акого  огромного
жесткого воротничка, что они напоминали маленькие паруса. Очевидно, это  был
тот самый человек, для которого предназначалась третья рюмка,  и,  очевидно,
он это знал; ибо, сняв пальто из грубой шерсти и повесив на особый гвоздь за
дверью такую жесткую глянцевитую шляпу,  которая  одним  видом  своим  могла
вызвать головную боль у сердобольного человека и  которая  оставила  красную
полосу на его собственном лбу, словно на него был  нахлобучен  очень  тесный
таз, - он придвинул стул к тому месту, где стояла рюмка, и уселся перед ней.
Обычно этого посетителя именовали капитаном; и он был когда-то лоцманом, или
шкипером, или матросом каперского судна, или и тем, и другим, и  третьим,  и
действительно имел вид морского волка.
     Физиономия его, обращавшая на  себя  внимание  загаром  и  солидностью,
прояснилась, когда он пожимал руку дяде и племяннику;  но,  по-видимому,  он
был склонен к лаконизму и сказал только:
     - Как дела?
     - Все в порядке, - отвечал мистер Джилс, подвигая к нему бутылку.
     Он взял ее, осмотрел, понюхал и сказал весьма выразительно:
     - Та самая?
     - Та самая, - подтвердил старый мастер.
     После чего тот присвистнул, наполнил  рюмку  и,  казалось,  решил,  что
попал на самый настоящий праздник.
     - Уольтер! - сказал  он,  пригладив  волосы  (они  были  редкие)  своим
крючком, а затем указав им на мастера судовых инструментов:  -  Смотрите  на
него! Любите! Чтите! И повинуйтесь! * Перелистайте свой катехизис, покуда не
найдете этого места, а когда найдете, загните страницу. За ваше преуспеяние,
мой мальчик!
     Он был до такой степени доволен и своей цитатой и ссылкой на  нее,  что
невольно повторил эти слова вполголоса и добавил, что не вспоминал о них вот
уже сорок лет.
     - Но ни разу еще не случалось в моей жизни так,  что5ы  два-три  нужных
слова, Джилс, не подвернулись мне под руку, - заметил он. - Это оттого,  что
я не трачу лишних слов, как другие.
     Такое соображение, быть может, напомнило ему о том, что и  он,  подобно
отцу юного Порвала *, должен "увеличивать свои запасы". Как бы то  ни  было,
но он умолк и не нарушал молчания, покуда  старый  Соль  не  пошел  в  лавку
зажечь свет, после чего он обратился к Уолтеру  без  всяких  предварительных
замечаний:
     - Полагаю, он бы мог сделать стенные часы, если бы взялся?
     - Я бы этому не удивился, капитан Катль, - ответил мальчик.
     - И они бы шли! - сказал капитан Катль, чертя в воздухе  своим  крючком
нечто вроде змеи. - Ах, боже мой, как бы шли эти часы!
     Секунду-другую он был, казалось, совершенно поглощен  созерцанием  хода
этих идеальных часов и сидел, глядя на мальчика, словно  лицо  у  него  было
циферблатом.
     - Но он начинен науками,  -  заметил  он,  указывая  крючком  на  запас
товаров. - Посмотрите-ка сюда! Здесь целая  коллекция  для  земли,  воздуха,
воды. Все  здесь  есть.  Только  скажите,  куда  вы  собираетесь!  Вверх  на
воздушном шаре? Пожалуйте. Вниз в водолазном колоколе? Пожалуйте. Не  угодно
ли вам положить на весы Полярную звезду  и  взвесить  ее?  Он  это  для  вас
сделает.
     На основании таких замечаний можно  заключить,  что  уважение  капитана
Катля к запасу инструментов было глубоко и что он не улавливал или почти  не
улавливал разницы между торговлей ими и их изобретением.
     - Ах, - сказал он со вздохом, - прекрасная это штука  иметь  понятие  о
них. А впрочем, прекрасная штука - и ничего в них не понимать. Право  же,  я
не знаю, что лучше. Так приятно сидеть здесь и чувствовать, что  тебя  могут
взвесить,  измерить,  показать  в  увеличительном   стекле,   электризовать,
поляризовать, черт знает что  с  тобой  сделать,  а  каким  образом  -  тебе
неизвестно.
     Ничто, кроме чудесной мадеры  в  соединении  с  благоприятным  моментом
(которым надлежало воспользоваться для  усовершенствования  и  развития  ума
Уолтера), не могло бы развязать ему язык для произнесения этой  удивительной
речи. Казалось, он и сам был изумлен  тем,  как  искусно  его  речь  вскрыла
источники молчаливого наслаждения, которое он испытывал вот уже десять  лет,
обедая по воскресеньям в этой гостиной.  Затем  он  обрел  рассудительность,
взгрустнул *, задумался и притих.
     - Послушайте! - входя, воскликнул предмет его восхищения. - Прежде  чем
вы получите свой стакан грога, Нэд, мы должны покончить с этой бутылкой.
     - Держись крепче! - сказал Нэд, наполняя свою рюмку. -  Налейте-ка  еще
мальчику.
     - Больше не надо, благодарю вас, дядя!
     - Нет, нет, - сказал Соль, - еще немножко. Мы допьем, Нэд, эту  бутылку
в честь фирмы - фирмы Уолтера. Что ж,  быть  может,  когда-нибудь  он  будет
хозяином фирмы, одним из хозяев. Кто знает.  Ричард  Виттингтон  женился  на
дочери своего хозяина.
     - "Вернись, Виттингтон, лондонский лорд-мэр, и когда ты состаришься, то
не покинешь его" *, -  вставил  капитан.  -  Уольр!  Перелистай  книгу,  мой
мальчик.
     - И хотя у мистера Домби нет дочери... - начал Соль.
     - Нет, есть, дядя, - сказал мальчик, краснея и смеясь.
     - Есть? - воскликнул старик. - Да, кажется, и в самом деле есть.
     - Я знаю, что есть, - сказал мальчик. -  Об  этом  говорили  сегодня  в
конторе. И знаете ли, дядя и капитан Катль, - понизил он голос,  -  говорят,
что он невзлюбил ее, и она живет без присмотра среди слуг,  а  он  до  такой
степени поглощен мыслями о своем сыне, как компаньоне фирмы, что,  хотя  сын
еще малютка, он хочет, чтобы баланс сводили чаще, чем раньше, и  книги  вели
аккуратнее, чем это делалось прежде; видели даже (когда он думал, что  никто
его не видит), как он прогуливался в доках и смотрел на свои корабли, склады
и все прочее, как будто радуясь тому, что всем этим он будет владеть  вместе
с сыном. Вот о чем говорят. Я-то, конечно, ничего не знаю.
     - Как видите,  он  уже  все  о  ней  знает,  -  сказал  мастер  судовых
инструментов.
     - Вздор, дядя! - воскликнул мальчик,  снова  по-мальчишески  краснея  и
смеясь. - Не могу же я не слушать того, что мне говорят!
     - Боюсь. Нэд, что в настоящее время сын немного мешает  нам,  -  сказал
старик, поддерживая шутку.
     - Изрядно мешает, - сказал капитан.
     - А все-таки выпьем за его здоровье, - продолжал Соль. - Итак,  пью  за
Домби и Сына.
     - Отлично, дядя, - весело сказал мальчик. - Раз уж вы о ней упомянули и
связали меня с нею и сказали, что я все о  ней  знаю,  то  я  беру  на  себя
смелость изменить тост. Итак, пью за Домби - и Сына - и Дочь!

ГЛАВА V

     Рост, и крестины Поля

     Маленький Поль, не потерпев никакого ущерба от млека и плоти Тудлей,  с
каждым днем набирался здоровья и сил. И с каждым днем все с большим  рвением
лелеяла его мисс Токс, чья преданность была столь  высоко  оценена  мистером
Домби, что он начал почитать ее женщиной с большим запасом здравого  смысла,
чьи чувства делают  ей  честь  и  заслуживают  поощрения.  Он  простер  свою
благосклонность до таких пределов, что не только кланялся ей не раз с особым
вниманием, но даже величественно доверил своей  сестре  поблагодарить  ее  в
такой форме: "Пожалуйста, передайте вашей приятельнице, Луиза, что она очень
добра", или: "Сообщите мисс Токс, Луиза,  что  я  ей  признателен",  каковые
знаки внимания произвели глубокое впечатление на леди, их удостоившуюся.
     Мисс Токс частенько уверяла миссис Чик, что "ничто не может  сравниться
с ее интересом ко всему, связанному с развитием этого прелестного  ребенка";
и человек, наблюдаюший за поведением мисс  Токс,  мог  прийти  к  такому  же
выводу,  не  нуждаясь  в  красноречивых  подтверждениях.  Она  надзирала  за
невинной трапезой юного наследника с неизменным удовольствием, чуть ли не  с
таким видом, словно участвовала в его кормлении на равных правах с  Ричардс.
При маленьких церемониях купанья  и  туалета  она  помогала  с  энтузиазмом.
Принятие некоторых лекарств, требуемых младенческим возрастом, возбуждало  в
ней горячее сочувствие, свойственное ее  натуре;  а  спрятавшись  однажды  в
шкафу (куда она забилась из скромности), когда сестра привела мистера  Домби
в детскую  посмотреть  на  сына,  который  в  легкой  полотняной  распашонке
совершал короткую прогулку перед сном, карабкаясь вверх по  платью  Ричардс,
мисс Токс, за спиной не ведающего о ней посетителя, пришла в такой  восторг,
что не могла удержаться, чтоб не  воскликнуть:  "Ну,  не  красавчик  ли  он,
мистер Домби? Не купидон ли он, сэр?", после чего едва не сгорела от стыда и
смущения за дверцей шкафа.
     - Луиза, - сказал однажды мистер Домби сестре, -  право,  мне  кажется,
что я должен сделать вашей приятельнице какой-нибудь  маленький  подарок  по
случаю крестин Поля. С самого начала она так тепло заботилась о  ребенке  и,
по-видимому, так хорошо понимает свое положение (добродетель,  к  сожалению,
весьма редкая в этом мире), что, право же,  мне  доставило  бы  удовольствие
оказать ей внимание.
     Отнюдь не умаляя добродетелей  мисс  Токс,  следует  упомянуть,  что  в
глазах мистера Домби - как и  некоторых  других,  которые  лишь  при  случае
прозревают, - только те обрели великое уменье понимать  свое  место,  кто  с
подобающим почтением относится к занимаемому им положению. Добродетель таких
людей заключалась не столько в том, что они знали самих себя, сколько в том,
что они знали его и низко перед ним склонялись.
     - Дорогой мой Поль, - сказала его сестра, - вы  лишь  воздаете  должное
мисс Токс; я знала,  что  именно  так  поступит  человек,  обладающий  вашей
проницательностью. Мне кажется, если есть в нашем языке три слова, к которым
она питает уважение, граничащее с благоговением, то слова эти - Домби и Сын.
     - Да, - сказал мистер Домби, - я этому  верю.  Это  делает  честь  мисс
Токс.
     - Что же касается какого-нибудь подарка, дорогой мой Поль, - продолжала
сестра, - я могу сказать одно: все, что бы вы ни подарили мисс Токс, она - в
этом я уверена - будет беречь и ценить как реликвию. Но есть более лестный и
приятный способ, дорогой мой Поль, выразить вашу признательность мисс  Токс,
если вы согласитесь.
     - Какой именно? - спросил мистер Домби.
     - Конечно, выбор крестного отца,  -  продолжала  миссис  Чик,  -  имеет
значение с точки зрения связей и влияния.
     - Не знаю, какое это может иметь значение для  моего  сына,  -  холодно
сказал мистер Домби.
     - Совершенно справедливо, дорогой мой Поль, -  отвечала  миссис  Чик  с
необычайным оживлением, имевшим  целью  скрыть  неожиданную  перемену  в  ее
намерениях, - именно так вы и должны были сказать. Ничего  другого  я  и  не
ждала от вас. Следовало бы мне знать, что таково  будет  ваше  мнение.  Быть
может, - тут миссис Чик снова ему польстила, неуверенно нащупывая правильный
путь, - быть может, потому-то вы тем менее стали бы возражать  против  того,
чтобы мисс Токс была крестной матерью дорогого малютки, хотя бы  в  качестве
представительницы и  заместительницы  какого-нибудь  другого  лица.  Незачем
говорить, Поль, что это было бы принято как великая честь и отличие.
     - Луиза, - помолчав, сказал мистер Домби, - трудно допустить..,
     - Конечно! - воскликнула миссис Чик,  спеша  предупредить  отказ.  -  Я
никогда этого не думала. Мистер Домби с досадой посмотрел на нее.
     - Не волнуйте меня, дорогой мой Поль, - сказала сестра. - я  прихожу  в
расстройство! У меня мало сил. Я еще не опомнилась с тех пор, как скончалась
Фанни.
     Мистер Домби взглянул на носовой  платок,  который  сестра  поднесла  к
глазам, и продолжал:
     - Трудно допустить, говорю я...
     - И я говорю, - пробормотала миссис Чик,  -  что  никогда  этого  и  не
думала.
     - Ах, боже мой, Луиза! - сказал мистер Домби.
     - Нет, дорогой мой Поль, - возразила она с  плаксивым  достоинством,  -
право же, нужно дать мне  высказаться.  Я  не  так  умна,  как  вы,  не  так
рассудительна, не так красноречива и все прочее. Я это прекрасно  знаю.  Тем
хуже для меня. Но хотя бы  это  были  последние  слова,  какие  мне  суждено
произнести - а последние слова должны быть священны  для  вас  и  для  меня,
Поль, после смерти бедной Фанни, - я бы все-таки сказала, что никогда  этого
не думала. И мало того, - добавила миссис Чик с  подчеркнутым  достоинством,
как будто до сей поры  она  берегла  про  запас  свой  самый  сокрушительный
аргумент, - я никогда этого и не думала.
     Мистер Домби прошелся по комнате к окну и обратно.
     - Трудно допустить, Луиза, -  сказал  он  (миссис  Чик  заупрямилась  и
повторила "знаю, что трудно", но он не обратил внимания), - что  нет  людей,
которые - предполагая, что в подобном случае я признаю какие бы то  ни  было
права, - не имеют больших прав, чем мисс Токс. Но  я  этого  не  признаю.  Я
никаких чужих прав не признаю. Поль и я будем в силах, когда  придет  время,
сохранить свое положение - иными словами, фирма в силах будет сохранить свое
положение, сохранить  свое  имущество  и  передать  его  по  наследству  без
каких-либо  наставников  и  помощников.  Такого  рода  посторонней  помощью,
которую обычно ищут люди для своих детей, я могу пренебречь, ибо, надеюсь, я
выше этого. Итак, когда благополучно минует пора младенчества и детства Поля
и я увижу, что он не теряя времени готовится  к  той  карьере,  для  которой
предназначен, я буду удовлетворен. Он может  приобретать  каких  ему  угодно
влиятельных друзей впоследствии, когда будет энергически  поддерживать  -  и
увеличивать, если это только возможно, - достоинство и кредит фирмы. До  тех
пор с него, пожалуй, достаточно будет меня, и никого больше не нужно. У меня
нет ни малейшего желания, чтобы кто-то становился между нами. Я  предпочитаю
выразить свою признательность за услуги  такой  уважаемой  особе,  как  ваша
приятельница. Стало быть, пусть так оно и будет; и полагаю, что ваш муж и  я
сам прекрасно можем заменить других восприемников.
     В этой речи, произнесенной с большим величием и внушительностью, мистер
Домби поистине разоблачил сокровенные свои чувства. Бесконечное недоверие ко
всякому, кто может встать между ним и его сыном; надменный  страх  встретить
соперника, с которым придется  делить  уважение  и  привязанность  мальчика;
острое опасение, недавно зародившееся,  что  он  ограничен  в  своей  власти
ломать и вязать человеческую волю;  не  менее  острая  боязнь  какого-нибудь
нового препятствия или бедствия - вот какие чувства владели в то  время  его
душой. 3а всю свою  жизнь  он  не  приобрел  ни  одного  друга.  Холодная  и
сдержанная его натура не искала и не нашла друзей. И вот когда все силы этой
натуры сосредоточились на одном из  пунктов  общего  плана,  продиктованного
родительской заботою и честолюбием, казалось, будто  ледяной  поток,  вместо
того чтобы уступить этому влиянию и стать  прозрачным  и  свободным,  оттаял
лишь на секунду, чтобы принять этот груз, а затем  замерз  вместе  с  ним  в
сплошную твердую глыбу.
     Вознесенная  таким  образом  благодаря  своему  ничтожеству  до  звания
крестной матери маленького Поля, мисс Токс  с  этого  часа  была  избрана  и
определена на свою новую должность; и далее мистер  Домби  выразил  желание,
чтобы церемония, которую долго откладывали, была совершена  без  дальнейшего
промедления. Его сестра, вовсе не рассчитывавшая на столь  блестящий  успех,
поспешила удалиться, чтобы сообщить  о  нем  лучшей  своей  приятельнице,  и
мистер Домби остался один в библиотеке.
     В детской было отнюдь не  безлюдно,  ибо  миссис  Чик  и  мисс  Токс  с
удовольствием проводили там вечер, -  к  столь  великому  отвращению  Сьюзен
Нипер, что эта молодая  леди  пользовалась  каждым  удобным  случаем,  чтобы
скорчить гримасу за дверью. Чувства ее в этот день были так возбуждены,  что
она  сочла  необходимым  доставить  им  это  облегченье,  даже  невзирая  на
отсутствие свидетелей и какого бы то ни было сочувствия. Подобно тому, как в
старину  странствующие  рыцари  облегчали  свою   душу,   запечатлевая   имя
возлюбленной в пустынях, лесах и других глухих  местах,  куда  вряд  ли  мог
забрести кто-нибудь, чтобы его прочесть, так и  мисс  Сьюзен  Нипер  морщила
свой вздернутый нос, заглядывая в комоды и гардеробы, прятала  презрительные
усмешки в шкафы, бросала насмешливые взгляды в глиняные кувшины и  бранилась
в коридоре.
     Однако  обе  непрошеные  гостьи,   пребывая   в   блаженном   неведении
относительно чувств молодой леди, наблюдали, как маленький Поль благополучно
прошел через все стадии раздевания, барахтанья, ужина и укладывания спать, а
затем сели пить чай у камина. Дети благодаря стараниям Полли спали теперь  в
одной комнате, и леди, расположившись за чайным столом и  случайно  взглянув
на маленькие кроватки, тогда только вспомнили о Флоренс.
     - Как она крепко спит! - сказала мисс Токс.
     - Ведь вы знаете, милая моя, днем она много возится, - отвечала  миссис
Чик, - все время играет около маленького Поля.
     - Странный она ребенок, - сказала мисс Токс.
     - Милая моя, - понизив голос, ответила миссис  Чик,  -  она  -  вылитая
мать!
     - В самом деле? - сказала мисс Токс. - Ах, боже мой!
     В высшей степени  соболезнующим  тоном  сказала  это  мисс  Токс,  хотя
понятия не имела - почему; знала только, что этого от нее ждут.
     - Флоренс никогда, никогда, никогда не будет Домби,  -  сказала  миссис
Чик, - проживи она хоть тысячу лет.
     Мисс Токс подняла брови и снова преисполнилась сострадания.
     -  Я  мучаюсь  и  терзаюсь  из-за  нее,  -  сказала   миссис   Чик   со
смиренно-добродетельным вздохом. - Я, право, не знаю,  что  из  нее  выйдет,
когда она подрастет, и какое место в обществе  сможет  она  занять.  Она  не
умеет расположить к себе отца. Да и как можно на это надеяться, если она так
не похожа на Домби!
     Мисс Токс сделала такую мину, словно не находила никаких возражений  на
столь неоспоримый аргумент.
     - К тому же у девочки, как видите, -  конфиденциально  сообщила  миссис
Чик, - натура бедной Фанни. Смею утверждать,  что  в  дальнейшей  жизни  она
никогда не будет делать усилий. Никогда! Она  никогда  не  обовьется  вокруг
сердца своего отца, как...
     - Как плющ? - подсказала мисс Токс.
     - Как плющ, - согласилась миссис Чик. - Никогда! Она никогда не  найдет
пути и не приникнет к любящей груди отца, как...
     - Пугливая лань? - подсказала мисс Токс.
     - Как пугливая лань, - сказала миссис Чик. - Никогда! Бедная  Фанни!  А
все-таки как я ее любила!
     - Не надо расстраиваться, дорогая моя, - успокоительным  тоном  сказала
мисс Токс. - Ну, полно! Вы слишком чувствительны.
     - У всех у нас есть свои недостатки, -  сказала  миссис  Чик,  проливая
слезы и покачивая головой. - Думаю, что есть. Я никогда не была слепа  к  ее
недостаткам. И никогда не утверждала обратного. Отнюдь. А все-таки как я  ее
любила!
     Какое удовлетворение испытывала  миссис  Чик  -  довольно  заурядная  и
глупая особа, по сравнению с  которой  покойная  невестка  была  воплощением
женского ума я кротости, - относясь покровительственно и тепло к памяти этой
леди (точно так же она поступала и при жизни ее) и при  этом  веря  в  самое
себя,  дурача  самое  себя  и  чувствуя  себя  прекрасно  в  сознании  своей
снисходительности!    Какой    приятнейшей    добродетелью    должна    быть
снисходительность, когда мы правы, - раз она  столь  приятна,  когда  мы  не
правы и не можем объяснить, каким образом мы добились  привилегии  проявлять
ее!
     Миссис Чик все еще осушала слезы и покачивала  головой,  когда  Ричардс
осмелилась уведомить ее, что мисс Флоренс не спит и сидит в своей постельке.
По словам кормилицы, она проснулась, и глаза у нее были мокрые от  слез.  Но
никто этого не видел, кроме Полли. Никто, кроме нее, не склонился  над  нею,
не шепнул  ей  ласковых  слов,  не  подошел  поближе,  чтобы  услышать,  как
прерывисто бьется у нее сердце.
     - Няня дорогая,  -  сказала  девочка,  умоляюще  глядя