... ты и мисс Нипер, конечно, - сказала Джемайма,  вовремя  вспомнив  о
самолюбии черноглазой.
     - А какой у него вид, Джемайма, помоги ему  бог?  -  боязливо  спросила
Полли.
     - Да уж не так плох, как ты, может быть, думаешь, - ответила Джемайма.
     - Ах! - с чувством сказала Полли. - Я решила, что ноги у  него,  должно
быть, слишком коротки.
     - Ноги у него и в самом деле коротки, - отвечала Джемайма, - но  они  с
каждым днем будут становиться длиннее.
     Это утешение рассчитано было на будущее; но бодрость и добродушие,  его
сопровождавшие, придали ему цену, какой оно  по  существу  не  имело.  После
минутного молчания Полли спросила более веселым тоном:
     - А где отец, милая Джемайма? - ибо этим патриархальным  именем  обычно
называли в семье мистера Тудля.
     - Ну, вот! - воскликнула Джемайма. - Какая жалость! Сегодня утром  отец
взял с собой обед и домой вернется только к вечеру. Но он постоянно  толкует
про тебя, Полли, и рассказывает о тебе детям; он - самое тихое, терпеливое и
кроткое существо на свете, всегда был таким и всегда будет.
     - Спасибо, Джемайма! - воскликнула простодушная Полли, восхищенная этой
речью и опечаленная отсутствием мужа.
     - О, не за что благодарить меня, Полли, - отвечала сестра, крепко целуя
ее в щеку и весело подбрасывая на руках маленького Поля. - Иной раз я то  же
самое и о тебе говорю и думаю.
     Несмотря на двойное разочарование, нельзя было считать неудачей  визит,
удостоившийся такого приема;  поэтому  сестры  бодро  толковали  о  семейных
делах, о Байлере и обо всех его братьях и сестрах, а  черноглазая,  совершив
несколько  поездок  на  Бенбери-Кросс  и  обратно,  пристально  разглядывала
мебель, голландские часы, буфет, замок на каминной доске со  вставленными  в
него красными и зелеными окнами, которые могли освещаться с помощью  огарка,
и пару маленьких черных бархатных котят, каждый с дамским ридикюлем во  рту,
которых садовники Стегса почитали  диковинками  изобразительного  искусства.
Когда завели общий разговор, чтобы черноглазая не оседлала своего  конька  и
не начала язвить, сия молодая леди поведала вкратце Джемайме все, что  знала
о мистере Домби, его видах на  будущее,  семействе,  занятиях  и  характере.
Представила также  подробную  опись  своего  личного  гардероба  и  отчет  о
ближайших своих родственниках и друзьях. Облегчив душу этими излияниями, она
отведала креветок и портера и  обнаружила  готовность  поклясться  в  вечной
дружбе.
     Маленькая   Флоренс   также   не   упустила   случая    воспользоваться
обстоятельствами, ибо когда юные  Тудли  повели  ее  осматривать  поганки  и
другие достопримечательности Садов, она с увлечением отдалась вместе с  ними
сооружению временной плотины в зеленой  лужице,  образовавшейся  в  каком-то
закоулке. Она еще была  занята  этой  работой,  когда  ее  отыскала  Сьюзен,
которая - таково было у нее чувство долга, несмотря даже  на  умиротворяющее
действие креветок, - обратилась к ней с нравоучительной  речью  (прерываемой
тумаками) на тему о ее порочной натуре, отмывая ей при этом лицо и  руки,  и
предсказала, что она доведет до седых волос все свое семейство,  которое  от
скорби сойдет в могилу. После некоторой задержки, вызванной довольно  долгой
конфиденциальной беседой наверху о денежных делах между Полли  и  Джемаймой,
снова был совершен обмен детей, - ибо Полли все  время  не  спускала  с  рук
своего собственного ребенка, а Джемайма  маленького  Поля,  -  и  посетители
распрощались.
     Но юных  Тудлей,  жертв  благонамеренного  обмана,  сначала  соблазнили
отправиться в  полном  составе  в  мелочную  лавку  якобы  для  того,  чтобы
истратить пении, и когда путь был свободен, Полли убежала: Джемайма крикнула
ей вслед, что, если бы они могли на обратном пути  сделать  крюк  в  сторону
Сити-роуд, они непременно встретили бы маленького  Байлера,  возвращающегося
из школы.
     - Как вы думаете, Сьюзен, успеем мы  сделать  этот  маленький  крюк?  -
осведомилась Полли, когда они остановились, чтобы перевести дух.
     - А почему бы не успеть, миссис Ричардс? - отозвалась Сьюзен.
     - Время, знаете ли, близится к обеду, - сказала Полли.
     Но благодаря завтраку ее спутница стала более чем равнодушной  к  этому
серьезному соображению; посему она не придала ему никакого значения,  и  они
решили сделать "маленький крюк".
     Случилось так, что со вчерашнего утра жизнь  стала  в  тягость  бедному
Байлеру  -  по  вине  форменного  наряда  Милосердных  Точильщиков.  Уличная
молодежь не могла примириться с ним. Ни один юный шалопай не мог  удержаться
при виде его, чтобы не накинуться на безобидного носителя этой  формы  и  не
причинить ему ущерба. Жизнь его в обществе напоминала  скорее  жизнь  первых
христиан, чем невинного ребенка в девятнадцатом веке. Его  побивали  камнями
на  улице.  Его  сталкивали  в  канавы;  забрызгивали  грязью,   энергически
притискивали к столбам. Мальчишки, вовсе не знакомые с его особою, срывали у
него с головы желтую шапку и  пускали  ее  по  ветру.  Ноги  его  не  только
подвергались словесной критике и поношениям, но их ощупывали и щипали. В это
самое утро, направляясь в школу Точильщиков, он получил вовсе не заслуженный
синяк под глазом  и  был  за  него  наказан  учителем  -  перезрелым  бывшим
Точильщиком свирепого нрава, который был назначен учителем,  ибо  ничего  не
знал и был ни к  чему  не  пригоден,  и  чья  безжалостная  трость  вызывала
столбняк у всех толстощеких мальчуганов.
     Поэтому-то на обратном пути  Байлер  искал  глухих  троп  и  пробирался
узкими проходами и задворками, чтобы ускользнуть от своих  мучителей.  Когда
же ему пришлось выйти на главную улицу, злая судьба  привела  его,  наконец,
туда,  где  кучка  мальчишек,  возглавляемых  отчаянным  молодым   мясником,
поджидала, не представится ли им возможность повеселиться. Когда  среди  них
очутился Милосердный Точильщик, как будто  непостижимо  ниспосланный  свыше,
они дружно заорали и набросились на него.
     В это самое время Полли,  безнадежно  посматривая  вдоль  улицы,  после
доброго часа ходьбы заявила, что нет смысла идти дальше, как  вдруг  увидела
это зрелище. Едва  завидев  его,  она  вскрикнула  и,  передав  юного  Домби
черноглазой, бросилась на выручку своего злополучного сынка.
     Неожиданность, как и беда, не ходит одна. Изумленная Сьюзен Нипер и  ее
двое питомцев были спасены прохожими из-под самых колес проезжавшей  кареты,
прежде чем сообразили, что случилось: и в этот момент  (день  был  базарный)
раздались оглушительные крики: "Бешеный бык!"
     В разгар смятения, когда на ее глазах люди метались и орали, и попадали
под колеса, и мальчишки дрались, и бешеные быки надвигались, и нянька  среди
всех этих опасностей разрывалась на части, Флоренс  вскрикнула  и  пустилась
бежать. Она бежала, пока не выбилась из сил, умоляя Сьюзен следовать за нею;
но, сообразив, что другая нянька осталась позади,  она  остановилась,  ломая
руки, и с ужасом, не поддающимся описанию, убедилась, что никого  возле  нее
нет.
     - Сьюзен, Сьюзен! - закричала Флоренс, в припадке отчаяния  всплескивая
руками. - О, где они, где они?
     -  Где  они?  -  повторила  какая-то  старуха,  приковылявшая  со  всею
поспешностью, на какую была способна, с  противоположной  стороны  улицы.  -
Зачем ты от них убежала?
     - Я испугалась, - ответила Флоренс. - Я не знала, что делать. Я думала,
что они со мной. Где они? Старуха взяла ее за руку и сказала:
     - Я тебя провожу.
     Это была отвратительная старуха с красными ободками вокруг глаз и ртом,
чавкающим и шамкающим, даже когда она молчала. Она была очень бедно одета  и
несла какие-то шкурки, висевшие у нее на руке. Вероятно, она шла  следом  за
Флоренс - во всяком случае в течение  некоторого  времени,  так  как  успела
запыхаться; и когда она  остановилась,  чтобы  передохнуть,  она  стала  еще
безобразнее, потому что по ее желтому  морщинистому  лицу  и  шее  пробегали
судороги.
     Флоренс боялась ее  и,  нерешительно  оглядываясь,  посматривала  вдоль
улицы, которую пробежала почти до конца. Это  было  глухое  место  -  скорее
какие-то задворки, чем улица, - и никого здесь не было, кроме нее и старухи.
     - Теперь тебе нечего бояться, - сказала старуха, все еще не выпуская ее
руки. - Иди со мной.
     - Я... я вас не знаю. Как вас зовут? - спросила Флоренс.
     - Миссис Браун, - сказала старуха. - Добрая миссис Браун.
     - Они близко отсюда? - спросила Флоренс, давая себя увлечь.
     - Сьюзен тут поблизости, - сказала Добрая  миссис  Браун,  -  а  другие
недалеко от нее.
     - Никого не ушибли? - вскричала Флоренс.
     - Да нет же! - сказала Добрая миссис Браун.
     Услыхав это, девочка заплакала от радости и охотно пошла  со  старухой,
хотя, покуда они шли, она невольно посматривала на ее лицо -  в  особенности
на этот неутомимый рот - и размышляла о том, похожа ли на  нее  Злая  миссис
Браун, если только существует на свете такая особа.
     Шли они недолго, но очень неприглядной дорогой - например,  мимо  печей
для обжига кирпича  и  черепицы,  -  а  затем  старуха  свернула  в  грязный
переулок, прорезанный глубокими  черными  колеями.  Она  остановилась  перед
жалким домишком, запертым так крепко, как только может быть заперт дом  весь
в трещинах и щелях. Потом она отперла дверь ключом, который извлекла  из-под
шляпы, и втолкнула девочку в заднюю комнату, где на полу лежала большая куча
тряпок всевозможных цветов, куча костей и куча просеянной золы  или  мусора;
мебели здесь не было, а стены и потолок были совсем черные.
     Девочка испугалась так, что не могла выговорить ни слова,  и  казалось,
вот-вот потеряет сознание.
     - Ну, не дури! -сказала Добрая  миссис  Браун,  приводя  ее  толчком  в
чувство. - Я тебя не обижу. Садись на тряпье.
     Флоренс повиновалась, с немой мольбой протягивая к ней руки.
     - И задержу я тебя не более часа, - сказала миссис Браун. -  Понимаешь,
что я говорю?
     Девочка с большим трудом выговорила "да".
     - Так, стало быть, - сказала  Добрая  миссис  Браун,  ты  свою  очередь
усаживаясь на кости, - не досаждай мне. Если  не  будешь  досаждать,  говорю
тебе, что я тебя не обижу. А если досадишь - убью. Я могу тебя убить в любое
время - даже когда ты лежишь в постели у себя дома.  А  теперь  рассказывай,
кто ты такая и что ты такое и все прочее о себе.
     Угрозы  и  обещания  старухи,  боязнь   рассердить   ее   и   привычка,
несвойственная ребенку, но у Флоренс ставшая как бы врожденной, - таиться  и
скрывать свои чувства, страхи и надежды, помогли ей исполнить это требование
и рассказать свою маленькую биографию или то, что она знала о  своей  жизни.
Миссис Браун слушала внимательно, пока она не закончила рассказа.
     - Так, стало быть, твоя фамилия Домби? - сказала миссис Браун.
     - Да, сударыня.
     - Мне нужно это хорошенькое платьице,  мисс  Домби,  -  сказала  Добрая
миссис Браун, - и эта шляпка и одна-две юбочки и все  прочее,  без  чего  ты
можешь обойтись. Ну-ка, сними их!
     Флоренс повиновалась торопливо, насколько  это  позволяли  ее  дрожащие
руки; при этом она не сводила испуганных глаз  с  миссис  Браун.  Когда  она
избавилась от всех принадлежностей туалета,  упомянутых  этой  леди,  миссис
Браун осмотрела их  не  спеша  и  как  будто  осталась  вполне  довольна  их
качеством и стоимостью.
     - Гм! - сказала она, окидывая взглядом хрупкую фигуру ребенка. - Больше
я ничего не вижу кроме башмаков. Мне нужны эти башмаки, мисс Домби.
     Бедная маленькая Флоренс сняла их не менее поспешно, искренне  радуясь,
что нашлось еще одно  средство  ублаготворить  Добрую  миссис  Браун.  Затем
старуха извлекла какие-то лохмотья из-под кучи тряпья, которую она для  этой
цели разворошила, а также детскую накидку, совсем  изношенную  и  старую,  и
измятые остатки шляпы,  выуженной,  вероятно,  из  какой-нибудь  канавы  или
навозной кучи. В это изысканное одеяние она приказала Флоренс нарядиться,  а
так как такие приготовления, казалось, предшествовали освобождению,  девочка
повиновалась, пожалуй, с еще большей готовностью.
     Торопясь надеть шляпку, - если только можно  назвать  шляпкой  то,  что
скорее походило на подушку, которую подкладывают при переноске  тяжестей.  -
она зацепилась ею за свои густые волосы и не сразу могла отцепить ее. Добрая
миссис  Браун  схватила  большие  ножницы  и  впала  в  состояние  странного
возбуждения.
     - Почему ты не оставила меня в покое, - сказала миссис Браун, - когда я
была довольна? Ах ты дурочка!
     - Простите. Не знаю, чем я виновата, - задыхаясь, промолвила Флоренс. -
Я ничего не могла поделать.
     - Ничего не  могла  поделать!  -  вскричала  миссис  Браун.  -  А  как,
по-твоему, что я могу поделать?  Ах,  боже  мой,  -  продолжала  старуха,  с
каким-то злобным наслаждением ероша ее локоны, - всякий на моем  месте  снял
бы их прежде всего.
     Флоренс почувствовала облегчение, узнав, что не на голову, а только  на
волосы посягает миссис Браун; она не стала ни сопротивляться, ни  умолять  и
только подняла свои кроткие глаза на это доброе создание.
     - Не будь у меня прежде дочки  -  теперь  она  за  океаном,  -  которая
гордилась своими волосами, - сказала миссис Браун, - я  бы  срезала  все  до
последнего завитка. Она далеко, далеко! Охо-хо! Охо-хо!
     Завывание  миссис  Браун  не  было  мелодическим,  но,   сопровождаемое
неистовой жестикуляцией, оно вещало о жгучем горе  и  заставило  затрепетать
сердце Флоренс, которая испугалась еще больше. Быть может, оно содействовало
спасению ее кудрей, потому  что  миссис  Браун,  покружившись  около  нее  с
ножницами, словно бабочка неизвестной породы, приказала спрятать волосы  под
шляпу, чтобы ни одна прядь не выбивалась ей на соблазн. Одержав  эту  победу
над собой, миссис Браун снова уселась на кости и закурила коротенькую черную
трубку, все время двигая губами и причмокивая,  как  будто  она  обгладывала
мундштук.
     Выкурив трубку, она  заставила  девочку  взять  в  руки  шкурку,  чтобы
Флоренс казалась добровольной ее  спутницей,  и  объявила,  что  поведет  ее
теперь на людную улицу,  где  она  может  узнать  дорогу  к  своим.  Но  она
приказала ей, пригрозив в случае ослушания скорой и жестокой  расправой,  не
разговаривать с прохожими и идти не домой (ибо дом,  быть  может,  находился
слишком близко с точки зрения миссис Браун), но в контору к отцу, в Сити,  а
сначала подождать на углу, где она ее оставит,  пока  не  пробьет  три.  Эти
наставления миссис Браун подкрепила заявлением, что есть  у  нее  на  службе
всемогущие глаза и уши,  которым  известны  все  поступки  девочки,  и  этим
наставлениям Флоренс торжественно  и  серьезно  обещала  следовать.  Наконец
миссис Браун, тронувшись в путь, повлекла  свою  преобразившуюся,  одетую  в
лохмотья  маленькую  приятельницу  лабиринтом  узких   улиц,   переулков   и
переулочков,  которые  привели  в  конце  концов   к   извозчичьему   двору,
замыкавшемуся  воротами;  из-за  ворот  доносился  шум   большой   городской
магистрали. Указав на эти ворота  и  уведомив  Флоренс  о  том,  что,  когда
пробьет три часа, она должна  пойти  налево,  миссис  Браун  дернула  ее  на
прощание за волосы - движение, по-видимому, непроизвольное и не  поддающееся
контролю; затем она приказала ей идти и помнить, что за нею следят.
     С  облегченным  сердцем,  но  все  еще  очень   перепуганная,   Флоренс
почувствовала, что ее освободили, и побежала к  углу.  Дойдя  до  него,  она
оглянулась и  увидела  голову  Доброй  миссис  Браун,  высовывавшуюся  из-за
низкого деревянного прикрытия, за которым  Добрая  миссис  Браун  давала  ей
последние указания, а также кулак, которым она грозила.  После  этого,  хотя
Флоренс частенько оглядывалась, - по  меньшей  мере  ежеминутно  с  тревогой
вспоминая о старухе, - она ее уже не видела.
     Флоренс стояла на углу, глядела на уличную сутолоку и приходила от  нее
в еще большее замешательство; между  тем  часы  как  будто  приняли  решение
никогда не бить три. Наконец на колокольне пробило три часа; это было совсем
близко, - значит, ошибиться она не могла;  она  несколько  раз  оглядывалась
через плечо, несколько раз пускалась в путь и столько же раз возвращалась из
боязни разгневать всемогущих шпионов  миссис  Браун  и,  наконец,  бросилась
вперед  с  поспешностью,  какую  только  допускали  стоптанные  башмаки,  не
выпуская из рук кроличьей шкурки.
     О конторах своего отца она знала только, что они  принадлежат  Домби  и
Сыну и что это великая сила в Сити. Поэтому она могла спрашивать лишь о том,
как пройти к Домби и Сыну в  Сити;  а  так  как  этот  вопрос  она  задавала
преимущественно детям, боясь обращаться к взрослым,  то  и  пользы  извлекла
очень мало. По спустя некоторое время она начала спрашивать дорогу  в  Сити,
опуская пока первую половину вопроса, и тогда в самом деле стала  постепенно
приближаться к сердцу великой страны, управляемой грозным лорд-мэром *.
     Устав от ходьбы, всюду встречая толчки, оглушенная шумом  и  сутолокой,
беспокоясь о брате и няньках, в ужасе от  пережитого  ею  и  от  перспективы
явиться в таком виде перед разгневанным  отцом,  ошеломленная  и  испуганная
тем, что произошло, и что сейчас происходит,  и  что  еще  ей  предстоит,  -
Флоренс  шла,  утомленная,  со  слезами  на  глазах,  и  раза  два  невольно
останавливалась, чтобы облегчить измученное сердце горькими рыданиями. Но  в
такие минуты мало кто замечал ее в том платье, какое было на ней; а  если  и
замечал, то думал, что девочку  научили  вызывать  сострадание,  и  проходил
мимо. И Флоренс, призвав на помощь  всю  твердость  и  стойкость  характера,
который слишком рано определился и закалился под влиянием горьких испытаний,
не упуская из виду поставленной цели, упорно стремилась к ней.
     Добрых  два  часа  прошло  с  тех  пор,  как  началось   это   странное
приключение, когда, наконец, ускользнув  от  шума  и  грохота  узкой  улицы,
запруженной повозками и фургонами, она вышла к какой-то верфи  или  пристани
на берегу реки, где увидела великое множество тюков, бочек и ящиков, большие
деревянные весы и маленький деревянный  домик  на  колесах,  перед  которым,
глядя на ближайшие мачты и  лодки,  стоял,  посвистывая,  дородный  человек,
заткнув за ухо перо и засунув руки в карманы, словно рабочий  его  день  уже
подходил к концу.
     - Ну, что там еще! -сказал этот человек, случайно оглянувшись. - Ничего
у нас нет для тебя, девочка. Уходи!
     - Скажите, пожалуйста, это Сити? - спросила трепещущая дочь Домби.
     - Да, это Сити. Думаю, что ты это прекрасно знаешь. Уходи! Ничего у нас
нет для тебя.
     - Мне ничего не нужно, блаюдарю вас, - последовал робкий от нет. -  Мне
бы только узнать дорогу к Домби и Сыну.
     Человек, лениво двинувшийся по направлению к ней, был как будто удивлен
этим ответом, внимательно посмотрела ей в лицо и сказал:
     - Да тебе-то что нужно от Домби и Сына?
     - Простите, мне нужно знать дорогу туда.
     Человек посмотрел на нее еще пытливее и в изумлении потер себе  затылок
с такой энергией, что сбил с головы шляпу.
     - Джо! -позвал он другого человека,  рабочего,  подняв  и  снова  надев
шляпу.
     - Вот я! - отозвался Джо.
     - Где этот молодой  франтик  от  Домби,  который  следил  за  погрузкой
товаров?
     - Только что вышел в другие ворота, - сказал Джо.
     - Позови-ка его на минутку.
     Джо  бросился  к  воротам,  крича  на  бегу,  и   вскоре   вернулся   с
жизнерадостным на вид мальчиком.
     - Ты на побегушках у Домби, так, что ли? - спросил первый человек.
     - Я - служащий фирмы Домби, мистер Кларк, - отвечал мальчик.
     - В таком случае, погляди-ка сюда, - сказал мистер Кларк.
     Повинуясь жесту мистера Кларка,  мальчик  подошел  к  Флоренс,  не  без
основания недоумевая, какое он имеет к ней отношение.  Но  Флоренс,  кото