н,   хотя  и   там  оно  начинает
размываться.
     - Все это я понимаю, мистер Хорэн.
     - Тем не менее,  я уверен, что никто не оспорит ваше право на картину
после ее покупки.
     -  И  все-таки я  хочу получить точный ответ на  мой вопрос.  Я  хочу
знать,  где  мистер  Коуни  приобрел картину,  пусть  даже  он  не  сможет
представить какой-либо документ.
     - Вы,  конечно,  правы, мистер Флетчер. Мы должны задать этот вопрос.
Но одновременно я должен назвать мистеру Коуни вашу цену.
     Хорэн  зашел  за  стол,  чтобы  взять  телефонную трубку.  Флетч едва
расслышал приглушенный звонок.
     - Слушаю.  Да, это мистер Хорэн... Кто хочет со мной говорить?.. Нет,
нет...  Не желаю я  говорить с Чикаго...  Это третий звонок за сегодняшнее
утро из "Чикаго трибюн"...  Я  уже говорил,  что все это чушь...  Как ваша
фамилия?..  Мистер Поток?..  Мне  уже звонили два ваших репортера,  мистер
Поток.  Сколько раз я  должен повторять одно и  то же?..  Я  не дарю и  не
собираюсь дарить картину чикагскому музею...  Что значит,  какую картину я
не собираюсь дарить?  Мой Бог...  Понятия не имею, почему об этом написала
бостонская газета.  Наверное,  это "Стар". Я не читал заметку. Держу пари,
написал ее  их  идиот-критик Чарльз Уэйнрайт,  который вечно все путает...
Послушайте, мистер Поток, я не дарю картину чикагскому музею. Я никогда не
собирался дарить картину чикагскому музею... Что вы хотите этим сказать? Я
ничего  не  имею  против чикагского музея...  Мистер Поток,  мое  терпение
лопается. Заметка эта - чистая ложь. Пожалуйста, больше мне не звоните.
     Хорэн положил трубку и вышел из-за стола.
     -  Какая-то бестолковая бостонская газета написала,  что я  собираюсь
подарить картину чикагскому музею,  - Хорэн покачал головой.  - Абсолютное
вранье. И откуда они только такое берут?
     - Пресса у нас непредсказуема, - посочувствовал Флетч.
     - Мы обсуждали цену.
     Флетч встал, помня, что пришел без пальто.
     - Да.  Обсуждали.  Я думаю,  мы можем предложить мистеру Коуни двести
семьдесят пять тысяч долларов.
     Хорэн аж отпрянул назад, словно ему отвесили оплеуху.
     - Едва ли он согласится.
     - Я знаю.  И,  разумеется, готов заплатить больше. Но скажите мистеру
Коуни, что меня очень беспокоит происхождение этой картины.
     -  Я  сомневаюсь,  что  он  продолжит   переговоры,   получив   такое
предложение.
     - Возможно, продолжит. Посмотрим.

                                 ГЛАВА 22

     - Кто там?
     - Большой, подгнивший гранат.
     Часы показывали половину двенадцатого утра. По пути из галереи Флетчу
пришлось  завернуть  к  магазину  хозяйственных  товаров.   Там  он  купил
отвертку,  клещи и маленькую банку машинного масла. Все покупки он оставил
в фургоне.
     Поставив его  в  гараж на  Речной улице,  Флетч вернулся домой черным
ходом.  Разумеется,  он забыл,  что по субботам в квартиру приходит миссис
Сэйер. Дверь она, естественно, заперла.
     - Уходите,  - крикнула миссис Сэйер через дверь. По субботам мусор не
забирают.
     - Это я, мистер Флетч. Пожалуйста, откройте, миссис Сэйер.
     - Что вы там делаете?
     Она сдвинула оба засова, открыла дверь.
     -  Вы  только посмотрите на  себя!  Прошляться всю ночь!  И  где ваше
пальто? Вы насквозь промокли.
     - Доброе утро.
     - В вашей постели спит европейская графиня, а вас нет дома!
     - В моей постели?
     - Она называет себя графиней ди Грасси.
     - Меня это не удивляет.
     - Я никогда не видела столько багажа. Или она приехала навсегда?
     - Она спала в моей постели?
     - Разве не вы положили ее туда?
     - Нет. Где она?
     -  Сказала,  что  пойдет за  покупками.  Потом она собиралась зайти в
музей и какие-то художественные галереи.
     - Отлично.
     -  Я ее покормила,  и она ушла.  Милосердный Боже,  какая же она была
голодная. Мне уж подумалось, что ее месяц морили голодом.
     -  Возможно,  вы  не  ошиблись,  -  теплая,  светлая кухня разительно
отличалась от темной, сырой, холодной кабины автофургона. - Я весь мокрый.
     - Глядя на ваши волосы,  можно подумать, что вы всю ночь рыли тоннель
в копне сена. Может, этим вы и занимались? Хотите поесть?
     - Конечно, хочу. А где вещи графини?
     - Увидите сами.  По всей квартире.  Я еще не встречала более властной
женщины. Она говорила со мной, как сержант - с новобранцем.
     -  Вас не  затруднит перенести вещи графини в  комнату для гостей?  И
закройте дверь. Покрепче.
     - Я не уверена,  что они поместятся в одной комнате.  Вам приготовить
завтрак или ленч?
     - Мне без разницы. Между прочим, где тут телефонный справочник?
     Приняв  горячий  душ,  Флетч  сел  на  кровать и  начал  пролистывать
телефонный справочник.
     Люси  Коннорс  в  нем  не  значилось.  Зато  он  нашел  телефон Марши
Гауптманн. Жила она на Фентон-стрит.
     Он набрал номер. Трубку сняли после четвертого гудка.
     - Слушаю.
     - Добрый день. С вами говорит Мартин Хед из журнала "Трэ"  <"Tres"  -
"Весьма" (франц.)>. Миссис Коннорс дома?
     - Одну минуту, - ответила, как уже понял Флетч, мисс Гауптманн.
     - Слушаю, - послышался в трубке другой голос.
     -  Миссис  Коннорс,   я  -  Мартин  Хед  из  журнала  "Трэ".  Пытаюсь
дозвониться до вас всю неделю.
     - Зачем?
     -  Миссис Коннорс,  я  буду  очень признателен,  если вы  внимательно
выслушаете все то,  что я собираюсь вам сказать.  А потом примите решение,
соглашаться или нет.
     - Наверное, отвечу нет.
     - Не торопитесь.  Вы увидите, что намерения у нас самые добрые и, при
вашей помощи, таким же будет и результат.
     - Вы меня заинтриговали. Я не читала вашего журнала.
     -  Мы  хотели  бы  дать  статью,  очень  искреннюю,  идущую от  души,
разумеется,  не указывая имен, без фотографий, о женщинах, признавших, что
они лесбиянки, особенно после нескольких лет семейной жизни.
     - Как вы узнали мое имя?
     - От вашего мужа.
     - Барт в Италии. Я в это не верю.
     -  Мы  встретились во вторник вечером в  Монреале.  У  меня сложилось
впечатление,  что он если не оправдывал вас,  то пытался понять, в отличие
от большинства мужей, попадавших в аналогичную ситуацию.
     - Барт? Наверное, вы правы.
     -  И  я  полагаю,  что вы можете помочь нашим читателям увидеть,  что
чувствует женщина,  открывшая в себе тягу к существу того же пола. Второго
такого интервью нам не получить.
     - Я в этом сомневаюсь. Вас зовут мистер Хед?
     - Мартин.
     - Ваш звонок каким-то образом связан с убийством?
     - Убийством?
     - Недавно в квартире моего мужа убили женщину.  Я не хочу отвечать на
вопросы, касающиеся происшедшего. Они совершенно неуместны.
     -  Я  ничего не знал об убийстве,  - взгляд Флетча прошелся по бывшей
спальне Барта и Люси Коннорс. Если они неуместны, я их не задам.
     - Все-таки мне не хочется давать вам интервью, Мартин. Зачем ворошить
прошлое?
     - Люси, подумайте, как тяжело приходится женщине, попавшей в такой же
переплет,  что и  вы.  Смею предположить,  вам было очень одиноко в  вашей
борьбе.
     - Еще бы.
     -  Иной раз просто необходимо прочитать о том,  что пришлось пережить
другому.  Вы справились с  возникшими перед вами проблемами,  и достаточно
успешно. Я полагаю...
     - Убеждать вы умеете, Мартин.
     - Я гарантирую,  что ваша фамилия упоминаться не будет.  "Миссис К.",
не  более  того.   И  милые,  возможно,  абстрактные  рисунки  в  качестве
иллюстраций.
     - А если вы все-таки укажете мою фамилию?
     - Вы сможете подать на нас в суд.  Как вы понимаете, такой статьей мы
вторгаемся в личную жизнь.  Пишем не о фактах,  а о чувствах.  И просто не
имеем права упоминать имен.
     -  Ясно.  Вы  позволите мне прочитать статью и  завизировать ее перед
публикацией?
     -  Мне не  хотелось бы этого делать.  Редакторы полагают,  что это их
работа.
     -  Я  не буду говорить с  вами,  если не смогу прочитать статью перед
публикацией.
     Флетч вроде бы замялся.
     - Ладно, Люси. Я согласен. Я покажу вам статью перед тем, как сдам ее
в редакцию, но это должно остаться между нами. Когда мы сможем увидеться?
     -  Днем мы с  Маршей собирались поехать в  магазин,  если не помешает
дождь. А вечером у нас гости.
     - Могу я прийти завтра утром?
     - Пожалуй, что да. Десять часов вас устроит?
     - Лучше в половине одиннадцатого. Дом 58 по Фентон-стрит?
     - Квартира 42.
     - Мисс Гауптманн будет дома?
     - Конечно. И если вы упомянете в статье хоть одну из нас, берегитесь.

                                 ГЛАВА 23

     Съев бифштекс и яичницу,  приготовленные миссис Сэйер, Флетч улегся в
свежезастеленную постель со вчерашним выпуском "Бостон стар".
     Убийству  Рут  Фрайер  уделили  куда  меньше  места  по  сравнению  с
убийством женщины  из  Городского совета.  Вероятно,  полиция не  сообщила
репортерам ничего  нового.  Зато  для  второго убийства газетных полос  не
жалели.  В мельчайших подробностях описали сцену убийства,  дали биографию
убитой с  фотографиями в  разном возрасте,  старейшина репортерской братии
написал  о  личных  встречах  с  "безвременно  ушедшей",  высказались  все
городские знаменитости, как политики, так и нет, друзья и враги, правда на
этот раз и те и другие сыпали комплиментами.
     Через  час  Флетч  добрался  до  рекламы  сдвоенного дневного сеанса.
Показывали "Банду Лавандового холма" и  "Мужчину в белом костюме" с Алеком
Гиннессом в главной роли.  Почему бы и нет, решил он. Чем еще можно занять
себя в дождливую субботу.  Тем более,  что кинотеатр находился неподалеку.
Последнее Флетч почерпнул из карты.
     Одеваясь,  он услышал,  как в дверь позвонили.  И решил, что принесли
продукты,  заказанные миссис Сэйер.  Она пришла к  выводу,  что необходимо
пополнить запасы на кухонных полках.
     Выйдя в  коридор в брюках,  рубашке с отложным воротником,  свитере и
твидовом пиджаке,  Флетч,  к своему удивлению, увидел в прихожей Флинна. В
свитере крупной вязки его  грудь и  плечи казались еще  больше,  а  голова
стала совсем крошечной.
     - А! - Флинн добродушно улыбнулся. - Я надеялся застать вас дома.
     В руках он держал пакет с бутылкой.
     -  А  где  Гроувер?  -  Флетч подошел к  инспектору,  они  обменялись
рукопожатием.
     - Иногда у меня появляется свободное  время,  знаете  ли,  -  ответил
Флинн. -  Обычно  по  выходным  полицейское  управление  спускает  меня  с
поводка. Оказался рядом с вашим домом и вспомнил, что Бостон задолжал  вам
бутылку виски, - с улыбкой он протянул Флетчу пакет.
     -  Премного вам благодарен,  -  из пакета Флетч выудил бутылку "Пинч"
двенадцатилетней выдержки.
     - Надеюсь, я не помешал? - поинтересовался Флинн.
     -  О  нет.  Я  как  раз  собирался посмотреть две  картины  с  Алеком
Гиннессом. На Эксетер-стрит. Это поблизости, не так ли?
     - Прекрасный актер.  Он,  кстати,  ирландец. Как и многие талантливые
люди,  которых в  Штатах считают англичанами,  -  Флинн  потер руки.  -  Я
подумал,  что в  такой дождливый день вы  не  откажетесь посидеть со мной,
выпить...
     - А у меня сложилось впечатление, что вы не пьете.
     -  Не  пью.  Но  не против того,  чтобы пили другие,  он повернулся к
миссис Сэйер. - Полагаю, у вас нет ромашкового чая?
     - У нас есть "ред зингер".
     -  Не  откажусь от любого цветочного чая.  И,  если вас не затруднит,
принесите в кабинет бокал, лед и воду для мистера Флетчера.
     Флинн прошел в кабинет,  Флетч - следом за ним,  включил свет,  начал
открывать бутылку.
     Флинн  залез под  свитер,  вытащил из  кармана рубашки два  сложенных
листка.
     -  Я  смог  достать полный список пассажиров,  прилетевших в  прошлый
вторник рейсом из Рима,  -  он протянул листки Флетчу,  который уже открыл
бутылку.  -  Не  могли  бы  вы  проглядеть его?  Вдруг увидите кого-то  из
знакомых.
     -  Вы думаете,  убийство Рут Фрайер каким-то образом связано с  моими
римскими делами?
     - Мистер Флетчер,  вы сами сказали,  что в мире полно ненавидящих вас
людей.  Вполне возможно, один из них потратился на билет до Бостона, чтобы
крепко насолить вам.
     Большую  часть   списка   составляли  итальянские  фамилии,   остаток
приходился на ирландские -  современные пилигримы отправлялись в Америку в
поисках душевного утешения или материального благополучия.
     Флинн стоял,  засунув руки в карманы,  на его лице играла добродушная
улыбка.
     - Если б мы были друзьями,  мистер Флетчер, как бы я обращался к вам?
Уж наверное не Ирвин Морис.  Или вы привыкли к Питеру?  А может,  хватит и
Пита?
     - Флетч,  - ответил Флетчер. - Люди зовут меня Флетч. Ни одна фамилия
не кажется мне знакомой, - он отдал список.
     - Я ожидал именно такого ответа.
     - А я должен называть вас Фрэнсис Ксавьер?
     -  Люди зовут меня Френк.  Кроме моей жены.  Для нее я - Фрэнни.  Она
видит меня не таким суровым, как остальные.
     Миссис Сэйер внесла полный поднос.  Ведерко со льдом, бокал, кувшин с
водой, чайник с заваркой, сливки, сахар, чашка, блюдце, ложечка.
     -  Отлично,  - Флинн вновь потер руки.  - Скажите мне,  миссис Сэйер,
когда в  понедельник вечером вы  уходили,  закончив уборку,  этот кувшин с
водой оставался на столике в гостиной рядом с бутылкой виски?
     - Нет, сэр. Разумеется, нет. Я вымыла кувшин, высушила и убрала.
     -  Действительно,  зачем оставлять воду  в  кувшине,  если так  легко
налить свежей. Но бутылка виски стояла на столике?
     - Какая бутылка? Какого виски?
     - Там была не одна бутылка?
     - Конечно. Бутылок там хватало. Столик служил баром мистеру Коннорсу.
Там были бутылки с виски,  с бербоном, джином, шерри, портвейном. И чистые
бокалы.
     - Что с ними произошло?
     -  Мистер Флетчер их убрал.  Я нашла их в буфете на кухне.  Наверное,
он, как и я, не выносит вида спиртного.
     Флинн вопросительно взглянул на Флетча.
     - Нет, я их не трогал.
     - Миссис Сэйер,  вы,  конечно, переставляли бутылки с места на место,
уничтожая тем самым оставленные на них отпечатки пальцев?
     - Конечно,  переставляла.  Не потому,  что делала это специально,  но
чтобы добраться до сахара, соли, перца.
     - Сахар, соль, перец.  Самый  ходовой  буфет,  -  Флинн  вздохнул.  -
Благодарю вас, миссис Сэйер.
     - Если вам понадобится что-то еще,  дайте мне знать, - ответила та. -
Мне пора заниматься своими делами, если я хочу закончить их до полуночи.
     -  Хорошие люди,  -  Флинн налил себе чая.  - Соль земли,  - хлопнула
дверь кухни. - Разумеется, именно они всегда уничтожают улики.
     Они сидели в креслах,  обитых красной кожей, оба в свитерах, один еще
и в пиджаке, Флинн - с чашкой чая, Флетч - с бокалом виски с водой.
     Сквозь прозрачные шторы в окна заглядывало темное небо. Резкие порывы
ветра секли стекла струями дождя.
     На  Бикон-стрит,  шестью  этажами  ниже,  сновали машины.  Изредка до
кабинета долетал визг их тормозов.
     -  В  такие  темные,  мрачные  дни  мне  вспоминается детство,  годы,
проведенные в Мюнхене. Вот уж действительно мрачные дни.
     - В Мюнхене?
     - Да,  да.  В такие дни мне приходилось идти в спортзал,  отжиматься,
подтягиваться на перекладине, бороться до кровавых зайчиков в глазах.
     - Вы же ирландец.
     -  Или бегать кроссы с  мокрым от дождя и  пота лицом,  с прерывистым
дыханием,  когда  каждый шаг  дается тяжелее предыдущего.  Отличный способ
воспитания юношей. Именно Мюнхену я обязан сегодняшним здоровьем.
     - А почему вы все это делали?
     -  Я   был   членом   гитлерюгенд   <Фашистский   аналог   пионерской
организации.>.
     - Вы?
     -  Да,  я.  Чего только не узнаешь о человеке,  если покопаться в его
прошлом.
     - Вы говорите о Jugendfuehrer?
     - Совершенно верно.
     - Это же невозможно.
     - Тут вы неправы. Невозможного нет. Как виски?
     - Отличное.
     -  Сам я  не пью,  поэтому мне трудно выбирать для других.  В  данном
случае мне понравилась бутылка.
     - С виски вы не ошиблись.
     - Одной бутылки вам, я чувствую, хватит надолго. Пьете вы мало.
     -  При вас я  сдерживаюсь.  Как мог Фрэнсис Ксавьер Флинн быть членом
Jugendfuehrer?
     - Я, наверное, тысячу раз задавал себе этот вопрос.
     - Все равно, позвольте спросить вас об этом.
     -  Ирландская Республика,  разумеется,  практически не  участвовала в
войне.   Сохраняла  нейтралитет,   оставаясь,   так  сказать,  на  стороне
союзников.  Мой  отец  был  консулом Республики в  Мюнхене.  Вы  начинаете
соображать, что к чему?
     - Нет.
     -  В  1938 году,  мне тогда было семь лет,  меня оставили в Мюнхене с
родителями,  вместо того чтобы отправить в Ирландию.  По-немецки я говорил
так же хорошо,  как местные дети моего возраста,  выглядел и одевался, как
немец. И, как говорил мой отец, взял на себя немалую ответственность.
     На публике мой отец во всем соглашался с нацистами, хотя ненавидел их
идеи,  как должно всякому порядочному человеку.  Мы провели в Германии всю
войну.  Я ходил в немецкую школу,  вступил в гитлерюгенд.  Шорты, галстук,
салют,   все  прочее.   Маршировал  на  парадах.  Отличался  в  спортивных
соревнованиях. Люди забыли мое ирландское происхождение.
     - Флинн, но...
     - Не хотите, не верьте. Но в гитлерюгенд меня ставили в пример. Вы бы
удивились,   узнав,  чего  мог  добиться  мальчик  в  коротких  штанишках,
форменной рубашке гитлерюгенд,  на  велосипеде и  с  фотокамерой.  Он  мог
ходить где  хотел,  с  товарищами и  без оных.  Нам устраивали экскурсии в
укрепленные районы.  Солдаты и офицеры показывали нам все,  что можно было
показать.  То,  что я не понимал,  я фотографировал. Если я сталкивался с,
как  мне  казалось,  видным  деятелем нацистской партии,  я  брал  у  него
автограф.  Если  б  вы  знали,  сколько  высших  офицеров расписывались на
листочках  бумажки,  протянутых  маленьким  мальчиком.  Да,  теперь  можно
сказать, что я творил чудеса.
     А  в  Дублине жили два моих друга,  с которыми я переписывался все те
годы.  Одного звали Тимми О'Брайан,  второго - Уильям Каванау.  Я писал им
восторженные письма о том,  как живу, где бываю. Нацистов я расхваливал на
все лады.  Иногда я получал ответы,  иной раз в моих словах сомневались. Я
отсылал фотографии и автографы, доказательства моей правоты.
     Разумеется, отец диктовал мне эти письма.  А  О'Брайан  и  Каванау  в
действительности жили в Лондоне и служили в британской разведке.
     - Мой Бог.
     -  Да,  не  всем  досталось такое детство.  И  мой  отец  использовал
консульство,   чтобы   переправлять  из   Германии  сбитых   английских  и
американских пилотов. Моя мать очень переживала и за него, и за меня.
     - Это правда, Флинн?
     - В конце войны мне было четырнадцать. Мюнхен лежал в развалинах. Еда
кончилась. Думаю, все это вы видели в фильмах. Так оно и было.
     Перед тем как уйти из Мюнхена,  нацисты застрелили моих родителей.  И
отца,  и мать. По пуле в лоб. На кухне нашей квартиры. Не думаю, что у них
имелись  доказательства вины  консула  Ирландии и  его  жены.  Просто  они
убирали нежелательных свидетелей.  Я нашел их утром,  когда вернулся после
дежурства.
     - И что вы сделали?
     - О, до конца войны оставались недели и месяцы. Сначала я жил в семье
моего друга.  И у них не было еды. Потом перебрался на улицу, в развалины.
Оставался там и после капитуляции Германии.  Боялся подойти к американским
или британским солдатам.  Глупо,  конечно.  Но я наполовину сошел с ума от
голода.
     Все  кончилось однажды ночью.  Я  спал под  лестницей разбитого дома,
когда мне в ребро ткнули сапогом. И я услышал мелодичную ирландскую речь.
     Меня отправили домой,  в  Дублин.  Определили в иезуитскую семинарию.
Наверное, я сам выбрал ее. Потому что повидал ад.
     Я изучал другую логику,  поправил здоровье. Но к двадцати годам устал
от истин. Это вы понять можете?
     - Естественно.
     - Да и воздержание под