Ваш отец живет не в Бразилии...
     - Я ценю ваше участие.
     - Нехорошо,  когда  молодой  человек  живет,  не  ставя  перед  собой
какой-либо цели.
     - Вы хотите сказать, что мне надо уехать из Бразилии, Теу?
     - В  Бразилии нелегко  даже  бразильцам,  -  Теу  почесал  затылок  и
рассмеялся. - Особенно бразильцам.
     - Дело в Лауре,  Теу?  -  Флетч смотрел ему прямо в глаза.  -  Отавью
Кавальканти попросил вас переговорить со мной?
     Теу насупился.
     - В Бразилии такого не бывает. Мы очень терпимы.
     - Отавью - нет.
     Теу вновь рассмеялся.
     - Отавью Кавальканти -  один  из  самых больших либералов.  Он  столь
либерален, что не может поехать в Нью-Йорк и прочесть там свои стихи.
     - В чем-то он либерал. Когда же речь заходит о его дочери...
     - А каково ваше мнение об Отавью?
     - Он - великий ученый и поэт, который не отвечает на мои вопросы.
     - Бразилию трудно понять.
     - Отавью говорил с вами вчера вечером, Теу?
     - Да, - признал Теу. - Говорил. Но меня заботит другое.
     - Лаура положила лягушку под нашу кровать.
     - Да, - кивнул Теу. - Отавью сказал мне. Вы знаете, что это значит?
     - Теперь знаю.
     - Видите ли, вы не понимаете Бразилии. Может, и  не  сможете  понять.
Так много пришло в нашу жизнь из древности. От наго и банту, еще больше от
жоруба  <Африканские  и  индейские  племена,  потомки  которых  составляют
большинство населения Бразилии.>. Это надо чувствовать... - Теу  помолчал.
- Что вы делали до того, как приехали сюда? Были журналистом?
     - Я работал в газете.
     - Тогда  вы  должны подумать о  том,  чтобы  снова  начать работать в
газете. Купите собственную маленькую газету, там, где вам хочется. Освойте
современный коммуникационный уровень. Растите вместе с вашей газетой.
     Флетч помолчал. Затем допил кофе.
     - Теу,  вы слышали эту странную историю о Жаниу Баррету? О том, что я
был каким-то человеком, которого убили здесь сорок семь лет назад?
     - Да, мне сказали вчера вечером. Я встревожился.
     - Почему?
     - Я встревожился, потому что вы можете не понять.
     - Разумеется, я не понимаю. Может, вы мне поможете?
     - Я уверен, что женщина... Как ее зовут?
     - Идалина. Идалина Баррету.
     - Я уверен,  что эта женщина искренне верит в то, что говорит. Это не
обман,  не мошенничество.  Никто не собирается посмеяться над вами, как вы
предположили вечером.
     Наверху загудел пылесос.
     - Теу, вы сами можете в такое поверить? - спросил Флетч.
     - Думаю  ли  я,   что  в  вас  переселилась  душа  Жаниу  Баррету?  -
переспросил, улыбнувшись, Теу. - Нет.
     - Фу! - шумно выдохнул Флетч.
     - Дело,  однако,  в  том,  что вы не знаете,  как вести себя в  такой
ситуации.
     - А как я должен себя вести?
     Теу надолго замолчал.
     - Я тоже не знаю.  Бразилия -  одна из самых развитых стран мира... -
он замолчал, не докончив фразы.
     - Кажется,  я понимаю, что вы хотите сказать, Теу, - Флетч встал. - Я
обещаю подумать.
     - Просто вашего отца здесь нет, и я...
     - Я подумаю, как жить дальше.
     Теу долго жал руку Флетчу.
     - Эти  чечеточники.  Ваш  отец огорчится,  если вы  так и  останетесь
чечеточником.

                                 ГЛАВА 10

     - Лаура?
     Занавеси отдернуты. Комната прибрана. Флетч распахнул дверь в ванную.
     - Лаура?
     Лишь записка на комоде.
     "Флетч! Позвонил Отавью. Он слишком устал, чтобы остаться на Карнавал
в Рио. Хочет вернуться в Байа. Сказал, что плохо себя чувствует и не хотел
бы путешествовать один. Поэтому я провожу его в Байа.
     Вернусь в воскресенье. На костюмированный бал в "Канекан"  иди  один.
Если тебе станет очень одиноко без меня,  я  оставила  книгу  Жоржа  Амаду
"Дона Флора и ее два мужа" - это бразильская классика. А я привезу тебе из
Байа подарок.
     Чао, Лаура".
     В окне напротив мужчина все еще красил комнату. Зазвонил телефон.
     - Жаниу?
     - Его сейчас нет.
     - А Флетчер есть?
     - Да, есть. Кажется.
     - Флетч, это Тонинью Брага.
     - Как поживаешь? Хорошо ли спалось?
     - Мы  подумали,  что ты не откажешься провести этот день с  нами.  Мы
хотим показать тебе одно интересное местечко в горах. А Лаура пока походит
по магазинам.
     - Лаура уехала с отцом в Байа.
     - Прекрасно,  так  ты  едешь?  Изумительное  место.  Ты  отвлечешься,
расслабишься. Во время Карнавала необходимо хоть на день уезжать из Рио.
     - Тонинью, я еще не ложился. Мне надо поспать.
     - Там ты расслабишься. А после ленча сможешь и поспать.
     - Теу  да   Коста  ждет  меня  сегодня  на   костюмированном  балу  в
"Канекане".
     - Мы успеем вернуться. Мы тоже собираемся на этот бал.
     - Кто это "мы"?
     - Титу, Орланду, Норивал и я. Надо удрать от женщин хоть на несколько
часов.
     - Я лучше попробую поспать.
     - Ты не понимаешь.
     - Я ничего не понимаю.
     - Мы в холле, ждем тебя.
     - Тонинью...
     - Ты поедешь?
     Флетч взглянул на застеленную постель.
     - E precise terno?
     Шутка туристов. В Бразилии никому не требовался парадный костюм.
     - Костюм тебе не понадобится. У тебя есть деньги?
     Флетч нащупал в кармане толстую пачку крузейро,  которую он достал из
сейфа отеля, чтобы передать Джоан Коллинз Стэнуик.
     - Да.
     - Хорошо. Возьми их с собой, мы сыграем в карты. И обчистим тебя.
     - Ладно.
     - Так ты спускаешься?
     - Да.
     - Что?
     - Сейчас приду.
     Прежде чем  отойти от  телефона,  Флетч позвонил в  отель "Жангада" и
попросил соединить его с номером 912.
     Трубку не сняли.
     Из ванной он захватил литровую бутылку минеральной воды. Заглянул под
кровать. Каменная лягушка осталась на месте.

                                 ГЛАВА 11

     - Бум, бум, - воскликнул Тонинью.
     Черный четырехдверный "галакси" застыл перед отелем "Желтый попугай".
Рядом, лишь в шортах и солнцезащитных очках, стояли чечеточники. Стройные,
подтянутые,  за  исключением Норивала,  живот  которого тяжело нависал над
поясом. В руке Норивал держал банку пива.
     - Доброе утро, Флетч, - приветствовал его Титу.
     - Как настроение? - осведомился тот. Ему ответили четыре улыбки.
     - Самое боевое, - заверил его Титу.
     Прямо у  отеля,  наполовину  на  тротуаре,  наполовину  на  мостовой,
расположились барабанщики. Самба гремела во всю мощь. Барабанщики окружили
маленький грузовичок, украшенный пальмовыми листьями, некоторые из которых
кто-то любовно выкрасил  красным  и  лиловым.  На  грузовичке  возвышалось
черное чудовище  из  папье-маше,  с  раскинутыми  руками,  большими,  ярко
блестящими глазами  и  добродушной  улыбкой.  На  голове  чудовища  сидела
девушка, в купальных трусиках и узенькой полоске ткани, едва  прикрывающей
соски. Ноги ее свешивались чудовищу на  грудь.  Естественно,  великолепные
ноги.
     Впрочем, приковывали взор и ее полные груди. Лицо  обрамляли  длинные
черные волосы. У грузовичка танцевал высокий  мужчина  в  черном  вечернем
платье, со щеками, накрашенными  румянами.  Рядом  танцевала  девятилетняя
девочка, тоже в черном вечернем  платье,  попыхивая  при  этом  сигаретой.
Компанию им составлял мужчина средних лет, прижимающий к груди  бриф-кейс.
Вокруг танцевали еще человек пятьдесят или шестьдесят.
     - Бум,  бум,  патикум  бум,  -  отбивал такт  Тонинью.  Флетч  бросил
литровую  пластмассовую бутылку  с  минеральной водой  на  заднее  сиденье
"галакси".
     - Сеньор Баррету, - тихонько позвал швейцар.
     Одним плавным движением Титу сорвал с Флетча тенниску.
     Орланду выставил вперед указательный палец, целя в грудь Флетчу.
     - Смотрите! Кожа!
     - У него есть кожа? - осведомился Норивал, приглядываясь.
     Титу пощупал спину Флетча.
     - Мышцы!
     - Он здесь? - спросил Норивал. - Действительно здесь?
     - Сеньор Баррету, - не унимался швейцар. - Мистер Флетчер.
     - Бум,   бум,   -   музицировал  Тонинью.  Из-за  швейцара,  высокая,
торжественная  в  своем  белом  платье,  большеглазая,  выступила  Идалина
Баррету.  Она вела за руки двоих детей. Еще трое, чуть постарше, следовали
за  ней.  Детей,  похоже,  чисто  вымыли  перед  визитом в  отель  "Желтый
попугай",  но одежда явно была с  чужого плеча.  У одного мальчугана,  лет
десяти, из-под шорт вместо ноги торчала деревяшка.
     - Жаниу. Баррету! - выкрикнула Идалина, перекрывая барабанный бой.
     - А, - понимающе кивнул Тонинью. - Твоя жена.
     Швейцар попятился назад.
     Титу отдал Флетчу свернутую в мяч рубашку. Тот бросил ее в машину.
     Старая карга быстро затараторила. Она представляла ему детей.
     - Она говорит,  что это твои правнуки,  Жаниу,  -  перевел Титу. - Ты
запоминаешь их имена? Мальчика зовут Жаниу.
     Флетч положил руку на головку одной из маленьких девочек.
     Поначалу Идалина Баррету улыбалась.  Но, когда Флетч нырнул на заднее
сиденье "галакси", пронзительно заверещала и подалась вперед.
     Тонинью сел за руль.
     - Разве  ты  не  собираешься спросить у  своей  жены,  можно ли  тебе
поехать поиграть в карты?
     Орланду занял место рядом с водителем.  Титу влез на заднее сиденье с
другой стороны и  уселся рядом  с  Флетчем.  Последним забрался на  заднее
сиденье Норивал.
     Флетч через окно передал деньги двум своим правнучкам.
     Тонинью завел мотор.
     - Бум, бум!
     Машина двинулась с места, а лицо старой  карги  все  не  отлипало  от
окна. Ее пронзительный голос наполнял кабину.
     - Ах, жены, - вздохнул Титу.
     Автомобиль съехал  с  тротуара на  мостовую и  влился в  транспортный
поток.
     Тонинью смотрел на  Флетча  в  зеркало заднего обзора.  На  полу  под
задним сиденьем лежало не менее двух дюжин банок с пивом.
     - Бум, бум, патикум бум, - напевал Тонинью.
     - Карнавал! - Орланду потянулся. - Как здорово!
     Тонинью укоризненно покачал головой.
     - Это же  надо,  запросто сесть в  машину,  оставив на  дороге жену и
правнуков! Поехать играть в карты! До чего докатилась нынешняя молодежь!
     - Жажда не мучит? - Норивал протянул Флетчу банку пива.
     - Пока еще нет.
     Автомобиль остановился на  красный свет,  поэтому Норивал через  окно
передал банку двенадцатилетнему оборванцу, а другую открыл для себя.
     Наконец,  "галакси" свернул на  боковую улицу,  набрал  скорость,  но
скоро резко затормозил:  толпа,  собравшаяся вокруг оркестра,  едва ли  не
полностью  перегородила  улицу.   Особенно  хорошо  танцевала  миниатюрная
семидесятилетняя дама,  в  красном платье и  красных же туфлях,  с красной
сумочкой в руках.
     Проползая мимо толпы, Тонинью прокричал в окно:
     "Бум, бум, патикум бум, пругурундум".
     Те, кто услышал, помахали ему рукой.
     - Бум,  бум,  патикум,  пругурундум, - попытался повторить за Тонинью
Флетч. - Что это значит?
     - Древняя карнавальная песня, - Титу поднял с пола банку пива.
     Норивал приканчивал уже третью банку.
     - О чем она?
     - Так, ни о чем.
     Какое-то   время   спустя  город  остался  позади  и   дорога  начала
подниматься в  гору.  Дома все дальше отстояли друг от друга,  становились
все больше и богаче.
     Вскоре   Норивал   попросил   остановиться:    его   мочевой   пузырь
переполнился. Но, сев в машину, открыл новую банку.
     Иногда, сквозь просветы в густой зеленой растительности, Флетч  видел
тридцатиметровую фигуру Христа Искупителя, на  корковаду,  вознесенную  на
полмили над Рио, с широко распростертыми руками, словно  он  хотел  обнять
весь мир. Не один раз Флетч слышал историю об аргентинском рыбаке, который
провел много дней неподалеку от Байа ди  Гуанабара,  ожидая,  пока  статуя
знаком руки предложит ему войти в порт. А в  конце  концов  отправился  со
своей рыбой в Аргентину.
     Тут Тонинью прервал тишину, обратившись к Флетчу на английском.
     - Ты скоро поймешь,  что бразильская музыка - это не только боса нова
Винисиуса ди Мораэса и Тома Жобима.
     - Это для экспорта, - хмыкнул Норивал.
     - Может,  бразильская  музыка  слишком  сложна  для  понимания,  если
слушать ее в других странах, - предположил Титу.
     - Мелодия создается барабанами,  -  заметил Флетч. - Люди не привыкли
слушать мелодию барабанов.
     А  потом  чечеточники начали обсуждать,  какая  школа  самбы выиграет
Карнавальный парад.  Эта проблема обсуждается в Бразилии так же страстно и
яростно,  как  в  остальном мире -  исход футбольного чемпионата или шансы
претендентов на выборах.
     Каждая из больших фавел <Городки лачуг,  окружающие  Рио-де-Жанейро.>
Рио-де-Жанейро представляет на парад школу самбы,  с  ежегодно  сочиняемой
новой песней и гигантскими красиво  оформленными  платформами,  с  сотнями
подготовленных, играющих в унисон барабанщиков, с великолепными  костюмами
для тысяч людей. Карнавальный парад-соревнование  звука,  мелодии,  строф,
ритма, общего впечатления, украшения платформ,  ослепительности  костюмов,
физической красоты людей, танцующих за фавелу, магической быстроты кикеров
<Исполнители кик-данса, дословно, танца с ударами ногами.>, оригинальности
и энергичности.
     Жители каждой фавелы весь год готовятся к  параду.  Сначала пишется и
многократно правится песня.  Затем каждый уик-энд  и  частенько вечером по
будням идут репетиции.  Песню поют,  играют,  маршируют под нее по улицам.
Параллельно создаются  и  шьются  костюмы,  для  мужчин  и  женщин,  более
красивые,  чем  даже  свадебный наряд.  Идет  также  строительство главной
платформы школы самбы,  огромной,  как  дворец.  Каждая свободная минута и
каждый  лишний  крузейро  уходят  на  подготовку парада,  ибо  все  фавелы
стремятся к тому, чтобы именно их школа поразила воображение.
     И  судейство,  разумеется,  очень и  очень строгое,  хотя и частенько
противоречивое.
     Вслушиваясь в  дискуссию  чечеточников о  приближающемся Карнавальном
параде,  о том,  у кого лучшие костюмы, платформы, барабанщики, танцоры, о
том,  кто победил в  прошлом и  позапрошлом годах,  а кто мог бы победить,
Флетч улавливал имена и  отрывки песен,  которые звучали сейчас везде;  на
улицах,  радио,  телевидении.  За  месяцы до начала Карнавала песня каждой
фавелы представлялась всей  Бразилии как  символ всей  кампании,  а  затем
пропагандировалась,   как   политическая  программа  или   реклама  нового
продукта. Чечеточники обсудили все школы самбы, от самой старой, из фавелы
Манжейра,  до появившейся в последние годы, из Империу ди Тижука, от одной
из самых традиционных,  Сальгейру, до славящейся громом барабанов Мосидади
Индепендент де  Падри Мигель.  Тонинью стоял на  том,  что в  прошлом году
пальму первенства следовало отдать фавеле Портела исходя из представленных
песни  и  костюмов.  Орланду  больше  нравилась песня  фавелы  Империатрис
Леуподиненси.  Титу  соглашался с  Тонинью.  Норивал выпил пива,  рыгнул и
вынес собственный вердикт: "Бейжа-Флор".
     Флетч вытирал с тела пот свернутой в комок тенниской.
     Тонинью  посмотрел на  него  в  зеркало заднего обзора  и  перешел на
английский.
     - Флетч, ты должен надеяться, что в этом году победит Сантус Лима.
     - Как скажешь,  -  Норивал наклонился вперед и повернулся к Флетчу. -
Но почему?
     - Потому что  когда-то  ты  жил  там.  Это  твой дом.  Там  жил Жаниу
Баррету. Там его и убили.
     На  мгновение в  салоне  машины  повисло неловкое молчание.  А  затем
Орланду начал насвистывать мелодию новой песни Империу ди Тижука.
     - Орланду! Тонинью!
     Тенистая горная дорога вывела их  на  ярко  освещенную площадку перед
старинным домом, в котором когда-то жил владелец кофейной плантации.
     Тут же на веранде появилась женщина невероятных  размеров,  весом  не
менее трехсот  фунтов.  Она  раскинула  руки,  приветствуя   чечеточников,
точь-в-точь как Христос Искупитель.
     - Святой боже, - выдохнул Флетч, увидев ее через окно.
     Орланду и Тонинью уже выскочили из машины и открыли задние дверцы.
     Норивал,  похоже,  потерял всякое представление о том, где он и с кем
он.  Флетч ступил на землю.  Горный воздух холодил кожу.  Но и солнце жгло
нещадно.
     Из-за  угла  появилась  худенькая девочка-подросток,  одетая  лишь  в
шортики.
     - Титу! - воскликнула женщина.
     Титу, улыбаясь, вылез из кабины.
     С  другой стороны машины Норивал с  трудом слез  с  заднего сиденья и
затрусил к близлежащим кустикам, чтобы облегчиться.
     А  потом  из-за  огромной   женщины,   изображавшей   статую   Христа
Искупителя, выступила настоящая статуя, мулатка, девушка  ростом  в  шесть
футов и четыре дюйма, с идеальной фигурой.  Широкие  плечи,  узкая  талия,
длинные ноги. Большие, полные груди. Глаза,  каждый  размером  с  кулак  и
чернее  безлунной  ночи.  Длинные  волнистые  черные  волосы.  Кожа  цвета
расплавленной меди. В шортах с разрезами по бокам и босоножках на  высоком
каблуке. Эта удивительная девушка, ожившая статуя, улыбнулась им.
     Флетч шумно проглотил набежавшую слюну.
     - Вы привезли мне новенького, - по-английски закричала толстуха. - Он
североамериканец? И какой красавчик!
     - У него особые проблемы,  дона Журема,  -  рассмеялся Тонинью.  -  И
нужно ему нечто особенное.
     - Мой бог, - выдохнул Флетч. - Где я?
     Титу ущипнул Флетча за бицепс.
     - В небесах, хотя и на земле.

                                 ГЛАВА 12

     - Обманули,  -  жаловался Флетч.  -  Маленькое местечко в  горах.  Вы
привезли меня в бордель.
     Он  и  Тонинью,  в  полотенцах,  обмотанных вокруг  талии,  сидели  в
шезлонгах у  плавательного бассейна.  Сзади  дом  плантатора выглядел  еще
более  обветшалым,   чем  с   фронтона.   Краска  потрескалась  и  кое-где
облупилась.  Дверь черного хода скрипела. За цветочными клумбами давно уже
никто не ухаживал. В бассейне плавали водяные лилии.
     - Здесь можно отдохнуть и  расслабиться.  Как я и обещал,  -  ответил
Тонинью.
     - С какой стати любимым всеми чечеточникам понадобился публичный дом?
     - Каждому  из  нас  необходим  укромный  уголок,  где  все  просто  и
естественно, не так ли? Чтобы расслабиться.
     Перед тем как войти в дом,  каждый из них попал в жаркие объятия доны
Журемы, с вулканическим смехом, от которого ее жирное тело колыхалось, как
гигантская медуза.  Ева, улыбаясь, стояла у двери. Они прошествовали через
холл,  пахнущий блевотиной бальный зал,  превращенный в  таверну,  и вышли
через дверь черного хода.
     Вновь оказавшись под ярким солнцем,  каждый из  чечеточников скидывал
шорты и плюхался в бассейн.  Поощряемый кивками доны Журемы и улыбкой Евы,
Флетч последовал их примеру.
     Пять белых полотенец ожидали их на кромке бассейна.  Шорты аккуратной
стопкой лежали на столике у двери черного хода.
     Худенькая девочка-подросток принесла поднос с  пятью стаканами кашасы
и сахарницей.
     Норивал выпил кашасу залпом, попросил повторить и застыл в шезлонге.
     Титу все еще плавал. Орланду скрылся в доме.
     - Сейчас  модно  говорить о  взаимовлиянии,  -  продолжал Тонинью.  -
Взаимовлияние порой утомительно,  особенно с  женщинами.  Здешним женщинам
ничего этого не нужно.
     Дона  Журема вышла из  двери черного хода  и  осторожно опустилась на
ступеньку.
     - Как  хорошо,  что ты  приехал,  Тонинью.  Девочки,  правда,  еще не
встали.  День сегодня жаркий,  да и вчера они работали допоздна. Но мы уже
готовим вам ленч.
     - У этого человека,  -  Тонинью положил руку на предплечье Флетча,  -
специфические запросы.
     Журема просияла, повернувшись к североамериканцу.
     - Не верится,  чтобы у него возникали какие-то трудности в отношениях
с женщинами.
     - В  этом трудностей у  него нет,  -  ответил Тонинью.  -  Не так ли,
Флетч?
     - Трудности у  меня  только с  кашасой,  -  и  он  поставил стакан на
выжженную солнцем траву.
     - Ты, Журема, без сомнения, сможешь удовлетворить его запросы, какими
бы специфическими они ни были.
     Дона Жу