для того,  чтобы что-то поджарить,  им требовалось лишь подойти к
очагу.  Мы же каждый раз разжигаем огонь заново.  Боже,  как я рад, что ты
заглянул ко мне, Джон. Оставайся на ужин.
     - Большое спасибо, но я не могу.
     -  И  напрасно.  Тот,  кто  провел ленч с  Джоном Коллинзом,  достоин
мясного ужина и орденской ленты.
     - Мой самолет вылетает через пару часов.
     -  Тогда тебе  надо выпить.  В  самолет можно садиться только пьяным.
Тогда остается шанс спастись, если он упадет.
     - Как Алан?
     - Блестяще.  Выглядит,  как ты.  Ни унции жира. В прекрасной форме. Я
устаю от одного взгляда на него.
     -  Помнится,  на  свадьбе вы  говорили,  что дружите с  Аланом еще со
школы.
     - Да, мы вместе учились в Колгейте. С тех пор я паразитирую на нем.
     - Не понял?
     - Почти с тех пор. Не считая нескольких лет до его свадьбы. Тогда мне
приходилось  зарабатывать  на  жизнь.  Хочешь  еще  выпить?  Я  держу  все
страховки Алана.  Его жизнь, дом, машины, яхта, "Коллинз Компани". Поэтому
я никогда не спорю с Джоном Коллинзом,  несмотря на его сырные сандвичи. В
конце концов, от него зависит моя будущая выпивка.
     - Джоан говорила что Алан застрахован на три миллиона.
     - Можешь ей верить.
     - Это правда?
     - Абсолютная правда. Мертвым  этот  парень  стоит  куда  больше,  чем
живым. Но не для меня. Каждый вечер я молюсь за него.  Если  он  умрет,  я
последую следом за ним. Иначе мне вновь придется идти работать.  Боже!  Об
этом даже  страшно  подумать.  Какой-нибудь  паршивый   механик   забывает
подтянуть гайку в этом паршивом самолете в Айдахо, и моя жизнь кончена.  Я
ненавижу самолеты. В этом я похож на мать Алана. Он летает, а я  волнуюсь.
Возможно, я умру от волнения,  а  он  прокрутит  мертвую  петлю  над  моей
могилой.
     - Значит, вы познакомились во время учебы?
     - Какой он был красавец! В общежитии нас  поселили  в  одну  комнату.
Раньше он участвовал в турнире "Золотые перчатки". Такой серьезный парень.
На уме только работа, работа  и  работа.  Я  хотел  войти  в  студенческое
братство, а он - нет, то есть ему  было  все  равно.  Чуть  ли  не  каждый
уик-энд он  ездил  домой.  В  богом  забытый  городишко  Нонхиген,  что  в
Пенсильвании. Какая же там скука. Один раз  я  поехал  с  ним.  В  субботу
вечером  мы  нашли  только  одно  развлечение:  наблюдать  за   автобусной
остановкой. "О Боже, - сказал я Алану, - ты слишком  серьезен.  Колледж  -
это не только учеба". Я хотел, чтобы мы вместе подали заявление о приеме в
студенческое братство. Я думал, что мои  шансы  при  этом  возрастут.  Они
отвергли меня, но пригласили его. А он не писал  никакого  заявления.  Для
меня это был жестокий удар. Мне казалось, что я никогда  не  оправлюсь  от
него. Как могли эти семнадцати- и восемнадцатилетние сопляки  решать,  кто
им подходит, а кто нет, если они знали человека  лишь  несколько  месяцев?
Почему они отказали мне? За столь короткий  срок  эти  мерзавцы  пришли  к
выводу, что Алан - золото, а я -  дерьмо.  И  Алан  даже  не  оставался  в
кампусе на уик-энды. Я  жаждал  стать  членом  студенческого  братства,  а
студенческое  братство  жаждало  Алана.  Господи,  я  даже  плакал.   Алан
согласился при условии, что они возьмут и меня - его  соседа  по  комнате.
Боже, я никогда этого  не  забуду!  Он  просто  облагодетельствовал  меня.
Представляешь, какая была у него сила воли. Членство  в  братстве  значило
очень многое, а он хладнокровно торговался с этими обезьянами. Я думал,  у
него ничего не выйдет. Но он своего добился.  Они  приняли  нас  обоих.  А
потом он не  ударил  для  братства  пальцем  о  палец,  лишь  позволял  им
гордиться тем, что состоит в нем. И по-прежнему уезжал домой на  уик-энды.
Я же  участвовал  во  всех  начинаниях.  Господи,  как  мне  было  хорошо!
Незабываемое время.
     - Я что-то не понимаю. Чем же Алан Стэнуик выделялся среди остальных?
     - Чем он выделялся?  Ему только тридцать три, а он руководит одной из
крупнейших корпораций страны.
     - Да?
     - Да. Я знаю, что ты хочешь сказать. Что он, мол, женился на "Коллинз
Авиейшн".  Но  он к  тому же чертовски умен и  работал,  как проклятый.  Я
горжусь тем, что живу за его счет.
     - Извините.
     - Поверь мне, Коллинзы нуждаются в нем больше, чем он в них. Я думаю,
случись Джону Коллинзу выбирать между Аланом и Джоан, он оставил бы Алана,
а  собственную дочь бросил бы на съедение волкам.  Сегодня Алан возглавлял
бы "Коллинз Авиейшн" независимо от того, был бы он мужем Джоан или нет.
     - Вы так считаете?
     -  Да.  Можете не  сомневаться.  Вы  не  знаете,  какой это способный
человек.  Корпорации должны  драться  за  него,  как  дрались студенческие
братства. У этого парня есть все.
     - Вы прямо-таки идолопоклонник.
     - Совершенно верно, и мой идол - Алан Стэнуик.
     - Вы его часто видите?
     - По правде сказать,  нет. У нас разные интересы. Он летает, играет в
теннис,  сквош,  плавает на яхте.  Я же любил выпить. Он много работает. И
вообще,  очень серьезен.  Он  не способен сесть,  налить джина с  тоником,
поболтать о  том  о  сем,  как  делаем мы.  Мы  вот  просто разговариваем,
коротаем время.  Он  же  старается использовать каждую секунду.  И  потом,
Джоан недолюбливает мою жену.  Да и  я,  соответственно,  тоже не подарок.
Боже,  ты не знаком с моей женой? При удаче ты с ней так и не встретишься.
Если же убежишь с ней, я тебя отблагодарю.
     - Получается,  Берт,  что вы не знаете, чем занимается и о чем думает
Алан в эти дни.
     - Я не знал этого и раньше.  Как,  впрочем, и остальные. Алан никогда
не  раскрывал своих карт.  Он  может умирать от рака,  но никому ничего не
скажет.
     - Странно, что вы заговорили о раке.
     - Он не скажет даже лучшему другу, что у него горят штаны.
     - За ленчем мне показалось, что Джоан чем-то подавлена.
     - Послушай,  Джон, я не ошибусь, если скажу, что ты - друг Джоан, а я
- Алана, так?
     - Так, - кивнул Флетч.
     -  Поэтому ты воспринимаешь происходящее с  ее точки зрения,  а я - с
его.
     - Совершенно верно.
     - Алан женился не только  на  девушке  своей  мечты.  Он  женился  на
корпорации. Деловом предприятии. На вездесущем тесте,  совете  директоров,
прислуге, Рэкетс-клаб и еще бог знает на чем. Если обычная жена  -  якорь,
то этот парень приковал себя к целому континенту.
     - Джоан за ленчем упомянула о ранчо в Неваде.
     -  Да,  Алан говорил мне об этом.  После подписания сделки я  займусь
страховкой. Через пару недель. Коров там на пятнадцать миллионов долларов.
     - Вам повезло.
     -  Все эти годы я  тревожился об Алане.  Теперь я  должен волноваться
из-за коров. Слава богу, коровы не летают.
     - Страхование ранчо вам будет внове.
     -  Алан позаботился обо  мне.  Через две недели я  должен связаться с
одним маклером. Забыл, как его зовут. Фамилию я где-то записал.
     - Джим Свартаут?
     - Во-во. Именно он. Ты его знаешь?
     - Конечно. Отличный мужик.
     -  Надеюсь,  в  страховании  коров  он  разбирается лучше  меня.  Мне
наверняка понадобится помощь.
     - На ранчо они смогут побыть вместе. Джоан и Алан.
     - Нет. Тут те же деловые интересы. Покупка ранчо - ее идея.
     - Неужели?
     - Да.  Алану оно ни к чему.  Он понимает в коровах меньше меня,  а по
мне корова - большой сундук с четырьмя ногами по углам, из которого капает
молоко. Он туда не рвется. Ранчо Косто Мачо!
     - Я думал, это он предложил купить ранчо.
     - Нет.
     - Тогда почему Джоан так подавлена?
     - Что ты имеешь в виду?
     -  Может,  мне показалось,  но  создается впечатление,  что ей  очень
невесело.
     -  Она  еще  хуже Алана.  Все на  полном серьезе.  Разве ты  этого не
замечал?  Улыбку из них надо вытаскивать клещами.  Словно они считают, что
улыбка стоит денег.
     - Я, правда, не видел их дочку, Джулию.
     - Маленькая мерзавка.
     - Маленькая мерзавка?
     -  Жаль,  что у  нее нет сестры.  Тогда бы я мог взять одну из них за
ноги и отколотить ею другую. Хочешь еще выпить?
     - Спасибо, Берт. Мне пора на самолет.
     - Улетаешь сегодня, да?
     - Заскочу в отель, переоденусь и в аэропорт.
     -  Лучше б  ты  остался и  познакомился с  моей  женой.  Может,  тебе
захочется увезти ее с собой.
     - С вами приятно поболтать, Берт.
     -  Боже,  как  она  отвратительна!  Не  пропадай,  Джон.  Как  только
появишься в городе, сразу заскакивай ко мне.
     - Обязательно, Берт. Обязательно.

                                 ГЛАВА 16

     - Фараоны. Фараоны. Фараоны.
     Два бокала апельсинового сока с водкой.  Сандвич с сыром. Три джина с
тоником.  Флетчу не хотелось вставать. Солнце уже скатывалось за горизонт,
но песок еще не остыл и согревал кожу накопленным за день теплом.
     Флетч заснул.
     Сандо потряс его за плечо.
     - Фараоны. Спрячь все, что у тебя есть. Облава.
     Тьма.   Двойные  зажженные  фары   патрульных  машин   за   парапетом
набережной.  Тишина.  Тени  с  дубинками,  спускающиеся на  пляж.  Люди на
берегу,  поспешно  расползающиеся во  все  стороны,  некоторые заходили  в
океан,  другие шли  по  кромке воды  чернеющими в  лунном свете силуэтами.
Лисицы забрались на  птичий двор.  Толстяк Сэм  вышел из  лачуги и  сел на
песок,  скрестив под собой ноги.  Гамми Монтгомери приподнялся на  локтях.
Флетч остался лежать. Бобби он не видел.
     Полицейские обошли Флетча справа и слева.  Их было семеро. В защитных
масках,  с  опущенными  прозрачными  щитками,  закрывающими лицо.  Впереди
выступал Каммингс, высокий широкоплечий начальник полиции.
     Они окружили Монтгомери. Каммингс уперся дубинкой в живот подростка.
     - О Господи! Почему я? Почему всегда я?
     - Твой папуля беспокоится о тебе.
     - Скажите ему, чтоб он катился ко всем чертям.
     - Пошли, Гамми.
     Каммингс навалился на дубинку.
     - Я ничего не сделал! У меня нет наркотиков!
     Дубинка провалилась чуть ли не до позвоночника.
     - Это насилие!
     Гамми попытался сбить дубинку рукой, но ничего не добился.
     - Насилие. Громкое слово для восемнадцатилетнего.
     - Мне семнадцать. Оставьте меня в покое!
     Другой  полицейский,  крепенький толстячок,  внезапно  наклонился над
Гамми и двинул ему в ухо. Тот вскочил, чтобы избежать второго удара.
     Флетч,  после короткого раздумья,  подошел к не успевшему выпрямиться
толстяку и толкнул его в зад.  Голова толстяка воткнулась в песок там, где
только что лежал Гамми.
     Третий полицейский поднял дубинку.
     Флетч изо всей силы ударил его в живот.
     Четвертый,  здоровенный детина,  сбросил каску и  двинулся на Флетча.
Тот успел ударить его дважды, в глаза и в челюсть.
     Затем что-то треснуло,  вспыхнула яркая звезда, и Флетч почувствовал,
как подогнулись его колени.
     - Дерьмо, - успел пробормотать он.
     Его голова лежала на животе Бобби. В небе сияли настоящие звезды.
     - Господи, - выдохнул он.
     На пляже царила тишина.
     - Голова болит? - спросила Бобби.
     - Господи, - повторил Флетч.
     - Ко мне прибежал Сандо. Я решила, что тебя убили.
     - Голова просто раскалывается.
     - Он сказал, что ты ударил полицейского.
     - Двух. Трех. Почему я все еще на пляже?
     - Ты думал, что окажешься в космосе?
     - Нет, в тюрьме.
     - С тобой все в порядке? Они ушли.
     - Почему они не арестовали меня?
     - Я рада, что они оставили тебя здесь.
     - Я ожидал, что меня заберут. Я ударил трех полицейских.
     - Они могли сгноить тебя в камере.
     Появился Сандо. Он жевал запеченную в тесте котлету.
     - Эй, парень! Ну как ты?
     - Что случилось? - спросил Флетч.
     - Они опять забрали Гамми.
     - Только его?
     - Да.
     - Почему они не забрали меня?
     - Они хотели. Пара этих горилл потащила тебя за ноги.
     - А потом?
     -  Шеф  велел им  бросить тебя.  Наверное,  боялся,  как  бы  они  не
перетрудились, затаскивая тебя на набережную.
     - Господи. Они не арестовали меня. Давно они ушли?
     - Не знаю. Полчаса, час.
     - Чем мне тебе помочь? - спросила Бобби. - Пойдем домой?
     - Ты иди. Я не могу пошевелиться.
     - Давай я отведу тебя, - предложил Сандо.
     - Нет. Я хочу остаться здесь.
     - Сегодня суббота, - напомнила Бобби. - Мне надо работать.
     Она была в белых шортах, легкой блузке и сандалиях.
     - Иди работай, - ответил Флетч. - Я оклемаюсь.
     - Ты уверен? Ты понимаешь, сегодня суббота.
     - Не беспокойся обо мне.
     - Сегодня будет долгая ночь,  - заметил Сандо. У Толстяка Сэма ничего
нет.
     Гримаса боли  перекосила лицо  Бобби.  Пагубное пристрастие давало  о
себе знать.
     - Это точно? - спросил Флетч.
     - У него нет даже аспирина.
     - Господи, - выдохнул Флетч.
     -  Я  все  равно обработаю пару  клиентов,  -  голос Бобби дрожал.  -
Сегодня суббота, а после нее обязательно наступит завтра.
     - Да, - кивнул Сандо. - Воскресенье.
     Бобби ушла. Сандо молча посидел около Флетча. Затем ушел и он.
     Из  песка  Флетч  соорудил себе  подголовник.  Он  лежал между стеной
набережной и лачугой Толстяка Сэм?  В небе висела половинка луны. Никто не
мог войти или выйти из лачуги незамеченным.
     Мозг Флетча,  казалось,  отделился от черепа.  Каждое движение и даже
мысль вызывали боль.
     В волосах запеклась кровь. Она смешалась с песчинками. За ночь кровь,
песок и волосы превратились в единое целое.
     Два с половиной часа спустя Флетч осторожно встал, отошел на тридцать
шагов, опустился на колени. Его вырвало.
     Затем он вернулся к песчаному ложу.
     В лачуге Толстяка Сэма было темно.
     Кто-то шел вдоль набережной.
     - Кризи, - позвал Флетч.
     - Привет, - Кризи подошел вплотную. - О Боже, я готов повеситься.
     Кризи был в одних шортах, без рубашки, босой. Принести товар Толстяку
Сэму он не мог. Его руки дрожали. Глаза беспокойно шныряли по сторонам.
     - Это правда? У Толстяка Сэма ничего нет?
     - Да.
     - Я видел Бобби. О Боже!
     - Попробуй разбудить его. Вдруг что-то осталось?
     - Придется. Другого выхода нет. Я должен обратиться к врачу.
     Под пристальным взглядом Флетча он  доплелся до  лачуги,  наклонился,
исчез в  тени.  Послышались голоса,  один  -  пронзительный,  отчаявшийся,
другой - успокаивающий, хладнокровный.
     Кризи вернулся.
     - О Боже! Ничего. Совсем ничего.
     - Я знаю.
     - О Боже!
     По телу Кризи пробегала крупная дрожь.
     - Толстяк Сэм говорит,  что тебе досталось от фараонов. Бобби сказала
то же самое.
     - Меня стукнули по голове.
     - Ты можешь двигаться?
     - Не хочу.
     - Проклятые фараоны.
     Кризи начал глубоко дышать.  Может,  он надеялся, что гипервентиляция
легких  поможет  ему.   Позволит  расслабиться.  Живот  втягивался,  грудь
раздувалась,  как воздушный шар,  затем опадала.  Снова и снова.  В лунном
свете ярко блестели его глаза.
     - Извини, старик, - сказал Флетч.
     - У тебя ничего нет?
     - Абсолютно.
     - А у Бобби?
     - Ты знаешь, у нее тоже нет.
     - Я знаю. Она ничего не оставляет. Использует сразу. Всегда. Сразу  и
всегда.
     - Что сказал Толстяк Сэм?
     - Ничего он не сказал. Ничего.
     - Когда принесут товар?
     - Он сказал, что начнет продавать завтра утром.
     - В какое время?
     - Утром. В десять. В одиннадцать.
     - Ты доживешь, - заметил Флетч.
     - Да, - кивнул Кризи и двинулся вдоль набе режной.
     Флетча и  раньше били по  голове.  Приходилось ему  проводить ночь на
пляже.  Самыми трудными были предрассветные часы.  Флетч не спускал глаз с
лачуги Толстяка Сэма, не давая себе заснуть. Выпала роса. Джинсы и рубашка
набухли влагой.  Полило из носа. Флетч замерз, дрожал от холода. Сон сняло
как рукой.
     Он думал об Алане Стэнуике,  ждущем смерти через несколько дней.  Его
жене,  дочери,  особняке.  Флетч чувствовал,  что еще не добрался до самой
сути.  Проверил не  все.  Не до конца.  Выяснил многое,  но далеко не все.
Флетч старался не строить догадок.  Он перебирал лишь факты, не вызывавшие
сомнений,  которые он  мог доверить диктофону.  То,  в  чем он был уверен.
Думал он и о том, что еще требовало доказательств. И тут работы хватало. А
источники информации?  Он  уже переговорил практически со всеми близкими к
Стэнуику людьми.  Он сосчитал оставшиеся дни:  один,  два,  три,  четыре -
четыре полных дня.
     А  ведь  он  должен еще  поспать.  Он  обещал себе,  что  обязательно
выспится. Когда-нибудь.
     Небо на горизонте порозовело.
     За  всю ночь,  если не считать Кризи,  никто не приближался к  лачуге
Вэтсьяайны. Не выходил из нее и Толстяк Сэм.
     Без четверти девять Флетч уже потел от жарких лучей.
     Пляж оживал. Те, кто спал на песке, поднимались. Некоторые уходили за
дюны  справить  нужду.   Никто  не  разговаривал.  Они  лишь  обменивались
взглядами,  понимая без слов,  что у Толстяка Сэма ничего нет. Сам Толстяк
сидел у двери, наслаждаясь утренним солнцем. К нему никто не подходил. Для
постороннего это  были молчаливые молодые люди,  разморенные жарой.  Флетч
видел страх,  озабоченность,  отчаяние, бесчисленное количество выкуренных
сигарет, подавляемую дрожь рук. Он слышал это кричащее молчание. Некоторые
из них ничего не принимали два или три дня.
     В  половине одиннадцатого на пляже появился Гамми в джинсах и широкой
гавайской рубахе навыпуск. Его узенькие плечи, казалось, сливались с шеей.
Он сидел не шевелясь, глядя прямо перед собой.
     Пришли Бобби,  Кризи,  Сандо,  Джули.  Они сели неподалеку от Флетча.
Никто не произнес ни слова.
     Толстяк Сэм скрылся в лачуге.
     - Господи, - прошептал Сандо.
     Люди  потянулись к  лачуге.  Люди в  шортах,  джинсах,  без  рубашек.
Магазин открылся.  Они  не  несли с  собой ничего,  кроме денег.  Первым -
Кризи.  Затем -  Бобби.  Они  стояли у  двери,  глядя себе  под  ноги,  не
разговаривая, стыдясь своего отчаяния. Джули, Бинг Кросби, Гамми, Флорида,
Окурок,  Колдун.  С ними стоял и Флетч. Люди входили и выходили из лачуги.
Кто-то принес товар. На все вкусы. Толстяк Сэм мог обслужить любого. Толпа
редела. Получившие товар спешили утолить свою страсть. Ушел и Флетч. Бобби
упорхнула еще раньше.
     Отойдя подальше от лачуги,  Флетч бросился в океан.  Холодная соленая
вода  помогла соединить голову в  единое целое.  Вымыть кровь  и  песок из
волос ему не удалось.
     Вернувшись в  каморку,  Флетч услышал колокольный звон.  В воскресный
полдень жизнь била ключом.
     В полночь Флетч спал крепким сном.
     Проснувшись без четверти три поутру в  понедельник,  Флетч обнаружил,
что  рядом лежит Бобби.  Он  не  слышал,  как  она  пришла,  как залезла в
спальник. Ему потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, что она мертва.
     Волосы на его голове зашевелились, он выпрыгнул из спального мешка.
     В  лунном свете  Флетч  опустился на  колени,  с  трудом подавив крик
ужаса. Глаза Бобби глубоко запали, предплечье левой руки распухло. Слишком
большая доза, догадался он.
     Когда занялась заря, в каморке не осталось следов пребывания Бобби.
     До  одиннадцати  часов  Флетч,  глубоко  задумавшись,  сидел  посреди
комнаты.

                                 ГЛАВА 17

     Добравшись до  дому,  Флетч провел под теплым душем сорок пять минут.
По шоссе он ехал со скоростью катафалка.  Бобби умерла,  он предал ее тело
земле.  Ему  пришлось пять раз  намылить голову,  чтобы вымыть всю кровь и
песок.   В  конце  концов  осталась  лишь  узкая  царапина,   болевшая  от
прикосновения пальцев.
     Усевшись на диван,  Флетч съел два сандвича,  купленные в  кафетерии,
выпил бутылку молока.  На  кофейном столике перед ним  стоял диктофон.  На
стене висела копия картины Уильяма Джеймса "Вишневый берег".
     Покончив с  сандвичами и  молоком,  Флетч прошел в  спальню и  лег на
кровать.  Напротив на стене висела фотография Фредрика Вейса,  сделанная в
1968 году и и