Попробуй только пальцем тронуть Шейкера или Ив, и я не задумываясь сдам тебя полиции. Прямых улик у меня, понятно, нет, но я знаю достаточно, чтобы последующие несколько месяцев тебе жилось не слишком уютно. Если ты не согласишься, можешь навсегда распрощаться со мной и Эммой. Я не позволю, чтобы Эмма стала очередной жертвой в твоей войне с Шейкером. Больше никаких покушений ни на тебя, ни на членов твоей семьи. Ив и ее отец дали слово.
     Ты взял жизнь одной из его дочерей и за это откажешься мстить другой. Луи мертв, и ты едва выкарабкался.
     Они оба знают, что в случае чего им несдобровать, потому что я записала на диктофон разговор по душам с Ив. Одна кассета у Диллона Савича, другая - в офисе окружного прокурора Сан-Франциско. Так что, поверь, другого выхода у них нет.
     Отец размахнулся, и Молли на секунду показалось, что он вот-вот даст ей пощечину, но она не отпрянула.
     Не отвела глаз. Мейсон нерешительно опустил руку.
     - Ты моя дочь и смеешь угрожать мне этим? - прошептал он.
     - Представь себе. Это единственный способ защитить тебя и Эмму, дороже которой у меня никого на свете нет. Ты мой отец, и я хочу тебе долгой жизни. А сейчас поклянись, что оставишь Шейкеров в покое.
     Мейсон смотрел на дочь, так похожую на свой бабку. Как она не хотела, чтобы Алисия выходила за него замуж! Как смотрела на него.., словно на грязь под ногами. Она с первого взгляда раскусила, кто он такой. Он видел это в ее серо-зеленых, таких же, как у Молли, глазах, и возненавидел тещу всеми фибрами души И вот теперь перед ним стоит Молли, точна)! копия той, давно умершей женщины, и смеет указывать ему, что и как делать. Да что же это творится? Она всего-навсего женщина. Какой мужчина прислушивается к бабьим наставлениям?
     Ему хотелось раз и навсегда приструнить ее, но с языка неожиданно слетело:
     - Я убрал ту шваль, что издевался над. Эммой.
     Да он, никак, обороняется?! И в голосе звучат едва уловимые жалобные нотки?!
     Пораженная, Молли мгновенно смягчилась:, - Верно. Поэтому я и не обратилась в полицию. И знаешь что, па? Не такой уж ты плохой. И по-своему пытаешься уберечь семью. Это довод в твою пользу.
     Очень веский довод. Ты согласен прекратить войну?
     Мейсон посмотрел на свои длинные белые пальцы. За эти недели руки стали совсем старческими, и кожа, казалось, обвисла. Он неуверенно поднял голову. Молли стояла перед ним, гордая, спокойная и.., и очень красивая.
     Уши. уши точь-в-точь как у Алисии. Он всегда восхищался крохотными розовыми раковинками жены.
     - Ты согласен, па? - тихо повторила Молли. Молчание нарушила назойливая трель телефонною звонка. - Поговори с ним, - попросила Молли, снова взглянув на часы. - Это Рул Шейкер. Как раз вовремя. Покончи со сварами, па.
     Может, она права. И у нее нашлось мужество прийти сюда и положить его на обе лопатки. Что же, видно, так тому и быть.
     Мейсон взял трубку и сказал человеку, с которым вот уже двадцать лет не перемолвился ни единым словом:
     - Рул? Это Мейсон Лорд.

Эпилог

     - Мальчик! - ликующе завопил Рамзи. Молли и Эмма, мирно пребывавшие на кухне, дружно ворвались в кабинет. Рамзи нажал кнопку громкоговорящего устройства и положил трубку на стол.
     - Поздравляем! - хором воскликнули дамы. Далматинец Эммы, шестимесячный Кенни, оглушительно залаял и принялся грызть тапочку Рамзи.
     - Когда? Сколько весит? Как назвали?
     Шерлок весело расхохоталась, так что смех раскатился по всей комнате.
     - Его зовут Син Франклин Савич, и не поверите, орал во все горло, когда скользнул прямо в руки Диллону. Огромный, здоровый, красный, и все просто чудесно! Но Диллон вел себя, как палач! Водил меня по палате, не давая лечь, пока я наконец не пригрозила поставить ему фонарь под глазом, если он не позволит мне устроиться в постели и осыпать его проклятиями.
     Эмма потребовала немедленно привезти Сина, чтобы поиграть с ним, и не успокоилась, пока не получила твердое обещание. Повесив трубку, Рамзи уселся в большое кресло коричневой кожи, притянул Молли к себе на колени и, посадив Эмму на колени матери, обнял сразу обеих, по недавно заведенному обычаю. Он с удовольствием уставился на противоположную стену, где висели три неоимпрессионистских пейзажа, купленных им совместно с Молли.
     - Мои практиканты и секретарша заявили, что желают повидаться с Эммой, - сообщил он, целуя Молли. - Твердят, что прошло уже целых три недели и я ужасный эгоист, потому что один хочу наслаждаться ее обществом.
     Ну, братцы, как насчет того, чтобы снова прийти в мой офис? Эмма, в понедельник у тебя нет занятий, так что не придется пропускать школу. Что скажете?
     - А у миссис Бергер остались лимонные карамельки?
     - Ну вот, жадность, как всегда, перевесила? - ехидно хмыкнул Рамзи. - Я спрошу.
     - Если да, значит, рассчитывай на нас, - заверила Молли и поцеловала Эмму в макушку.
     Когда девочка наконец спрыгнула на пол и помчалась играть с Кении на заднем дворе, Рамзи кое-что вспомнил:
     - Знаешь, мне звонил лейтенант О'Коннор. Они нашли человека, который, по их мнению, стрелял в Мейсона, на свалке в северном Огайо. Труп почти разложился. Рул Шейкер не оставляет следов.
     - Точно. Ив, наверное, рассказала отцу о слюне и тестах на ДНК. Плевок стоил ему жизни.
     - Да, но невелика потеря. Зато какое облегчение для твоего отца!
     Он прижался губами к ее шее, поиграл с маленьким золотым колечком в левом ушке и прошептал:
     - Ты уже решила, куда мы едем на День благодарения? Поспеши: осталось всего несколько дней, и билетов в кассах становится все меньше.
     - Нет проблем, - отмахнулась она с широкой улыбкой. - Италия, конечно. А Рождество мы проведем в Чикаго. Я сказала папочке, что Эмма желает получить кучу подарков и именно поэтому ему выпало принимать нас на Рождество. Сначала он пыхтел и шипел, как чайник, но в конце концов рассмеялся и поведал, что Гюнтер уже поговаривает о том, чтобы купить Эмме куклу с полной выкладкой и с автоматом. Попробуй теперь его превзойти!
     - Ну.., тут даже пытаться не стоит.
     Молли закатила глаза.
     - Что же, поскольку мой "детоникс" благополучно лежит в коробке на верхней полке шкафа, считай, и я сложила оружие. Кстати, я поговорила с Элинор Лу. Она шлет всем приветы и надеется, что весной встанет на лыжи.
     - Что она сказала насчет Эммы?
     - Очень рада, что все обошлось. И считает, что крошке полезно попутешествовать, хотя она и так делает огромные успехи. Будем надеяться, что наша малышка скоро забудет весь этот кошмар и все останется позади.
     - Дай Бог. Признайся, Молли, я что, безбожно ее балую?
     - Нет, у нее есть голова на плечах. Скорее, это она тебя бессовестно портит. Представь себе, утром помчалась на кухню поджарить тебе тосты, чтобы ты не простудился, стоя босиком на холодном кафеле.
     - В постели остались крошки, - вздохнул Рамзи. - Да, вот еще что! Знаешь, как судьи получают дела? По лотерейной системе. Досье вытягиваются наугад и вручаются судьям по алфавиту. Я начинаю очередной крупный процесс над наркоторговцами. Надеюсь, что хоть у этого дела будет иной конец.
     - Придется, пожалуй, засесть в зале суда, на случай, если кто-то снова попытается тебя обидеть.
     Рамзи стиснул Молли, бормоча между поцелуями:
     - Подумать только, какая роскошь! Эмма балует меня, ты охраняешь... - И, вольготно раскинувшись в кресле, с самым довольным видом заключил:
     - Чего больше желать бедному беззащитному парню?



20


19





МАГИЯ ЛЕТА

Кэтрин КОУЛТЕР
Перевод с английского Е.С. Никитенко. OCR and Spellcheck: Екатерина






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


Анонс

     Это была самая, наверное, невероятная брачная ночь в Англии. Жених, легкомысленный граф Ротрмор, с трудом мог заставить себя взглянуть на девушку, которую взял в жены но приказу короля: в знак протеста возмущенная невеста, прекрасная Фрэнсис Килбракен, постаралась предстать перед ним в самом непривлекательном виде... Кто мог подумать, что именно так начнется история жгучей страсти и великой любви, чистой и чувственной, - любви, которой предстояло связать Фрэнсис и Ротрмора неразрывными узами?..

Глава 1

     Каждый брак предначертан, как и каждая казнь.
     Джон Хейвуд

Англия, 1810 год

     Филип Ивлин Десборо Хоксбери, граф Ротрмор, известный среди армейских друзей как Хок (Ястреб), передав дворецкому перчатки и дорожный плащ, настороженно оглядел безмолвных слуг.
     - Как здоровье отца? - спросил он, против обыкновения сильно понизив голос.
     Дворецкий Шипп, длинный, худой и необыкновенно чопорный, внимательно посмотрел на молодого хозяина:
     - Его светлость почивает, милорд, но он пожелал видеть вас сразу, как только вы прибудете.
     Хок рассеянно кивнул, обводя взглядом знакомые стеньг. Они были безмолвны, эти стены, и лакеи в красно-золотых ливреях выглядели словно статуи, охраняющие покой сиятельного усопшего. Граф невольно вздрогнул от неуместного сравнения.
     - Я оставил чемоданы в двуколке, - сказал он дворецкому.
     - За ними будет послано, милорд.
     - И вот еще что, Шипп: проследите за тем, чтобы о моем камердинере позаботились как следует. В дороге у него всегда разыгрывается аппетит.
     - Будет исполнено, милорд.
     Хок пересек огромный вестибюль и взбежал по широкой лестнице, прыгая через две ступени. Мальчишкой он любил делать такие гигантские шаги, пока однажды не свалился и не сломал правую руку. Невил, его старший брат, при этом смеялся до слез. Это воспоминание болью отозвалось в душе Хока: теперь Невилу было все равно, уже почти два года как он лежал в могиле.
     Череда фамильных портретов обрамляла лестницу. Спокойные, полные достоинства лица предков благосклонно взирали на единственного наследника их рода. Более трехсот лет замок служил родовым гнездом маркизов Чендоз. Хок не был здесь почти пять месяцев. Во время его последнего визита отец еще был здоров, теперь он лежал на смертном одре. Мысль об этом заставила сердце молодого графа болезненно сжаться.
     Хок повернул в восточное крыло здания. Он почти бежал по просторному коридору к двойным дверям, ведущим в спальню отца. С бьющимся сердцем бесшумно приоткрыл тяжелую дверь. Внутри было очень тепло, даже душно. Тяжелые гардины золотой парчи были плотно задвинуты, вокруг мебели залегали угрюмые тени. В центре комнаты на возвышении стояла роскошно убранная кровать. Под покрывалом угадывались контуры тела, но в спальне было слишком сумрачно, чтобы различить лицо. Из кресла у кровати навстречу Хоку поднялся человек, в котором тот узнал Тревора Коньона, секретаря своего отца.
     - Вот и вы, милорд, - сказал он просто.
     Коньон служил у отца едва ли не столько же, сколько Хок помнил себя. Маленький и пухлый (в противоположность худому и жилистому маркизу), совершенно лысый, добряк душой и при этом редкий умница, он был воплощенной преданностью. Хока давно уже не удивляли ни лояльность Коньона к отцу, ни его упорная, необъяснимая неприязнь к Невилу. Что думал секретарь о нем самом, оставалось только гадать. Положение единственного наследника не превращало его автоматически в средоточие всех добродетелей.
     - Как отец - спросил Хок охрипшим от волнения голосом.
     - Держится, милорд. - Коньон был очень сдержан Хок приподнял густую бровь, но Коньон ничего больше не добавил, сделав приглашающий жест в сторону кровати. Молодой граф склонился к неподвижной фигуре под затейливо расшитым покрывалом:
     - Я здесь, отец.
     - И вовремя, мой мальчик.
     Чарлз Линли Берсфорд Хоксбери, маркиз Чендоз, высвободил руку и сжал сильные пальцы сына своими, сухими и цепкими. Хок подумал, что сейчас прозвище Ястреб больше подходит отцу, чем ему. На лице, казалось, остался только крючковатый нос. Однако зеленые глаза маркиза, чуть более темные, чем глаза сына, сверкали из-под тяжелых век с прежней живостью.
     - Я торопился как мог, - сказал Хок, осторожно убирая со лба больного прядь седых волос. - Письмо Коньона пришло вчера, и я выехал немедленно. Как ты себя чувствуешь, отец?
     - Недолго мне осталось молиться Богу, - усмехнулся маркиз, - но роптать было бы чистой неблагодарностью. Разве жизнь моя не была полна? Разве у меня нет наследника, которым можно гордиться?
     Похвала заставила Хока отвести взгляд. Наследник, которым можно гордиться? Это он-то, живущий в постоянном водовороте развлечений, словно в Лондоне их вот-вот запретят и нужно успеть урвать свою долю!
     - Не говори о смерти, отец. Я хотел бы повидать твоего врача. Где он сейчас?
     - Где же еще, как не на кухне? Почтенный Тренгейджел только и делает что набивает рот ветчиной.
     - Но что он говорит?
     Маркиз отвернулся, внезапно закашлявшись. Кашель был сухой и резкий, звук его наполнил молодого графа ледяным страхом за отиа. Хок неожиданно заметил, что судорожно сжимает отцовскую руку, словно стараясь передать ему свое здоровье и силу. Маркиз, обессиленный приступом, некоторое время лежал с закрытыми глазами молча. Когда он снова посмотрел на сына, тот был поражен почти гипнотической настойчивостью этого взгляда.    
     - Он считает, что жить мне осталось две, от силы три недели. Ты ведь знаешь, что у меня чахотка? Так вот, этот болван замучил бы меня кровопусканиями, позволь я ему это.
     - Да, они все одинаковые! - воскликнул Хок с горечью, - Я видел, как лекарь ставит пиявки раненым после боя, тем самым толкая их в могилу!
     - Печально, что тебе пришлось повидать столько крови и смертей, мой мальчик, но я счастлив, что ты остался в живых, - продолжил маркиз. - Воспоминания, даже самые тягостные, не живут вечно в душе человека. Со временем ты забудешь об ужасах войны, а сейчас... сейчас речь пойдет совсем о другом.
     - Но ты устал, отец...
     - Не настолько! - властно перебил маркиз. - Выслушай меня. Я умираю, но не покину этот мир до тех пор, пока не увижу тебя женатым. Помни, ты обещал мне это.
     Хок почувствовал внезапную слабость в ногах. Проклятие! Он совсем забыл о данном отцу обещании. - потому, должно быть, что хотел забыть.
     Он присел на край отцовской кровати, стараясь собраться с мыслями. Все тщетно: время для отговорок и уверток прошло. Чтобы отсрочить неизбежное, он ринулся очертя голову в омут необузданного лондонского веселья. Карты, выпивка, дуэли сменяли друг друга, как фигуры вращающейся карусели. Единственное, чего Хок сторонился, были бордели. Он слишком часто видел, как заживо гнили люди, подхватившие "французскую оспу" - сифилис. Ему хватало хорошенькой, жадной до развлечений Амалии, его пылкой любовницы.
     Но на сей раз воспоминания о ней вызвали не удовольствие, а горечь. Жена! Зачем ему жена? До сих пор он прекрасно без нее обходился.
     Но он понимал, что дал слово и сдержит его.
     - Поезжай в Шотландию, сын, выбери себе жену и привези ее сюда.
     "Я не хочу жениться на какой-то дикарке из шотландского захолустья! Как это можно: связать жизнь с женщиной, которую до сих пор ни разу не встречал? А все твоя фамильная честь, отец, будь она проклята! Когда ты давал свою клятву, мне было всего девять лет, вспомни!"
     Но вслух Хок не произнес ни слова. Он просто наклонил голову в знак послушания и сказал:
     - Хорошо, отец и так и поступлю. Но вначале, наверное, лучше послать графу Рутвену гонца с известием о моем прибытии?
     - Коньон уже позаботился о том, чтобы известить графа. Слуга выехал в Шотландию два дня назад, так что ты можешь отправиться уже утром.
     - Значит, у меня нет даже права на отсрочку, - пробормотал Хок с кривой усмешкой.
     Да, честь порой бывала подобна жернову, висящему на шее. Так он ответил два года назад, когда отец впервые рассказал ему о клятве и о том, что обязанность выполнить эту клятву возлагается на него, Хока. Кончилось тем, что он, кипя от негодования, посоветовал отцу самому жениться на дочери графа Рутвена. "Это твою жизнь он спас, а не мою, - кричал он, - тебе и выводить в свет эту девчонку, наверняка хныкающую по поводу и без повода и при этом невоспитанную! Забирай себе этот подарок судьбы! Я всего лишь твой сын и недостоин такой чести! К тому же обычно всю грязную работу делает наследник, так пусть Невил на ней и женится!" Отец, дождавшись, пока он выговорится, спокойно заметил: "Невил? Невилу я не предложил бы даже шлюху из Сохо".
     Маркиз следил с высокой подушки за сменой выражений на лице сына. Проницательные глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, не упустили ни одного их оттенка.
     - Полно, мой мальчик, - сказал он наконец, - тебе ведь достанется не кот в мешке. У Александра Килбракена трое дочерей. Мужчина он видный и, уж конечно, не может быть отцом каких-нибудь кикимор. Тебе повезло, что ни одна из девушек еще не замужем.
     - Ты уже повторил мне это не однажды, - напомнил Хок с тяжелым вздохом.
     - Тебе скоро исполнится двадцать семь, сын. Самое время позаботиться о наследнике... а еще лучше - о нескольких.
     Маркиз снова зашелся в приступе кашля, сотрясаясь всем своим иссохшим телом. Возмущение тотчас же остыло в молодом графе.
     - Я сделаю все, о чем ты просишь, отец, - заторопился он.           
     Но в душе он испытывал глубочайшее сожаление. Леди Констанс, дочь графа Ламли, красавица с богатым приданым, лелеяла надежду рано или поздно услышать от него предложение руки и сердца. Теперь ее надежде заведомо не суждено было осуществиться. Хок снова мысленно проклял фамильную честь. Кто бы мог подумать, что ему предстоит жениться на полном ничтожестве без земель, без денег и без связей - потому только, что некто Александр Килбракен, обнищавший шотландский граф, семнадцать лет назад спас жизнь его отцу!
     Разумеется, за все надо платить, но почему платит он, Хок? Невил утонул и тем самым ухитрился избегнуть этой участи. И почему ему было не свалиться в воду через неделю после венчания? Хок готов был поверить, что брат сделал это нарочно, чтобы не вешать себе на шею хомут в виде неотесанной шотландки.
     Хок едва заметно покачал головой, устыдившись своих мыслей. Он прекрасно знал, что и при жизни Невила отец ни за что не выбрал бы его в качестве исполнителя данного обета. Чем брат заслужил такую нелюбовь, Хок не знал. Он был тогда вдали от дома.
     - Жизнь полна неожиданностей, - сказал он вслух.
     - Не могу не согласиться с тобой, мой мальчик. А теперь иди к себе и как следует отдохни перед дальней дорогой. Не забудь поутру зайти попрощаться.
     - Отец... - начал Хок и запнулся.
     - Ничего, мой мальчик, ничего, - успокоил маркиз, понимая, что тот боится поутру не застать его в живых, - еще три недели жизни я тебе обещаю. Меня будет поддерживать надежда увидеть будущую мать твоих детей. Не волнуйся ни о чем.
     - Я не волнуюсь, - сказал Хок, борясь с подступающими слезами. - Ты ведь никогда не нарушал данных тобой обещаний.
     - И я не намерен менять эту прекрасную привычку. А теперь иди, мой мальчик. Надеюсь, ты будешь по всем правилам ухаживать за молодой леди.
     Понимая, что его отсылают, Хок поспешно поднялся, как бывало в дни его юности, когда он научился беспрекословно повиноваться воле отца. Коньон, все это время простоявший в ногах кровати, промокнул блестящую лысину носовым платком и опустил глаза, избегая взгляда молодого графа.
     - Я постараюсь вернуться с невестой как можно скорее Ты ведь сдержишь обещание, отец? Ты дождешься меня?
     - Не сомневайся в этом... Хок, подожди! Таким сыном как ты, гордился бы любой отец.
     Хок полагал, что уже справился с непрошеными слезами, но тут его глаза заволокло вновь. Он быстро кивнул и заспешил вон из спальни.
     В семь часов утра Хок простился с отцом, отметив с облегчением, что тот выглядел не хуже, чем накануне. Впереди лежало долгое путешествие к озеру Лох-Ломонд, где в замке "Килбракен" жил граф Рутвен. Подстегивая пару серых рысаков, Хок прикидывал, как долго ему придется находиться в отлучке: пять дней дороги, неделя на то, чтобы выбрать одну из трех девиц Килбракен, дня два-три на подготовку избранницы к свадьбе и,