селись пить чай в заброшенном доме.
     - Итак, Домби и Сын, как заметила я однажды по случаю одного печального
события, - сказала мисс Токс, подводя итог воспоминаниям,  -  стал  в  конце
концов Домби и Дочерью.
     - И какой прекрасной дочерью! - воскликнула Полли.
     - Вы правы, - сказала мисс Токс,  -  и  вам  делает  честь,  Полли,  то
обстоятельство, что вы были ее другом, когда она была маленькой девочкой. Вы
стали ее другом гораздо раньше, чем я, Полли, -  сказала  мисс  Токс,  -  вы
добрая женщина. Робин!
     Мисс Токс обращалась  к  круглоголовому  юноше,  который,  по-видимому,
отнюдь не преуспевал, находился  в  мрачном  расположении  духа  и  сидел  в
дальнем углу. Когда он встал, оказалось, что это Точильщик.
     - Робин, - продолжала мисс Токс, -  должно  быть,  вЫ  слышали,  как  я
сказала вашей матери, что она добрая женщина.
     - И это сущая правда, мисс! - с чувством отозвался Точильщик.
     - Прекрасно, - сказала мисс Токс, - рада слышать это от вас. А  теперь,
Робин, так как по вашей настоятельной просьбе  я  намерена,  в  виде  опыта,
взять вас к  себе  на  службу  с  целью  вернуть  вам  респектабельность,  я
воспользуюсь этим знаменательным  моментом  и  сделаю  следующее  замечание:
надеюсь, вы никогда не забудете, что у вас есть и всегда была добрая мать, и
постараетесь вести себя так, чтобы служить для нее утешением.
     - Честное слово, постараюсь, мисс,  -  ответил  Точильщик.  -  Я  много
перенес на своем веку, и теперь, мисс, намерения у меня такие хорошие, какие
только могут быть у парня.
     - Я бы вам посоветовала, Робин, заменить это слово  другим,  -  вежливо
сказала мисс Токс.
     - У молодца, мисс.
     - Нет, Робин, - возразила мисс Токс. - Я бы предпочла слово индивидуум.
     - У икдивидва, - сказал Точильщик.
     - Это значительно лучше, - удовлетворенно заметила мисс Токс, - гораздо
выразительнее!
     - Послушайте, мисс, и ты, матушка,  -  продолжал  Роб,  -  если  бы  не
сделали меня Точильщиком, а это  было  большим  несчастием  для  пар...  для
индивидва...
     - Очень хорошо, - одобрительно заметила мисс Токс.
     - ...И если бы меня не сбили с пути птицы и  если  бы  я  не  попал  на
службу к дурному хозяину, - продолжал Точильщик, - мне кажется, из  меня  бы
мог выйти толк. Но никогда не поздно пар...
     - Инди... - подсказала мисс Токс.
     - ...видву исправиться, -  продолжал  Роб  Точильщик.  -  И  я  надеюсь
исправиться благодаря вашей доброте, мисс. А ты, матушка,  передай  эти  мои
слова отцу, братьям и сестрам и кланяйся им от меня.
     - Очень рада это слышать, - заметила мисс Токс. - Робин, не  хотите  ли
съесть хлеба с маслом и выпить чашку чаю перед  тем,  как  мы  отправимся  в
путь?
     - Благодарю вас, мисс, - ответил Точильщик и  тотчас  заработал  своими
точильными камнями с таким усердием, как будто долгое время жил впроголодь.
     Когда мисс Токс надела шляпу и шаль и то же самое сделала и Полли,  Роб
обнял  мать  и  последовал  за  своей  новой  хозяйкой,   пробудив   столько
восторженных надежд у Полли, что глаза  у  нее  затуманились,  и  когда  она
смотрела ему вслед, ей казалось, будто  газовые  фонари  окружены  радужными
кольцами. Затем Полли погасила свечу, заперла парадную  дверь,  отдала  ключ
жившему по соседству агенту и поспешила к себе домой,  заранее  радуясь  тем
ликующим воплям, какие вызовет ее неожиданное появление. Величественный дом,
храня молчание обо  всех  пережитых  в  нем  страданиях  и  всех  переменах,
свидетелем которых  он  был,  стоял,  мрачно  нахмурившись,  словно  наемный
плакальщик на похоронах, и предупреждал  все  вопросы  бросающимся  в  глаза
объявлением, извещавшим, что этот превосходный особняк сдается внаем.

ГЛАВА LX

     Преимущественно о свадьбах

     Примерно в это время состоялось по  окончании  полугодия  торжественное
празднество у  доктора  и  миссис  Блимбер,  которые  просили  всех  молодых
джентльменов,  обучающихся  в  этом  благородном  заведении,  пожаловать  на
вечеринку, сообщая, что она назначена  на  половину  восьмого  и  что  будут
танцевать кадриль; затем молодые джентльмены, отнюдь не  выражая  неуместной
радости, разъехались по домам, начиненные по горло  науками.  Мистер  Скетлс
отбыл за границу, чтобы служить постоянным  украшением  родительского  дома,
так как сэру Барнету Скетлсу прославленные манеры доставили  дипломатический
пост, и теперь он вместе с леди Скетлс исполнял свои почетные обязанности  к
полному   удовольствию   даже   своих   собственных   соотечественников    и
соотечественниц, что почиталось чуть ли не чудом. Мистер Тозер, ныне молодой
человек высокого роста, в веллингтоновских сапогах, был в такой мере насыщен
классическими древностями, что в области английского языка обладал  едва  ли
не меньшими сведениями, чем настоящий древний римлянин; эта  победа  глубоко
растрогала его добрых родителей и заставила отца и мать мистера Бригса  (чьи
познания, подобно плохо размещенному багажу, были так тесно  упакованы,  что
он никогда не мог достать то, что ему было нужно) скрывать свое унижение.  В
самом деле, плоды, старательно сорванные с древа науки сим последним молодым
джентльменом, были спрессованы до последней степени и превратились  в  некое
интеллектуальное  норфолькское  печеное  яблоко  *,   окончательно   утратив
первоначальный аромат и форму. В значительно  лучшем  положении  был  мистер
Байтерстон, на которого система насильственного  выращивания  оказала  более
благоприятное и довольно обычное действие, а именно:  она  не  дала  никаких
результатов, что и обнаружилось, как только  перестал  работать  форсирующий
аппарат; находясь ныне на борту  корабля,  отправлявшегося  в  Бенгалию,  он
начал  забывать  все  с  такой   поразительной   быстротой,   что   казалось
сомнительным, сохранятся ли у него в голове до конца  путешествия  склонения
имен существительных.
     Утром в день вечеринки, когда доктор Блимбер, следуя обычаю, должен был
сказать молодым  джентльменам:  "Джентльмены,  мы  возобновим  наши  занятия
двадцать пятого числа следующего  месяца",  -  он  изменил  этому  обычаю  и
сказал:
     - Джентльмены, когда наш друг Цинциннат * ушел от  дел,  уединившись  в
своем поместье, он не представил сенату ни одного римлянина, которого бы  он
пожелал назвать своим преемником. Но вот перед вами  римлянин,  -  продолжал
доктор Блимбер, положив руку на плечо мистера Фидера, бакалавра искусств,  -
adolescens imprimis gravis et doctus {Юноша весьма  благоразумный  и  ученый
(лат.)},  джентльмены,  которого  я,  уходящий  от  дел   Цинциннат,   желаю
представить  моему  маленькому  сенату  в   качестве   будущего   диктатора.
Джентльмены, мы возобновим наши занятия  двадцать  пятого  числа  следующего
месяца под руководством мистера Фидера, бакалавра искусств.
     Тогда (доктор заблаговременно известил всех  родителей  и  дал  учтивые
объяснения) молодые джентльмены  разразились  одобрительными  возгласами,  а
мистер Тозер от имени всех учеников  немедленно  поднес  доктору  серебряную
чернильницу и произнес речь, содержащую очень мало слов  родного  языка,  но
зато пятнадцать латинских и семь греческих цитат, чем вызвал  у  младших  из
молодых джентльменов недовольство и зависть: они говорили:  "О!  А!  Старине
Тозеру это выгодно, но ведь деньги собирали по подписке не для  того,  чтобы
старина Тозер получил возможность показать себя, не так  ли?  Старина  Тозер
имеет к этому такое же отношение, как и все остальные.  Ведь  чернильница-то
не его! Не мог он, что ли, оставить в покое  общее  имущество?"  И,  шепотом
изливая свой гнев, они, казалось,  испытывали  небольшое  облегчение,  когда
называли его "стариной Тозером".
     Ни единого слова не было сказано молодым джентльменам, ни одного намека
не было сделано на  предстоящее  бракосочетание  мистера  Фидера,  бакалавра
искусств, с прекрасной  Корнелией  Блимбер.  В  особенности  доктор  Блимбер
старался иметь такой вид, как будто ничего не могло бы удивить его  сильнее,
чем это известие; тем не менее молодые джентльмены прекрасно все  знали,  и,
отправляясь  к  своим  родственникам  и  друзьям,  с  благоговейным   ужасом
прощались с мистером Фидером.
     Самые романтические мечты мистера Фидера  осуществились.  Доктор  решил
покрасить дом снаружи, отремонтировать  его  целиком  и  передать  заведение
вместе с Корнелией в другие руки. Покраска и ремонт начались тотчас же после
отъезда молодых джентльменов, и вот уже настал день свадьбы,  и  Корнелия  в
новых очках ждала, чтобы ее повели к алтарю Гименея.
     Доктор и его ученые ноги, а также миссис  Блимбер  в  сиреневом  чепце,
мистер Фидер, бакалавр искусств, с длинными пальцами и со щетиной на голове,
и брат мистера Фидера, преподобный Альфред Фидер, магистр искусств,  который
должен был совершить обряд, собрались в гостиной, и Корнелия с  флердоранжем
и с подружками только что спустилась вниз - как и в былые времена,  чересчур
перетянутая, но прелестная, - как вдруг распахнулась дверь, и  подслеповатый
молодой человек громким голосом провозгласил:
     - Мистер и миссис Тутс!
     А затем вошел мистер Тутс, сильно потолстевший, и под руку с ним леди с
очень блестящими черными глазами, одетая изящно и со вкусом.
     - Миссис Блимбер, - сказал мистер Тутс, - разрешите представить вам мою
жену.
     Миссис Блимбер была очень рада  познакомиться  с  ней.  Миссис  Блимбер
говорила несколько свысока, но крайне любезно.
     - И так как вы меня давно знаете, - сказал мистер Тутс, - то  разрешите
вам сообщить, что это одна из самых замечательных женщин.
     - Дорогой мой! - запротестовала миссис Тутс.
     - Клянусь честью, это так, - сказал мистер Тутс. - Я... я  уверяю  вас,
миссис Блимбер, что она - удивительная женщина.
     Миссис Тутс весело рассмеялась, и миссис Блимбер повела ее к  Корнелии.
Мистер Тутс, засвидетельствовав свое почтение  этой  особе  и  приветствовав
своего  старого  наставника,  который  сказал,  намекая  на  его   женитьбу:
"Прекрасно, прекрасно, Тутс! Так, стало быть, и вы в нашей компании,  Тутс?"
- удалился с мистером Фидером, бакалавром искусств, в нишу у окна,
     Мистер Фидер, бакалавр искусств, находясь в  превосходном  расположении
духа, сделал боксерский выпад и ловко ударил мистера Тутса в грудь.
     - Ну, старина! - смеясь, воскликнул мистер Фидер. - Здорово! Сказано  -
сделано. Верно?
     - Фидер, - ответил мистер Тутс, -  поздравляю  вас.  Если  вы...  вы...
будете так же счастливы в супружеской жизни, как счастлив я, то  больше  вам
ничего не останется желать.
     - Я, знаете ли, не забываю моих старых друзей, - сказал мистер Фидер. -
Я их приглашаю на мою свадьбу.
     - Фидер, - серьезно ответил мистер Тутс, - дело в  том,  что  различные
обстоятельства помешали мне написать вам  прежде,  чем  брак  был  заключен.
Во-первых, я вел себя как скотина, когда говорил с  вами  о  мисс  Домби.  Я
понимал, что, если позвать вас на мою свадьбу,  вы,  натурально,  подумаете,
что я женюсь на мисс Домби; это привело бы  к  объяснениям,  которые  в  тот
критический  момент,  клянусь  честью,  совершенно   расстроили   бы   меня.
Во-вторых, наша свадьба прошла очень тихо; на ней присутствовал только  один
наш друг, мой и миссис Тутс, капитан, который служит в...  я  хорошенько  не
знаю, где именно, - сказал мистер Тутс, - но это не имеет никакого значения.
Надеюсь, Фидер, что, написав вам о совершившемся событии перед отъездом моим
и миссис Тутс за границу, я исполнил долг дружбы.
     - Тутс, приятель, - сказал мистер Фидер, пожимая ему руку, - я пошутил.
     - А теперь, Фидер, - сказал мистер Тутс, - мне бы хотелось узнать  ваше
мнение о заключенном мною союзе.
     - Одобряю! - ответил мистер Фидер.
     - Значит, вы одобряете, не  так  ли,  Фидер?  -  торжественно  произнес
мистер Тутс. - А подумайте, как я должен его одобрить! Ведь вам  никогда  не
узнать, какая это удивительная женщина.
     Мистер Фидер охотно признал ее таковой. Но мистер Тутс покачал  головой
и повторил, что этого он знать не может.
     - Видите ли, - сказал мистер Тутс, - в жене мне нужен был  ум.  Деньги,
Фидер, у меня были. Ума... ума, в сущности, у меня не было.
     Мистер Фидер пробормотал:
     - О нет, ум у вас был, Тутс! Но мистер Тутс сказал:
     - Нет, Фидер, не было. Зачем мне это скрывать? Не было. А там, - сказал
мистер Тутс, указывая рукою в ту сторону, где сидела его жена,  -  ума  хоть
отбавляй. Мои родственники не  могли  возражать  или  негодовать  по  поводу
неравенства положения, потому что никаких родственников у меня нет.  У  меня
никогда никого не было, кроме опекуна, а его, Фидер, я всегда считал пиратом
и корсаром. Стало быть, - сказал мистер Тутс, - к нему я бы не обратился  за
советом.
     - Конечно, - сказал мистер Фидер.
     - Итак, я поступил по-своему, - заключил мистер Тутс. - Благословен тот
день, когда я это сделал! Фидер! Никто, кроме меня, не знает, какой  великий
ум у этой женщины. Если отнесутся когда-нибудь с должным вниманием к  правам
женщины и тому подобным вещам, то исключительно благодаря ее  могучему  уму.
Сьюзен, дорогая моя, - мистер  Тутс  внезапно  выглянул  из-за  портьеры,  -
пожалуйста, не утомляйся!
     - Дорогой мой, - сказала миссис Тутс, - я просто разговариваю.
     - Но, милочка, прошу тебя, не утомляйся, - сказал мистер Тутс. -  Право
же, ты должна поберечь себя. Не утомляйся, дорогая моя Сьюзен. Ей ничего  не
стоит разволноваться, - обратился мистер Тутс к миссис Блимбер,  -  и  тогда
она совершенно забывает советы врача.
     Миссис Блимбер говорила миссис Тутс  о  необходимости  беречься,  когда
мистер Фидер, бакалавр искусств, предложил ей руку и повел к  карете,  чтобы
ехать в церковь. Доктор Блимбер предложил  руку  миссис  Тутс.  Мистер  Тутс
предложил руку прекрасной невесте, вокруг сверкающих очков которой  порхали,
как мотыльки, две подружки в воздушных платьях. Брат мистера Фидера,  мистер
Альфред Фидер, магистр искусств, отправился в церковь заблаговременно, чтобы
приступить к исполнению своих обязанностей.
     Церемония  прошла  превосходно.  Корнелия,  вся  в  мелких   кудряшках,
"держалась", как сказал бы  Петух,  с  величайшим  хладнокровием,  а  доктор
Блимбер хранил вид  человека,  вполне  примирившегося  со  своим  положением
посаженого отца. Воздушные маленькие  подружки,  казалось,  страдали  больше
всех. Миссис Блимбер  была  растрогана,  но  спокойна  и  на  обратном  пути
поведала преподобному Альфреду  Фидеру,  магистру  искусств,  что,  если  бы
только посчастливилось ей увидеть Цицерона в его уединении в Тускуле, все ее
желания были бы ныне исполнены.
     Затем для той же маленькой компании был сервирован завтрак, за  которым
мистер Фидер, бакалавр искусств, пришел в превосходнейшее расположение духа,
передавшееся миссис Тутс, и мистер Тутс несколько раз говорил ей через стол:
"Дорогая моя Сьюзен,  не  утомляйся!"  Но  наиболее  замечательным  был  тот
момент, когда мистер Тутс счел своим долгом произнести речь и,  невзирая  на
телеграфический  код  миссис  Тутс,  старавшейся  отклонить  его  от   этого
намерения, впервые в своей жизни встал для провозглашения застольного тоста.
     - В этом доме, - сказал мистер Тутс, - что бы  ни  было  здесь  сделано
для...для помрачения моего рассудка... все это не имеет никакого значения, и
я никому не ставлю это в вину, в этом доме со мною всегда обращались  как  с
членом семейства доктора Блимбера и у меня в течение долгого времени был мой
собственный пюпитр, и я... не могу... допустить, чтобы мой друг Фидер...
     Миссис Тутс подсказала: "Сочетался браком".
     - Быть может, в данном  случае,  -  сказал  мистер  Тутс  с  просиявшей
физиономией, - будет до известной степени уместно и небезынтересно отметить,
что моя жена - удивительнейшая женщина, и с этой  речью  она  бы  справилась
гораздо лучше, чем я... допустить, чтобы мой друг Фидер сочетался браком,  в
особенности же сочетался браком с...
     Миссис Тутс подсказала: "С мисс Блимбер".
     - Миссис Фидер, милочка! - понизив голос, возразил ей  мистер  Тутс.  -
"Кого бог соединил, того", как вы знаете, "ни один человек"... знаете  ли...
Я не могу допустить, чтобы мой друг Фидер сочетался браком... в  особенности
с миссис Фидер... без того, чтобы не провозгласить за них... за них тост.  И
пусть, - продолжал мистер Тутс, устремив взгляд на свою жену как бы с  целью
вдохновиться и воспарить, - и пусть  факел  Гименея  будет  для  них  маяком
счастья, и пусть цветы,  которыми  мы  усыпали  сегодня  их  путь,  будут...
будут... гнать... уныние!
     Доктор Блимбер, питавший пристрастие  к  метафоре,  остался  доволен  и
заметил: "Очень хорошо, Тутс!  Прекрасно  сказано,  Тутс!"  -  потом  кивнул
головой и потер руки. Мистер Фидер произнес  в  ответ  речь  юмористическую,
однако проникнутую чувством. Затем мистер Альфред Фидер,  магистр  искусств,
пожелал самого большого счастья доктору и миссис Блимбер,  а  мистер  Фидер,
бакалавр  искусств,  пожелал  не  меньшего   счастья   воздушным   маленьким
подружкам. После этого доктор Блимбер  звучным  голосом  высказал  несколько
мыслей в пасторальном стиле, повествуя о  камышах,  в  коих  он  намеревался
поселиться вместе с миссис Блимбер, и о пчеле, которая будет жужжать  вокруг
их шалаша. Так как глаза доктора удивительно заблестели, а его зять сообщил,
что время создано для рабов, и пожелал  узнать,  поет  ли  миссис  Тутс,  то
вскоре после  этого  благоразумная  миссис  Блимбер  распустила  собрание  и
усадила в почтовую карету  Корнелию,  очень  хладнокровную  и  невозмутимую,
вместе с избранником ее сердца.
     Мистер и миссис Тутс отправились  в  гостиницу  Бедфорда  (миссис  Тутс
бывала там еще в те времена, когда носила девичью фамилию Нипер) и нашли там
письмо,  которое  мистер  Тутс  читал  бесконечно  долго,  и   миссис   Тутс
испугалась.
     - Дорогая моя Сьюзен, - сказал мистер  Тутс,  -  испуг  еще  хуже,  чем
утомление. Пожалуйста, успокойся!
     - От кого это письмо? - спросила миссис Тутс.
     - Милочка, - сказал мистер Тутс, - это от капитана Джилса. Не волнуйся.
В скором времени ждут возвращения домой Уолтерса и мисс Домби.
     - Дорогой мой, - сказала миссис Тутс, сильно побледнев  и  вскакивая  с
дивана, - не пытайся обмануть меня, потому что это все равно ни  к  чему  не
приведет! Они приехали, я это вижу по твоему лицу!
     - Какая удивительная женщина! - воскликнул мистер  Тутс,  вне  себя  от
восторга. - Ты совершенно права, милочка, они приехали.  Мисс  Домби  видела
своего отца, и они помирились.
     - Помирились! - вскричала миссис Тутс, захлопав в ладоши.
     - Дорогая моя, - сказал мистер Тутс, - пожалуйста, не утомляйся.  Помни
о советах врача! Капитан Джилс пишет - собственно говоря, он этого не пишет,
но, кажется, именно это он имеет в виду, - пишет, что мисс  Домби  перевезла
несчастного своего отца из его старого дома туда, где  она  живет  сейчас  с
Уолтерсом; что он очень болен, чуть ли не при смерти,  а  она  день  и  ночь
ухаживает за ним.
     Миссис Тутс горько заплакала.
     - Милая моя Сьюзен, - сказал мистер Тутс, - очень,  очень  прошу  тебя,
помни, если только ты можешь, советы врача! А если не можешь, это  не  имеет
никакого значения, но ты все-таки постарайся!
     Его жена внезапно превратилась в  прежнюю  Сьюзен,  -  так  трогательно
умоляла она его отвезти ее к ненаглядной ее милочке, к маленькой ее хозяйке,
к ее любимице и прочее и прочее, что мистер  Тутс,  преисполненный  глубоким
сочувствием и восхищением, от всей  души  согласился.  И  они  решили  ехать
немедленно и предстать перед капитаном в ответ на его письмо.
     В тот день в силу каких-то тайных связей между вещами или, быть  может,
случайного совпадения капитан (к которому собирались ехать мистер  и  миссис
Тутс) и сам принял участие  в  блестящем  супружеском  празднестве  -  не  в