ировала?
   - Мой дорогой мальчик, это тебя совсем не касается. Дукесса рассмеялась.
   - Благодарю вас, мэм. Вы приняли огонь на себя, я могу отдохнуть от него.
   - Если ты съешь завтрак, а потом  вздремнешь  немного,  я  позволю  Мэгги
вымыть твою голову.
   - А все остальное?
   - Я вымою все остальное сам.
   - Но, Марк, ты не умеешь, я не...
   - Не волнуйся, я справлюсь.
   Патрисия Уиндем удивленно распахнула глаза:
   - Нет, пощадите  меня.  Это  уж  слишком  для  моего  чистого  солнечного
мальчика.
   Дукесса уже знала, что ей придется пройти через все это. Марк никогда  не
говорил ничего просто  так.  Он  старался  обращаться  с  ней  очень  нежно,
прикосновения его пальцев казались ей  легче  солнечных  лучей,  играющих  в
кроне клена за окном. Но она чувствовала  стеснение  из-за  нелепых  повязок
между ног и все еще продолжающихся кровяных выделений. Может быть,  он  хоть
эту часть тела оставит в покое? Он обращался  с  ней  так,  будто  она  была
неодушевленным предметом,  спокойно  поворачивая  ее,  снимая  сорочку.  Его
прикосновения не были похожи на любовную ласку, казалось,  он  задался  лишь
одной целью: как можно аккуратнее и осторожнее вымыть  ее  тело.  Но  когда,
стащив сорочку, он увидел  ее  грудь,  все  его  благие  намерения  рухнули.
Голубые глаза Марка потемнели от страсти, а скулы заострились.
   - Кажется, я забыл, как притягательно ты всегда действуешь на меня. Да, я
столько раз раздевал и одевал тебя за время болезни, мыл и протирал, опускал
в ванну с ледяной водой!  Но  теперь,  когда  ты  в  сознании,  все  кажется
по-другому; я не могу оставаться спокойным, глядя в твои глаза.  В  них  уже
сквозит  не  усталость  больного,  а  женское  смущение.  Это  лишает   меня
равновесия. Не дергайся.  Я  должен  старательно  промыть  каждую  складочку
твоего прекрасного тела.
   Разбинтовав, он осторожно мыл ее живот, стараясь не задевать и не  мочить
ранки над левым боком. Закончив с животом,  его  рука  с  намыленной  губкой
скользнула ниже.
   - Пожалуйста, не делай этого, Марк. Мне очень неудобно, и я не могу...
   - Успокойся, кровотечение почти  прекратилось.  То,  что  сейчас,  -  это
совершенно  нормально  и  вовсе  не  означает,  что  не  надо   мыться.   От
прикосновения моих рук ты не умрешь. Пожалуйста, доверься мне.
   Дукесса старалась увернуться от его пальцев, которые вдруг стали дрожать,
дыхание ее заметно участилось, щеки порозовели, в глазах стоял немой вопрос.
Марк с улыбкой подумал:
   "Почему бы и нет?"
   Его пальцы становились все более настойчивыми...  Она  столько  страдала,
разве он не в состоянии доставить ей немного удовольствия? Наконец  ее  тело
прогнулось, и он закрыл ее рот своим. Сладострастный крик Дукессы  прозвучал
уже у него во рту.
   - О, дорогой!
   - Тише, Дукесса, я еще не успел вымыть твои очаровательные ножки.
   Да, такое купание было у  нее  впервые  в  жизни.  Под  конец  он  заново
перевязал Дукессу и натянул на нее свежую ночную сорочку.
   - Перестань смотреть на меня, словно на какого-то нахала. Я твой  муж,  и
твое тело принадлежит мне, прошу не забывать это. Я даже доктору  Рейвну  не
позволил прикоснуться к тебе, он лишь смотрел на тебя  голодными  глазами  и
подсказывал мне, что нужно делать. Меня ты не должна стесняться, я  запрещаю
тебе это.
   - Ах, Марк, но ведь тогда я была без сознания. Неужели ты  не  понимаешь,
что такие вещи женщина всегда должна делать сама?
   - Глупости, ты должна быть полностью открытой со мной. Почему ты этого не
хочешь?. Посмотри только в зеркало. Твои щеки порозовели, и я  знаю  отчего.
Причина этому -  наслаждение,  которое  ты  испытала  благодаря  мне.  -  Он
помолчал, бросая на пол использованные полотенца, ее сорочку и бинты,  потом
снова повернулся к ней. Выражение его лица стало очень серьезным. -  Раз  ты
моя жена, Дукесса, то должна говорить мне все, что думаешь и чувствуешь,  ты
не должна ничего утаивать от меня, касается это твоих дел или  тела.  Можешь
кричать на меня, если тебе что-то не нравится,  можешь  ударить,  только  не
копи в себе, говори все. Я хочу понимать тебя.
   К его великому удивлению, она вдруг залилась слезами. Лицо  ее  при  этом
ничуть не изменилось,  она  даже  ни  разу  не  всхлипнула.  Слезы  спокойно
выкатывались из глаз и сбегали по щекам.
   - Ах, сердце мое, не надо плакать, умоляю тебя. Она отвернулась. Руки ее,
лежавшие на груди поверх одеяла, сжались в кулачки. Марк протянул было руку,
чтобы коснуться ее, но тут же отдернул.
   - Ты знаешь, - сказал он после паузы спокойным проникновенным тоном, -  я
был большим дураком все это время. Может быть, тебе даже не  стоило  прощать
меня, но ты делала это столько раз!
   Он увидел, как напряглось вдруг ее тело, она застыла в ожидании. Ему  все
же удалось привлечь ее внимание, он знал это, хотя она даже не  повернула  к
нему своего лица, только ждала.
   - В Париже я готов был задушить тебя от ярости. Меня  безгранично  бесило
то, что ты взяла дело в свои руки, не оставив мне выбора.  Пожалуй,  я  даже
отчасти  упивался  собственным  унижением,  которое   позволяло   мне   быть
несдержанным, извиняло мои дикие  выходки.  Я  не  мог  поверить,  что  стал
игрушкой в женских руках. Я говорил тебе странные вещи, у меня самого  кровь
стыла в жилах от этих слов и поступков. Знал, что разбиваю твое сердце,  что
раню тебя, но ничего не мог с собой поделать. Ты была дочерью  своего  отца,
которому я уже не мог отомстить, потому что он находился в могиле, и я мстил
тебе. Но будь  снисходительна,  постарайся  еще  один  раз  простить  своего
глупого мужа. Я хочу, чтобы у нас были дети.  Мы  наводним  ими  весь  Чейз,
который станет одной огромной детской. Это будут наши дети  -  твои  и  мои.
Теперь твой отец перестанет стоять перед нами и нашим будущим.
   Она медленно повернула к  нему  лицо,  потом  подняла  руку  и  коснулась
кончиками пальцев его щеки.
   - Ты и в самом деле захотел иметь наследника?  Мальчика,  который  станет
следующим  графом  Чейзом?  В  котором  будет  течь  твоя  и  моя  кровь,  а
следовательно, и кровь моего отца?
   - Да. И он не должен быть одинок. Мы дадим ему братьев и сестер.
   - Но почему? Что с тобой случилось, Марк? Ты почувствовал жалость ко  мне
из-за того, что я потеряла ребенка?
   - Да, конечно. Но это не главная причина.
   - Тогда в чем же дело?
   - Я люблю тебя так, как только может мужчина любить женщину. Я никогда не
думал, что способен на такое. Пусть больше не будет  недоверия  между  нами,
настороженности и враждебности. Я не хочу, чтобы ты боялась  и  дрожала,  не
зная, какого следующего шага  можно  от  меня  ожидать.  Если  в  будущем  я
когда-нибудь обижу тебя, можешь не  тратить  время  на  хлыст,  уздечку  или
ботинок, а сразу огреть меня кочергой от камина. Я  люблю  тебя.  Устраивает
такое объяснение? Ты веришь мне, простишь меня?
   Возникла пауза. На какой-то момент ему показалось,  будто  вернулась  та,
прежняя Дукесса,  молчаливая,  отстраненная,  замкнутая.  Она  напряженно  и
внимательно изучала его. Как он  ненавидел  это.  Пусть  кричит  и  дерется,
только не эта неподвижная маска.
   - Я готов  даже  позволить  этому  проклятому  юному  Рейвну  быть  твоей
акушеркой, хотя и ненавижу, когда он  прикасается  к  твоему  телу.  Ну  же,
посмейся надо мной, скажи, сделай что-нибудь, только не молчи.  Лучше  ударь
меня!
   - Пожалуй, я еще успею как следует стукнуть тебя в  следующую  среду  или
пятницу, а пока...  Марк,  повтори  еще  раз,  кажется,  ты  говорил  что-то
интересное.
   - Я говорил, что люблю тебя и не доверяю этому юнцу Рейвну. Придется  нам
женить его, чтобы как-то отвлечь от тебя.
   Она звонко рассмеялась, и он, нежно целуя ее в  губы,  почувствовал,  как
теплая волна разливается по телу, будто он сделал  хороший  глоток  крепкого
бренди - Ах, Марк, возможно, я люблю тебя еще  с  тех  пор,  когда  даже  не
знала, что это такое. Да, я заставила тебя жениться на мне, но не только для
того,  чтобы  восстановить   попранную   справедливость,   исправить   вред,
причиненный тебе моим отцом, я желала тебя, мне было  необходимо,  чтобы  ты
стал моим мужем. Боже, как ты был жесток со мной! Я думала, мне уже  никогда
не удастся изменить это. И  все  же  я  была  рада,  что  этим  американским
Уиндемам уже не удастся подцепить то, что по праву принадлежит  тебе  -  То,
что  принадлежит  нам,  нашему  сыну  и  сыновьям  его  сыновей,  и  так  до
бесконечности. Поэтому ты и пришла ко мне в спальню...
   - Ax, Марк, но я даже не представляла, как прекрасно то,  что  происходит
между мужчиной и женщиной, как мне хорошо может быть с тобой.
   - Но кажется, тебе не очень понравилась наша первая брачная  ночь.  Зачем
же ты приехала сюда, в Чейз, и заняла спальню графини?
   - Чтобы свести тебя с ума от вожделения, чтобы  ты  дрожал  от  него  еще
сильнее, чем Джордж Рейвн, глупый мужчина! Хотя, чтобы добиться  этого,  мне
надо еще многому учиться.
   - Когда ты выздоровеешь и снова начнешь петь и танцевать, я  стану  самым
прилежным учителем, какого ты только сможешь отыскать во всем Йорке, нет,  к
черту, во всей Англии!
   Она улыбнулась ему,  и  теперь  в  ее  улыбке  не  было  и  тени  горя  и
разочарования. Это  была  счастливая  блаженная  улыбка  любящей  и  любимой
женщины.
   - Дукесса, ты помнишь, как я говорил тебе, что  хочу,  чтобы  между  нами
отныне не было секретов. Начиная с этого момента,  ничто  не  должно  стоять
между нами, договорились?
   Наклонив к нему голову, она молча провела пальцами по его лицу.  А  он-то
надеялся, что она расскажет ему о своих песенках, написанных под псевдонимом
Р.Л.Кутс. Откуда только она взяла такое нелепое имя?
   Ладно, не важно, у него  есть  Дукесса,  а  мистер  Кутс,  возможно,  еще
когда-нибудь всплывет в их жизни.

Глава 26

   Следующей после Спирса была Дукесса, заставшая свою свекровь  лежащей  на
полу посреди Зеленой гостиной. Какое-то время Дукесса с интересом  наблюдала
за ней, а потом тоже подняла глаза вверх. Зеленая гостиная была единственной
в доме комнатой  с  фресками  на  потолке.  Казалось,  вся  композиция  была
выполнена одним автором, рисунки равномерно распределялись между потолочными
балками. Дукесса рассматривала их  еще  когда  была  девятилетним  ребенком,
особенно ей нравились средневековые сценки. Но она никогда не приглядывалась
к ним особенно внимательно.
   Взгляд Дукессы отыскал средневековую сценку, представлявшую знатную  даму
в окружении служанок. Дама была вся в белом, с длинным коническим убором  на
голове, ее волосы каскадом падали на спину. Она сидела на какой-то  каменной
плите, слегка наклонившись вперед, слушая молодого музыканта,  перебиравшего
струны лютни у ее ног. Дукессе казалось,  что  она  слышит  какие-то  слабые
отдаленные звуки, слетавшие со струн. Она переключилась на следующую сценку,
которая повторяла предыдущую, но молодой человек теперь стоял, вытянувшись и
подняв голову вверх, к толстым ветвям дуба.  Он  будто  рассматривал  что-то
спрятанное там.
   Далее  на  рисунке  служанка  подавала  своей  госпоже  кубок  с   водой;
присмотревшись к каменной  плите,  Дукесса  вдруг  поняла,  что  это  выступ
колодца. Молодой человек уже не просто тянулся вверх, а доставал  из  ветвей
дуба лютню. Какой-то абсурд, почему лютня должна находиться где-то в ветвях?
   И вдруг она замерла. Ее сердце билось тяжелыми глухими  ударами.  О  нет,
разве это возможно? На другой сценке музыкант держал две лютни, по  одной  в
каждой руке. Он улыбался даме, как будто предлагая одну из них ей. Еще  один
вариант - музыкант по-прежнему держит обе лютни, но смотрит уже не на  даму,
а, обернувшись, куда-то за свое плечо. Лицо его было  напуганным,  будто  он
видел там что-то страшное. Лютни он держал как-то очень  неудобно,  прижимая
одну к другой выпуклыми спинками.
   - Хелло, дорогая! Я верю, что ты себя уже неплохо  чувствуешь,  но  разве
Марк позволил тебе вставать с постели и бродить одной по дому? -  И  тут  же
Патрисия переключилась на главное:
   - Я разглядываю потолок. Много лет назад, впервые побывав в Чейзе, я была
очарована этими фресками и не могла  выйти  из  Зеленой  гостиной.  По  этим
фрескам можно восстановить историю Англии вплоть до  середины  шестнадцатого
столетия. Последние особенно притягивают меня, потому  что  среди  них  есть
посвященные  моей  любимой  Марии,  шотландской  королеве,  такой  смелой  и
благородной и так подло  преданной.  Но  ты  видишь,  здесь  совсем  нет  ее
изображений ребенком, нет и относящихся к ее трагическому  концу.  Трактовка
сюжетов обрывается 1550 годом. Но ты знаешь, три дня назад я поняла,  что  в
этой живописи заключено и еще кое-что, кроме стилизованных под  определенный
период сцен. Ты уже видела их, Дукесса? Ах, разумеется. Глупый  вопрос.  Они
очаровательны, ведь так?
   Дукесса согласно кивнула.
   - С моего места их гораздо удобнее рассматривать. Иди  сюда,  дорогая,  и
ложись рядом, я буду тебе показывать. Дукесса растянулась на полу  рядом  со
своей свекровью.
   - Теперь, дорогая, скажи мне, что ты видишь? - спросила Патрисия.
   - Дама сидит на выступе колодца под дубом. Это похоже на ключ,  описанный
в книге. Не хватает лишь девятиликого Януса и чудовища, -  Мне  и  самой  не
давала покоя эта девятка, но вчера я, кажется, поняла, в чем  дело.  Взгляни
на лютни, Дукесса.
   - Да, я уже заметила. Ему, должно быть,  неудобно  держать  их  выпуклыми
спинками друг к другу.
   - Подумай о музыке, Дукесса. О чем тебе напоминает положение инструментов
в руках молодого человека?
   - Подумать о музыке?
   - Да, дорогая, присмотрись  внимательнее.  Знаешь,  я  неплохо  играю  на
фортепьяно.  Мама  заставляла  меня  проводить  за  ним  по   многу   часов,
предпочитая, чтобы я музицировала дома, а не танцевала где-нибудь при лунном
свете с молодыми людьми. Ты знаешь нотную грамоту, Дукесса?
   - Да, - ответила она, становясь вдруг столь возбужденной и радостной, что
с трудом могла произносить слова. - Лютня в таком положении  напоминает  мне
басовый ключ, который...
   - Который похож на девятку, разве не так? - подсказала Патрисия.
   - Да, да, конечно, девятка! Значит, Янус...
   - Посмотри теперь на эту  сценку,  -  прервала  ее  Патрисия.  -  Молодой
человек с таким страхом оглядывается назад, будто там притаилось какое-то...
   - Чудовище, - закончила за нее Дукесса.
   - Да. Итак, у  нас  есть  дуб  с  колодцем,  басовый  ключ  или  девятка,
читающаяся в форме лютни, - символ Януса, и даже чудовище, хотя последнего и
не видно. Мы догадываемся о нем лишь по выражению страха  на  лице  молодого
человека.
   - Ах, мэм, как же  мы  были  близоруки  все  это  время,  и  вот  теперь,
благодаря вам, все становится ясно. Это же и есть ключ к тайне.
   - Благодарю вас, мое дорогое дитя, но мы пока еще  так  и  не  нашли  это
пресловутое сокровище.
   - Могу я поинтересоваться, леди, что вы здесь делаете?
   - Ах, Спирс, да, теперь , можешь. Иди к нам сюда и подними голову  вверх.
Ты стоишь на пороге открытия, которое мы с Дукессой уже сделали.
   Десятью  минутами  позже,  заглянув  в  Зеленую  гостиную,  Баджи  застал
странную картину: мистер Спирс, Дукесса и  миссис  Уиндем  лежали  на  полу,
уставившись в потолок. Любимая кошка Марка Эсми свернулась клубком на  груди
у Спирса, решив, должно быть, что это самое подходящее для нее место.
   - Отвечайте немедленно, ради самого дьявола и его шайки, что вы все здесь
делаете?
   -  Мистер  Баджи,  это  просто  восхитительно.  Миссис  Уиндем  близка  к
разгадке. Ложитесь рядом с нами, и я все покажу вам.
   Вскоре и Марк, заглянув в гостиную, увидел интересную картину  и  услышал
слова Спирса: "А где здесь чудовище?" Дукесса боковым зрением увидела  мужа,
- Марк, иди к нам. Мы уже почти решили загадку о сокровище. Ложись рядом  со
мной и посмотри на потолок. Марк, заинтересованный, лег на ковер.
   - Мой Бог, сколько раз с  восторгом  и  восхищением  я  рассматривал  эти
сценки, но на самом деле так никогда и не  видел  их.  Я  ни  разу  даже  не
вспомнил...
   - Да, да, - оборвала его Дукесса, - знаю. Со мной то же самое.  Мне  и  в
голову не приходило связать сокровище Уиндемов с этими фресками.  Знаешь  ли
ты, когда была расписана эта комната, Марк?
   - О, она едва ли не самая старая в доме, хотя и подвергалась  реставрации
после пожара, случившегося в начале прошлого столетия.
   - Совершенно верно, сын мой. Я читала об  этом  в  дневнике,  оставленном
Артуром Уиндемом, третьим виконтом Барресфордом.  Дневник  пестрит  скучными
заметками о его жизни, однако третья тетрадь достаточно информативна.  Пожар
случился в 1723 году. Сгорело все крыло елизаветинской эпохи, за исключением
"Зеленого куба" и библиотеки. Об этом событии свидетельствует запись  Артура
Уиндема: "Целы остались только "Зеленый куб" и моя библиотека,  но  они  так
закопчены и пропитаны дымом, что я сомневаюсь в  их  восстановлении.  Однако
почитаю своим долгом отреставрировать их, придав  в  точности  прежний  вид,
хотя сам был от них не в особом восторге". Еще он писал что-то о своем  отце
и дедушке, которые обожали эти  фрески,  и  о  том,  что  восстановление  их
является долгом по отношению к предкам. Благодарение Богу, что  он  оказался
таким чувствительным и благородным, иначе ключ к  сокровищу  был  бы  утерян
безвозвратно.
   Марк с задумчивым видом спросил:
   - А  почему  эту  комнату  всегда  называли  "Зеленым  кубом"?  Меня  это
интересовало еще в детстве. Я всех донимал  расспросами,  но  никто  не  мог
ответить, включая дядю.
   - Я тоже спрашивала. Действительно, никто не знал.  Сэмпсон  предполагал,
что это из-за старинных стеклянных витражей на окнах.
   - Да, вполне возможно, из-за этого  зеленого  стекла,  -  раздался  голос
Мэгги. Она подкралась незаметно и уселась рядом со Спирсом, обхватив  колени
руками. - Кроме того, разве вы не видите? Комната совершенно квадратная.
   - Ах, - сказал Баджи, - и когда солнечные лучи проникают  сквозь  зеленые
витражи в квадратную комнату...
   - ..создается иллюзия куба, мистер Баджи, - закончил за него Спирс.
   - Возможно, - согласилась Патрисия Уиндем. -  Вообще  во  всех  старинных
домах комнаты порой называются очень странно. Например, комната "Явлений"  в
Хардвик-холле - это огромное и очень холодное помещение. В ней зуб на зуб не
попадает от холода.
   - Несомненно, это комната, которую облюбовали призраки, - заметил Баджи.
   - Еще я знаю комнату "Солнечных часов" в старинном дворце в Линдфилде.  А
в Котекель-хаусе есть комната "Живота".  Полагаю,  в  ней  джентльмен  может
объедаться и опиваться, сколько его душе угодно.
   - Думаю, Мэгги права, - сказал Марк,  -  она  правильно  указала  ключ  к
названию этой комнаты.
   - Возможно, все еще  проще,  -  заметила  Патрисия  Уиндем.  -  Ведь  куб
по-латыни означает "комната". Прибавьте сюда зеленые витражи, и получится  -
Зеленая комната или Зеленый куб.
   - Ах, - сказал Баджи, - я совершенно  ясно  вижу  на  потолке  колодец  и
бадью, оплетенную кожей, о которой рассказывала  Дукесса.  Но  где  же  этот
проклятый монстр?
   - Везде и нигде, - ответил Марк.
   - Он есть здесь. Я чувствую его, - сказала Дукесса,  -  хотя  и  не  вижу
никаких чертей с рогами. Посмотрите только, какое испуганное лицо у молодого
человека в последней сцене.
   - Итак, - подытожила Патрисия Уиндем, - в первой  сценке  дама  сидит  на
выступе колодца, а музыкант наигрывает для нее на лютне. В  другом  варианте
он стоит, доставая еще одну лютню из  ветвей  дуба.  Потом  он  прикладывает
лютни  спинками  одну  к  другой,  и  мы  имеем  девятку  и  Януса.   Монстр
присутствует незримо для нас. Он  разлит  в  природе,  в  воздухе.  Как  нам
использовать все это?
   - Тебе это что-нибудь подсказывает, Дукесса? - спросил  Марк,  поглаживая
кончиками пальцев руку Дукессы.
   - Возможно, - ответила  Дукесса,  глядя  на  Марка