ендицит.
   Неприятно, конечно, но можно одеждой прикрыть. А лицо  все  время  на
виду. Зачем тебе наша клиника? Конечно, не очень хорошо так  говорить  о
месте, где работаешь, но у нас сплошные жопорукие собрались. Беда, а  не
специалисты.
   Бородавку могут убрать, массаж хороший сделают. А подтяжку!..  Ступай
лучше в Институт красоты. Хочешь, дам телефончик чудесного хирурга?
   Я отметила, что Лена, проглотившая уже  четверть  бутылки  "Барокко",
перешла со мной на "ты", и сказала:
   - Мне советовали некую Розу Андреевну Шилову. Говорят, что она  берет
бешеные деньги, но люди уходят от нее с обновленными лицами.
   Леночка побарабанила пальцами по красивой кружевной скатерти.
   - Роза не хирург, но результаты у нее и впрямь сногсшибательные, бабы
к ней так и рвутся. Она ухитряется омолодить без операции.
   - Как это? - искренно удивилась я. Леночка пожала плечами:
   - Не знаю. Она, естественно, об этом не  рассказывает.  Но  результат
налицо. Приходит к ней пятидесятилетняя кошелка. Сама понимаешь, как  ни
старайся, а полтинник есть  полтинник.  Скажу  тебе  откровенно,  всякие
маски, кремы, массажи - это хорошо. Но не верь, если обещают, что  таким
образом избавишься от  морщин.  Не  правда.  Все  процедуры  затрагивают
только верхний слой, а морщина формируется глубже. Исправить морду может
лишь подтяжка.  Если  будешь  за  лицом  тщательно  ухаживать,  операция
попозже понадобится. Поняла?
   - И при чем тут Шилова?
   - Странное дело, - протянула Лена, - она крем делает и  продает  его,
естественно. Состав никому  не  открывает,  это  ее  "ноу-хау".  Правда,
предупреждает сразу, что помогает он не  всем.  Но  уж  если  действует!
Просто чудеса какие-то. Кожа белеет, пигментные пятна исчезают, "гусиные
лапки" разглаживаются. Невероятно, но факт. Я сама у нее баночку  купила
для пробы.
   Одну - руки мазать, другую - физиономию.  Не  поверишь,  но  кожа  на
руках как у молодой стала, а на лице  только  слабый  эффект  получился.
Видела Ирэн Фабер?
   - Актрису из театра "Центр"?
   - Ну да, сейчас сериал по телику идет "Убить, чтобы выжить", она  там
главную роль играет.
   - Видела, конечно. Еще удивилась, как она похудела и помолодела.
   - Это с ней Роза работала.
   - Правда?
   - Совершенно точно. Мой кабинет рядом с  ее  находится.  Я  иногда  с
разными клиентками сталкиваюсь. Ты не поверишь, какая эта Фабер была год
назад.
   Я, когда впервые ее увидела,  аж  вздрогнула.  На  сцене-то  они  все
красавицы, а в жизни... Кожа желтая, синяки под глазами жуткие,  опухшая
вся, "сеточка" на щеках, да и сама довольно упитанная, если  не  сказать
толстая. Небось в корсет затягивалась на съемках. Стала к  Розе  ходить,
просто преобразилась.
   - Дорого, наверное, берет? Лена кивнула:
   - Если только крем покупаешь, то пятьсот баночка.
   - Долларов?!
   - Уж не рублей. Но она  еще  предлагает  массаж.  Наши  считают,  что
именно в нем все дело. Первый курс - двадцать процедур.  Кому-то  одного
хватает, кому-то два, а то и три раза повторять приходится. Но эффект!..
   - А массаж сколько стоит? Лена хмыкнула:
   - С этим вопросом к ней, она сама цену  назначает  в  зависимости  от
состояния кожи.
   - Ты сама к ней не ходила?
   - Она коллег не берет. Говорит, что нервничать начинает, руки дрожат.
   Знаешь, многие хирурги не могут оперировать знакомых и родственников.
   Я кивнула. Слышала о таком.
   - Только думается, что дело не в дрожащих руках, - засмеялась Лена. -
Небось опасается, что наши узнают, как она работает, и переймут опыт.
   - Роза эта, должно быть, богатая женщина.
   - А то, - вздохнула Лена, - у меня отродясь столько денег  не  будет.
Ты бы поглядела на ее машину!  Закачаться  можно.  Я  уж  не  говорю  об
одежде,  драгоценностях,  духах.  Квартира  у   мадам   на   Кутузовском
проспекте, дача... Чего только нет. Да и понятно. Она одинокая, ни мужа,
ни детей, так что все на себя тратит.
   - Значит, в деньгах не нуждается...
   - Чтоб ты так всю жизнь нуждалась. Вчера в клинике собирали деньги на
подарок. Катька Романцева ребенка родила. Народ у нас обеспеченный  и  в
общем не жадный. Кто триста рублей дал, кто пятьсот.
   Лена, обходившая врачей с подписным листом, заглянула и к Шиловой. Та
вытащила  из  кошелька  стодолларовую  банкноту  и  спокойно   протянула
Ромашкиной со словами:
   - Извини, дорогая, у меня только валюта, не успела разменять.
   Лена машинально глянула  на  портмоне,  увидела  в  нем  тугую  пачку
"зеленых" купюр и спросила:
   - Сколько сдачи дать?
   - Ерунда, - отмахнулась Шилова,  -  все  ваши.  Ромашкина  не  сумела
сдержать завистливый вздох. Конечно, она сама  хорошо  зарабатывает,  но
вот так небрежно, походя выбросить сто долларов ей слабо.
   - Одевается наша Розочка только в  бутиках,  -  самозабвенно  попивая
ликер, сплетничала хозяйка, - обедать каждый  день  ездит  в  "Охотник",
ресторан при  Центральном  доме  литераторов,  а  там  чашечка  кофе  на
пятьдесят баксов тянет.
   Одним словом, похоже, денег ей девать некуда, вот  и  ломает  голову,
куда бы их рассовать.
   - Я бы на ее месте начала коллекционировать предметы старины.
   Лена засмеялась:
   - Роза патологически  не  переносит,  как  она  говорит,  "старушечьи
штучки". Тут недавно дядька приходил ко мне зубы себе  делать,  директор
антикварного магазина. В благодарность за хорошую работу предложил:
   - Хотите, приезжайте ко мне  в  магазин.  За  копейки  отличные  вещи
можете купить. Некоторые старики такое сдают, что закачаться можно. Сами
не понимают, чем владеют.
   Лена  любит  безделушки,  поэтому  с  удовольствием   воспользовалась
случаем  и  приобрела  за  бесценок  несколько  изумительных  фарфоровых
статуэток балерин.
   Желая  похвастаться,  она  принесла  одну  на  работу  и  показала  в
ординаторской.
   Врачи заахали, заохали. Такая красота! Надо же, сделано из фарфора, а
кажется, что на танцовщице настоящие кружева. И тут появилась Шилова.
   - Розочка, посмотри, какая прелесть, - кинулась к ней Вера  Стеблова,
операционная медсестра. Косметолог сморщила нос:
   - Господи, да мне  от  бабки  ящики  с  таким  барахлом  достались  в
наследство. Все выкинула. Как, скажите на милость, из этих  дырок  грязь
выковыривать?
   - Но это же настоящая старина, - попыталась объяснить Вера.
   Роза Андреевна только хмыкнула:
   - Вещи должны  быть  новыми,  чистыми  и  красивыми.  Может,  кому  и
нравится иметь дело с треснувшими тарелками и  выцветшими  тряпками,  но
только не мне.

Глава 6

   Домой я приехала разочарованная. Похоже, что Роза яйца не брала.
   Вернее,  на  девяносто  процентов  это  не   Шилова.   Дама   отлично
зарабатывает,   родственников   не   имеет,    коллекционированием    не
увлекается...
   Продолжая  размышлять  на  эту  тему,  я  открыла  дверь  и   увидела
забившегося в угол мопса Хуча.
   - Милый, ты почему прячешься? Натворил чего?  Но  всегда  приветливый
Хучик сидел под стулом, понурив голову.
   Не понимая, что случилось с собачкой, я сняла куртку, ботинки, и  тут
в прихожую, радостно лая, влетел Хуч. Я так и села. У меня  глюки?  Один
Хучик с мрачной мордой забился под стул, другой весело вертится  у  меня
под ногами, пытаясь облизать хозяйку.
   - Как день провела? - поинтересовалась, выглянув из гостиной, Зайка.
   - Ольга, - осторожно спросила я, - ты Хуча видишь?
   - Да вот же он!
   - А там тогда кто?
   Зайка засмеялась и вытащила из-под стула еще одного мопса.
   - Это Юнона, в обиходе Юня или Нюня. Она откликается на любую кличку.
   Я уставилась на слишком толстую собачку:
   - Ничего не понимаю.
   - Часа два тому назад, -  пустилась  в  объяснения  Зайка,  -  к  нам
заявилась Агата Кроуль. Помнишь ее?
   Еще бы, с Агаткой мы долгие  годы  проработали  бок  о  бок  в  одном
институте, преподавали иностранные языки. Я -  французский,  а  Агата  -
немецкий.
   Она этническая немка. Ее дед и  бабка,  оба  коммунисты,  приехали  в
тридцатые годы в Москву по линии  Третьего  Интернационала.  Была  такая
международная организация, объединявшая в разных странах тех, кто  хотел
строить светлое коммунистическое будущее.  Супругам  Кроуль  не  удалось
ничего построить - в начале сороковых годов они оказались в  лагере.  Их
сына  Германа,  отца  Агаты,  почему-то  не   тронули.   Когда   грянула
перестройка, Герман, еще вполне бойкий мужчина, отыскал  в  городе  Киль
родственников и, прихватив Агату, отбыл на  историческую  родину.  Мы  с
Агаткой переписываемся. Она, когда приезжает в Москву, останавливается у
нас.
   - Агата в Москве проездом, - вещала Зайка, поглаживая Юню.  -  У  нее
были билеты на самолет, который через пару часов улетел  в  Новосибирск.
Она только завезла к нам мопсиху и умчалась.
   - Ничего не понимаю, объясни толком.
   - О, господи, - обозлилась Ольга, - повторяю еще раз, специально  для
самых тупых. Агата летит в Новосибирск.
   - Зачем?
   -  Так  в  академгородке   какой-то   семинар   по   новой   методике
преподавания.
   - Ну?
   - Что, ну? Прямого рейса нет, Агата летела  с  пересадкой  в  Москве,
понятно?
   - Это да, но при чем тут мопс?
   - Ей было не с кем оставить Юню в Германии, пришлось взять  с  собой.
Но бедной собаке стало так плохо  в  самолете,  что  Агата  не  решилась
тащить несчастную в Новосибирск, вот и приволокла к нам.
   Теперь ясно. Мопсиху подсунули нам  на  передержку.  Агата  правильно
рассудила: собакой больше,  собакой  меньше,  в  нашем  случае  роли  не
играет.
   - Надолго она к  нам?  -  поинтересовалась  я,  поглаживая  дрожавшую
Юнону.
   - На две недели, -  ответила  Одьга.  -  Забилась  в  темный  угол  и
трясется, даже  есть  не  захотела.  Я  потрогала  плотно  набитое  пузо
мопсихи.
   - Ничего, вон какая жирненькая, ей не повредит денек-другой на  диете
посидеть.
   - Муся, - завопила, влетая в холл, Маня, - тебя к телефону!
   Я взяла трубку. Дребезжащий старческий голосок проговорил:
   - Вы Дарья Васильева?
   - Да.
   - Та самая, что украла яйцо Фаберже у Рыкова?
   Не желая продолжать разговор, я нажала на красную кнопочку.  Ну  вот,
начинается.  Теперь  мне  станут  звонить  всякие  идиоты.  Но   телефон
затрезвонил вновь. На этот раз трубку схватила Зайка.
   - Меня нет, - трагическим шепотом  просвистела  я.  Ольга  кивнула  и
спросила:
   - Вам кого? Ага, сейчас. На! - и сунула мне трубку.
   - Просила же не звать! - возмутилась я.
   -  Кого?  Меня?  Ничего  не  слышала,  -  отрезала  Ольга.   Пришлось
покориться.
   - Простите, Дарья, - задребезжал в трубке старческий голос, - понимаю
всю глупость моего звонка, но вы не можете взглянуть на это яйцо?
   - Зачем? - обозлилась я.
   - Там на  самом  верху  есть  узор  из  зеленых  камешков,  их  всего
двенадцать. Так вот, одиннадцать - цвета травы,  а  один  -  синий.  Это
маменька камешек потеряла, а папенька вставил другой, но  не  угадал,  а
может, не достал нужного изумруда.
   Я быстро поднялась к  себе  в  спальню,  захлопнула  плотно  дверь  и
сердито спросила:
   - Какого черта идиотничаете? Кто дал вам мой телефон?
   - В газете "Улет" подсказали.
   - Вот оно что, - разозлилась я, - больше не смейте мне звонить!
   - Душенька, я очень старая, мне  девяносто  два  года,  -  пробурчала
бабка, - уж извините, коли побеспокоила.
   - Хорошо, хорошо, только больше не звоните.
   - Ну скажите, сделайте милость...
   - Что?
   - Вы брали яичко?
   - НЕТ!!! - заорала я так, что задрожали стекла. - НЕТ!!!
   - Ах, какая жалость, - заплакала старуха, - так надеялась, что оно  у
вас.
   От неожиданности я спросила:
   - Почему?
   - Ну мы могли бы поменяться.  Вы  мне  -  яичко,  а  я  вам...  Выбор
большой!
   Картину  Репина,  например,  или  серебряный  кофейный  сервиз...  Не
хотите?
   - Вы коллекционер?
   - Нет.
   - Зачем вам яйцо?
   - Ах, ангел мой, оно было талисманом нашей семьи.
   - Вы мать Юрия Анатольевича Рыкова?
   - Упаси бог! - вскричала дама. - Он  сын  Анатолия,  который  обокрал
нас.
   Долгие годы мы считали яйцо исчезнувшим, естественно...
   - Погодите, - перебила я говорившую, - вы кто?
   - Амалия Густавовна Корф, -  с  достоинством  представилась  дама.  -
Вообще-то фон Корф, но уже давно приставку мы опускаем. Наш род...
   - Постойте, яйцо принадлежало вам?
   - Да.
   - Но Рыков рассказывал о своей бабке-фрейлине, которая получила его в
подарок от императрицы!
   Собеседница неожиданно звонко, совсем не по-старушечьи рассмеялась.
   - Бог мой, какое вранье! Юра, наверное, думает,  что  все  Корфы  уже
покойники. ан нет, я еще жива, скриплю потихоньку  и  такого  рассказать
могу.
   Фрейлина! Да его отец,  Анатолий,  служил  в  дворниках,  как  сейчас
помню...
   - Амалия Густавовна можно к вам приехать?
   - Отчего нет, душенька?
   - Но уже поздно.
   - Э, милая, бессонница замучила, никакие лекарства мне  не  помогают,
так что приезжайте.
   - Говорите адрес.
   - Так на одном месте всю жизнь живу.
   - Но я-то у вас не бывала.
   - И то верно, - опять по-девичьи звонко рассмеялась бабуся, - пишите,
сделайте милость. Поливанов переулок, дом 8, квартира 3.  Когда-то  весь
дом был наш, но случилось горе, революция эта...
   - Уже еду.
   - Милая, яичко прихватите, мы с вами поменяемся. Я выскочила в холл и
налетела на Зайку,  которая  несла  миску  с  молоком.  Белый  фонтанчик
взметнулся вверх и осел на блузку Ольги.
   - Куда ты так несешься? - разозлилась девушка.
   - А ты зачем с миской молока по дому бродишь?
   - Хочу Юню покормить. Она сидит под стулом и сопит.
   Я направилась к двери.
   - Куда на ночь глядя? - проявила бдительность Зайка.
   Я растерялась. Правду говорить не хочется, что соврать, не знаю.
   - Машину в гараж решила загнать. Ольга не выказала никакого удивления
и, присев на корточки, засюсюкала:
   - Юнечка, выползи, на. Это вкусно, пей!
   Поливанов переулок прячется в районе Старого Арбата. Остались еще там
дома, возведенные в XIX веке. Амалия Густавовна и жила в одном из  таких
строений. Подъезд поражал великолепием. Я  ожидала  увидеть  обшарпанные
стены и скопище табличек с фамилиями жильцов, но  коммуналки,  очевидно,
расселили, и в квартиры въехали богатые люди, потому что холл  потрясал.
Пол был выложен нежно-зеленой плиткой, с ним гармонировал  сочно-зеленый
цвет стен. На  мраморных  ступенях  широкой,  отмытой  добела  лестницы,
лежала  красная  ковровая  дорожка,  которую   придерживали   начищенные
латунные  прутья.  В  вестибюле  у  подножия  лестницы  стояли  огромные
напольные вазы, из них торчали букеты искусственных цветов.
   - Вы к кому? - раздался голос.
   Я невольно вздрогнула, повернула голову и заметила в углу, почти  под
лестницей, парня в черной форме, сидящего за письменным столом.
   - В третью квартиру.
   - К хозяйке, значит, - улыбнулся секьюрити, - второй этаж.
   - Почему к хозяйке? - удивилась я. Охранник хмыкнул:
   - Так ей раньше, еще при царе, весь  дом  принадлежал.  Она  об  этом
всегда рассказывает. Бойкая такая бабуся, не подумаешь, что ей девяносто
лет. Больше семидесяти не дать.
   Я поднялась по роскошной лестнице на второй этаж. По  мне,  так,  что
семьдесят, что девяносто, - это уже глубокая старость.  Вот  двадцать  и
сорок - это существенная разница, а стукнуло тебе восемьдесят  или  сто,
разобраться уже невозможно.
   На втором этаже было  три  двери,  все  обитые  розовой  лакированной
кожей.
   Я ткнула пальцем в  кнопку  звонка  и  услышала  слабое  "бом,  бом".
Залязгали запоры, и на лестничную клетку высунулась крохотная  старушка,
похожая на белую мышку.
   - Вы Даша?
   Я кивнула и вошла в темноватую прихожую, где сильно пахло пылью.
   - Раздевайтесь, - радостно предложила бабуся, - сейчас чаю попьем,  а
еще лучше кофе со сливками. Не возражаете?
   - Какая у вас дверь красивая! Розовая...
   - Отвратительная, - рассердилась Амалия Густавовна,  -  прежняя  была
намного лучше. Из цельного мореного дуба, я ее  с  трудом  открывала,  и
замки стояли от "Фаина". В 1916 году врезали, а они  как  новенькие.  Вы
слышали о "Фаине"?
   - Нет.
   - Да, действительно, откуда, молода слишком. А эту дверь  мне  купили
соседи. Они богатые люди и хотели, чтобы  лестница  выглядела  прилично.
По-моему, сейчас она стала  кошмарной,  но  им  нравится.  Простонародье
обожает блеск и цыганщину.
   Продолжая тарахтеть, она пошла в кухню.
   - Принесли яичко? - с  детской  непосредственностью  поинтересовалась
бабуся, сев за круглый стол.
   - Амалия Густавовна, я его не брала.
   -  Ах,  какая  жалость,  -  запричитала  старушка,  -   так   сначала
обрадовалась, так понадеялась. Вы мне яйцо, а я вам сервизик.  Смотрите,
какой замечательный, может, передумаете?
   - Откуда вы про меня узнали и что это за история с яйцом, дворником и
кражей?
   В лице Амалии Густавовны мелькнуло нечто похожее на злорадство, и она
принялась обстоятельно рассказывать о делах давно минувших дней.
   Родилась Амалия в этом самом доме в 1907 году. Ее  отцу  Густаву  фон
Корфу принадлежало все здание. Потом случилась Октябрьская революция...
   Как это вам ни покажется странным, но Густава, его жену Марту и  дочь
Амалию репрессии не коснулись. То ли  о  них  забыли,  то  ли  посчитали
безобидными, бог знает, отчего так вышло, только жили они по-прежнему на
Арбате. Правда, от  всего  дома  им  оставили  лишь  одну  квартиру,  но
других-то дворян вообще отправили на  лесоповал.  Фон  Корфы  не  только
остались живы, но им удалось припрятать многое из семейных  ценностей  -
картины, иконы, посуду, кое-какие  украшения.  На  улице  они  старались
ничем не выделяться среди прохожих. Густав носил  картуз  и  не  слишком
ладный  костюм,  Марта  имела  скромное  пальто  без  остромодной  тогда
чернобурки, а  Амалия,  сначала  пионерка,  потом  комсомолка,  надевала
полосатые футболочки и начищала  зубным  порошком  парусиновые  тапочки.
Домой девочка никого из друзей не звала.
   - Папа очень болен, - объясняла она  одноклассникам,  -  он  шума  не
выносит.
   То  же   самое   говорила   коллегам   Марта,   работавшая   скромным
библиотекарем.
   - Муж, к сожалению, из-за болезни стал нелюдимым, все его раздражают.
   Короче говоря, в их квартире никто из посторонних не бывал. Но Густав
был абсолютно здоров. Фон Корфы просто не хотели, чтобы любопытные глаза
ощупывали мебель, картины и иконы. Но самым ценным в их доме  было  яйцо
работы  Фаберже.  Густав  подарил  его  Марте  в  1907  году  на  Пасху,
специально заказал мастеру, заплатив немалые деньги.  Через  десять  лет
случилась маленькая  неприятность  -  один  из  изумрудиков,  украшавших
верхушку, потерялся, и Густав снова обратился в ту  же  мастерскую.  Уже
грянула революция, ювелиры сворачивали дело, нужного изумруда у  них  не
оказалось, и на пустое место вставили сапфир.
   Так яйцо и осталось с "отметиной". Марта очень  дорожила  подарком  и
считала его семейным талисманом.
   - Видишь, какое оно красивое,  -  показывала  она  раритет  маленькой
дочери. - Вырастешь, береги его, помни: пока яичко  с  тобой,  все  беды
отлетят.
   Так  Амалия  и  выросла,  сохранив  наивную  детскую  уверенность   в
волшебную силу безделушки.
   Густав скончался в 1941 году.  Марта  пережила  его  на  десять  лет.
Амалия осталась одна.

Глава 7

   Жить ей стало тоскливо. Друзей не завела, сказалась  привычка  никого
не звать к себе в дом. Семейная жизнь тоже  не  сложилась.  Лучшие  годы
пришлись на войну, потом ухаживала за тяжело больной матерью.  Похоронив
Марту, Амалия поняла, что куковать ей  теперь  в  одиночестве  до  конца
дней. Хотя о какой  старости  могла  тогда  идти  речь?  Женщине  только
исполнилось сорок четыре года.
   По ночам она иногда плакала  в  подушку,  пытаясь  задушить  рыдания.
Зачем всегда  слушалась  маму?  Марта  запрещала  дочери  встречаться  с
кавалерами, презрительно роняя:
   - Они не нашего круга.
   Но где же ей  было