ей  в  лицо,  -
позвольте мне лечь рядом с братом!
     - Зачем, моя милочка? - спросила Ричардс.
     - Мне кажется, он меня любит!  -  возбужденно  воскликнула  девочка.  -
Позвольте мне лечь рядом с ним. Пожалуйста!
     Миссис Чик вставила несколько материнских слов о том,  чтобы  она  была
умницей и постаралась заснуть, но Флоренс с испуганным видом повторила  свои
мольбы голосом, прерывавшимся от всхлипываний и слез.
     - Я его не разбужу, - сказала она, закрыв лицо и опустив  голову.  -  Я
только дотронусь до него рукой и засну. О, пожалуйста,  позвольте  мне  лечь
сегодня рядом с братом, мне кажется, что он меня любит!
     Ричардс, не говоря ни слова, взяла ее на руки и, подойдя  к  постельке,
где спал ребенок, положила рядом. Девочка  придвинулась  к  нему  как  можно
ближе, стараясь не потревожить его сна, и, протянув руку, робко  обняла  его
за шею, закрыла  лицо  другой  рукой,  по  которой  рассыпались  ее  влажные
растрепавшиеся волосы, и притихла.
     - Бедная малютка! - сказала мисс Токс. -  Должно  быть,  ей  что-нибудь
приснилось.
     Этот маленький инцидент нарушил течение разговора, так что  уже  трудно
было  его  возобновить;  и  вдобавок  миссис  Чик  была   столь   расстроена
размышлениями  о  собственной  снисходительности,  что  утратила   бодрость.
Поэтому обе приятельницы вскоре покончили с чаепитием, и  слуга  был  послан
нанять кабриолет для мисс Токс. Мисс Токс  была  весьма  сведуща  в  наемных
кэбах, и ее отъезд отнимал обычно много времени, ибо она слишком  педантично
занималась предварительными приготовлениями.
     - Пожалуйста, будьте добры, Таулинсон, - сказала мисс Токс, -  возьмите
прежде всего перо и чернила и запишите разборчиво его номер.
     - Слушаю, мисс, - сказал Таулинсон.
     - Потом будьте добры, Таулинсон, - сказала мисс  Токс,  -  переверните,
пожалуйста, подушку. Она, - довела мисс  Токс  до  сведения  миссис  Чик,  -
обычно бывает сырой, дорогая моя.
     - Слушаю, мисс, - сказал Таулинсон.
     - Я еще обеспокою вас, -  сказала  мисс  Токс,  -  вручите  кучеру  эту
визитную карточку и этот шиллинг, скажите ему, что он должен отвезти меня по
этому адресу, и пусть поймет, что ни в коем случае не получит  больше  этого
шиллинга.
     - Слушаю, мисс, - сказал Таулинсон.
     - И... мне совестно, что я вам доставляю столько хлопот,  Таулинсон,  -
сказала мисс Токс, глядя на него задумчиво.
     - Нисколько, мисс, - сказал Таулинсон.
     - В таком случае, будьте добры, Таулинсон, сообщите этому  человеку.  -
сказала мисс Токс, - что у леди есть дядя-судья и что если он позволит  себе
по отношению к ней какую-нибудь дерзость, то будет сурово наказан. Вы можете
сказать это дружески, Таулинсон, как будто вам известно, что так поступили с
другим человеком, который умер.
     - Разумеется, мисс, - сказал Таулинсон.
     - А теперь желаю спокойной ночи моему милому, милому, милому крестнику,
- сказала мисс Токс, сопровождая  каждое  повторение  этого  эпитета  градом
нежных поцелуев. - Луиза, дорогой мой друг,  обещайте  мне  выпить  на  ночь
чего-нибудь согревающего и не расстраиваться.
     Лишь  с  величайшим  трудом  черноглазая  Нипер,  внимательно  за  всем
наблюдавшая,  сдерживалась  в  этот   критический   момент   и   вплоть   до
последовавшего отбытия миссис Чик. Но когда детская избавилась, наконец,  от
посетителей, она вознаградила себя за прежнее воздержание.
     - Можете шесть недель держать меня в смирительной  рубашке,  -  сказала
Нипер, - но когда ее снимут, я еще больше буду злиться,  -  ну,  видывал  ли
кто-нибудь когда-нибудь двух таких мегер, миссис Ричардс?
     - И толкуют еще о том, будто ей, бедной малютке, что-то  приснилось,  -
сказала Полли.
     - Ох,  уж  вы,  красавицы!  -  воскликнула  Сьюзен  Нипер,  приветствуя
поклоном дверь, в которую вышли леди. - Она никогда не будет Домби? Вот как?
Нужно надеяться, что не будет: больше  нам  таких  не  надобно,  довольно  и
одного.
     - Не разбудите детей, милая Сьюзен, - сказала Полли.
     - Премного вам благодарна, миссис Ричардс, - сказала Сьюзен, которая  в
гневе своем ни для кого не делала исключений, - и, право же, это  честь  для
меня получать от вас приказания, я ведь черная невольница и мулатка.  Миссис
Ричардс, если у вас есть для меня еще  какие-нибудь  распоряжения,  сообщите
мне, будьте так любезны.
     - Вздор! Какие там распоряжения! - сказала Полли.
     - Господь с вами, миссис Ричардс! -  воскликнула  Сьюзен.  -  Временные
всегда распоряжаются здесь постоянными, неужели вы этого не знали, да где же
это вы родились, миссис Ричардс, - продолжала задира, - но где бы, когда  бы
и как бы вы ни родились (об  этом  вам  самой  лучше  знать),  постарайтесь,
пожалуйста, запомнить, что одно дело отдавать  приказания  и  совсем  другое
дело - исполнять их. Один человек может  сказать  другому,  миссис  Ричардс,
чтобы тот бросился вниз головой с моста в реку сорок пять футов глубиной, но
этот другой, может быть, и не подумает бросаться.
     - Полно, - сказала Полли, - вы сердитесь, потому что вы добрая  девушка
и любите мисс Флоренс; и сейчас вы накинулись на  меня,  потому  что  никого
больше здесь нет.
     - Кое-кому очень легко не раздражаться и говорить ласковые речи, миссис
Ричардс, - отвечала Сьюзен,  слегка  смягчившись,  -  когда  с  их  ребенком
носятся, как с принцем, и  нежат  его  и  холят,  покуда  ему  не  захочется
избавиться от таких друзей, но  когда  обижают  кроткую,  невинную  малютку,
которая ни одного дурного слова не заслужила, то  это  совсем  другое  дело.
Господи боже мой, мисс Флой, непослушная, скверная вы девочка, если  вы  сию
же минуту не закроете глаза, я позову домовых,  которые  живут  на  чердаке,
чтобы они пришли и съели вас живьем!
     Тут  мисс  Нипер  испустила  страшное  мычание,  якобы  исходившее   от
добросовестного  домового   из   породы   быков,   стремившегося   исполнить
возложенную на него суровую обязанность. Затем ради  дальнейшего  успокоения
своей юной питомицы она накрыла ее с  головой  одеялом  и  сердито  хлопнула
несколько раз по подушке, после чего скрестила руки на груди, поджала губы и
просидела весь вечер, глядя на огонь.
     Хотя о маленьком Поле и говорилось, на языке  детской,  что  он  "очень
многое понимает для своего возраста", но он все это понимал так же мало, как
и  приготовления  к  своим  крестинам,   назначенным   на   послезавтра;   а
приготовлениями, касавшимися его собственного наряда,  а  также  наряда  его
сестры  и  обеих  нянек,  занимались  весьма  энергически.  С   наступлением
знаменательного утра он,  казалось,  вовсе  не  почувствовал  его  значения;
напротив, был необычайно склонен ко сну и необычайно  склонен  обижаться  на
свою свиту, когда его одевали, чтобы вынести на воздух.
     Был  серый  осенний  день   с   резким   восточным   ветром   -   день,
соответствующий событию. Мистер Домби  олицетворял  собою  ветер,  сумрак  и
осень этих крестин. В ожидании гостей он стоял в своей библиотеке, суровый и
холодный, как сама погода; а когда он смотрел  из  застекленной  комнаты  на
деревья в садике, их бурые и желтые листья трепеща падали  на  землю,  точно
его взгляд нес им гибель.
     Уф! Какие это были мрачные, холодные комнаты; и, казалось,  они  надели
траур, как и обитатели дома.  У  книг,  аккуратно  подобранных  по  росту  и
выстроенных в ряд, как солдаты в холодных, твердых, скользких мундирах,  был
такой вид, будто они выражали одну только мысль, а именно - мысль о  ледяном
холоде. Книжный шкаф, застекленный и запертый на ключ, не  допускал  никакой
фамильярности. Бронзовый мистер Питт * на шкафу, без малейших следов  своего
божественного   происхождения,   стерег   недоступное   сокровище,    словно
зачарованный мавр. Высившиеся по обеим сторонам шкафа пыльные урны,  вырытые
из древней могилы, проповедовали, как бы  с  двух  кафедр,  о  разрушении  и
упадке; а зеркало над камином, отражая одновременно и мистера  Домби  и  его
портрет, казалось, преисполнено было меланхолическими размышлениями.
     Из всех прочих вещей несгибаемые и холодные каминные  щипцы  и  кочерга
как будто притязали на ближайшее родство с мистером Домби в его  застегнутом
фраке, белом галстуке, с тяжелой золотой цепочкой от  часов  и  в  скрипучих
башмаках.  Но  это  было  до  прибытия  мистера  и  миссис   Чин,   законных
родственников, которые вскоре явились.
     - Дорогой мой Поль, - пробормотала миссис Чик, обнимая его, -  надеюсь,
это начало многих счастливых дней.
     - Благодарю вас, Луиза, - мрачно сказал мистер Домби. - Как  поживаете,
мистер Джон?
     - Как поживаете, сэр? - сказал Чик.
     Он подал руку  мистеру  Домби  так,  словно  опасался,  что  она  может
наэлектризовать хозяина дома. Мистер Домби взял ее, как будто это была рыба,
водоросль  или  какое-нибудь  клейкое  вещество,  и  тотчас  же  вернул   по
принадлежности с изысканной вежливостью.
     - Быть может, Луиза, - сказал мистер Домби, слегка  поворачивая  голову
над воротничком, точно она была на шарнире, - вы не  прочь,  чтобы  затопили
камин?
     - О нет, дорогой мой Поль, -  сказала  миссис  Чик,  которая  прилагала
много усилий, чтобы не щелкать зубами, - для меня не нужно.
     - Мистер Джон, - спросил мистер Домби, - вы не чувствительны к холоду?
     Мистер Джон, успевший глубоко засунуть руки в карманы и приготовившийся
затянуть тот самый собачий припев, который однажды уже привел миссис  Чик  в
такое негодование, заявил, что чувствует себя прекрасно.
     Он добавил  потихоньку:  "С  моею  там-пам-пам-ля-ля",  когда  был,  по
счастью, прерван Таулинсоном, который доложил:
     - Мисс Токс.
     И вошла прелестная чаровница  с  синим  носом  и  неописуемо  замерзшим
лицом,  ибо  в  честь  церемонии  она  оделась  весьма  легко   в   какие-то
развевающиеся лоскутки.
     - Как поживаете, мисс Токс? - сказал мистер Домби.
     Мисс  Токс,  в  окутывающем  ее  газе,   опустилась   точь-в-точь   как
сдвигающийся театральный бинокль; она присела так низко в  благодарность  за
то, что мистер Домби шагнул ей навстречу.
     - Я никогда не забуду этого дня, сэр, - нежно произнесла она. -  Забыть
невозможно. Дорогая моя Луиза, я  едва  могу  поверить  свидетельству  своих
чувств.
     Если бы мисс Токс могла поверить свидетельству одного из  своих  чувств
она должна была бы признать, что день очень холодный.  Это  было  совершенно
ясно.  Она  воспользовалась  первым  удобным  случаем,  чтобы   восстановить
кровообращение в кончике носа, и незаметно согревала  его  носовым  платком,
чтобы своею крайне низкою температурой он не вызвал неприятного изумления  у
младенца, когда она подойдет поцеловать его.
     Вскоре  появился  младенец,  доставленный  с  большой  помпой  Ричардс;
Флоренс же под  охраной  своего  энергического  молодого  констебля,  Сьюзен
Нипер, замыкала шествие. Хотя все население детской носило к тому времени не
такой  глубокий  траур,  как  раньше,  однако  вид  осиротевших   детей   не
способствовал прояснению погоды. Вдобавок и младенец - быть  может,  виноват
был нос мисс Токс - расплакался. Вследствие этого мистер  Чик  удержался  от
неуместного осуществления весьма похвального намерения, сводившегося к тому,
чтобы уделить больше внимания Флоренс; ибо этот джентльмен, нечувствительный
к высоким притязаниям безупречных Домби (быть может, в силу того, что и  сам
имел  честь  быть  сопряженным  с  Домби  и  уже  освоился  с   их   высоким
достоинством), действительно любил ее и не  скрывал,  что  любит,  и  теперь
готовился проявить это по-своему; но Поль расплакался, и супруга  остановила
мистера Чика.
     - Флоренс, дитя мое! - с живостью  сказала  тетка.  -  Чего  ты  ждешь,
милочка? Покажись ему. Развлеки его, дорогая моя!
     Температура понизилась или могла понизиться, когда мистер Домби холодно
взирал на свою дочурку, которая, хлопая в ладоши  и  поднявшись  на  цыпочки
перед троном его сына и наследника, соблазняла его снизойти с высоты величия
и посмотреть  на  нее.  Быть  может,  похвальные  усилия  Ричардс  усиливали
впечатление - как бы там ни было, но он посмотрел вниз и  успокоился.  Когда
его сестра спряталась за свою няньку, он следил за нею глазами; а когда  она
с радостным криком выглянула  из-за  ее  спины,  он  встрепенулся  и  весело
заворковал - даже рассмеялся, когда  она  подбежала  к  нему,  и,  казалось,
разглаживал ей кудри своими крохотными ручонками, в то время как она осыпала
его поцелуями.
     Приятно ли было мистеру Домби видеть  это?  Он  не  обнаружил  никакого
удовольствия, оставаясь невозмутимым; впрочем, внешние проявления  каких  бы
то ни было чувств были ему несвойственны. Если солнечный луч и  прокрался  в
комнату, чтобы осветить играющих детей, он  не  коснулся  его  лица.  Мистер
Домби смотрел гак напряженно и холодно, что огонек  угас  даже  в  смеющихся
пазах маленькой Флоренс. когда они случайно встретитесь с ею глазами.
     Да, день был пасмурный, осенний, серый, и в наступившей тишине печально
падали с деревьев листья.
     - Мистер Джон, - сказал мистер Домби, взглянув на часы и взяв  шляпу  и
перчатки, - пожалуйста, предложите руку моей сестре;  моя  рука  принадлежит
сегодня мисс Токс. А вы идите  вперед  с  мистером  Полем,  Ричардс.  Будьте
осторожны.
     В карете мистера Домби - Домби и Сын, мисс Токс, миссис Чик, Ричардс  и
Флоренс. В маленьком, следовавшем за ней экипаже - Сьюзен Нипер  и  владелец
его, мистер Чик. Сьюзен без устали смотрела  в  окно,  чтобы  избавиться  от
смущавшего ее созерцания широкой физиономии этого джентльмена, и при  каждом
позвякивании воображала, что он  завертывает  для  нее  в  бумагу  приличный
денежный подарок.
     Один раз по дороге в церковь мистер  Домби  захлопал  в  ладоши,  чтобы
позабавить сына. Таким проявлением родительского энтузиазма мисс  Токс  была
очарована. Но за исключением  этого  инцидента  единственная  разница  между
людьми, отправляющимися на крестины, и людьми в траурной карете  заключалась
в цвете экипажей и масти лошадей.
     У входа в церковь их встретил  величественный  бидл  *.  Мистер  Домби,
выйдя первым, чтобы помочь леди, и стоя около него  у  дверей  церкви,  тоже
имел вид бидла. Это был менее торжественный, но более страшный бидл  частной
жизни; бидл наших деловых забот и наших сердец.
     Рука мисс Токс дрожала, когда она просунула ее под руку мистера Домби и
почувствовала, что ее ведут вверх по ступеням, вслед за треугольной шляпой и
воротником вышиной с Вавилонскую башню. На  мгновенье  это  напомнило  ей  о
другом торжественном обряде: "Желаешь ли ты выйти замуж за  этого  человека,
Лукреция?" - "Да, желаю".
     - Не внесете ли вы  поскорее  ребенка  в  церковь?  -  прошептал  бидл,
открывая внутреннюю дверь церкви.
     Маленький Поль мог бы спросить вместе с Гамлетом: "В  мою  могилу?"  *-
так было здесь жутко и сыро. Высокие,  покрытые  чехлами  кафедра  и  налой,
угрюмый ряд пустых фамильных мест, тянувшихся под галереями, и пустые скамьи
на галереях, поднимавшиеся к потолку и терявшиеся в тени  большого  мрачного
органа; пыльные половики  и  холодные  каменные  плиты;  унылые  скамейки  в
приделах и сырой угол, где висела веревка  от  колокола,  где  были  свалены
черные козлы,  употребляемые  при  похоронах,  а  также  лопаты,  корзины  и
свернутая кольцом  зловещая  веревка;  странный,  непривычный,  раздражающий
запах и  мертвенный  свет  -  все  гармонировало  между  собою.  Холодная  и
печальная картина.
     - Сейчас здесь свадьба, сэр, - сказал бидл, - но она скоро кончится,  а
вы пройдите сюда, в ризницу.
     Прежде чем повернуться и проводить их, он поклонился  мистеру  Домби  и
слегка улыбнулся, давая понять, что он (бидл) помнит, что имел  удовольствие
присутствовать на похоронах его жены, и надеется,  что  с  тех  пор  мистеру
Домби жилось недурно.
     Даже свадьба  показалась  унылой,  когда  они  проходили  мимо  алтаря.
Невеста была слишком стара, а жених  слишком  молод;  одряхлевший  щеголь  с
моноклем, вставленным вместо второго глаза, исполнял обязанности  посаженого
отца, в то время как друзья новобрачных дрожали от холода. В  ризнице  дымил
камин; и престарелый, перегруженный работой и получающий  скудное  жалованье
адвокатский клерк, "пустившись на поиски",  водил  указательным  пальцем  по
пергаментным страницам огромной книги записей (одного из многих подобных  же
томов), переполненной датами погребений. Над камином висел план склепов  под
церковью;  и  мистер  Чик,  пробегая  вслух  для   развлечения   собравшихся
приложенное к нему объяснение, не мог  остановиться,  покуда  не  прочел  до
конца справку о могиле миссис Домби.
     После новой ледяной паузы  сопящая  маленькая  прислужница,  страдающая
одышкой, - место ей было на кладбище, а не в церкви, - предложила им подойти
к купели. Здесь пришлось немного подождать, пока участники брачной церемонии
записывали свои фамилии;  а  тем  временем  сопящая  маленькая  прислужница,
отчасти по причине своей  болезни,  а  отчасти  для  того,  чтобы  участники
брачной церемонии не забыли о ней, бродила по церкви, пыхтя как дельфин.
     Наконец церковный клерк * (единственный неунывающий здесь субъект, да и
тот был гробовщиком) подошел с кувшином теплой воды и, выливая ее в  купель,
пробормотал, что здесь слишком холодно; впрочем, не хватило  бы  и  миллиона
галлонов  кипятку,  чтобы  там  стало  теплее.  Затем   молодой   священник,
приветливый и кроткий, явно побаивавшийся младенца, появился, словно главный
герой в рассказе с привидениями, - "высокая фигура, вся в белом",  при  виде
коей Поль огласил церковь воплями и не умолкал  до  тех  пор,  пока  его  не
вынули с почерневшим лицом из купели.
     Но когда и это совершилось к великому облегчению  всех  присутствующих,
голос его все же раздавался под сводами, вплоть до окончания  церемонии,  то
слабее,  то  громче,  то  затихая,  то  снова  неудержимо  протестуя  против
нанесенной ему обиды. Это до такой степени отвлекало  внимание  обеих  леди,
что миссис Чик то и дело показывалась в  центральном  нефе,  чтобы  передать
распоряжение через прислужницу, а мисс Токс раскрывала свой  молитвенник  на
Пороховом заговоре * и иной раз читала ответы из этой службы.
     Во  время  всей  этой  процедуры  мистер  Домби  оставался   таким   же
бесстрастным  и  безупречным,  каким  был  всегда,  и,  быть  может,  именно
благодаря его присутствию она была такой холодной, что у молодого священника
шел пар изо рта, когда он читал. Один только раз выражение его  лица  слегка
изменилось,  когда  священник,   произнося   (очень   искренне   и   просто)
заключительное  увещание  восприемникам  о  воспитании  ребенка  в  будущем,
случайно взглянул на мистера Чика; и тогда можно было заметить,  как  мистер
Домби принял величественный вид, выражавший, что он не прочь был бы  поймать
его за таким занятием.
     Быть может, не худо было бы для мистера Домби, если бы он меньше  думал
о своем собственном достоинстве и  больше  -  о  замечательном  источнике  и
замечательной цели церемонии, в которой принимал такое формальное и чопорное
участие. Его высокомерие странно противоречило ее истории.
     Когда все было кончено, он снова предложил руку мисс Токс и повел ее  в
ризницу, где сообщил священнику, с каким удовольствием добивался бы он чести
видеть его у себя за обедом, если бы не печальное положение  дел  у  него  в
доме. Когда акт был подписан, деньги уплачены,  прислужница  (которая  снова
жестоко  раскашлялась)  не  забыта,  бидл  вознагражден,  пономарь  (который
случайно очутился у двери, чрезвычайно интересуясь погодой) не оставлен  без
внимания, они снова уселись в карету и отбыли домой все той же  безрадостной
компанией.
     Дома  они  нашли  мистера  Питта,  презрительно  созерцавшего  холодную
закуску, красовавшуюся в холодном великолепии хрусталя и серебра  и  похожую
скорее