возь железную решетку в левом угловом,  выходившем
на улицу окне третьего этажа, наподобие весьма великовозрастного  ангелочка,
слишком долго просидевшего там, наверху.
     Доктор был представительный джентльмен в черном одеянии, с тесемками  у
колен, и в чулках, доходивших до тесемок. У него была лысая  голова,  весьма
гладко отполированная, низкий голос и такой двойной  подбородок,  что  чудом
было, как он ухитрялся выбривать его  в  складках.  Были  у  него  маленькие
глазки, всегда полузакрытые, и рот, всегда распускавшийся  в  некое  подобие
улыбки, словно он поставил мальчика в тупик своим вопросом и ждет,  что  тот
сам признает себя виновным. Когда доктор  закладывал  правую  руку  за  борт
фрака, а левую за спину и,  чуть  заметно  покачивая  головой,  обращался  с
банальнейшим замечанием к нервному незнакомцу, вид его заставлял  вспоминать
о сфинксе и решал дело.
     У доктора был прекрасный дом, обращенный фасадом к морю. Дом внутри  не
из веселых, а как раз наоборот. Мрачного цвета занавески,  слишком  узкие  и
жалкие, уныло прятались за окнами. Столы и  стулья  были  выстроены  рядами,
словно цифры в арифметической задаче: камин в парадных комнатах  топили  так
редко, что они напоминали колодец, а посетитель  изображал  ведро;  столовая
казалась последним местом в мире, где можно было есть или пить; ни звука  не
слышно было  в  доме  -  только  тиканье  больших  часов  в  холле,  которое
доносилось даже на чердак, а иной раз глухое  завывание  юных  джентльменов,
учивших урок, напоминавшее воркованье стаи меланхолических голубей.
     Да и мисс Блимбер, хотя она и была стройной и грациозной девой,  отнюдь
не  оказывала  смягчающего  влияния  на  суровую  атмосферу   дома.   Глупое
легкомыслие было чуждо мисс Блимбер. Волосы она стригла и завивала и  носила
очки. Она усохла и покрылась песком, раскапывая могилы мертвых языков. Живые
языки не нужны мисс Блимбер. Они должны быть мертвыми - безнадежно мертвыми,
- а тогда мисс Блимбер выроет их из могилы, как вампир.
     Ее матушка, миссис Блимбер, не была ученой, но притворялась таковой,  и
получалось ничуть не хуже. На вечеринках она говорила, что, кажется,  умерла
бы спокойно, если бы могла познакомиться с  Цицероном.  Неизменной  для  нее
радостью было видеть юных джентльменов доктора, когда они, в отличие от всех
прочих юных джентльменов, выходили на прогулку в самых высоких воротничках и
самых тугих галстуках. Это было так классически, - говорила она.
     Что касается мистера  Фидера,  бакалавра  искусств,  помощника  доктора
Блимбера, то это был человек-шарманка, с маленьким репертуаром,  каковой  он
постоянно исполнял снова и снова, без всяких вариаций. Быть может,  на  заре
жизни  его  могли  бы  снабдить  запасными  валиками,  если  бы  судьба  ему
благоприятствовала; но она не благоприятствовала;  он  получил  только  один
валик, и его занятием было с помощью этого однообразно вращающегося цилиндра
спутывать юные идеи юных джентльменов  доктора  Блимбера.  Юные  джентльмены
преждевременно узнавали тяжкие  заботы.  Они  не  ведали  отдыха,  преследуя
жестокосердные  глаголы,  безжалостные  имена  существительные,   неумолимые
синтаксические  периоды  и  призраки  упражнений,  которые  являлись  им   в
сновидениях.  Под  влиянием  форсирующей  системы  юный  джентльмен   обычно
утрачивал бодрость через три недели. Все тяготы  мира  обрушивались  на  его
голову через три месяца. Он начинал питать горькие чувства к  родителям  или
опекунам  через  четыре;  он  становился  старым  мизантропом  через   пять;
завидовал счастливому исчезновению Курция в недрах земли через  шесть;  а  к
концу первого года приходил к заключению, которому никогда уже  не  изменял,
что все грезы поэтов и поучения  мудрецов  -  набор  слов  и  грамматических
правил и никакого другого смысла не имеют. Но все  это  время  он  продолжал
цвести - цвести и расцветать в теплице доктора, и велики были честь и  слава
доктора, когда воспитанник привозил зимние своя плоды домой, к родственникам
и друзьям.
     У двери доктора остановился однажды Поль с  бьющимся  сердцем,  держась
правой речонкой за руку отца. Другая его  рука  сжимала  руку  Флоренс.  Как
крепко было пожатие этой крохотной ручки и как вяло и холодно - другой!
     Миссис Пипчин маячила за спиной своей жертвы, в траурном оперении  и  с
крючковатым носом, подобно зловещей птице. Она запыхалась, ибо мистер Домби,
исполненный великих дум, шел очень  быстро,  и  хрипло  каркала,  дожидаясь,
когда откроют дверь.
     - Поль, - с торжеством сказал мистер Домби, - вот путь  к  тому,  чтобы
действительно стать Домби и Сыном и распоряжаться  деньгами.  Ты  уже  почти
мужчина.
     - Почти, - отозвался ребенок.
     Даже ребяческое волнение не  могло  стереть  ту  лукавую,  странную  и,
однако, трогательную мину, с какой он произнес это слово.
     Это вызвало  неопределенное  выражение  недовольства  на  лице  мистера
Домби, но когда дверь открылась, оно быстро исчезло.
     - Доктор Блимбер, полагаю, дома? - спросил мистер Домби.
     Слуга отвечал утвердительно, а когда они вошли, посмотрел на Поля,  как
будто тот был мышонком, а дом - мышеловкой. Молодой человек был подслеповат,
с едва заметными  признаками  улыбки  па  лице.  Это  был  попросту  признак
слабоумия, но миссис Пипчин вбила себе и голову, что он наглец, и  тотчас  в
него вцепилась.
     - Как вы смеете  смеяться  за  спиной  джентльмена?  -  сказала  миссис
Пипчин. - И за кого вы меня принимаете?
     - Я ни над кем не смеюсь, и, право же, я вас ни за  кого  не  принимаю,
сударыня, - испуганно ответил молодой человек.
     - Шайка бездельников! - сказала миссис Пипчин. -  Годитесь  только  для
того, чтобы поворачивать вертел. Ступайте и  доложите  своему  хозяину,  что
пришел мистер Домби, иначе вам не поздоровится.
     Подслеповатый молодой человек  кротко  пошел  исполнять  приказание  и,
вскоре вернувшись, пригласил их в кабинет доктора.
     - Вы опять смеетесь, сэр, - сказала миссис Пипчин, замыкавшая  шествие,
когда дошла до нее очередь пройти мимо него в холле.
     - Я не смеюсь, - отвечал крайне удрученный молодой человек.  -  Никогда
еще не видывал я ничего подобного.
     - В чем дело, миссис Пипчин? - спросил, оглянувшись,  мистер  Домби.  -
Тише! Прошу вас!
     Миссис Пипчин из уважения к нему только зашипела на молодого  человека,
проходя  мимо,  и  сказала:  "О,  это  эамечательный  тип!"  -  оставив  эту
воплощенную кротость и глупость расстроенным до слез этим инцидентом.  Но  у
миссис Пипчин был обычай набрасываться на всех кротких людей,  и  друзья  ее
говорили: что ж тут удивительного после Перуанских копей?
     Доктор сидел в своем величественном кабинете, имея по глобусу у каждого
колена, книги вокруг, Гомера над дверью и Минерву на каминной полке.
     - Ну, как поживаете, сэр? - сказал он мистеру Домби. - И  как  поживает
мой юный друг?
     Торжественным, как орган, был голос доктора; а когда он умолк,  большие
часы в холле (во всяком случае, так показалось Полю) подхватили его слова  и
стали твердить: "Как по-жи-ва-ет мой друг?  Как  по-жи-ва-ет  мой  друг?"  -
снова, и снова, и снова.
     Так как юный друг был слишком мал,  чтобы  можно  было  разглядеть  его
из-за книг на столе с того места, где сидел доктор, то доктор делал  тщетные
попытки увидеть его из-за ножек стола;  мистер  Домби,  заметив  это,  вывел
доктора из затруднения - взял на руки Поля и посадил  его  на  другой  стол,
против доктора, посреди комнаты.
     - Так! - сказал доктор, откидываясь на спинку кресла и закладывая  руку
за борт фрака. - Теперь я вижу моего юного друга. Как  поживаете,  мой  юный
друг?
     Часы в холле не пожелали  признать  это  изменение  в  обороте  речи  и
по-прежнему повторяли: "Как по-жи-ва-ет мой друг? Как по-жи-ва-ет мой друг?"
     - Очень хорошо, благодарю вас, сэр, - отозвался Поль, отвечая и доктору
и часам.
     - Так! - сказал доктор Блимбер. - Сделаем из него мужчину?
     - Ты слышишь, Поль? - добавил мистер Домби, так как Поль молчал.
     - Сделаем из него мужчину? - повторил доктор.
     - Я больше хотел бы остаться ребенком, - ответил Поль.
     - Вот как! - сказал доктор. - Почему?
     Мальчик сидел на столе, глядя на  него  странным  взглядом,  выражавшим
подавленное волнение, и похлопывая одной рукой по колену, как  будто  именно
здесь накипали у него слезы, а он их удерживал. Но другая его рука в  то  же
время протянулась в сторону, дальше, еще дальше, пока не обвилась вокруг шеи
Флоренс. "Вот почему",  -  как  будто  говорила  она,  а  затем  напряженное
выражение лица изменилось, исчезло; дрожавшая  губа  опустилась,  и  хлынули
слезы.
     - Миссис Пипчин, - недовольным тоном сказал отец, - право же, мне очень
неприятно это видеть.
     - Отойдите от него, слышите, мисс Домби, - произнесла надзирательница.
     - ...Ничего, - сказал доктор,  кротко  кивая  головой,  чтобы  удержать
миссис Пипчин. - Ни-че-го. В скором времени мы это заменим новыми интересами
и новыми впечатлениями, мистер Домби. Вы по-прежнему желаете, чтобы мой юный
друг усвоил...
     - Все! Прошу вас, доктор, - твердо произнес мистер Домби.
     - Хорошо, - сказал доктор, который, полузакрыв глаза и улыбаясь обычной
своей улыбкой, казалось, разглядывал Поля  с  тем  любопытством,  какое  мог
вызывать у него редкий зверек, из коего он  намеревался  сделать  чучело.  -
Хорошо,  превосходно.  Так!  Мы  сообщим  нашему  маленькому   другу   самые
разнообразные сведения и, смею думать, быстро  его  разовьем.  Смею  думать.
Кажется, вы говорили, что почва совершенно девственная, мистер Домби?
     - Если не считать обычной подготовки дома и  у  этой  леди,  -  отвечал
мистер Домби, представляя миссис Пипчин, которая тотчас  напрягла  всю  свою
мускульную систему и заранее фыркнула вызывающе на тот случай,  если  доктор
отнесется к ней с пренебрежением, - если не считать этого, Поль до  сих  пор
ничему не обучался.
     Доктор Блимбер наклонил голову,  мягко  снисходя  к  такому  ничтожному
вмешательству, как вмешательство  миссис  Пипчин,  и  сказал,  что  рад  это
слышать. -Значительно лучше, заметил он,  потирая  руки,  начинать  с  самых
основ. И снова он покосился на Поля, словно не прочь был тут же засадить его
за греческую азбуку.
     - Действительно, это обстоятельство, доктор Блимбер, - продолжал мистер
Домби, взглянув на своего маленького сына, - и беседа, которую  я  уже  имел
удовольствие вести с вами,  делают  дальнейшие  объяснения  и,  стало  быть,
дальнейшее посягательство на  ваше  драгоценное  время  столь  бесполезными,
что...
     - Ну, мисс Домби! - кисло сказала Пипчин.
     - Простите, - сказал доктор, - одну минуту. Разрешите  представить  вам
миссис Блимбер и мою дочь, которые будут участвовать в домашней жизни нашего
юного пилигрима, держащего путь к Парнасу. Миссис  Блимбер  (ибо  эта  леди,
быть может, находившаяся на случай  надобности  под  рукой,  вошла  как  раз
вовремя в сопровождении дочери, этого очаровательного могильщика  в  очках),
мистер Домби. Моя дочь Корнелия - мистер Домби. Мистер Домби, дорогая моя, -
продолжал доктор, обращаясь к жене, - оказывает нам такое доверие, что... Вы
видите нашего юного друга?
     Миссис Блимбер от избытка  учтивости,  относившейся  к  мистеру  Домби,
вероятно, не видела, ибо она пятилась, приближаясь к юному другу и подвергая
серьезной опасности  его  позицию  на  столе.  Но  после  этого  намека  она
повернулась, чтобы полюбоваться классическими  и  интеллектуальными  чертами
его лица, и, снова повернувшись к мистеру Домби, промолвила со вздохом,  что
завидует его милому сыну.
     - Как пчеле, сэр, - сказала миссис Блимбер, возводя глаза к потолку,  -
готовой спуститься в сад, к  прекраснейшим  цветам,  и  впервые  вкусить  их
сладость. Вергилий, Гораций, Овидий, Теренций, Плавт, Цицерон. Какое  обилие
меду! Мистеру Домби, быть может, покажется странным, что  та,  кто  является
женой... женой такого мужа...
     - Довольно, довольно, - сказал доктор Блимбер. - Какой стыд!
     - Мистер Домби простит пристрастие жены, -  сказала  миссис  Блимбер  с
чарующей улыбкой.
     Мистер Домби отвечал: "Вовсе нет", относя эти слова,  нужно  думать,  к
пристрастию, а не к прощению.
     - ...И  может  показаться  странным,  что  та,  кто  является  также  и
матерью... - продолжала миссис Блимбер.
     -  И  какой  матерью!  -  заметил  мистер  Домби  с  поклоном,   смутно
предполагая, что говорит комплимент Корнелии.
     - Но, право же,  -  продолжала  миссис  Блимбер,  -  если  бы  я  могла
познакомиться с Цицероном,  быть  его  другом  и  беседовать  с  ним  в  его
уединении близ Тускула * (очаровательный Тускул!), я умерла бы счастливой.
     Ученый энтузиазм весьма заразителен, и мистер Домби наполовину поверил,
что так же обстоит дело и с ним; и  даже  миссис  Пипчин,  которая,  как  мы
видели, не отличалась покладистым нравом, испустила не то стон, не то вздох,
словно хотела сказать, что никто, кроме Цицерона, не мог бы  стать  для  нее
подлинным утешением  после  краха  Перуанских  копей  и  что  он  несомненно
оказался бы спасительной лампой Дэви *.
     Корнелия смотрела сквозь очки на мистера Домби, как будто не прочь была
блеснуть перед ним несколькими цитатами из упомянутого  автора.  Но  замысел
этот, если таковой у нее и возник, был разрушен стуком в дверь.
     - Кто там? - спросил доктор. - О! Войдите, Тутс, войдите! Мистер Домби,
сэр. - Тутс поклонился. - Какое совпадение, - сказал доктор Блимбер. - Здесь
перед нами начало и конец. Альфа и омега. Это  наш  старший  ученик,  мистер
Домби.
     Доктор мог назвать его старшим и длиннейшим,  ибо  все  остальные  едва
доходили ему  до  плеча.  Тот  сильно  покраснел,  очутившись  в  незнакомом
обществе, и громко захихикал.
     - Добавление к нашему скромному Портику *, Тутс, - сказал доктор, - сын
мистера Домби.
     Молодой Тутс снова  покраснел  и,  убедившись,  судя  по  воцарившемуся
глубокому молчанию, что  от  него  ждут  каких-то  слов,  сказал  Полю  "Как
поживаете?" таким низким басом и с таким робким видом, что показалось бы  не
более удивительным, если бы зарычал ягненок.
     - Пожалуйста, попросите  мистера  Фидера,  Тутс,  -  сказал  доктор,  -
приготовить несколько начальных учебников для сына мистера Домби  и  отвести
ему удобное место для занятий. Дорогая моя, кажется, мистер Домби  не  видел
дортуаров.
     - Если  мистер  Домби  пожелает  подняться  наверх,  -  сказала  миссис
Блимбер, - я буду гордиться возможностью показать ему владения  бога  сна  и
дремоты *.
     Вслед за сим миссис Блимбер, которая была весьма учтивой леди  крепкого
сложения  и  носила  чепец,   смастеренный   из   небесно-голубой   материи,
проследовала наверх с мистером Домби и Корнелией; миссис Пипчин шла за  ними
и зорко осматривалась по сторонам, не видно ли ее врага - лакея.
     Пока их не было, Поль сидел на столе,  держа  за  руку  Флоренс,  робко
посматривая  на  доктора  и  окидывая  взором  комнату,  тогда  как  доктор,
откинувшись на спинку кресла и заложив по своему обыкновению  руку  за  борт
фрака, держал перед собой в другой вытянутой руке книгу и читал. Было  нечто
весьма устрашающее в  такой  манере  чтения.  Это  была  такая  решительная,
бесстрастная, неумолимая, хладнокровная манера приниматься  за  работу!  Она
оставляла на виду физиономию доктора; а когда доктор  благосклонно  улыбался
автору, хмурился или качал головой и делал гримасы, точно желая сказать: "Не
говорите мне, сэр, я не так глуп", - это наводило ужас.
     Да и Тутсу совершенно незачем было стоять у  двери,  хвастаясь  часами,
механизм которых он рассматривал, и  пересчитывая  свои  полукроны.  Но  это
продолжалось недолго, ибо когда мистер Блимбер  случайно  изменил  положение
своих крепких толстых ног, словно собираясь встать, Тутс мгновенно  исчез  и
больше не появлялся.
     Вскоре послышалось, как мистер  Домби  и  его  спутницы,  разговаривая,
спускаются вниз, а затем они снова вошли в кабинет доктора.
     - Надеюсь, мистер Домби, - сказал доктор, положив на  с  гол  книгу,  -
наши порядки заслужили ваше одобрение?
     - Они превосходны, сэр, - сказал мистер Домби.
     - В самом деле,  очень  недурны,  -  тихим  голосом  промолвила  миссис
Пипчин, отнюдь не расположенная к чрезмерным похвалам.
     - С вашего разрешения, доктор и миссис Блимбер, -  обернувшись,  сказал
мистер Домби, - время от времени миссис Пипчин будет навешать Поля.
     - Когда будет угодно миссис Пипчин, - заметил доктор.
     - Всегда рады ее видеть, - сказала миссис Блимбер.
     - Кажется, - сказал мистер Домби, - я причинил достаточно хлопот и могу
откланяться. Поль, дитя мое, - он подошел вплотную к столу, на  котором  тот
сидел, - прощай.
     - Прощайте, папа.
     Вяло и небрежно протянутая ручка, которую мистер  Домби  взял  в  свою,
странно не соответствовала напряженному выражению лица. Но мистер  Домби  не
имел никакого отношения к этому скорбному лицу. Оно было обращено не к нему.
Нет, нет! К Флоренс - все для Флоренс!
     Если мистер Домби, чванившийся своим  богатством,  приобрел  когда-либо
врага, неумолимого и в ненависти своей  безжалостно  мстительного,  то  даже
враг этот, быть может, принял бы боль, пронзившую надменное  сердце  мистера
Домби, как возмездие за свою обиду.
     Он наклонился к сыну и поцеловал его. Если  глаза  его  были  при  этом
затуманены чем-то, что на секунду заслонило маленькое личико, умственный его
взор, может быть, стал зорче на это короткое мгновение.
     - Скоро я тебя увижу, Поль. Ты свободен по субботам и воскресеньям.
     - Да,  папа,  -  отвечал  Поль,  глядя  на  сестру,  -  по  субботам  и
воскресеньям.
     - И ты постараешься многому научиться здесь и быть  умным  мужчиной,  -
сказал мистер Домби. - Не так ли?
     - Постараюсь, - устало отвечал ребенок.
     - И теперь ты скоро будешь взрослым, - сказал мистер Домби.
     - О, очень скоро! - отозвался ребенок.
     И снова старческое, старческое  выражение  промелькнуло  на  его  лице,
словно странный луч. Он упал на миссис Пипчин и погас в  ее  черном  платье.
Эта  превосходная  людоедка  шагнула  вперед,  чтобы  попрощаться  и  увести
Флоренс, что она  давно  уже  порывалась  сделать.  Это  движение  заставило
встрепенуться мистера Домби, чей взгляд был устремлен на Поля. Погладив  его
по голове и еще раз пожав его маленькую ручку, он с  обычной  своей  ледяной
учтивостью попрощался с доктором Блимбером, миссис Блимбер и мисс Блимбер  и
вышел из кабинета.
     Несмотря на просьбу не беспокоиться, доктор Блимбер, миссис  Блимбер  и
мисс Блимбер устремились вперед, чтобы проводить его  до  холла,  вследствие
чего миссис Пипчин оказалась зажатою между мисс Блимбер и  доктором  и  была
вытеснена из кабинета, прежде чем успела схватить Флоренс.  Этой  счастливой
случайности Поль был впоследствии обязан сладким воспоминанием  о  том,  как
Флоренс бегом вернулась к нему, чтобы обвить руками его шею, и ее лицо  было
последним, мелькнувшим в дверях, - лицо,  обращенное  к  нему  с  ободряющей
улыбкой, казавшейся еще светлее благодаря слезам, сквозь которые она сияла.
     Вот почему его  грудь  вздымалась,  когда  улыбка  исчезла,  и  тут  же
глобусы, книги, слепой Гомер и Минерва поплыли  по  комнате.  Но  вдруг  они
остановились; и  тогда  он  услышал  громогласные  часы  в  холле,  серьезно
вопрошавшие: "Как по-жи-ва-ет мой друг? Как по-жи-ва-ет мой друг?"
     Скрестив руки, он сидел на своем пьедестале и молча  прислушивался.  Но
он мог бы ответить. "Устал, устал! Очень одинок, очень  грустно!"  И  вот  с
мучительной пустотой в  детском  сердце,  когда  вокруг  было  так  холодно,
пустынно и чуждо, сидел Поль, словно его, беззащитного, бросили в жизнь и не
было никого, кто мог бы прийти и украсить ее.

ГЛАВА XII

     Воспитание Поля

     Спустя несколько м