емена  редко  выходил  из
зачарованного  круга,  где  развертывались  операции  Домби  и  Сына,  начал
относиться  к  знакомству  с  майором,  как  к  приятной  перемене  в  своей
уединенной жизни; и вместо того чтобы провести в одиночестве еще один  день,
как думал он сделать прежде, он вышел под руку с майором.

ГЛАВА XXI

     Новые лица

     Майор, еще более посинев и  вытаращив  глаза,  -  более,  так  сказать,
перезрелый, чем когда бы то ни было, -  и  разражаясь  лошадиным  кашлем  не
столько  по  необходимости,  сколько  от,  сознания  собственной   важности,
шествовал под руку с мистером  Домби  по  солнечной  стороне  улицы,  причем
разбухшие его щеки свисали над тугим воротничком,  ноги  были  величественно
раскорячены, а огромная голова покачивалась из стороны в сторону, как  будто
он укорял самого себя за то, что  был  таким  очаровательным  субъектом.  Не
прошли они нескольких ярдов, как майор встретил какого-то знакомого,  и  еще
через несколько ярдов майор снова встретил какого-то  знакомого,  но  только
помахал им рукой мимоходом и повел мистера Домби дальше, указывая  при  этом
на местные достопримечательности; и оживляя прогулку скандальными сплетнями,
приходившими ему на память.
     Таким манером майор и мистер Домби шествовали под руку к полному своему
удовольствию, когда увидели  приближающееся  к  ним  кресло  на  колесах,  в
котором  сидела  леди,  лениво  управляя  своим  экипажем  с  помощью  руля,
приделанного впереди, тогда как сзади экипаж подталкивала какая-то невидимая
сила. Хотя леди была не молода, но цвет  лица  у  нее  был  ослепительный  -
совсем розовый, - а туалет и поза приличествовали весьма юной особе. Рядом с
креслом, держа легкий зонтик с таким горделивым и усталым видом,  словно  от
столь великого усилия придется вскоре отказаться и зонтик уронить, шла  леди
значительно моложе, очень красивая, очень высокомерная, очень своенравная на
вид; она высоко поднимала голову и опускала глаза, словно  если  и  было  на
свете что-нибудь достойное внимания, кроме зеркала, то, во всяком случае, не
земля или небо.
     - Ах, черт побери, кого же  это  мы  видим,  сэр?!  -  вскричал  майор,
останавливаясь, когда приблизилась маленькая группа.
     - Дорогая моя Эдит! - растягивая слова, произнесла  леди  в  кресле.  -
Майор Бегсток!
     Едва услышав этот голос, майор оставил  руку  мистера  Домби,  бросился
вперед, взял руку леди и поднес к своим губам.  С  не  меньшей  галантностью
майор прижал обе свои руки в перчатках к сердцу и  низко  поклонился  другой
леди. И теперь, когда кресло  остановилось,  движущая  сила  обнаружилась  в
образе раскрасневшегося пажа, напиравшего сзади, который отчасти перерос,  а
отчасти перенапряг свою силу, ибо когда он выпрямился, то оказалось, что  он
высок, изнурен и худ; положение его было  тем  печальнее,  что  он  испортил
фасон своей шляпы, подталкивая кресло головой, чтобы продвинуть его  вперед,
как это делают иногда слоны в восточных странах.
     - Джо Бегсток, - сказал майор обеим леди, - горд и  счастлив  до  конца
дней своих.
     - Лукавое создание! - лениво протянула старая леди в кресле.  -  Откуда
вы явились? Я вас не выношу.
     - В таком случае, сударыня,  разрешите  представить  вам  друга,  чтобы
заслужить ваше снисхождение! - воскликнул  майор.  -  Мистер  Домби,  миссис
Скьютон. -  Леди  в  кресле  любезно  улыбнулась.  -  Мистер  Домби,  миссис
Грейнджер. - Леди с зонтиком едва обратила внимание на то, что мистер  Домби
снял шляпу и низко поклонился. - Я в восторге от такой удачи, сэр! -  сказал
майор.
     Майор как будто не шутил, ибо он смотрел на  всех  троих  и  подмигивал
весьма безобразно.
     - Миссис Скьютон, Домби, - сказал майор,  -  производит  опустошение  в
сердце старого Джоша.
     Мистер Домби дал понять, что его это не удивляет.
     - Коварный дух, - сказала леди в  кресле,  -  замолчите!  Давно  ли  вы
здесь, негодный?
     - Один день, - ответил майор.
     - И вы можете пробыть один день или даже одну минуту  в  этом  саду,  -
произнесла леди, слегка поправляя веером фальшивые локоны и фальшивые  брови
и показывая фальшивые зубы, резко выделявшиеся  благодаря  фальшивому  цвету
лица, - в этом саду... как он называется...
     - Вероятно, Эдем, мама, - презрительно подсказала молодая леди.
     - Милая моя Эдит, - отозвалась та, -  я  ничего  не  могу  поделать.  Я
всегда забываю эти ужасные названия... И вы можете пробыть здесь день  и  не
вдохновиться всей душой и всем своим существом, созерцая  природу,  впитывая
аромат, - продолжала миссис Скьютон,  шурша  носовым  платком,  от  которого
тошнотворно пахло духами, - аромат ее чистого дыхания, чудовище?
     Противоречие между словами,  полными  юного  энтузиазма,  и  безнадежно
вялым тоном миссис Скьютон было вряд  ли  менее  заметно,  чем  противоречие
между ее возрастом - примерно лет под семьдесят - и ее туалетом, который был
бы неуместен и в двадцать семь лет. Ее поза в кресле на колесах (которую она
никогда не меняла) была  той  самой,  в  какой  ее  нарисовал  в  ландо  лет
пятьдесят назад  модный  в  ту  пору  художник,  подмахнувший  под  печатным
воспроизведением рисунка имя "Клеопатра", в результате открытия,  сделанного
критиками тех времен, будто она удивительно похожа на эту царицу, возлежащую
на борту своей галеры. Миссис Скьютон была  тогда  красавицей,  и  щеголи  в
честь ее осушали и разбивали бокалы дюжинами. Красота и коляска  остались  в
прошлом, но позу она сохранила и специально  для  этого  держала  кресло  на
колесах  и  бодающегося  пажа,  ибо,  кроме  позы,  не  было  ровно  никаких
оснований, препятствовавших ей ходить.
     - Надеюсь, мистер Домби - поклонник природы? - заметила миссис Скьютон,
поправляя бриллиантовую брошь.
     Кстати  сказать,  она  существовала  главным  образом  благодаря  славе
принадлежащих ей бриллиантов и семейным связям.
     - Мой друг  Домби,  сударыня,  -  отозвался  майор,  -  быть  может,  и
поклоняется  ей  втайне,  но  человек,  занимающий  столь  видное  место   в
величайшем из городов вселенной...
     - Нет никого, кто бы не знал  об  огромном  влиянии  мистера  Домби,  -
сказала миссис Скьютон.
     Когда мистер Домби ответил на комплимент поклоном, более  молодая  леди
посмотрела на нею и встретила его взгляд.
     - Вы живете здесь, сударыня? - обратился к ней мистер Домби.
     - Нет, мы жили в разных местах - в Харрогете, Скарборо и  в  Девоншире.
Мы разъезжаем и останавливаемся то тут, то там. Мама любит перемены.
     - Эдит, конечно,  не  любит,  -  сказала  миссис  Скьютон  с  загробным
лукавством.
     - Я не заметила между  этими  местами  никакой  разницы,  -  последовал
крайне равнодушный ответ.
     -  На  меня  клевещут.  Об  одной  только  перемене,  мистер  Домби,  я
действительно мечтаю, - с жеманным вздохом промолвила миссис  Скьютон,  -  и
боюсь, что мне никогда не позволят ею насладиться. Общество не разрешит.  Но
уединение и созерцание - вот для меня... как это называется...
     - Если вы имеете в виду рай, мама, то так и скажите,  чтобы  вас  могли
понять, - заметила молодая леди.
     - Милая Эдит, - отозвалась миссис  Скьютон,  -  тебе  известно,  что  я
всецело завишу от тебя, когда забываю эти  отвратительные  названия.  Уверяю
вас, мистер Домби,  природа  предназначила  меня  для  жизни  в  Аркадии.  В
обществе я чувствую себя плохо. Коровы  -  моя  страсть.  Всегда  я  мечтала
только о том, чтобы поселиться на ферме в Швейцарии и жить окруженной одними
коровами... и фарфором.
     Это забавное сопоставление, заставлявшее вспомнить о пресловутом слоне,
случайно попавшем в посудную  лавку,  было  принято  с  полной  серьезностью
мистером Домби, который заявил,  что,  по  его  мнению,  природа  несомненно
весьма респектабельное установление.
     - Чего мне  недостает,  -  протянула  миссис  Скьютон,  пощипывая  свою
морщинистую шею, - так это... сердца. - Замечание  устрашающе  справедливое,
хотя и не в том смысле, какой она ему придавала. - Чего мне недостает -  это
искренности, доверия, отсутствия условностей и свободных порывов души. Мы до
ужаса искусственны. - Это была сущая правда!
     - Одним словом, - сказала миссис Скьютон, - природа  мне  нужна  всюду.
Это было бы так очаровательно.
     - Сейчас  природа  приглашает  нас  следовать  дальше,  мама,  если  вы
согласны, - сказала молодая леди, презрительно скривив красивые губы.
     Услыхав этот намек, изнуренный паж,  который  созерцал  компанию  из-за
спинки кресла, скрылся за ним, словно земля его поглотила.
     - Подождите минутку, Уитерс, - сказала  миссис  Скьютон,  когда  кресло
двинулось вперед; она обращалась к пажу с тем томным достоинством, с каким в
былые дни обращалась к кучеру  в  парике,  с  букетом  величиною  с  головку
цветной капусты  и  в  шелковых  чулках.  -  Где  вы  остановились,  ужасное
создание?
     Майор остановился в отеле "Ройал" вместе со своим другом Домби.
     - Можете навестить нас вечерком, если исправитесь, - просюсюкала миссис
Скьютон. - Если мистер Домби  окажет  нам  эту  честь,  мы  будем  польщены;
Уитерс, вперед!
     Майор снова  поднес  к  своим  синим  губам  кончики  пальцев,  которые
покоились на ручке кресла с нарочитой небрежностью - по образцу Клеопатры, а
мистер Домби отвесил поклон. Старшая леди удостоила обоих весьма  милостивой
улыбки и девического помахивания рукой; младшая - тем едва заметным  кивком,
какого требовала простая вежливость.
     Последний взгляд на старое морщинистое лицо матери с  пятнами  румянца,
которые  при  солнечном  свете  казались  страшнее  и  отвратительнее,   чем
мертвенная бледность, и на горделивую красоту дочери, на ее изящную фигуру и
благородную осанку пробудил и у майора и у мистера Домби  невольное  желание
посмотреть им вслед, и оба  оглянулись  одновременно.  Паж,  изогнувшись  не
меньше, чем его собственная  тень,  тяжко  трудился  позади  кресла  подобно
тарану, подталкивая его в гору; шляпа Клеопатры колыхалась  так  же,  как  и
раньше, а красавица, шедшая немного впереди, выражала всей своей  грациозной
фигурой, с головы до пят, все то же полнейшее равнодушие ко всем и ко всему.
     - Вот что я вам скажу, сэр, - начал майор, когда они  возобновили  свою
прогулку, - будь Джо Бегсток помоложе, нет  на  свете  женщины,  которую  он
предпочел бы этой женщине в роли миссис Бегсток. Черт побери, сэр, -  сказал
майор, - она великолепна!
     - Вы имеете в виду дочь? - осведомился мистер Домби.
     - Разве Джой Б. - брюква, Домби, - сказал майор, - чтобы иметь  в  виду
мать?
     - Вы говорили комплименты матери, - возразил мистер Домби.
     - Старое пламя, сэр! - хихикнул майор Бегсток. - Дьявольски старое.  Ей
это приятно.
     - Мне она кажется благородной особой, - сказал мистер Домби.
     - Благородной, сэр! - повторил майор, останавливаясь и тараща глаза  на
своего  спутника.  -  Почтенная  миссис  Скьютон,  сэр,  приходится  сестрой
покойному лорду Финиксу и теткой ныне здравствующему. Семья  небогатая  -  в
сущности бедная, - и она живет на свою маленькую вдовью часть;  но  уж  коли
дело дойдет до происхожденья, сэр!..
     Майор сделал росчерк тростью и зашагал вперед, отчаявшись объяснить, до
чего дойдет дело, если зайдет так далеко.
     - Я заметил, - помолчав, сказал мистер Домби, -  что  дочь  вы  назвали
миссис Грейнджер.
     - Эдит Скьютон, - отвечал майор,  снова  останавливаясь  и  высверливая
тростью  в  земле  ямку,  долженствующую  изображать  Эдит,  -  вышла  замуж
(восемнадцати лет) за Грейнджера из нашего полка. - Майор  изобразил  его  в
виде второй ямки. - Грейнджер, сэр, - продолжал майор, постукивая тростью по
второму воображаемому портрету и выразительно покачивая головой, - был нашим
полковником; чертовски красивый молодец, сэр, сорока одного года.  Он  умер,
сэр, на втором году супружеской жизни.
     Майор несколько раз проткнул тростью изображение усопшего Грейнджера  и
продолжал путь, держа трость на плече.
     - Давно это было? - осведомился мистер Домби, снова останавливаясь.
     - Эдит Грейнджер, сэр, - отвечал майор,  закрывая  один  глаз,  склоняя
голову к плечу, переложив трость в левую руку, а правой разглаживая брыжи, -
Эдит Грейнджер в настоящее время под тридцать лет. И, черт  побери,  сэр,  -
сказал майор, снова водружая  трость  на  плечо  и  продолжая  путь,  -  это
бесподобная женщина.
     - Дети были? - спросил затем мистер Домби.
     - Да, сэр, - сказал майор. - Был  мальчик.  Мистер  Домби  уставился  в
землю, и лицо его омрачилось.
     - Который утонул, сэр, - продолжал майор, - когда ему было лет пять.
     - Вот как! - сказал мистер Домби, поднимая голову.
     - Опрокинулась лодка, в которую  няньке  незачем  было  его  сажать,  -
сказал майор. - Такова его история. Эдит Грейнджер - все еще Эдит Грейнджер;
но будь непреклонный старый Джой В., сэр, чуть-чуть помоложе и побогаче, это
создание носило бы фамилию Бегсток.
     Майор тряхнул плечами и щеками, захохотал и, произнося эти  слова,  был
больше, чем когда бы то ни было, похож на перекормленного Мефистофеля.
     - В том случае, полагаю, если бы леди не возражала? -  холодно  заметил
мистер Домби.
     - Ей-богу, сэр, - сказал  майор.  -  Бегстоки  не  ведают  такого  рода
препятствий. Однако справедливость требует отметить, что Эдит могла  бы  уже
раз двадцать выйти замуж, не будь она горда, сэр, - да, горда!
     Мнение о ней мистера Домби, если судить по его лицу, не  изменилось  от
этого к худшему.
     - В конце концов это великое достоинство, -  сказал  майор.  -  Клянусь
богом, это высокое достоинство! Домби! Вы сами горды,  и  ваш  друг,  старый
Джо, уважает вас за это, сэр.
     Воздав характеру своего спутника хвалу, которая, казалось, была у  него
исторгнута силой обстоятельств и неумолимым течением беседы,  майор  оборвал
разговор и пустился в общие рассуждения на тему о том, сколь был он любим  и
обожаем прекрасными женщинами и ослепительными созданиями.
     Через день мистер Домби и майор встретили почтенную  миссис  Скьютон  с
дочерью в Галерее минеральных вод; на следующий день они снова их  встретили
невдалеке от того места, где повстречались в первый раз. После того как  они
встречались таким образом раза три-четыре, простая вежливость по отношению к
старым знакомым требовала, чтобы майор навестил их вечером. Первоначально  у
мистера Домби не было желания делать визиты, но когда майор заявил  о  своем
намерении, мистер Домби заметил, что с удовольствием будет его сопровождать.
Посему перед  обедом  майор  приказал  туземцу  отправиться  к  обеим  леди,
передать привет от него и мистера Домби и сказать,  что  вечером  они  будут
иметь честь навестить их, если леди будут  одни.  В  ответ  на  это  туземец
принес очень маленькую записку, распространявшую очень сильный запах  духов,
писанную рукою почтенной миссис Скьютон майору Бегстоку и кратко сообщавшую:
"Вы - гадкий медведь, и я была бы не прочь отказать вам в прошении, но  если
вы действительно будете вести себя очень хорошо, - это было  подчеркнуто,  -
можете прийти. Привет от меня (Эдит  присоединяет  и  свой  привет)  мистеру
Домби".
     Почтенная миссис Скьютон  и  ее  дочь,  миссис  Грейнджер,  занимали  в
Лемингтоне квартиру довольно фешенебельную и дорогую, но оставлявшую  желать
лучшего в смысле размера и удобств: когда почтенная миссис Скьютон  ложилась
в постель, ноги ее оказывались в окне, а  голова  -  в  камине,  а  служанка
почтенной миссис Скьютон ютилась в каком-то чулане  позади  гостиной,  таком
крохотном,  что  принуждена  была  вползать  в  него  и  выползать,   словно
прелестная змейка, дабы не выставлять напоказ все  его  содержимое,  Уитерс,
изнуренный паж, спал в другом доме, под самой крышей  соседней  молочной,  а
кресло на колесах - камень этого юного Сизифа -  ночевало  в  сарае  той  же
молочной, где принадлежащие этому заведению куры несли свежие яйца  и  ночью
располагались на сломанной двуколке, несомненно убежденные в  том,  что  она
выросла здесь и является чем-то вроде дерева.
     Мистер Домби и майор застали миссис  Скьютон  в  позе  Клеопатры  среди
диванных подушек, в очень воздушном одеянии, разумеется, отнюдь  не  похожую
на шекспировскую Клеопатру, которая с годами не  увядала  *.  Поднимаясь  по
лестнице, они слышали звуки арфы, но эти звуки оборвались, когда доложили об
их  приходе,  и  теперь  Эдит  стояла  возле  арфы,   более   прекрасная   и
высокомерная, чем когда-либо. Отличительною чертою этой леди было то, что ее
красота бросалась в глаза и утверждала себя без всяких усилий и  вопреки  ее
воле. Леди знала, что она красива; иначе и быть  не  могло;  но,  в  гордыне
своей, как будто относилась к этому пренебрежительно.
     Почитала ли она дешевыми те чары, какие могли вызвать лишь восторг,  не
имевший в ее глазах никакого значения, или же такое  поведение  помогало  ей
повысить их цену в глазах поклонников, - те, кто их  ценил,  редко  об  этом
задумывались.
     - Надеюсь, миссис Грейнджер, - сказал мистер Домби, подходя к ней, - не
мы повинны в том, что вы перестали играть?
     - Вы? О нет!
     - Почему  же  ты  в  таком  случае  не  продолжаешь,  дорогая  Эдит?  -
промолвила Клеопатра.
     - Я перестала играть так же, как и начала... так мне захотелось.
     Полное равнодушие, с каким  это  было  сказано,  -  равнодушие,  ничего
общего не имеющее с вялостью или бесчувственностью, ибо  оно  было  отмечено
горделивым умыслом, - великолепно оттенялось той небрежностью, с  какою  она
провела рукой по струнам и отошла в другой конец комнаты.
     - Знаете ли, мистер Домби, -  сказала  ее  томная  мать,  играя  ручным
экраном, - иногда милая моя Элит не совсем согласна со мною...
     - А разве не всегда, мама? - заметила Эдит.
     - О нет, милочка! Фи, фи, это разбило бы мне сердце, - возразила  мать,
пытаясь прикоснуться к ней ручным экраном, каковой  попытке  Эдит  ие  пошла
навстречу. - Моя милая Эдит не согласна со мной по вопросу об  этих  строгих
правилах хорошего тона, которые соблюдаются в мелочах. Почему мы  не  бываем
более непосредственны? Ах, боже мой! В душе у нас заложены томления,  порывы
и безотчетные волнения, которые так очаровательны, так почему мы  не  бываем
более непосредственны?
     Мистер Домби сказал, что это  весьма  справедливое  наблюдение,  весьма
справедливое.
     - Пожалуй, мы бы могли быть более непосредственны, если бы постарались,
- сказала миссис Скьютон.
     Мистер Домби считал это возможным.
     - Черт возьми, как бы не так, сударыня, - сказал майор. - Этого  мы  не
можем себе позволить. Поскольку мир не населен  Дж.  Б.  -  непреклонными  и
прямодушными старыми Джо, сударыня, копчеными селедками с икрой, сэр,  -  мы
этого не можем себе позволить. Это недопустимо.
     - Злой язычник! - воскликнула миссис Скьютон. - Умолкните!
     - Клеопатра повелевает, - отозвался майор, посылая воздушный поцелуй, -
и Антоний Бегсток повинуется!
     - Этому  человеку  чужда  всякая  чувствительность!  -  сказала  миссис
Скьютон, жестокосердно поднимая ручной экран, дабы заслониться от майора.  -
Всякое сострадание! А можно ли жить  без  сострадания?  Есть  ли  что-нибудь
более очаровательное? Без этого солнечного луча, озаряющего  нашу  холодную,
холодную землю, - продолжала миссис Скьютон, оправляя  кружевную  накидку  и
самодовольно наблюдая, какое  впечатление  производит  ее  обнаженная  худая
рука, - как могли бы мы выносить эту землю? Одним словом, сухой вы  человек,
- глянула она из-за экрана на майора, - я бы хотела, чтобы мой мир был  весь
- сердце; а вера - так очаровательна, что  я  не  позволю  вам  смущать  ее,
слышите?
     Майор отвечал, что со стороны Клеопатры жестоко требовать,  чтобы  весь
мир был сердцем, и в то же время присваивать себе  сердца  всего  мира.  Это
заставило Клеопатру напомнить ему, что лесть ей несносна, и если