атери.
     - Пропусти то, что он пишет про  этих  мерзких  пьяниц,  -  приказывает
госпожа Эсмонд, и  Гарри  громким  голосом  читает  гораздо  более  уместное
сообщение:
     - "По воскресеньям  в  каждом  полку  бывает  богослужение  у  знамени.
Генерал делает все, что в человеческих силах, чтобы не допускать мародерства
и поощрить местных жителей, доставляющих  сюда  провиант.  Он  объявил,  что
солдаты, которые посмеют чинить помехи или как-либо досаждать тем, кто везет
провизию на продажу, будут  расстреляны.  Он  приказал  надбавить  плату  за
провиант по пенни на фунт и дает собственные  деньги  на  снабжение  лагеря.
Короче говоря, наш генерал - весьма противоречивая натура. Он не жалеет  для
солдат плетей, но  не  жалеет  для  них  и  денег.  В  разговоре  он  сыплет
чрезвычайно крепкими словечками и рассказывает после обеда истории,  которые
привели бы в ужас Маунтин..."
     - Почему именно меня? - спрашивает Маунтин. - И какое  отношение  имеют
ко мне глупые истории генерала?
     - Довольно об историях! Читай дальше, Гарри, - восклицает хозяйка дома.
     -  "...привели  бы  в  ужас  Маунтин,  но  не  пропускает   ни   одного
богослужения. Он обожает своего Великого Герцога и все время о нем  говорит.
Оба наши полка служили в Шотландии, где, полагаю, мистеру Демпстеру довелось
познакомиться с цветом их выпушек..."
     - Мы видели фалды их мундиров не реже, чем выпушки, - ворчит щупленький
якобит.
     - "Полковник Вашингтон перенес сильную лихорадку, и хотя уже оправился,
но не настолько, чтобы легко терпеть тяготы походной жизни. Не лучше ли было
бы ему вернуться  домой,  где  за  ним  ухаживала  бы  его  вдовушка?  Когда
кто-нибудь  из  нас  заболевает,  мы  становимся  почти  такими  же  добрыми
друзьями, какими были когда-то. Но у меня такое чувство, словно  я  не  могу
простить его за то, что думал о нем дурно. Силы небесные!  Как  я  ненавидел
его последние месяцы! Ах, Гарри! Тогда в трактире я был вне себя  от  гнева,
потому что Маунтин явилась слишком рано и помешала нашему  поединку.  Нам  с
ним следовало бы сжечь немного пороха - это очистило бы воздух. Но  хотя,  в
отличие от тебя, я его не люблю, я знаю,  что  он  хороший  солдат,  хороший
офицер и храбрый, честный человек; и, уж во всяком случае, я не питаю к нему
зла за то, что он не захотел стать нашим отчимом".
     - Отчимом?! - восклицает матушка  Гарри.  -  Ревность  и  предубеждение
совсем затмили рассудок бедного мальчика! Неужели вы  думаете,  что  дочь  и
наследница маркиза Эсмонда не нашла бы для  своих  сыновей  других  отчимов,
кроме жалкого провинциального землемера? Если в дневнике Джорджа  будут  еще
подобные намеки, прошу тебя, милый Гарри, пропускай их.  Об  этом  глупом  и
нелепом заблуждении и так уже было слишком много разговоров.
     - "Чудесное зрелище представляют собой солдаты в  красных  мундирах,  -
продолжал Гарри читать дневник брата, - когда они длинными  рядами  проходят
по лесу или разбивают  бивак  после  дневного  марша.  Мы  так  тщательно  и
бдительно остерегаемся внезапного нападения, что даже  индейским  лазутчикам
не удается захватить нас врасплох, а наши аванпосты и краснокожие разведчики
уже не раз тревожили  врага  и  добыли  скальп-другой.  Эти  французы  и  их
размалеванные союзники такие гнусные негодяи, что мы не намерены  давать  им
пощады. Представь себе, не далее  как  вчера  мы  нашли  в  одинокой  хижине
маленького мальчика, скальпированного, но еще живого - родители же его  были
зарезаны  кровожадными  дикарями;  наш  генерал  был   так   возмущен   этой
беспримерной жестокостью, что объявил награду в пять  фунтов  стерлингов  за
каждый доставленный индейский скальп.
     Видел бы ты,  с  какой  осмотрительностью  разбиваем  мы  лагерь  после
дневного перехода! Наш обоз, палатки генерала и  его  эскорт  размещаются  в
самой середине. Мы выставляем аванпосты из  двух,  трех,  десяти  человек  и
целых рот. Им приказано при малейшей тревоге бегом отступать к главным силам
и занимать позицию возле палаток и обоза,  которые  располагаются  так,  что
образуют надежное укрепление. Должен сообщить тебе, что мы  с  Сейди  теперь
идем пешком, а лошадей я отдал в обоз. Пенсильванцы прислали нам таких кляч,
что они вскоре совсем обессилели.  И  те,  у  кого  еще  оставались  хорошие
лошади, отдали их, повинуясь долгу: теперь вместо  своего  молодого  хозяина
Роксана везет пару вьюков. Она не забывает меня и всегда приветствует  тихим
ржанием, а я иду рядом с ней, и мы ведем на марше длинные разговоры.
     4 июля. Дабы враг не застал нас  врасплох,  нам  приказано  внимательно
прислушиваться к барабанному бою:  останавливаться,  если  раздастся  частая
дробь, и идти вперед под  походный  марш.  Теперь  мы  еще  более  бдительно
высматриваем врага. Число аванпостов удвоено, и на  каждый  пост  становится
двое  часовых.  Солдаты  в  аванпостах  всю  ночь  остаются  под  ружьем,  с
примкнутым штыком, и сменяются через каждые  два  часа.  Сменившийся  караул
ложится с оружием, но аванпоста никто не покидает. Мы, несомненно, находимся
вблизи вражеских сил. Этот пакет я отправляю  вместе  с  почтой  генерала  в
лагерь полковника Дэнбара, следующего в тридцати милях за  нами;  оттуда  он
будет доставлен в Фредерик, а оттуда  -  в  Каслвуд,  дом  моей  досточтимой
матери, которой я шлю нижайший поклон вместе с нежными приветами всем  нашим
друзьям там и моему - мне незачем  говорить,  насколько  горячо  -  любимому
брату, а засим остаюсь неизменно преданный ему Джордж Эсмонд-Уорингтон",
     Весь край был теперь опален и иссушен июльской жарой. В течение  десяти
дней от колонны, уже приближавшейся  к  реке  Огайо,  не  приходило  никаких
вестей. Хотя по дремучему лесу они могли продвигаться лишь  очень  медленно,
встреча с врагом ожидалась со дня на  день;  войска,  которые  вели  опытные
командиры,  постепенно  привыкли  к  лесной  глуши  и  больше  не  опасались
внезапного нападения. Были приняты все меры,  чтобы  не  попасть  в  засаду.
Наоборот, ловкие разведчики и бдительные дозоры английской армии захватывали
врасплох, обращали в бегство и уничтожали  вражеские  пикеты.  По  последним
сведениям, армия продвинулась далеко за то  место,  где  в  предыдущем  году
потерпел поражение мистер Вашингтон, и через два дня должна была  подойти  к
французскому  форту.  В  том,  что  он  будет  взят,  никто  не  сомневался:
численность французских подкреплений, присланных из Монреаля, была известна.
Мистер Брэддок с двумя полками английских ветеранов и отрядами из Виргинии и
Пенсильвании был сильнее любого  войска,  которое  удалось  бы  собрать  под
флагом с лилиями.
     Так рассуждали в немногочисленных городах нашей провинции  Виргинии,  в
помещичьих домах и в придорожных харчевнях, где окрестные  жители  толковали
про войну. Немногие гонцы, присланные генералом, сообщали  об  армии  только
хорошие вести. Никто не сомневался, что враг не сможет  ей  противостоять  и
даже не попытается обороняться. Если бы противник думал о нападении, он  мог
бы воспользоваться десятком удобных случаев, когда наши  войска  вступали  в
узкие долины - и, однако, они миновали  их  беспрепятственно.  Так,  значит,
Джордж, как истый герой, отдал свою  любимую  кобылу,  а  сам  идет  пешком,
словно простой солдат? Госпожа  Эсмоид  поклялась,  что  взамен  Роксаны  он
получит самого лучшего коня во всей Виргинии или Каролине. В этих провинциях
за деньги можно было купить сколько угодно лошадей. Получить их не удавалось
только для королевской службы.
     Хотя обитатели Каслвуда, собираясь за столом или коротая вместе вечера,
всегда говорили о войне бодро, нисколько не  сомневались,  что  поход  может
завершиться только блистательной победой, и не позволяли себе выказывать  ни
малейшей тревоги, все же надо признаться, что наедине с собой они  терзались
беспокойством и часто покидали  дом  и  объезжали  соседей,  надеясь  узнать
какие-нибудь новости. Поразительно, с какой быстротой распространялись любые
вести. Когда, например,  некий  известный  пограничный  воин,  именовавшийся
полковником Джеком, хотел отдать в распоряжение главнокомандующего и себя, и
своих молодцов, а тот отклонил условия негодяя, как и  его  услуги,  афронт,
который потерпел Джек и  его  отряд,  тотчас  же  стал  известен  повсюду  и
обсуждался тысячами языков. Дворовые негры, отправляясь  в  свои  полуночные
прогулки в поисках пирушки или дамы сердца,  разносили  новости  удивительно
далеко. В течение двух недель после выступления они неведомо откуда узнавали
все подробности похода. Им было  известно,  как  надували  армию  поставщики
лошадей, провианта и прочего, и они весело хохотали над этими историями; ибо
нью-йоркцы, пенсильванцы и мэрилендцы были очень не прочь провести чужака  с
выгодой для себя, хотя, как всем известно,  в  дальнейшем  американцы  стали
удивительно простодушным и бесхитростным народом и теперь никогда ничего  не
захватывают, не присваивают и вовсе не знают, что такое  эгоизм.  В  течение
трех недель после выступления армии все тысячи  поступавших  от  нее  вестей
были самого ободряющего свойства, и, встречаясь за ужином, наши  каслвудские
друзья были веселы и обменивались только приятными новостями.
     Однако 10 июля  провинцию  внезапно  охватило  глубочайшее  уныние.  На
каждое лицо, казалось,  пала  тень  сомнения  и  ужаса.  Перепуганные  негры
боязливо поглядывали  на  своих  господ,  прятались  по  углам  и  о  чем-то
шептались и шушукались.  Скрипки  в  хижинах  веселого  чернокожего  племени
умолкли: там больше не пели и не смеялись. Помещики рассылали слуг направо и
налево в  чаянии  новостей.  Придорожные  харчевни  были  забиты  верховыми,
которые пили, ругались и ссорились у стоек,  и  каждый  рассказывал  историю
одна мрачнее другой. Армию захватили врасплох. Войска попали в засаду, и  их
вырезали почти до  последнего  человека.  Всех  офицеров  убили  французские
стрелки и краснокожие дикари.  Генерал  был  ранен,  и  его  унесли  с  поля
сражения на его собственном шарфе. Четыре дня спустя говорили,  что  генерал
убит и скальпирован французскими индейцами.
     О, как закричала бедная миссис Маунтин, когда Гамбо привез эту весть  с
другого берега реки Джеймс, и малютка Фанни с  плачем  бросилась  в  объятия
матери!
     - Боже всемогущий, смилуйся над нами, спаси моего мальчика!  -  сказала
миссис Эсмонд, падая на колени и простирая к небесам стиснутые  руки.  Когда
прибыло  это  известие,  мужчины  отсутствовали,  уехав,  как   обычно,   за
новостями, но они вернулись часа  через  два.  Старый  гувернер  не  решался
поднять голову, избегая горестного взгляда вдовы. Гарри Уорингтон был так же
бледен, как его мать. Возможно, подробности гибели генерала были и  неверны,
но сомневаться в его смерти не приходится. Индейцы напали на армию врасплох,
солдаты обратились в бегство, но их повсюду настигала смерть, а они даже  не
видели врага. Из лагеря Дэнбара прибыла эстафета.  Туда  стекаются  беглецы.
Поехать ему и узнать? Да, пусть поедет и узнает.
     Гарри и мистер Демпстер вооружились и  ускакали  в  сопровождении  двух
слуг.
     Они  поехали  на  север  по  дороге,   которую   проложила   для   себя
экспедиционная армия, и с каждым шагом, приближавшим их  к  месту  сражения,
несчастья рокового дня представлялись все  более  ужасающими.  На  следующий
день после поражения первая горстка  уцелевших  в  этой  злосчастной  битве,
разыгравшейся 9 июля, добралась до лагеря Дэнбара в пятидесяти милях от поля
сражения. Туда же направились бедняга Гарри и его спутник, останавливая всех
встречных, расспрашивая, раздавая деньги и выслушивая от всех и каждого одну
и ту же мрачную повесть: тысяча убитых... пало  две  трети  офицеров...  все
адъютанты генерала ранены. Ранены? Но  не  убиты?  Тот,  кто  оказывался  на
земле, уже не поднимался. Томагавки не щадили никого. О, брат, брат! Гарри с
невыносимой мукой вспоминал все счастливые дни их  юности,  все  радости  их
детства,  взаимную  нежную  любовь,  смех,  романтические  клятвы  верности,
которые они давали друг другу мальчиками. Раненые солдаты глядели на него  -
и сострадали его горю;  грубые  женщины  преисполнялись  нежности  при  виде
печали, исказившей юное красивое  лицо.  Суровый  старый  наставник  не  мог
смотреть на него без слез и скорбел о его горе даже  больше,  чем  о  гибели
своего любимого ученика, сраженного ножом дикаря-индейца.


        ^TГлава XIII^U
     Тщетные поиски

     По  мере  того  как  Гарри  Уорингтон   приближался   к   Пенсильвании,
подтверждались самые мрачные известия о поражении англичан.  Два  знаменитых
полка, отличившиеся в Шотландии и на континенте, бежали от почти  невидимого
врага и,  несмотря  на  свою  хваленую  доблесть  и  дисциплину,  не  смогли
противостоять шайке дикарей и горстке  французской  пехоты.  Их  злополучный
командир выказал в сражении величайшую храбрость и  решимость.  Четыре  раза
под ним убивали  лошадь.  Дважды  он  был  ранен  -  вторая  рана  оказалась
смертельной, и он скончался три дня  спустя.  Бедный  юноша  вновь  и  вновь
выслушивал описание битвы от ее участников  -  как  они  перешли  реку,  как
авангард, растянувшись, углубился в  лесные  дебри,  как  впереди  раздались
выстрелы, как тщетно пыталась пехота продвинуться  вперед,  а  артиллерия  -
очистить путь от врага; а потом - залпы со всех сторон, из-за каждого дерева
и  куста,  смертоносная  пальба,  уложившая   по   меньшей   мере   половину
экспедиционных сил. Но Гарри узнал также,  что  кое-кто  из  свиты  генерала
уцелел. Один  из  его  адъютантов,  виргинский  джентльмен,  полумертвый  от
изнурения, лежит в лихорадке в лагере Дэнбара.
     Один из них - но кто? Гарри поспешил в лагерь.  Но  там  в  палатке  он
нашел больного Джорджа Вашингтона, а не  своего  брата.  По  словам  мистера
Вашингтона,  страдания,  причиняемые  ему  лихорадкой,  были   пустяками   в
сравнении с тон болью, которую он ощутил, когда увидел  Гарри  Уорингтона  и
ничего не мог сообщить ему о Джордже.
     Мистер Вашингтон не решился рассказать Гарри всю правду. После сражения
долг обязывал его оставаться возле генерала. В роковой день 9 июля он видел,
как Джордж поскакал в авангард с приказом своего начальника, к  которому  он
больше не вернулся. Три дня спустя,  после  смерти  Брэддока,  его  адъютант
нашел способ вернуться на поле битвы. Лежавшие  там  трупы  были  раздеты  и
страшно обезображены. Ему показалось, что в одном мертвеце он узнал  Джорджа
Уорингтона, и он предал тело земле. Его старый недуг усилился, а быть может,
и вспыхнул вновь из-за тех душевных мук, которые  он  испытывал,  разыскивая
несчастного юного добровольца.
     - Ах, Джордж! Если бы вы любили его, вы бы нашли его живым или мертвым!
- вскричал Гарри.
     Он не мог успокоиться, пока  сам  не  отправился  к  месту  боя,  чтобы
тщательно его осмотреть. Деньги помогли ему подыскать двух  проводников.  Он
перебрался через реку там же, где это сделала армия,  и  из  конца  в  конец
прошел  страшное  поле.  Индейцы  там  уже  больше  не  появлялись.   Только
стервятники терзали изуродованные гниющие тела. До этих пор Гарри видел  лик
Смерти только один раз - но его дед лежал  в  гробу  в  величавом  покое,  с
безмятежной улыбкой на губах. Ужасное зрелище  поруганных  трупов  заставило
его отвернуться  с  дрожью  отвращения.  Что  могли  эти  пустынные  леса  и
разлагающиеся мертвецы поведать юноше о его пропавшем брате? Он собирался  с
белым флагом отправиться без оружия во французский форт, куда после,  победы
удалился враг, по проводники  отказались  идти  с  ним.  Французы  могли  бы
отнестись к белому флагу с уважением, но индейцы, безусловно, не обратят  на
него никакого внимания. "Сохраните свои  волосы  для  миледи  вашей  матери,
молодой человек, - сказал проводник. - Достаточно и того, что  она  потеряла
на этой войне одного сына".
     Когда Гарри вернулся  в  лагерь  Дэнбара,  настал  его  черед  заболеть
лихорадкой, и он в бреду лежал в той же самой палатке  и  на  той  же  самой
постели, с которой только что поднялся его выздоравливающий друг.  Несколько
дней он не узнавал тех, кто ухаживал за ним, и бедный Демпстер,  который  пе
раз вылечивал его прежде, начинал уже опасаться, что вдове суждено  потерять
обоих ее  сыновей;  однако  лихорадка  все  же  утихла,  и  юноша  настолько
оправился, что мог сесть на лошадь. С ним поехал не только мистер  Демпстер,
но и мистер Вашингтон. Без сомнения, у всех троих горестно  сжалось  сердце,
когда они вновь увидели ворота Каслвуда.
     Они послали  вперед  слугу  известить  о  своем  прибытии.  Первыми  их
встретили миссис Маунтин и ее дочка; проливая слезы, они бросились  обнимать
Гарри, но мистеру Вашингтону мать еле кивнула, а девочка заставила  молодого
офицера вздрогнуть и смертельно побледнеть, она подошла к нему, заложив руки
за спину, и спросила:
     - Почему вы не привезли домой и  Джорджа?  Гарри  этого  не  слышал.  К
счастью, рыдания и поцелуи
     его заботливого друга и нянюшки заглушили слова малютки Фанни.
     Мистера Демпстера обе они приветствовали с чрезвычайной любезностью.
     - Мы знаем, вы, мистер Демпстер, во всяком  случае,  сделали  все,  что
можно было сделать, - сказала миссис Маунтин, протягивая ему руку. -  Сделай
реверанс мистеру Демпстеру, Фанни, и помни, дитя мое,  что  ты  должна  быть
благодарна всем, кто доказал свою дружбу к нашим благодетелям.  Быть  может,
вам угодно перекусить перед дорогой, полковник Вашингтон?
     Мистер Вашингтон уже  проделал  в  тот  день  значительный  путь  и  не
сомневался, что найдет в  Каслвуде  столь  же  радушный  прием,  как  и  под
собственной кровлей.
     - Несколько минут, чтобы покормить мою лошадь, стакан воды для меня,  и
я более не стану злоупотреблять гостеприимством Каслвуда,  -  сказал  мистер
Вашингтон.
     - Джордж, но ведь вас ждет здесь ваша  комната,  и  матушка,  наверное,
сейчас наверху готовит ее, - воскликнул Гарри. - Ваша  бедная  лошадь  то  и
дело спотыкается - вы не можете сегодня ехать дальше.
     - Тсс, дитя мое! Твоя матушка не хочет его видеть, - прошептала  миссис
Маунтин.
     - Не хочет видеть Джорджа? Но ведь он у нас в доме как родной, - сказал
Гарри.
     - Им лучше не встречаться. Я больше не вмешиваюсь в ваши семейные дела,
дитя мое, но когда прискакал слуга полковника и предупредил,  что  вы  скоро
будете, госпожа Эсмонд  вышла  из  комнаты,  где  читала  "Дрелин-корта",  и
сказала, что она не в силах видеть мистера Вашингтона. Ты не пройдешь к ней?
     Гарри извинился перед полковником, сказав, что сию же минуту вернется к
нему, вышел из  гостиной,  где  происходил  этот  разговор,  и  поднялся  по
лестнице.
     Он торопливо шел  по  коридору  и,  поравнявшись  с  одной  из  дверей,
отвернулся - ему было тяжко смотреть на нее, ибо  она  вела  в  комнату  его
брата, но из нее вдруг вышла госпожа Эсмонд и, нежно прижав  его  к  сердцу,
провела внутрь. Возле кровати стояла кушетка, на покрывале  лежал  псалтырь.
Все же прочее оставалось точно в том же виде, как перед отъездом Джорджа.
     - Мой бедный мальчик! Как ты исхудал, какой у тебя изможденный вид! Ну,
ничего. Материнские заботы вернут тебе  здоровье.  Ты  поступил  благородно,
когда, пренебрегая болезнью и опасностями, отправился на поиски брата.  Будь
и другие так же верны, как ты, он мог бы  теперь  быть  здесь,  с  нами.  Но
ничего, милый Гарри, наш герой вернется к нам - я знаю, что он жив.  Он  был
так хорош, так храбр, так нежен душой и  так  умен,  что  мы  не  могли  его
лишиться, я это знаю. (Быть может, Гарри подумал,  что  его  матушка  прежде
отзывалась о своем старшем сыне несколько иначе.) Осуши слезы, мой  дорогой!
Он вернется к нам, я знаю, он вернется.
     Когда Гарри стал  расспрашивать,  чем  порождена  ее  уверенность,  она
объяснила, что две ночи кряду видела во сне отца, и о