им  побуждениям   нашей   натуры   перед   нездоровым   желанием
удовлетворить любопытство, встряхнула Александра и надавала ему пощечин  еще
до применения тротуарной плиты, а также и во время оного и никакого внимания
не обратила на посторонних.
     - Простите, сударыня, - сказала  Флоренс,  когда  ребенок  снова  обрел
дыхание и начал им пользоваться. - Это дом капитана Катля?
     - Нет, - сказала миссис Мак-Стинджер.
     - Это не девятый номер? - нерешительно спросила Флоренс.
     -  Кто  говорит,  что  это  не  девятый  номер?  -   возразила   миссис
Мак-Стинджер.
     Сьюзен Нипер тотчас вмешалась и попросила объяснить, что хочет  сказать
миссис Мак-Стинджер, и известно ли ей, с кем она разговаривает.
     Миссис Мак-Стинджер в отместку смерила ее взглядом.
     - Хотела бы я знать, что вам нужно от капитана Катля? - сказала  миссис
Мак-Стинджер.
     - Хотели бы? В таком случае сожалею о  том,  что  ваше  любопытство  не
будет удовлетворено, - отрезала мисс Нипер.
     - Тише, Сьюзен, прошу вас! - сказала Флоренс. - Быть  может,  сударыня,
вы будете так любезны и сообщите нам, где живет капитан Катль, раз он  живет
не здесь.
     -  Кто  говорит,  что  он  живет  не  здесь?  -  возразила   неумолимая
Мак-Стинджер. - Я сказала, что это не дом капитана Катля, и это не его  дом;
и сохрани бог, чтобы он когда-нибудь стал  его  домом,  потому  что  капитан
Катль не умеет управляться с домом и не заслуживает иметь  дом,  -  это  мой
дом; а если я сдаю верхний этаж капитану Катлю, то никакой  благодарности  я
от него не вижу и мечу бисер перед свиньей.
     Делая эти замечания, миссис Мак-Стинджер повысила голос,  имея  в  виду
окна верхнего этажа, и резко выпаливала каждое обвинение, словно из ружья  с
великим множеством стволов. Когда прозвучал  последний  выстрел,  послышался
голос капитана, слабо протестующего из своей комнаты:
     - Тише там, внизу!
     - Если вам нужен капитан Катль, вон он! - сказала миссис  Мак-Стинджер,
сердито махнув рукой.
     Когда Флоренс без дальнейших  разговоров  отважилась  войти,  а  Сьюзен
последовала за нею, миссис Мак-Стинджер вновь начала прогуливаться  в  своих
патенах, а Александр Мак-Стинджер (по-прежнему на тротуарной плите), который
замолк было, прислушиваясь к беседе, заревел  снова,  развлекаясь  во  время
этой мрачной процедуры,  проделываемой  совершенно  машинально,  созерцанием
улицы с наемною каретой в конце ее.
     Капитан сидел в своей комнате, засунув руки в карманы и  подобрав  ноги
под стул, на очень маленьком пустынном островке среди океана  мыльной  воды.
Окна у капитана были вымыты, стены вымыты,  печка  вычищена,  и  все,  кроме
печки, было мокрым и блестящим от песка и жидкого  мыла,  а  воздух  насыщен
запахом этого москательного товара. Среди такого  унылого  пейзажа  капитан,
выброшенный на свой остров, скорбно созерцал водное пространство и как будто
ждал, что подплывет какой-нибудь спасительный барк и заберет его.
     Нет  слов,  чтобы  описать  изумление  капитана,  когда   он,   обратив
растерянную  физиономию  к  двери,  увидел  Флоренс,  появившуюся  со  своей
служанкой. Так как красноречивая миссис Мак-Стинджер  заглушила  все  прочие
звуки, он поджидал гостя  не  более  редкого,  чем  слуга  из  трактира  или
молочник; и теперь, когда появилась Флоренс и, подойдя к  границам  острова,
подала ему руку, капитан вскочил, пораженный ужасом, словно  предположил  на
секунду, что перед ним  находится  какой-нибудь  юный  член  семьи  Летучего
Голландца *.
     Однако самообладание тотчас же  к  нему  вернулось,  и  первой  заботой
капитана было переправить ее на сушу, что он благополучно и  совершил  одним
движением руки. Выйдя затем в открытое море, капитан Катль обхватил за талию
мисс Нипер и перенес также и ее на остров. Затем  капитан  Катль  с  великим
уважением и восторгом поднес руку Флоренс к своим губам и, отступив  немного
(ибо остров был  недостаточно  велик  для  троих),  обратил  к  ней  сияющую
физиономию, поднимаясь над мыльной водой словно новая разновидность Тритона.
     - Конечно, вы удивлены, видя нас здесь, - с улыбкой сказала Флоренс.
     Бесконечно осчастливленный капитан в  ответ  поцеловал  свой  крючок  и
пробормотал, словно эти слова были изысканным и утонченным комплиментом:
     - Держись крепче!
     - Но я не была бы спокойна, - продолжала Флоренс, - если бы  не  узнала
от вас, что вы думаете о милом Уолтере - теперь он мне брат,  -  и  есть  ли
основания бояться за него, и будете ли вы ежедневно навещать и  утешать  его
бедного дядю, пока мы не получим известий об Уолтере?
     При этих словах капитан Катль как  бы  машинально  схватился  рукой  за
голову, на которой не было жесткой глянцевитой шляпы, и пришел в смущение.
     - Вы боитесь за Уолтера? - спросила Флоренс капитана,  который  не  мог
глаз отвести от ее лица (так был он им  восхищен),  тогда  как  она  в  свою
очередь смотрела на него  пристально,  желая  увериться  в  искренности  его
ответа.
     - Нет, Ограда Сердца, - сказал капитан  Катль,  -  я  не  боюсь!  Такой
мальчик, как Уольр, выдержит немало бурь. Такой мальчик, как Уольр, принесет
счастье этому  самому  бригу.  Уольр,  -  продолжал  капитан,  и  глаза  его
заблестели, когда он  хвалил  своего  молодого  друга,  а  крючок  поднялся,
предвещая прекрасное изречение, - Уолтер - это)  как  говорится,  внешнее  и
видимое знамение внутренней и духовной силы, а когда  найдете  это  место  -
отметьте.
     Флоренс, которая не совсем поняла изречение, хотя капитан, по-видимому,
считал его  полным  глубокого  смысла  и  весьма  многозначительным,  кротко
смотрела на него, ожидая продолжения.
     - Я не боюсь, Отрада моего Сердца, - повторил капитан. - Штормы  в  тех
широтах на редкость сильные,  этого  нельзя  отрицать,  и,  быть  может,  их
относило, относило и загнало на другой конец света.  Но  судно  надежное,  и
мальчик надежный, и, слава богу - капитан отвесил поклон, - не так-то  легко
разбить сердца из дуба, находятся ли они на бриге или в груди. У нас имеются
и те и другие, а это обещает благополучный исход, и потому пока я ничуть  не
боюсь.
     - Пока? - повторила Флоренс.
     - Ничуть, - отвечал капитан, целуя свою железную руку, - а прежде чем я
начну бояться, Отрада моего Сердца, Уольр  нам  напишет  с  острова  или  из
какого-нибудь порта, и все придет в полный порядок  и  исправность.  Что  же
касается старого Соля  Джилса,  -  тут  капитан  заговорил  торжественно,  -
которого я буду  крепко  поддерживать  и  не  покину,  пока  смерть  нас  не
разлучит, и когда буйный ветер дует, дует, дует * -  перелистайте  катехизис
(вставил в скобках капитан), и там вы найдете эти слова,  -  если  для  Соля
Джилса будет утешением  выслушать  мнение  моряка,  у  которого  хватит  ума
справиться с любым делом, какое он вздумает взять  на  абордаж,  и  которому
чуть голову не проломили в годы ученья, и чье имя  Бансби,  так  этот  самый
человек выскажет ему у него же в  гостиной  такое  мнение,  что  совсем  его
оглушит. Да! - хвастливо заметил капитан Катль. - Оглушит так, как  если  бы
его ударили головой об дверь!
     - Приведем к нему этого джентльмена и послушаем, что он нам  скажет!  -
воскликнула Флоренс. - Не поедете ли вы сейчас с нами? Нас ждет карета.
     Снова капитан схватился рукой за голову, на  которой  не  было  жесткой
глянцевитой шляпы, и пришел в смущение. Но в этот самый момент  случилось  в
высшей  степени  замечательное   событие.   Дверь   открылась   без   всяких
предупреждений и, по-видимому, сама собой;  упомянутая  жесткая  глянцевитая
шляпа влетела в комнату, как птица, и  тяжело  опустилась  у  ног  капитана.
Затем  Дверь  захлопнулась  так  же  быстро,  как  распахнулась,  и  никаких
объяснений этого чуда не воспоследовало.
     Капитан Катль поднял  свою  шляпу  и,  осмотрев  ее  с  любопытством  и
удовольствием, начал вытирать рукавом. Занимаясь этим делом,  капитан  зорко
взглянул на своих посетительниц и сказал вполголоса:
     - Видите ли, я хотел нестись к Солю Джилсу  на  всех  парусах  вчера  и
сегодня утром, но она... она унесла ее и спрятала. Вот в чем дело.
     - Господи помилуй, кто же это сделал? - спросила Сьюзен Нипер.
     - Хозяйка дома, дорогая моя, - хриплым шепотом ответил капитан,  знаком
предлагая соблюдать осторожность. - Мы с ней поспорили из-за  мытья  шваброй
вот этой палубы, а она... - сказал капитан, посматривая на дверь и  испуская
протяжный вздох, - короче говоря, она лишила меня свободы.
     - О! Хотела б я, чтобы она имела дело со мной!  -  воскликнула  Сьюзен,
раскрасневшись от возбуждения. - Я бы ей показала!
     -  Думаете,  что  показали  бы,  дорогая  моя?  -  отозвался   капитан,
недоверчиво покачивая  головой,  но  явно  восхищаясь  отчаянной  храбростью
непреклонной красавицы. - Не знаю. Плавание трудное.  С  нею  очень  нелегко
справиться, дорогая моя. Никогда, знаете ли, не  угадаешь,  какой  курс  она
возьмет. Сейчас она идет круто к ветру, а через  минуту  делает  поворот  на
вас. А уж если ею овладеет... - продолжал капитан, и на лбу у него  выступил
пот. Только свистом можно было энергически закончить фразу, и потому капитан
нерешительно свистнул.  После  этого  он  опять  покачал  головой  и,  снова
восхищенный безумной смелостью мисс Нипер, робко повторил:  -  Думаете,  что
показали бы, дорогая моя?
     Сьюзен ответила только сдержанной улыбкой,  но  такой  вызывающей,  что
трудно сказать, как долго упивался бы ее созерцанием капитан Катль, если  бы
Флоренс, охваченная тревогой, не повторила  своего  предложения  отправиться
немедленно к оракулу Бансби. После такого напоминания о долге капитан  Катль
плотно нахлобучил глянцевитую шляпу, взял другую сучковатую  палку,  которой
заменил  подаренную  Уолтеру,  и,  предложив  руку   Флоренс,   приготовился
прорваться сквозь вражеский строй.
     Однако случилось так, что  миссис  Мак-Стинджер  уже  изменила  курс  и
повернула совсем в другую сторону; по замечанию  капитана,  она  проделывала
это нередко. Ибо, спустившись вниз, они убедились, что эта примерная женщина
выколачивает у входной  двери  циновки,  в  то  время  как  Александр,  сидя
по-прежнему на тротуарной плите, смутно  вырисовывается  в  облаке  пыли.  И
столь была поглощена миссис Мак-Стинджер своими домашними делами, что начала
колотить  еще  сильнее,  когда  мимо  проходил  капитан  Катль   со   своими
спутницами, и ни словом, ни жестом не отозвалась на их присутствие.  Капитан
был  так  доволен  этим  удачным  побегом  -   хотя   вытряхивание   циновок
подействовало на него, как солидная доза нюхательного  табаку,  и  заставило
расчихаться до слез, - что едва мог поверить своему счастью и по  дороге  от
двери до кареты не раз посматривал через плечо, явно опасаясь  преследования
со стороны миссис Мак-Стинджер.
     Однако они благополучно добрались до угла Бриг-Плейс,  не  потерпев  ни
малейшего ущерба от этого  грозного  брандера;  и  капитан,  взобравшись  на
козлы, - ибо галантность воспрепятствовала ему ехать в карете с  леди,  хотя
его о том и просили, - взял на себя обязанность лоцмана, указывая  извозчику
путь к судну капитана Бансби, которое называлось "Осторожная Клара" и стояло
на якоре у Рэтклифа.
     После прибытия в гавань, где  корабль  этого  прославленного  командира
находился  среди  пяти  сотен  своих  товарищей,  чьи  перепутанные   снасти
напоминали чудовищную паутину, по которой  прошлись  щеткой,  капитан  Катль
появился у окна кареты и предложил Флоренс и мисс Нипер сопутствовать ему на
борт, заметив, что Бансби в высшей степени мягкосердечен по отношению к леди
и их появление на борту "Осторожной Клары" будет способствовать скорее,  чем
что бы то ни было, приведению в гармонию необъятного его ума.
     Флоренс охотно согласилась; и капитан, взяв ее  маленькую  ручку  своей
огромной   лапой,   повел   ее   по   очень   грязным   палубам   с    таким
покровительственным, отеческим, горделивым и церемонным видом,  что  приятно
было на него смотреть; наконец, подойдя к "Кларе", они  убедились,  что  это
осторожное судно (стоявшее последним в ряду) убрало сходни,  и  футов  шесть
воды отделяют  его  от  ближайшего  соседа.  Из  объяснений  капитана  Катля
выяснилось, что с великим  Бансби,  так  же  как  и  с  ним  самим,  жестоко
обращается его квартирная хозяйка, и когда ее  обхождение  превосходит  меру
его терпения, он, прибегая к последнему средству, разверзает между ними  эту
пропасть.
     - "Клара", э-хой! - крикнул капитан, поднеся руку ко рту.
     - Э-хой! - как эхо, откликнулся юнга, взбегая наверх.
     - Бансби на борту?  -  осведомился  капитан  громовым  голосом,  словно
находился на расстоянии полумили, а не двух ярдов.
     - Да, да! - в тон ему крикнул юнга.
     Затем юнга  перебросил  доску  капитану  Катлю,  который  заботливо  ее
приладил, перевел Флоренс, а потом вернулся за мисс Нипер. Итак, они  стояли
на  палубе  "Осторожной  Клары",  где  на   вантах,   развеваясь,   сушились
принадлежности туалета вместе с несколькими языками и макрелью,
     Поднимаясь медленно над стенкой каюты, показалась человеческая голова -
и к тому же очень большая  -  с  одним  неподвижным  глазом  на  лице  цвета
красного дерева и одним вращающимся, как бывает  на  некоторых  маяках.  Эта
голова была украшена косматыми волосами,  напоминавшими  паклю,  которые  не
имели определенного тяготения к северу, востоку, югу или западу, но тяготели
ко всем четвертям компаса и к каждому его делению. Вслед за головой появился
лишенный всякой  растительности  подбородок,  воротничок  рубашки  с  шейным
платком, суконная лоцманская куртка и  пара  суконных  лоцманских  штанов  с
таким широким поясом, что он мог заменить жилет; пояс был украшен массивными
деревянными пуговицами, похожими на шашки. Когда обнаружилась  нижняя  часть
этих панталон, Бансби появился как на ладони:  руки  в  карманах  необъятной
величины, взгляд устремлен не на капитана Катля или леди, а на топ мачты.
     Глубокомысленный вид этого философа, дюжего и плотного,  с  чрезвычайно
красным лицом, на котором, казалось, как на троне водрузилась  молчаливость,
не противоречил его характеру, коему это качество было весьма свойственно, и
почти устрашил капитана Катля, хотя они и состояли в  дружеских  отношениях.
Шепнув Флоренс,  что  Бансби  ни  разу  в  жизни  не  выражал  удивления  и,
по-видимому, даже не знает,  что  это  значит,  капитан  наблюдал,  как  тот
созерцает топ и окидывает взглядом  горизонт;  когда  же  вращающийся  глаз,
казалось, обратился в его сторону, капитан сказал:
     - Бансби, дружище, как дела?
     Послышался грубый, хриплый голос, который как будто не имел отношения к
Бансби (во всяком случае лицо его ничуть не изменилось):
     - А, приятель, как поживаете?
     В то же время правая рука Бансби,  вынырнув  из  кармана,  пожала  руку
капитану и снова отправилась в карман.
     - Бансби, - сказал капитан, сразу приступив к делу, - вот  вы,  человек
большого ума, человек, который может высказать  свое  мнение.  Вот,  молодая
леди, желающая выслушать это мнение касательно моего друга Уольра, равно как
и другой мой друг, Соль Джилс, - к нему вам стоит приблизиться на расстояние
оклика,   -   который,   будучи   человеком   науки,   каковая   есть   мать
изобретательности, не знает никаких  законов.  Бансби,  хотите  сделать  мне
одолжение, повернуть через фордевинд и отправиться с нами?
     Прославленный командир, который, судя по  выражению  его  лица,  всегда
высматривал что-то в бесконечной дали и не  имел  ни  малейшего  зрительного
представления о предметах, находившихся  в  пределах  десяти  миль,  не  дал
никакого ответа.
     -  Вот  человек,  -  сказал  капитан,  обращаясь  к  своим   прекрасным
слушательницам и указывая крючком на командира, - человек, который  падал  с
мачт чаще, чем кто бы то ни было на  свете;  человек,  с  которым  произошло
несчастных случаев больше,  чем  со  всеми  моряками  в  Морском  госпитале;
человек, чья голова перенесла в прошлом  удары  стольких  брусьев,  досок  и
болтов, сколько потребуется вам в  Четем-Ярде  на  постройку  увеселительной
яхты; и, однако - я уверен, - этим путем  он  приобрел  свои  суждения,  ибо
равных им нет ни на суше, ни на море!
     При   этой   похвале   флегматический   командир   выразил    некоторое
удовлетворение легким движением локтей; но, находись его лицо в той же дали,
куда устремлялся его взгляд, зрители узнали бы о его мыслях не  меньше,  чем
сейчас.
     - Приятель! - неожиданно сказал Бансби, наклоняясь  и  засматривая  под
перекладину, заслонявшую ему горизонт, - что будут пить эти леди?
     Капитан Катль, чья деликатность была задета таким  вопросом,  поскольку
он касался Флоренс, отвел мудреца в сторону и, объяснив ему что-то  на  ухо,
отправился с ним вниз; чтобы  его  не  обидеть,  капитан  выпил  рюмочку,  а
Флоренс и Сьюзен, заглядывая в открытый люк, видели, как  мудрец,  с  трудом
протискиваясь между койкой и очень маленькой медной печкой,  налил  также  и
себе. Вскоре они вернулись на палубу, и капитан Катль, радуясь успеху  своей
затеи, повел Флоренс к карете, а Бансби следовал за  ним,  сопровождая  мисс
Нипер, которую он, словно некий  унылый  медведь,  обнимал  рукой,  покрытой
лоцманским сукном (к великому негодованию этой молодой леди).
     Капитан усадил своего оракула в  экипаж  и  в  восторге  от  того,  что
залучил его и водворил сей великий ум в наемную карету, не  мог  удержаться,
чтобы не поглядывать на Флоренс в окошечко за спиной кучера  и  не  выражать
своего восхищения улыбками, а также постукиваньем себя по лбу,  намекая  ей,
что мозг Бансби работает усиленно. Тем временем Бансби, все еще обнимая мисс
Нипер (ибо его друг, капитан, не преувеличил его  мягкосердечия),  неизменно
сохранял торжественную осанку и никакого внимания не обращал ни на  нее,  ни
на кого бы то ни было.
     Дядя Соль, вернувшись  тем  временем  домой,  встретил  их  у  двери  и
немедленно ввел в маленькую заднюю гостиную, странно изменившуюся с отъездом
Уолтера. На столе и по всей комнате были разложены морские и  географические
карты, по которым удрученный  мастер  судовых  инструментов  снова  и  снова
прослеживал путь пропавшего без вести  судна  и  за  минуту  до  их  прихода
измерял с помощью циркуля, все еще бывшего у него в руке, как далеко  должно
было отнести корабль, если его занесло в  то  или  иное  место,  и  старался
убедить себя, что много времени должно пройти, прежде чем надежда угаснет.
     - Если его отнесло сюда... - говорил дядя Соль, пытливо глядя на карту,
- но нет, это почти невозможно. Или если шторм загнал  его  сюда...  но  это
невероятно. Или есть какая-то надежда,  что  оно  изменило  курс  настолько,
что... но даже я не могу этому верить!
     Бросая эти отрывистые фразы, бедный старый дядя  Соль  странствовал  по
разостланному  перед  ним  огромному  листу  и  не  находил  на  нем  точки,
позволяющей ему питать надежду и достаточно большой, чтобы на ней уместилось
острие циркуля.
     Флоренс сразу заметила - трудно было бы не заметить, - что со  стариком
произошла какая-то странная перемена, и  хотя  он  стал  еще  беспокойнее  и
рассеяннее, чем прежде, однако  наряду  с  этим  чувствовалась  удивительная
решимость, приводившая ее в недоумение. Чудилось ей - он говорит бессвязно и
наобум, ибо, когда она выразила сожаление по поводу его отсутствия утром, он
сначала отвечал, что заходил к ней, но, по-видимому,  тотчас  же  готов  был
взять эти слова назад.
     - Вы заходили ко мне? - сказала Флоренс. - Сегодня?
     - Да, дорогая моя юная леди, - отвечал дядя Соль, смущенно посмотрев на
нее и затем отведя взгляд. - Я хотел  еще  разок  увидеть  и  услышать  вас,
прежде чем...
     - Прежде чем?.. Прежде чем что? - спросила Флоренс, положив руку ему на
плечо.
     - Разве я сказал "прежде чем"? -