шили
мне быть вашим другом. Я, как вам  известно,  мистер  Каркер,  всегда  этого
хотел, но никогда не желал этого так сильно, как сейчас, когда нам предстоит
расстаться.
     - Достаточно того, что я в душе считаю вас своим другом, - ответил тот,
- и чем больше я вас избегал, тем больше склонялось к вам мое сердце и  было
полно вами, Уолтер. Прощайте!
     - Прощайте, мистер Каркер. Да благословит вас бог, сэр! -  с  волнением
воскликнул Уолтер.
     - Если, - начал тот, удерживая  его  руку,  пока  говорил,  -  если  по
возвращении вы не найдете меня в моем уголке и узнаете от кого-нибудь, где я
похоронен, пойдите и взгляните на мою могилу. Подумайте о  том,  что  я  мог
быть таким же честным и счастливым, как вы! А когда я буду  знать,  что  мой
час пробил, позвольте мне подумать о том, что  кто-то,  похожий  на  меня  в
прошлом, остановится там  на  секунду  и  вспомнит  обо  мне  с  жалостью  и
всепрощением! Уолтер, до свидания!
     Его фигура скользнула, как тень, по  светлой,  залитой  солнцем  улице,
такой веселой и, однако, такой торжественной в это  раннее  летнее  утро,  и
скрылась медленно из виду.
     Наконец неумолимый хронометр возвестил, что Уолтер  должен  повернуться
спиной к Деревянному Мичману; и они отправились - он сам, дядя и капитан - в
наемной карете к пристани, откуда пароход доставил их вниз по реке к некоему
Пункту, название коего, как объявил капитан, было тайной для всех сухопутных
жителей. По прибытии к этому Пункту (куда корабль пришел накануне  с  ночным
приливом), они  были  осаждены  толпой  неистовых  лодочников  и  среди  них
знакомцем капитана, грязным циклопом, который, несмотря на свой единственный
глаз,  высмотрел  капитана  на  расстоянии  полутора  миль  и  с  той   поры
обменивался с ним непонятными возгласами. Доставшись  в  качестве  законного
приза этому субъекту, который устрашающе хрипел  и  органически  нуждался  в
бритье, все трое были препровождены на борт "Сына и наследника". А на  "Сыне
и наследнике" "шла  суматоха:  грязные  паруса  были  расстелены  на  мокрой
палубе, люди спотыкались о ненатянутые канаты,  матросы  в  красных  рубахах
бегали босиком туда и сюда, бочки загромождали каждый фут пространства, а  в
самом центре кутерьмы находился черный кок в черном камбузе, увязший по  уши
в овощах и полуослепший от дыма.
     Капитан тотчас увлек Уолтера в уголок и с  великим  усилием,  от  коего
лицо у него очень раскраснелось, вытащил серебряные часы, которые  были  так
велики и так плотно засунуты в карман, что выскочили оттуда как пробка.
     - Уольр, - сказал капитан, протягивая их и сердечно пожимая ему руку, -
прощальный подарок, мой мальчик. Переводите их на полчаса назад каждое  утро
и примерно на четверть часа вечером, и вы будете гордиться этими часами.
     - Капитан Катль! Я не могу их принять!  -  вскричал  Уолтер,  удерживая
его, ибо тот хотел убежать. - Пожалуйста, возьмите их. У меня есть часы.
     - В таком случае, Уольр, - сказал капитан, внезапно засунув руку в один
из карманов и вытащив две чайных ложки  и  щипцы  для  сахара,  которыми  он
вооружился на случай такого отказа, - возьмите вместо них вот эту мелочь  из
столового серебра.
     - Нет, право же, не могу! - воскликнул Уолтер. - Тысячу раз  благодарю!
Не выбрасывайте их, капитан Катль! - Ибо капитан собирался  швырнуть  их  за
борт. - Вам они пригодятся гораздо больше, чем мне. Дайте мне вашу трость. Я
часто подумывал, что хорошо бы  иметь  такую.  Ну,  вот!  Прощайте,  капитан
Катль! Берегите дядю! Дядя Соль, да благословит вас бог!
     В сутолоке они покинули корабль, прежде чем Уолтеру удалось еще раз  на
них взглянуть; а когда он побежал на корму и посмотрел им вслед, он  увидел,
что дядя сидит, понурившись, в лодке, а капитан  Катль  постукивает  его  по
спине огромными серебряными часами (должно быть, это было  очень  больно)  и
бодро жестикулирует чайными ложками и щипцами для сахара.  Завидев  Уолтера,
капитан Катль с полным равнодушием уронил свои ценности на дно  лодки,  явно
забыв об их существовании, и, сняв глянцевитую шляпу,  громко  приветствовал
его. Глянцевитая шляпа очень эффектно  сверкала  на  солнце,  и  капитан  не
переставал размахивать ею, покуда не скрылся  из  виду.  Затем  суматоха  на
борту, быстро нарастая, достигла своего апогея; отчалили  с  приветственными
возгласами еще две-три лодки; развернутые паруса  сверкали  над  головой,  и
Уолтер  следил,  как  они  наполняются  попутным  бризом;  вода  серебряными
брызгами разлеталась у носа; и вот "Сын и наследник" отправился  в  плаванье
так же бодро и легко, как до него  отправлялись  в  путь  многие  сыновья  и
наследники, пошедшие ко дну.
     День за днем в маленькой задней гостиной старый Соль  и  капитан  Катль
следили за ходом судна и изучали его курс по карте, разложенной  перед  ними
на круглом столе. По вечерам  старый  Соль,  такой  одинокий,  поднимаясь  в
мансарду, где иной раз бушевал ураган, смотрел на  звезды,  прислушивался  к
ветру и держал вахту дольше, чем пришлось бы ему держать на  борту  корабля.
Последняя бутылка старой мадеры, которая  когда-то  совершила  свой  рейс  и
знала опасности, таящиеся в морских пучинах, тем временем лежала спокойно  в
пыли и паутине, и никто ее не тревожил.

ГЛАВА XX

     Мистер Домби предпринимает поездку

     - Мистер Домби, сэр, - сказал майор Бегсток, - Джой Б.  вообще  человек
не сентиментальный, ибо Джозеф непреклонен. Но у Джо есть чувства, сэр, и уж
если они проснулись... Черт возьми, мистер Домби, -  с  неожиданной  яростью
вскричал майор, - это слабость, и я не намерен ей поддаваться!
     Майор Бегсток изрек эти фразы, встречая  гостя,  мистера  Домби,  перед
дверью своей квартиры на площади Принцессы. Мистер Домби приехал  завтракать
к майору перед отбытием их в путь; злосчастный туземец уже перенес множество
неприятностей из-за сдобных булочек, а в связи с общим  вопросом  о  вареных
яйцах жизнь стала ему в тягость.
     - Не подобает старому солдату из породы  Бегстоков,  -  заметил  майор,
обретя спокойствие, - отдавать себя в растерзание своим чувствам, но -  черт
возьми, ср! - вскричал майор, снова приходя в ярость, - я вам сочувствую!
     Багровая физиономия майора потемнела, а рачьи глаза  майора  выпучились
еще  сильнее,  когда  он  пожимал  руку  мистеру   Домби,   придавая   этому
миролюбивому действию такой вызывающий вид, словно оно являлось прелюдией  к
бою его с мистером Домби на пари в тысячу фунтов и на звание чемпиона Англии
по боксу. Затем, вращая головой с сопением,  весьма  напоминающим  лошадиный
кашель, майор повел гостя в гостиную и (совладав к тому  времени  со  своими
чувствами) приветствовал его с искренностью  и  непринужденностью  дорожного
спутника.
     - Домби, - сказал майор, - я рад вас видеть. Я горжусь  тем,  что  вижу
вас. Немного людей найдется в Европе, которым сказал бы это  Дж.  Бегсток  -
ибо Джош прямодушен, сэр, - это у него в натуре, - но Джой Б. гордится  тем,
что видит вас, Домби,
     - Майор, - отвечал мистер Домби, - вы очень любезны.
     - Нет, сэр, - сказал майор. - Черта-с-два! Это  не  в  моем  характере.
Будь это в характере Джо, Джо был бы в настоящее время  генерал-лейтенантом,
сэром Джозефом Бегстоком, кавалером ордена Бани, и принимал бы вас совсем  в
другом доме. Вижу, что вы еще не знаете старого Джо? Но это событие, как  из
ряда вон выходящее, является для меня источником гордости. Ей-богу,  сэр,  -
решительно сказал майор, - для меня это честь.
     Ценя себя и свои  деньги,  мистер  Домби  чувствовал,  что  это  весьма
справедливо, а посему не  стал  спорить.  Но  инстинктивное  постижение  сей
истины майором и его откровенное признание были очень приятны.  Для  мистера
Домби это служило  подтверждением  -  если  бы  он  в  таковом  нуждался,  -
подтверждением его правильней оценки майора. Это убеждало его в том, что его
власть  простирается  за  пределы  деловой  сферы  и  что  майор,  офицер  и
джентльмен, имеет о ней  столь  же  правильное  представление,  как  и  бидл
Королевской биржи *.
     И если вообще утешительно знать это или нечто подобное,  то  тем  более
утешительно было знать это теперь, когда беспомощность  его  воли,  зыбкость
его надежд, бессилие богатства были с такой беспощадностью ему раскрыты. Что
может сделать богатство? - спросил у него его мальчик. Иногда, размышляя  об
этом ребяческом вопросе, он едва удерживался, чтобы не спросить самого себя:
что же оно действительно может сделать? Что оно сделало?
     Но то были сокровенные мысли, рожденные в поздний час ночи,  в  мрачном
унынии и  тоске  одиночества,  и  гордыня  обрела  без  труда  прежнюю  свою
уверенность в многочисленных свидетельствах истины, столь же непогрешимых  и
драгоценных,  как  свидетельство  майора.  Мистер  Домби,  не  имея  друзей,
почувствовал расположение к майору. Нельзя сказать,  что  он  питал  к  нему
теплое чувство, но он слегка оттаял. Майор играл некоторую роль - не слишком
большую - в те дни на  морском  берегу.  Он  был  человек  светский  и  знал
кое-кого из важных особ. Он много говорил и рассказывал забавные истории,  и
мистер Домби склонен был считать его отменным умником,  который  блистает  в
обществе и лишен того ядовитого привкуса  бедности,  коим  обычно  отравлены
отменные умники. Положение у него было бесспорно хорошее. Вообще  майор  был
благопристойным спутником, близко знакомым с праздной жизнью  и  с  местами,
подобными тому, которое они собирались  посетить;  он  распространял  вокруг
себя атмосферу  приличествующего  джентльмену  довольства,  которая  неплохо
сочеталась с его - мистера Домби - репутацией в  Сити  и  отнюдь  с  нею  не
конкурировала. Если у мистера Домби и мелькала мысль, что майор,  привыкший,
в силу своего призвания, относиться небрежно к безжалостной руке, которая не
так давно сокрушила надежды мистера  Домби,  мог  бы,  сам  того  не  ведая,
научить его  какой-нибудь  полезной  философии  и  спугнуть  его  бесплодные
сожаления, - он скрыл эту мысль от самого себя и, не рассуждая,  предоставил
ей покоиться под бременем его Гордыни.
     - Где мой негодяй? - сказал майор, гневно обозревая комнату.
     Туземец, который не имел определенного  имени  и  потому  отзывался  на
любую бранную кличку, немедленно появился в  дверях,  но  подойти  ближе  не
отважился.
     - Злодей! - сказал холерический майор. - Где завтрак?
     Темнокожий слуга исчез в поисках завтрака, и вскоре они  услыхали,  как
он снова поднимается по лестнице с таким трепетом, что блюда  и  тарелки  на
подносе, дрожавшем из сочувствия к нему, дребезжали всю дорогу.
     - Домби, - сказал майор, посматривая на туземца, накрывавшего на  стол,
и в виде поощрения грозно потрясая кулаком, когда тот уронил  ложку,  -  вот
мясо с острой приправой, зажаренное на рашпере, вот паштет, почки и  прочее.
Прошу садиться. Как видите, старый Джо может предложить вам только  походную
закуску.
     -  Превосходная  закуска,  майор,  -  отвечал  гость  и  не  только  из
вежливости,  ибо  майор  всегда  относился  к  своей  особе   с   величайшей
заботливостью и, в сущности, ел  жирные  блюда  в  количестве,  вредном  для
здоровья, так что его блистательный  цвет  лица  доктора  объясняли  главным
образом этой его склонностью.
     - Вы взглянули на дом напротив, сэр, - заметил майор.  -  Увидели  нашу
приятельницу?
     - Вы имеете в виду мисс Токс? - отозвался мистер Домби. - Нет.
     - Очаровательная  женщина,  сэр,  -  сказал  майор  с  густым  смешком,
застрявшим в его коротком горле и едва не задушившим его.
     - Кажется, мисс Токс - очень приличная особа, - ответил мистер Домби.
     Высокомерно-холодный  ответ  как   будто   доставил   майору   Бегстоку
бесконечное удовольствие.  Он  раздувался  и  раздувался  непомерно  и  даже
положил на секунду нож и вилку, чтобы потереть руки.
     - Старый Джо, сэр, - сказал майор,  -  пользовался  когда-то  некоторым
расположением в том обиталище. Но для Джо его  денек  миновал.  Дж.  Бегсток
уничтожен... отставлен,.. разбит, сэр. Вот что я вам скажу, Домби.  -  Майор
перестал  есть  и  принял  вид  таинственно-негодующий.  -   Это   чертовски
честолюбивая женщина, сэр.
     Мистер  Домби  сказал  "вот  как!"  с  ледяным  равнодушием,  к   коему
примешивалось, пожалуй, презрительное недоверие: как может  мисс  Токс  быть
столь самонадеянной, чтобы посягать на такое возвышенное качество.
     - Эта женщина, сэр, - сказал майор, - в своем роде  Люцифер.  Для  Джоя
Б., сэр, его денек миновал, но Джой не дремлет. Он все видит, этот Джо.  Его
королевское высочество, покойный герцог Йоркский, на утреннем приеме  сказал
как-то о Джо, что он все видит.
     Эти слова сопровождались таким взглядом, и от еды, питья, горячего чая,
мяса, зажаренного на  рашпере,  сдобных  булочек  и  многозначительных  слов
голова майора так раздулась и покраснела,  что  даже  мистер  Домби  проявил
некоторое беспокойство.
     - У этой нелепой старой особы, - продолжал майор, -  есть  честолюбивые
стремления. Непомерные стремления, сэр. Матримониальные, Домби.
     - Весьма сожалею, - сказал мистер Домби.
     - Не говорите этого, Домби, - предостерегающим тоном возразил майор.
     - Почему же не говорить, майор? - спросил мистер Домби.
     Майор ответил только лошадиным кашлем и продолжал усиленно насыщаться.
     - Она возымела интерес  к  вашему  семейству,  -  сказал  майор,  снова
отрываясь от еды, - и вот уже в течение некоторого  времени  часто  посещает
ваш дом.
     - Да! - с большим достоинством отвечал мистер  Домби.  -  Первоначально
мисс Токс была принята в нем как приятельница моей сестры в ту  пору,  когда
скончалась миссис Домби; и так как она оказалась особой  благовоспитанной  и
обнаружила расположение к бедному малютке, она бывала у нас в доме,  -  могу
сказать, ее визиты поощрялись, она приходила  вместе  с  моей  сестрой;  так
постепенно  завязались  в  некотором  роде   близкие   отношения   с   моими
домочадцами. Я, - продолжал мистер Домби тоном человека,  который  оказывает
мисс Токс великое и неоценимое снисхождение, - я питаю уважение к мисс Токс.
Она была так любезна, что оказывала много мелких услуг; быть  может,  майор,
услуги маленькие и незначительные, но тем не менее не следует  отзываться  о
них с пренебрежением. Надеюсь, я имел возможность отблагодарить за  них  тем
вниманием, какое в моей власти было уделить. Я почитаю себя  в  долгу  перед
мисс Токс, майор, - добавил мистер Домби с  легким  мановением  руки,  -  за
удовольствие быть знакомым с вами.
     - Домби, - с жаром сказал майор, - нет! Нет,  сэр!  Джозеф  Бегсток  не
может оставить это замечание без возражений. Ваше знакомство со старым  Джо,
сэр, таким, каков он есть, и знакомство старого Джо с  вами,  сэр,  возникло
благодаря благородному мальчику, сэр, - замечательному ребенку, сэр!  Домби!
- продолжал майор, напрягаясь, что ему нетрудно было сделать,  ибо  вся  его
жизнь проходила в напряженной борьбе со всевозможными симптомами апоплексии,
- мы узнали друг друга благодаря вашему мальчику!
     Мистер Домби - весьма вероятно, что майор на это  рассчитывал,  -  был,
казалось, растроган этими словами. Он опустил глаза  и  вздохнул,  а  майор,
яростно воспрянув, снова повторил, что это слабость и ничто его  не  побудит
ей уступить, - имея в виду то расположение духа, опасность  поддаться  коему
грозила ему в этот момент.
     - Наша приятельница имела отдаленное отношение к нашему  знакомству,  -
сказал майор, - Дж. Б. не хочет оспаривать честь, выпавшую на ее долю,  сэр.
Тем не менее, сударыня, - добавил он,  отводя  взгляд  от  своей  тарелки  и
устремляя его через площадь Принцессы туда, где в тот момент  видна  была  в
окне мисс Токс, поливающая цветы, - вы - распутная интриганка,  сударыня,  и
ваше честолюбие - образец чудовищного бесстыдства. Если бы оно выставляло  в
смешном виде только вас, сударыня, -  продолжал  майор,  обращая  взгляд  на
ничего не ведавшую мисс Токс, причем его выпученные глаза как  будто  хотели
перепрыгнуть к ней, - вы могли бы заниматься своими делами к полному  своему
удовольствию, сударыня, не  встречая,  уверяю  вас,  никаких  возражений  со
стороны Бегстока. - Тут майор устрашающе захохотал, и этот  хохот  отразился
на  кончиках  его  ушей  и  венах  на  лбу.  -  Но   когда   вы,   сударыня,
компрометируете других людей, и к тому же людей великодушных, доверчивых,  в
благодарность за их снисхождение, у старого Джо кровь закипает в жилах!
     - Майор, - краснея, сказал мистер Домби, - надеюсь, вы не намекаете  на
нечто столь невероятное со стороны мисс Токс, как...
     - Домби! - отвечал майор. - Я ни на что не намекаю. Но Джой Б. вращался
в свете, сэр. Вращался в свете, глядя в оба, сэр, и  навострив  уши;  и  Джо
говорит вам,  Домби,  что  там,  через  дорогу,  живет  чертовски  хитрая  и
честолюбивая женщина, сэр.
     Мистер Домби невольно взглянул  через  площадь;  брошенный  им  в  этом
направлении взгляд был сердитый.
     - Ни единого слова об этом предмете не сорвется больше  с  уст  Джозефа
Бегстока! - решительно сказал майор. - Джо не сплетник,  но  бывают  случаи,
когда он должен говорить, когда он не намерен молчать!  Будь  прокляты  ваши
уловки, сударыня! - вскричал майор, снова с великим гневом обращаясь к своей
прекрасной соседке. - Он будет говорить, если поведение  слишком  вызывающе,
чтобы он мог долее безмолвствовать!
     Волнение,  сопутствовавшее  этой  вспышке,  вызвало  у  майора  приступ
лошадиного кашля, который долго его терзал. Оправившись, он добавил:
     - А теперь, Домби, раз вы предложили Джо - старому Джо, у которого  нет
никаких достоинств, сэр, кроме тех, что он непреклонен и прямодушен,  -  раз
вы ему предложили быть вашим гостем и гидом в Лемингтоне  *,  распоряжайтесь
им по своему желанию, и он весь к вашим услугам.  Не  знаю,  сэр,  -  сказал
майор, улыбаясь и потрясая своим двойным подбородком, - что находите вы  все
в Джо и чем вызван такой спрос на него; но мне известно,  сэр:  не  будь  он
непреклонен и упрям в своих отказах, вы все скорехонько  прикончили  бы  его
своими приглашениями и прочим и прочим!
     Мистер  Домби  в  немногих  словах  заявил,  что  ценит   предпочтение,
оказанное ему перед другими выдающимися членами общества, которые  старались
завладеть майором Бегстоком. Но майор тотчас его прервал,  дав  ему  понять,
что следовал своим собственным  склонностям,  каковые  дружно  воспрянули  и
единогласно заявили: "Дж. Б., Домби - тот,  кого  ты  должен  избрать  своим
другом".
     Майор к тому времени насытился; сок пряного паштета выступал в  уголках
его глаз, а зажаренное на рашпере мясо и почки стянули ему галстук, и к тому
же близился час отхода поезда в Бирмингем, с которым им предстояло  покинуть
Лондон, а посему туземец с превеликим трудом  напялил  на  майора  пальто  и
застегнул его доверху, после чего его лицо с выпученными глазами и разинутым
ртом выглядывало из этого одеяния, как из бочки. Затем туземец подал ему  по
очереди, с подобающими интервалами,  замшевые  перчатки,  толстую  трость  и
шляпу;  эту  последнюю  принадлежность  туалета  майор   залихватски   надел
набекрень, дабы оттенить свою незаурядную физиономию. Предварительно туземец
уложил во все возможные и невозможные уголки коляски мистера Домби,  которая
ждала у двери, невероятное количество дорожных сумок и чемоданчиков, по виду
своему не менее апоплексических,  чем  сам  майор;  и,  набив  себе  карманы
бутылками  сельтерской  воды  и  ост-индского  хереса,  сандвичами,  шалями,
подзорными трубами, географическими картами и газетами, каковой  легковесный
багаж майор мог ежеминутно потребовать в  пути,  туземец  объявил,  что  все
готово. Экипировка этого злополучного чужестранца (который, по слухам, был у
себя на родине принцем), когда он уселся на заднем сиденье рядом с  мистером
Таулинсовом, завершилась тем,