И что же теперь делать?
   И тут зазвонил мобильный.
   - Мусечка, - щебетала Маня, - мы купили чудесное платье, белое на розовом
чехле со шлейфом, а пояс красный, по подолу нашиты цветы. А еще тебе  звонил
Макс Полянский и велел ждать его в шесть  вечера  в  "Макдоналдсе"  у  метро
"Тверская".
   - Кого ждать?
   - Макса?
   - Его выпустили?
   - Ну, Мулечка, ничего не знаю, - затарахтела  Манюня,  -  он  так  быстро
говорил, еле-еле поняла.
   С ума сойти! Неужели Иван Михайлович умудрился  освободить  приятеля  под
подписку о невыезде? Просто не верится, хотя чего не бывает. Я взглянула  на
часы - пять! Поеду потихоньку на место встречи.
   Еще не так давно советские автомобилисты, стоявшие в очереди  на  покупку
машины по несколько лет, совершенно не понимали стонов западных водителей. В
Париже всегда нужно иметь запас времени, если желаешь проехать по  центру  в
час пик. А уж коли задумали припарковаться где-нибудь на Больших  бульварах,
полчаса проищете дырку, чтобы втиснуться.
   Теперь такое же происходит и в Москве. Я безнадежно стояла  в  гигантской
пробке на Мамонтовской улице, лишь  изредка  трогаясь  с  места.  Посередине
проезжей части прыгал одноногий парень на костылях. Грудь побирушки украшала
табличка - "Ветеран афганской войны. Помогите на протез". "Ну, это он  плохо
придумал", - подумала  я,  подавая  инвалиду  деньги.  На  вид  юноше  около
двадцати, а афганские ветераны ближе к моему возрасту.
   Но помогали охотно, мальчишка ловко скакал на одной ноге  между  стоящими
машинами.
   К Тверской я подъехала без пятнадцати шесть и  влетела  в  переполненный,
гудящий зал. Так, где прикажете ждать  Макса?  Впрочем,  еще  есть  четверть
часа, поем спокойно.
   Пристроившись у окошка, принялась  разворачивать  хрустящую  бумагу.  Рот
сразу наполнился слюной. "Дитя забегаловок" -  так  называет  мать  ласковый
Аркадий. Ну, грешна, обожаю все эти гамбургеры, "биг-маки" и  холестериновые
картофельные хлопья. В нашей семье  мою  любовь  к  подобной  еде  разделяет
только Манюня. Но, надеюсь, скоро  подрастут  близнецы,  и  армия  любителей
негодной пищи увеличится.
   Я с наслаждением предавалась  разврату,  чувствуя,  как  с  души  слетает
ужасное напряжение последних дней. Макс на свободе, слава богу! Пусть теперь
сам разбирается со всеми проблемами: ищет сумасшедшую Яну,  помогает  Аде...
Хватит, отныне это не мои заботы!
   И тут я увидела вышагивающего через зал Полянского.
   - Макс! - заорала я так, что  сидевшая  рядом  парочка  пролила  кофе  на
столик. - Максик, иди сюда.
   Бывший супруг быстро приблизился и прошипел:
   - Кончай орать, люди смотрят.
   - Господи, - принялась я причитать не хуже теток из  тюремного  двора,  -
господи, выпустили, счастье-то какое. Ай да Иван Михайлович, помог. Ну  Иван
Михайлович, ох, Иван Михайлович!
   - Пошли отсюда, - опять прошипел Макс.
   - Погоди, дай доесть.
   - Некогда, нас ждут.
   - Кто? - удивилась я.
   - Иван Михайлович, - сообщил Полянский, - в машине, давай поторапливайся,
нам еще ехать.
   - Куда? - недоумевала я, запихивая в рот последний кусок котлеты.
   - На природу, - усмехнулся бывший супруг, - шевелись.
   Раньше Макс  никогда  не  разговаривал  со  мной  в  подобном  тоне,  но,
наверное, почти месяц,  проведенный  в  Бутырской  тюрьме,  подействовал  на
мужчину не лучшим образом.  Он  выглядел  излишне  бледным,  лицо  блестело,
словно Полянский намазался тональным кремом.
   - Давай, давай, -  торопил  Полянский,  в  нетерпении  откидывая  с  глаз
белокурую прядь, - нехорошо заставлять Ивана Михайловича ждать.
   Что-то в его волосах показалось мне странным, но  я  не  насторожилась  и
покорно пошла к  машине  -  сверкающему,  глянцевому  "БМВ".  Задняя  дверца
моментально распахнулась. Я всунула голову в  салон  и  увидела  на  сиденье
черноволосую и черноглазую девушку. Макс пихнул меня в зад, я шлепнулась  на
сиденье, и он моментально захлопнул дверцу.
   - Где Иван Михайлович? - глупо спросила я.
   - Сигареты покупает, - ответил Макс, усаживаясь за руль.
   - Вон там, у ларька стоит, - подтвердила девушка, - смотрите.
   Я  вытянула  шею,  пытаясь  разглядеть  в  толпе  среди  зонтиков  фигуру
Круглого, и в этот самый  момент  мне  на  лицо  шлепнулась  остро  пахнущая
тряпка...
   - Кажется, просыпается, - услышала я сквозь туман незнакомый голос.
   - Подлей еще, только смотри, чтобы  не  сблевала,  -  ответил  кто-то,  -
нажралась в "Макдоналдсе", все сиденья уделает, падла.
   Запах усилился, настойчиво пополз в ноздри. Я попробовала не  дышать,  но
долго продержаться  не  удалось.  Сознание  вновь  начало  мутиться,  голова
закружилась. Проваливаясь в сон, я  краем  ускользающего  сознания  внезапно
поняла, какая странность была в прическе Макса. Видела его не  так  давно  в
следственной части Бутырки стриженного  почти  наголо.  А  сегодня  он  тряс
длинной, почти до глаз, челкой. Как успели волосы так быстро отрасти?

ГЛАВА 31

   Сначала вернулся слух. Кто-то тихонько  бубнил  непонятные  фразы,  затем
потянуло чем-то кислым, затхлым и довольно  неприятным.  Наконец  раскрылись
глаза. Вместо привычной лепнины взор наткнулся на гладкий беленый потолок.
   Я попробовала сесть. Ужасно, просто катастрофически болела голова, во рту
пересохло... Принять вертикальное положение никак не удавалось. Я извивалась
на спине, словно новорожденный щенок, не понимая, почему  тело  отказывается
повиноваться. Ответ пришел через пару секунд  -  руки  скованы  наручниками,
причем, очевидно, уже давно,  потому  что  запястья  чуть  опухли  и  сильно
болели. У меня очень тонкая  кожа,  хрупкие  сосуды,  и  любое  надавливание
моментально вызывает жуткие синяки.
   Кое-как сгруппировавшись, села рывком на железной кровати и  прислонилась
к никелированной спинке.
   Где я? Как  сюда  попала?  В  больные  мозги  медленно,  медленно  начали
возвращаться воспоминания. Вот Макс впихивает довольно грубо в  машину,  вот
шипит в "Макдоналдсе" злым тоном, вот встряхивает волосами. Боже, это был не
он!  Но  кто?  Антон  Медведев?  Хорошо  помню,  как  все   рассказывали   о
прозрачно-голубых глазах сына циркачки, а  у  Макса  редкое  сочетание:  при
белокурых волосах карие, почти черные очи. Хорошо, предположим, надел линзы.
Но голос, отлично знакомый тембр Полянского  -  он  слегка  картавит,  плохо
выговаривает отдельные звуки, частенько проглатывает окончания слов...
   Конечно, я довольно близорука, а очки из кокетства не ношу,  предположим,
в "Макдоналдсе" ко мне подошел человек невероятно, фантастически похожий  на
бывшего муженька. Я не разглядела подмены. Но голос! Вот тут извините! Как у
всех преподавателей иностранного языка, мое ухо натренировано на  то,  чтобы
отлавливать малейшие ошибки в произношении. И в отличие от глаз, со слухом в
моем организме  полный  порядок.  Разговаривал  Макс  в  несвойственной  ему
манере, но своим голосом. Правда, Полянский ни за что не стал бы употреблять
такие слова, как "шевелись", "валяй"... Хотя кто знает, как он изменился  за
этот месяц. И уж совсем не похоже на бывшего супружника дать пинка  под  зад
женщине, пусть даже бывшей жене... Значит, все-таки не Макс, его  двойник  с
такой же внешностью и идентичным  голосом.  А  откуда  он  знает  про  Ивана
Михайловича? Понятно, это Макс! Или не  Макс?  Да  я  же  сама  упомянула  в
"Макдоналдсе" про Круглого.  Во  всяком  случае,  третьего  не  дано  -  или
Полянский, или его брат-близнец!
   Ладно, оставим бесплодные размышления. Кем бы ни был данный  субъект,  он
заковал меня в наручники и привез сюда. За что? Или зачем?
   Я  принялась  обозревать  пейзаж.  Узкая  темноватая  комната  по   форме
напоминала пенал. В длину - метров семь-восемь, в ширину -  около  двух.  Во
всяком случае, кровать занимала все  пространство  от  стены  до  стены.  На
противоположной стороне - маленькое окошечко. Возле  него  примостилась  еще
одна кровать, аккуратно застеленная, с двумя цветастыми подушками. Тут и там
вбиты гигантские ржавые гвозди. На них  висят  телогрейка,  синий  сатиновый
халат, какие-то безразмерные тренировочные брюки. Под  потолком  на  проводе
болтается ничем не прикрытая электрическая лампочка. В углу  кучка  рванины,
похоже на тряпки или на старое одеяло. Комната оклеена  миленькими  дешевыми
обоями цвета детской невоздержанности. Кое-где бумага  оборвалась,  и  видны
бревенчатые стены.
   Это не городская квартира, а деревянный дом. И я наконец поняла, чем  так
противно пахнет - сыростью.
   По крыше со всей силой барабанил дождь. Ладно, посмотрим, кто в теремочке
живет, и. я заорала изо всех сил:
   - Ау, люди!
   Маленькая, совсем незаметная, обклеенная теми же уродливыми обоями  дверь
тихо приотворилась, шум дождя усилился.
   - Эй, - вопила я, - есть кто живой?
   - Чего орешь? - прошелестел абсолютно бесполый голос, - спи себе.
   - В туалет хочу.
   В комнату со стуком упало грязное цинковое ведро.
   - Это что? - оторопела я.
   - Ватерклозет, - хихикнул голос, - поставь в угол  и  сри,  сколько  душа
пожелает.
   - У меня руки в наручниках, брюки не снять,  -  заныла  я,  надеясь,  что
таинственное существо войдет в комнату.
   -  Значит,  не  снимай,  -  коротко  отреагировал  собеседник,  и  дверка
захлопнулась.
   Я поглядела с сомнением на "унитаз". Потерплю еще немного.
   - Ау, - закричала вновь, - есть хочу, пить дайте!
   Но никто не отзывался. Глаза сами собой начали  слипаться,  голова  резко
потяжелела, и я провалилась в сон без сновидений.
   Проснулась от шума. За стеной что-то с грохотом упало. В маленькое окошко
било яркое солнце. Я сползла с кровати и подковыляла к источнику света. Рама
забита гвоздями, а  за  грязным,  пыльным  стеклом  насколько  хватает  глаз
тянется  картофельное  поле.  Дождь  перестал,  и  зеленая  блестящая  ботва
радовалась отличной погоде. Окошечко узенькое, но  я  худая,  если  выдавить
аккуратно стекло, предположим ночью, сумею, наверное, вылезти и...
   - Даже не думай, - раздался за спиной "серый" голос, - во дворе постоянно
бегают три собаки, голодные, как звери, сразу загрызут. И станет земля  тебе
могилой...
   Я  обернулась.  На  пороге  стояла  худенькая  старушонка,  замотанная  в
грязный, вытершийся платок. Лица  почти  не  видно,  только  аккуратный  нос
высовывается из-под тряпки. Одета бабуля была в засаленный  байковый  халат,
на ногах плотные чулки, шерстяные носки и почему-то калоши. В руках вошедшая
держала оббитую эмалированную миску.
   - Давай, - сказала она, - кушать подано, идите жрать, пожалуйста.
   Миска с треском встала на деревянный стул у кровати.
   Завоняло гнилой капустой.
   - Что это?
   - Щи, - лаконично сообщила бабка и испарилась. Я подошла  к  "тарелке"  и
заглянула внутрь. В  мутноватой  воде  плавали  большие  неаппетитные  куски
капусты, похожие на тряпки. Наверное, есть такое невозможно.
   Интересная старуха! Одета  словно  чучело,  живет  в  сарае,  а  ведь  не
деревенская. Во-первых, вчера сказала "ватерклозет". Ну откуда полуграмотной
бабе знать такое слово? Фразочка "И станет  земля  тебе  могилой"  -  просто
цитата из пьесы. И потом последнее заявление - "кушать подано, идите  жрать,
пожалуйста". Из какого кинофильма слова?
   - Бабушка, - закричала я, - бабуля!
   - Ну? - раздалось из-за двери. - Будь человеком, своди в туалет, не  могу
в ведро.
   - Тогда терпи.
   - Ах так, - обозлилась я, - ну погоди, сейчас  все  твои  подушки  зубами
изорву, обои ногтями посдираю, стекла ногами выбью. Не  боюсь  твоих  собак,
запросто удеру.
   - Тут бежать некуда, - пояснила бабуля, - во всей деревне два дома всего,
да и то в другом никого нет. Кругом лес. Беги себе на  здоровье,  у  меня  в
прошлом году волки корову задрали.
   - Эй, - закричала я снова, - пить давайте!
   Но за стеной разом  все  стихло.  Я  поглядела  на  неаппетитную  жижу  -
потерплю, не стану хлебать  поданное  пойло.  А  вот  с  остальным  придется
подчиниться. Я подцепила ведро и пошла в угол.
   День медленно уходил, солнце покатилось вниз по небу. Я  тупо  лежала  на
кровати. Присаживаясь на вонючее ведро, обнаружила в подкладке  у  щиколотки
сотовый. Опять провалился в дырку. Значит, могу позвонить, если  дотянет  до
Москвы - вдруг увезли в какое-нибудь совсем глухое место. Но все равно тихая
радость наполняла душу, маленький телефон вселял  надежду.  Однако  странно:
меня нет дома вторые сутки, а  никто  не  побеспокоился  и  не  позвонил.  Я
изловчилась и вытащила мобильный. Надо же, случайно отключился звонок. Такое
иногда случалось с ним и  раньше,  все  думала  поменять  аппарат  на  более
надежную модель, но руки не дошли.
   Так, мои домашние, конечно, сходят с ума от  неизвестности,  но  включать
аппаратик никак нельзя. Во-первых, гадкая  старуха  может  услышать  зуммер,
во-вторых, что я им скажу? Сижу неизвестно  где,  спасайте  незнамо  откуда?
Нет, сначала  следует  выяснить  свое  местопребывание,  а  потом  тихонечко
сообщить Александру Михайловичу,  а  еще  лучше  Ивану  Михайловичу.  Ладно,
позвоню обоим, только бы батарейки хватило.
   Дверь скрипнула. Бабка всунула в дверь голову:
   - Чай будешь?
   Скажите, пожалуйста, какая забота!
   - Буду, - благодарно сказала  я.  Бабка  вдвинулась  в  комнату,  увидела
полную миску и хмыкнула:
   - Чего щи не  поела,  не  понравились?  Через  день  как  миленькая  есть
станешь. Здесь жизнь простая, черной икры нет.
   И она поставила на стул жуткую щербатую кружку, в которой плескалась вода
светло-желтого цвета.
   На вкус напиток оказался противным, но все же не таким отталкивающим, как
суп, и я опустошила кружку. Время тянулось томительно, часы, как, впрочем, и
сумку, у меня отобрали. Теперь хотелось курить.
   - Эй, - заорала я, - бабушка!
   - Ну, - послышалось из-за двери.
   - Дай сигарету.
   - Сама не курю и тебе не советую, - отрезала бабка, - еще дом спалишь! Ну
не сволочь ли!
   - Не будь гадиной, - продолжала я просить, - ну  что  тебе  стоит,  брось
хоть бычок. Бабка открыла дверь.
   - Вылезай.
   Я выползла в большую комнату, заставленную разнокалиберной мебелью.  Штук
шесть  венских  стульев,  полированный  стол,  дешевая  болгарская   стенка,
несколько продавленных кресел и диван с ободранными подлокотниками.
   Бабулька вытащила из пачки "Примы" одну сигаретину и сообщила:
   - Так уж и быть, знай мою доброту. Стой тут и кури на моих глазах.
   - Руки хоть развяжи, неудобно ведь, все затекли.
   - Будешь кривляться, ничего не получишь, - заявила старушка.
   Я заткнулась и с наслаждением затянулась "Примой" - естественно,  тут  же
начался кашель.
   - Рот закрой, - велела бабулька, - чего микробы распространяешь?!
   Кое-как домучив "примину", я успокоилась и стала оглядываться. Телевизора
нет и в помине, телефона тоже. Зато на столе роскошная вещь -  электрический
чайник "Тефаль". Беленький, блестящий, совершенно новый.  Дорогая  вещь  для
деревенской бабули-пенсионерки. Старухе не понравился мой интерес.
   - Покурила? Давай назад топай.  Я  принялась  ныть,  указывая  скованными
руками на газету, лежащую на диване:
   - Дай почитать, со скуки умираю.
   Старуха поколебалась минуту, потом, очевидно, решив, что худо  от  чтения
не станет, протянула мятые странички.
   Я глянула во все глаза на  ее  ладони.  Из  широкого  засаленного  рукава
халата высовывалось нежное, хрупкое запястье. Кожа светлая,  без  пигментных
пятен и какого-либо намека  на  увядание.  У  старухи  непостижимым  образом
оказались руки тридцатилетней женщины. Я повнимательней поглядела  на  лицо,
почти все скрытое платком. Так и  есть,  из-под  платка  мелькают  блестящие
карие глаза, и морщин почти нет. Никакая она не старуха, а довольно  молодая
женщина, просто одета словно древняя бабка. Надо попробовать разговорить ее.
   - Послушай, а за что меня сюда притащили?
   - Не боись, - ответила женщина,  -  плохого  не  сделаем.  Заплатят  твои
деньги, и отпустим.
   - Час от часу не легче, значит, меня похитили, чтобы получить деньги.  Но
кто?
   - Давай уходи, - поторопила тетка, - сейчас хозяин приедет, не  похвалит,
если тебя тут увидит. Я внимательно  поглядела  на  нее,  маленького  ро