немало времени в тяжких раздумьях. Это был только
отрывок, но смысл его был, однако, ясен:
     "...старше меня, но ведь и я старше своих лет, а к тому  же,  как  тебе
известно,  дорогой  брат,  всегда  слыл  серьезным  человеком.  Всем   детям
необходим отцовский надзор, и двое ее детей, надеюсь, найдут во мне  доброго
друга и опекуна".
     - Друга и опекуна, будь он проклят! - крикнул Джордж, сжимая кулаки,  а
его брат продолжал читать:
     "...лестное предложение, сделанное мне генералом Брэддоком, разумеется,
вынуждает  меня  отложить  это  до  окончания  кампании.  Когда  мы  зададим
французам достаточную таску, я вернусь отдыхать в  моем  вертограде  в  тепи
моей смоковницы".
     - Он подразумевает Каслвуд - вот его вертоград! - вновь перебил Джордж,
грозя кулаком виноградным лозам на залитой солнцем стене за окном.
     "...в тени моей смоковницы, где я надеюсь без  промедления  представить
своего милого брата  его  новой  невестке.  У  нее  очень  красивое  имя,  а
именно..."
     На этом письмо обрывалось.
     - А именно Рэйчел, - с горечью  закончил  Джордж.  -  И  в  отличие  от
библейской, эта Рахиль отнюдь не плачет по детям своим и очень хочет,  чтобы
ее утешили. Что же, Гарри! Пойдем наверх, падем на колени, как от нас  ждут,
и скажем: "Милый папенька, добро пожаловать к себе в Каслвуд".


        ^TГлава IX^U
     Виргинское гостеприимство

     Его превосходительство главнокомандующий отправился в гости  к  госпоже
Эсмонд со всей торжественностью и пышностью, подобающей первой особе во всех
североамериканских  колониях,  плантациях  и  владениях  его  величества.  В
сопровождении драгунского эскорта он отбыл из Уильямсберга под оглушительные
крики  и  вопли  верноподданнических  толп,  состоявших  преимущественно  из
негров. Генерал ехал  в  своей  карете.  Капитан  Толмедж,  шталмейстер  его
превосходительства,  ждал  его  у  дверцы  громоздкой,  украшенной   гербами
колымаги и скакал рядом с ней от Уильямсберга до самого дома госпожи Эсмонд.
Майор Дэнверс, адъютант главнокомандующего, занимал переднее сиденье  вместе
с маленьким почтмейстером из Филадельфии, мистером Франклином, который, хотя
и был в свое время подмастерьем у печатника, отличался редкостным умом,  как
охотно признавали его превосходительство и  господа  его  свиты,  и  обладал
большим запасом весьма интересных сведений и о колониях, и  об  Англии,  где
ему довелось побывать не один раз.
     - Право, удивительно, что человек столь скромного  происхождения  сумел
приобрести такие разнообразные познания и такие  прекрасные  манеры,  мистер
Франклин! - соизволил  заметить  главнокомандующий  и  кивнул  почтмейстеру,
прикоснувшись к шляпе.
     Почтмейстер поклонился и сказал, что  время  от  времени  ому  выпадало
счастье оказаться в обществе благородных особ вроде его  превосходительства,
и он не упускал случая присматриваться к манерам этих джентльменов и в  меру
своих возможностей подражал им. Что  до  образования,  то  он  не  может  им
особенно похвастать, так как средства его батюшки были невелики, а  в  Новой
Англии, его родном краю, ученость не в слишком большой чести, однако  он  не
жалел усилий и черпал знания, где и как мог, - впрочем, все это не идет ни в
какое сравнение с их английской образованностью.
     Мистер Брэддок расхохотался и сказал: что касается образованности, то в
армии, черт побери, найдется немало благородных  джентльменов,  не  знающих,
через сколько "б" пишется слово "бык" - через одно или через два. Он слышал,
что и герцог Мальборо не слишком умело владел пером. Сам он  не  имел  чести
служить под началом  этого  доблестного  полководца,  -  его  светлость  был
главнокомандующим задолго до его вступления на службу,  -  однако  он  задал
французам хорошую взбучку, хотя ученостью и не блистал.
     Мистер Франклин ответил, что ему известны оба эти обстоятельства.
     - И моего герцога тоже ученым не назовешь, - продолжал мистер  Брэддок.
- Ага, господин почтмейстер, вы и про это слышали! То-то вы прищурились.
     Мистер Франклин немедленно погасил зловредные искры  насмешки  в  своих
глазах, и его взор,  устремленный  на  круглое  добродушное  лицо  генерала,
приобрел выражение младенческой невинности.
     - Он не ученый, но он справится с любым французским генералом,  который
похваляется сделать из  англичан  fricassee  de  crapaud  {Фрикасе  из  жабы
(франц.).}. Он уже спасал корону лучшего  из  королей,  своего  августейшего
отца, его всемилостивейшего величества короля Георга.
     Шляпа мистера Франклина мигом слетела с головы, и над  крутыми  буклями
его пышного парика поднялся ореол пудры.
     - Он - лучший друг солдат и показал себя непреклонным врагом всех нищих
красноногих шотландских мятежников и  римских  интриганов-иезуитов,  которые
хотели бы отнять у нас нашу свободу и нашу религию,  черт  побери!  Да,  его
королевское высочество, мой милостивый господин, -  не  великий  ученый,  но
зато он один из благороднейших джентльменов во всем мире.
     - Я видел его высочество на коне во время смотра гвардии в  Хайд-парке,
- сказал мистер Франклин. - Верхом у герцога действительно очень благородная
осанка.
     - Вы сегодня выпьете за его здоровье, почтмейстер. Он  -  самый  лучший
начальник,  самый  лучший  друг,  самый  лучший  сын   своему   августейшему
старику-отцу, самый лучший джентльмен, когда-либо носивший эполеты.
     - Ну, эполеты совсем не по моей  части,  сэр,  -  сказал,  засмеявшись,
мистер Франклин. - Ведь вам известно, что я живу в городе квакеров.
     - Разумеется, они не по вашей части, мой добрый друг. Каждому  человеку
- свое занятие. Вы и другие джентльмены вашего сословия можете корпеть  себе
на здоровье над вашими книгами. Мы вам этого не запрещаем. Наоборот, мы  вас
поощряем. Мы же сражаемся с врагами и управляем страной. Э-эй, господа! Боже
мой, ну и дороги в вашей колонии! Проклятую карету так и швыряет из  стороны
в сторону! А кто это там едет с двумя  неграми  в  ливреях?  Очень  недурная
лошадь.
     - Это мистер Вашингтон, - сказал адъютант.
     - Я бы взял его капралом в конногренадерский полк, - объявил генерал. -
Отличная посадка. И он хорошо знает страну, мистер Франклин.
     - О да.
     - И чертовски прекрасные манеры, если вспомнить, где он рос.  Настоящий
европейский лоск, черт побери.
     - Он старается, как может, - заметил мистер Франклин, простодушно глядя
на дородного главнокомандующего, а этот образчик английской  утонченности  с
лицом еще более красным, чем его мундир, раскачивался в такт толчкам кареты,
уснащая ругательствами каждую свою фразу: полный невежда во всем, что лежало
за пределами казармы и  плац-парада,  если  не  считать  достоинств  вина  и
хорошеньких женщин, далеко не знатного происхождения,  но  глупо  чванящийся
несуществующими предками,  храбрый,  как  бульдог,  жестокий,  великодушный,
распутник, мот, мягкосердечный  в  хорошем  настроении,  щедрый  на  смех  и
привязанности, тупоумный, ничего в жизни не читавший, свято верящий, что его
родина - первая страна мира, а сам он - истинный джентльмен.
     - Да, для провинциала он, честное слово, очень  хорош.  Его  в  прошлом
году поколотили в  форте...  как  его  там?..  на  реке...  на  реке...  Как
называется этот форт, Толмедж?
     - Бог его знает, сэр, - ответил Толмедж, - и  еще,  наверное,  господин
почтмейстер: недаром он посмеивается над нами обоими.
     - О, что вы, капитан!
     - Попал в настоящую ловушку. Впрочем, у  него  была  только  милиция  и
индейцы. Здравствуйте, мистер Вашингтон. Хорошая у  вас  лошадь!  В  прошлом
году это ведь было ваше первое боевое крещение?
     - В форте Необходимость? Да, сэр, - почтительно отдавая честь,  ответил
вышеупомянутый джентльмен, который подъехал к карете  в  сопровождении  двух
вышколенных черных  грумов  в  щегольских  ливреях  и  бархатных  охотничьих
шапочках. - Я начал очень неудачно, сэр, так как до этого  злополучного  дня
ни разу не был в деле.
     - Вы ведь все были необученные ополченцы, мой милый. Видели бы вы,  как
наша  милиция  улепетывала  от  шотландцев,  проклятые  зайцы!  Будь  у  вас
регулярные войска, все сложилось бы иначе.
     - Вашему превосходительству известно, как  горячо  я  желаю  служить  в
таких войсках и посмотреть их в бою, - сказал мистер Вашингтон.
     - Черт побери, мы  попробуем  удовлетворить  ваше  желание,  сударь,  -
ответил генерал, присовокупив одно из своих обычных громовых ругательств,  и
тяжелая колымага покатила дальше к Каслвуду,  а  мистер  Вашингтон  испросил
позволения поскакать вперед, чтобы оповестить хозяйку о скором прибытии  его
превосходительства.
     Карета главнокомандующего двигалась так неторопливо, что ее нагнали еще
несколько менее важных особ, также приглашенных в Каслвуд, и они, не  дерзая
обогнать  великого   человека,   образовали   настоящий   кортеж,   смиренно
следовавший в облаках пыли за его колесницей.
     Возглавлял эту процессию мистер Динуидди, губернатор провинции, который
ехал в сопровождении  черных  слуг  и  в  обществе  преподобного  Бродбента,
веселого уильямсбергского священника.  К  ним  вскоре  присоединился  мистер
Демпстер, учитель близнецов, в пышном старомодном парике, который  он  берег
для подобных торжественных оказий. Затем  подъехал  мистер  Лоус,  судья,  -
миссис Лоус сидела на подушке за спиной супруга, а парадный чепец ее милости
вез их слуга негр, трусивший позади на муле. Эта процессия выглядела до того
нелепо, что майор Дэнверс и мистер  Франклин,  вдруг  заметив  ее,  невольно
рассмеялись, - однако негромко, чтобы не разбудить  его  превосходительство,
который тем временем погрузился  в  дремоту,  -  и  'послали  сказать  этому
необычайному арьергарду, чтобы они смело ехали вперед, обогнав неторопливого
главнокомандующего и его драгун.
     В Каслвуде нашлось место для всех. Солдат его величества ждали  жаркое,
горячительные напитки и самый лучший табак, негров - смех и всякие забавы, а
их хозяев - самый радушный прием и изобильное пиршество.
     Почтенный генерал охотно отведывал чуть ли не все подававшиеся  кушанья
- и не по одному разу - и то и дело подставлял  дворецкому  свой  опустевший
бокал; домашнее вино со специями он нашел превосходным и выпил его порядочно
сразу же по прибытии, еще до обеда. Теперь же гости  утоляли  жажду  сидром,
элем, коньяком и чудесным бордоским вином, которое в  свое  время  привез  в
колонию еще полковник Эсмонд  и  которое  было  достойно  pontificis  coenis
{Трапезы жрецов (лат.).}, как объявил  мистер  Демпстер,  подмигнув  мистеру
Бродбенту, священнику соседнего прихода. Мистер Бродбент кивнул и  подмигнул
в ответ, а затем допил вино, пропустив латинскую фразу мимо ушей, - да и как
могло быть иначе,  если  он  никогда  не  утруждал  себя  изучением  латыни?
Преподобный Бродбент играл в азартные  игры,  ел  без  меры,  был  любителем
петушиных боев и значительную часть  своего  времени  проводил  во  Флитской
тюрьме и в Ньюмаркете, а также усердно исполнял всяческие  поручения  своего
приятеля лорда Синкбарза, сына лорда  Рингвуда  (матерью  мистера  Бродбента
была камеристка леди Синкбарз, что же касается его происхождения со  стороны
отца, то, пожалуй, современному читателю не следует проявлять тут  излишнего
любопытства), и в конце концов был отослан в Виргинию, где  ему  был  обещан
приход. Они вместе с Гарри устраивали  немало  петушиных  боев,  подстрелили
немало ланей, поймали бесчисленное количество форелей и  лососей,  охотились
на диких гусей и диких  лебедей,  голубей  и  куропаток  и  сразили  мириады
нырков.  Завистники  утверждали,  будто  именно  мистер  Бродбент  был   тем
браконьером,  на  которого  мистер  Вашингтон   как-то   ночью   спустил   в
Маунт-Верноне  собак  и  которого  он  на  речном  берегу  проучил  тростью.
Браконьеру удалось вырваться из его рук и под покровом темноты добраться  до
своей лодки;  как  бы  то  ни  было,  следующие  два  воскресенья  Бродбент,
прикованный к одру болезни, не мог служить в церкви,  когда  же  он  наконец
появился на людях, под его глазом  еще  виднелся  синяк,  а  у  его  сюртука
появился  новый  ворот.  Гарри  Эсмонд  и  преподобный  Бродбент  не  только
охотились вместе на всех птиц небесных, зверей лесных и рыб  морских,  но  и
играли во всевозможные карточные игры. Более того, когда юноши  отправлялись
верхом на занятия к мистеру Демпстеру, боюсь, что Гарри нередко  отставал  и
брал уроки у другого профессора европейских наук и  светских  талантов  -  а
Джордж ехал дальше, к своему учителю, читал свои книги  и,  конечно,  ничего
никому не говорил о времяпрепровождении младшего брата.
     За столом госпожи Эсмонд его превосходительству и остальным  английским
и американским джентльменам подавались все птицы и все  рыбы,  каких  только
можно поймать в Виргинии в такое время года. Гамбо снискало всеобщие похвалы
(черный слуга мистера Генри получил свое имя в честь этого блюда -  покойный
полковник однажды обнаружил его за дверью, как раз когда он сунул  голову  в
миску с  этим  восхитительным  супом,  и  тут  же  беспощадно  окрестил  его
"Гамбо"), форель была нежной и свежей, а черепашье жаркое ублаготворило бы и
лондонского олдермена, - черт побери, он с удовольствием  угостил  бы  таким
жарким  самого  герцога,  соблаговолил  объявить   его   превосходительство;
впрочем, черепашье  жаркое  -  блюдо,  поистине  достойное  внимания  любого
герцога и даже императора. Негритянки вообще наделены  большими  кулинарными
способностями, а каслвудские поварихи к тому же постигали свое искусство под
взыскательным оком и покойной госпожи Эсмонд, и нынешней. Некоторые блюда, а
главное, сласти и пирожное, госпожа Эсмонд с большим  уменьем  и  изяществом
приготовила собственноручно. Она, согласно милому, но нелегкому  обычаю  тех
времен, сама резала мясо, отогнув кружевные рукава  по  локоть  и  показывая
прехорошенькие округлые ручки и запястья  все  время,  пока  исполняла  этот
древний обряд гостеприимства, еще не ставшего таким худосочным, как  в  наши
дни. Старинный застольный закон  требовал,  чтобы  хозяйка  потчевала  своих
гостей с любезной настойчивостью, бдительно следила, кому и когда предложить
новый лакомый кусочек, в совершенстве знала кулинарно-анатомические  секреты
и по всем правилам искусства раскладывала рыбу, резала дичь, птицу,  мясо  и
все прочее, уговаривала гостей непременно попробовать еще вот это кушанье  и
шептала своему соседу, мистеру Брэддоку: "Я берегла вот  эту  спинку  лосося
специально для вашего превосходительства и не стану слушать никаких отказов!
Мистер Франклин, вы пьете только воду, сэр, а ведь вина нашего погреба очень
полезны, и от них никогда не болит голова... Господин  судья,  вам  нравится
пирог с фазаном?"
     - Потому что я знаю, кем он испечен, - отвечает мистер Лоус,  судья,  с
глубоким поклоном. - Ах, сударыня, если бы у меня дома пеклись такие удачные
пироги, как в Каслвуде! Я часто говорю жене: "Как мне хотелось бы, душенька,
чтобы у тебя была рука госпожи Эсмонд..."
     - Прелестная рука, которая, конечно, должна нравиться и многим  другим,
- говорит бостонский почтмейстер, и мистер Эсмонд бросает на него не слишком
довольный взгляд.
     - Ах, какая это рука,  когда  нужно  сделать  корочку  пирога  особенно
легкой! - продолжает судья. - Ваш покорный слуга, сударыня.
     Он не сомневается,  что  подобный  комплимент  должен  доставить  вдове
большое удовольствие. Она скромно отвечает, что училась стряпать, когда жила
на родине в Англии, где получала образование, и что ее  матушка  научила  ее
готовить кое-какие блюда, которые очень нравились ее отцу и сыновьям. И  она
очень рада, если гостям они также понравились.
     Говорится еще много столь же любезных слов, подается еще много  кушаний
- в десять раз больше, чем могли бы съесть присутствующие. Мистер  Вашингтон
почти не принимает участия в общей беседе - между ним,  мистером  Толмеджем,
майором Дэнверсом и почтмейстером завязался оживленный разговор  о  дорогах,
мостах, повозках, вьючных  лошадях  и  артиллерийских  обозах,  и  полковник
провинциальной  милиции,  разложив  перед  собой  кусочки  хлеба,  прижимает
пальцем тот форт, о котором  он  повествует  своим  собратьям-адъютантам,  и
продолжает говорить до тех пор, пока лакей-негр, обнося гостей новым блюдом,
не смахивает салфеткой Потомак и не подцепляет Огайо ложкой.
     В конце обеда мистер Бродбент покидает свое  место,  становится  позади
стула вице-губернатора, произносит благодарственную молитву, возвращается  к
своему прибору и, исполнив свои благочестивые обязанности, вновь берется  за
нож и вилку.
     Теперь вносят сласти и пудинги - я мог бы подробно их вам  перечислить,
если бы вы пожелали, только какую барышню в наши дни интересуют пудинги,  да
к тому же еще пудинги, которые были съедены сто лет назад и которые  госпожа
Эсмонд приготовила для своих гостей с таким искусством и тщанием? Но вот  со
стола все  убрано,  и  Натан,  дворецкий,  ставит  бокалы  перед  гостями  и
наполняет  бокал  своей  госпожи.  Поклонившись  гостям,  она  говорит,  что
предложит только один  тост,  но  знает,  с  какой  сердечной  радостью  его
поддержат все присутствующие джентльмены. Затем она провозглашает: "Здоровье
его величества!" - и кланяется мистеру Брэддоку, а он, его адъютанты  и  все
местные  джентльмены  с  верноподданническим  жаром  повторяют  имя   своего
возлюбленного и всемилостивейшего государя. Затем, допив  бокал  и  еще  раз
поклонившись обществу, вдова выходит из залы между рядами  чернокожих  слуг,
сделав в дверях один из самых прекрасных своих реверансов.
     Гостеприимная  хозяйка  Каслвуда  столь   безупречно   исполняла   свои
обязанности, была так  весела  и  красива,  беседовала  с  гостями  с  таким
одушевлением и мужеством, что немногие дамы, присутствовавшие там, поспешили
выразить ей свое восхищение великолепием  обеда  и  особенно  тем,  как  она
председательствовала за столом.  Однако  едва  они  вошли  в  гостиную,  как
притворная веселость покинула госпожу  Эсмонд,  она  опустилась  на  кушетку
рядом с миссис Лоус, и разразилась слезами, не дослушав хвалебную речь  этой
дамы.
     - Ах, сударыня! - воскликнула она. - Конечно,  вы  правы,  принимать  у
себя дома представителя короля - большая честь, хотя нашей  семье  случалось
оказывать гостеприимство и особам более высоким, чем мистер Браддок. Но ведь
он приехал, чтобы разлучить  меня  с  одним  из  моих  сыновей.  Кто  знает,
вернется ли мой мальчик? И вернется ли он целым и невредимым? Вчера я видела
его во сне: он был ранен, и лицо его совсем  побелело,  а  из  раны  в  боку
струилась кровь. Правила  приличия  заставляли  меня  скрывать  мое  горе  в
присутствии джентльменов, но моя добрая миссис Лоус знает, что такое разлука
с детьми, в ее груди тоже  бьется  материнское  сердце,  и  она  справедливо
осудила бы меня, если бы в такой вечер мое сердце не было преисполнено боли.
     Дамы принялись утешать хозяйку дома  словами,  которые  приличествовали
случаю и могли быть ей приятны, а она старалась побороть печаль,  памятуя  о
своих обязанностях, мешавших ей свободно предаваться грусти.
     - У меня еще будет время горевать, сударыня, когда они уедут, - сказала
она супруге судьи, своей добросердечной соседке. - Мой сын не должен  видеть
скорби на моем лице - я не хочу, чтобы наша разлука  омрачилась  еще  больше
из-за моей слабости. Джентльмену его ранга и положения  надлежит  быть  там,
куда призывает его отечество. Так всегда поступали  Эсмонды,  и  я  смиренно
уповаю, что та же благая  сила,  которая  милостиво  хранила  моего  отца  в
двадцати великих битвах в дни королевы Анны, ныне, когда настал черед  моего
сына исполнить свой долг, возьмет его под свой святой покров.
     Решительная миниатюрная дама не стала далее сетовать на жестокую судьбу
и, ни словом больше не упомянув про