Локвуда?
     - Ну, уж если вы за него  просите,  сэр,  то,  по-видимому,  он  должен
остаться. Может быть, мне даже приказать, чтобы к нему перенесли кушетку  из
моей гостиной и послали бутылку лучшего вина из нашего погреба?
     - Чего же лучше, миледи, - очень серьезно ответил мистер Уорингтон.
     А милорд добавил, зевнув:
     - Кузен Джордж совершенно прав, моя дорогая. Это  произвело  бы  крайне
неблагоприятное впечатление, если бы мы выгнали такого  старого  слугу,  как
Локвуд.
     -  Эти  старые  заплесневелые  карпы  -  тоже  своего  рода  любопытная
древность, и, как видите, они привлекают посетителей, - все так же  серьезно
продолжал  мистер  Уорингтон.  -  Ваша  милость   должна   позволить   этому
несчастному старику остаться. Это же ненадолго. А там уж нанимайте  рослого,
красивого привратника. Нам ведь тоже нелегко, мистер Ван ден Босх, держать у
себя старых негров, когда они уже не в силах работать. Лет  через  восемь  -
десять я продам этого плута Гамбо...
     - Никуда вы меня не продадите, хозяин, - осклабившись, заметил Гамбо.
     - Придержи-ка язык, ты! Он,  понимаете  ли,  не  знаком  с  английскими
обычаями и думает, что старый слуга вправе рассчитывать на доброе  отношение
хозяина, - сказал мистер Уорингтон.
     На следующий день, к немалому удивлению Уорингтона, миледи  и  в  самом
деле послала Локвуду корзину хорошего вина и подушку для кресла.
     - Вчера вечером, ложась спать, я раздумывала над тем,  что  вы  сказали
мне, и решила: поскольку вы знаете свет лучше, чем я, пожалуй,  мне  следует
поступить по вашему совету и оставить этого старика.
     На том история с привратником кончилась, и мистер Уорингтон мог  только
подивиться на это поразительное юное создание, явившееся к ним  с  Запада  и
сочетавшее в себе простодушие  и  наивность  с  таким  редким  бессердечием,
которое сделало бы честь любой закаленной  старой  аристократке,  неожиданно
пошедшей в фавор при Сеит-Джеймском дворе.
     - Вы говорите, что я  должна  уважать  преклонный  возраст?  Почему?  Я
положительно не нахожу в  стариках  ничего  такого,  что  было  бы  достойно
уважения, - говорила миледи  мистеру  Уорингтону.  -  Они  скучны  и,  мягко
выражаясь, не очень-то привлекательны. Поглядите хотя бы на дедушку. Или  на
тетку Бернштейн. Говорят, она была красавицей когда-то. С нее  написан  этот
портрет. Как хотите, не могу  поверить!  И  пусть  мне  не  говорят,  что  я
когда-нибудь тоже стану безобразной! Люди просто не имеют права доживать  до
такого возраста. Не имеют, и все!
     А на  Рождество  тетушка  Бернштейн  явилась  в  сопровождении  мистера
Уорингтона с визитом к своему племяннику и племяннице. Это  путешествие  они
совершали не спеша, в собственном экипаже  баронессы;  старая  дама  была  в
добром здравии и  отличном  расположении  духа:  дул  восхитительный  свежий
ветерок, но не было холодно, и пока  они  приближались  к  родовому  гнезду,
тетушка Бернштейн рассказывала своему спутнику десятки всевозможных  историй
из далекого прошлого. Крайне апатичная и нередко весьма раздражительная, эта
старая  дама  порой  оживала   и   тогда   становилась   весьма   интересной
собеседницей, сверкала остроумием - подчас довольно злым, - и  в  памяти  ее
всплывали сотни забавных историй из великосветской жизни былых времен. Право
же, отдавая должное Красоте, нельзя  не  признать,  что  тому,  кто  был  ею
наделен, хочется сохранить эту усладу до конца дней своих и  весьма  нелегко
примириться с ее утратой после - в лучшем случае - сорока лет обладания  ею.
Слушая болтовню старой дамы о ее прежних поклонниках и  вздыхателях  (а  ваш
покорный слуга был куда лучше осведомлен о прошлом ее милости, чем она могла
это предполагать), я вглядывался в ее лицо и пытался  восстановить  из  этих
руин образ былой красоты в дни ее расцвета. О,  какой  урок  извлекал  я  из
этого созерцания! Перед  моим  взором  возникали  пышные  лужайки,  заросшие
сорняками; разрушенные башни; двери, висящие на  одной  петле;  потускневшая
позолота зал; потертые, затянутые паутиной гобелены! А ведь когда-то в  этом
полуразрушенном дворце кипела и сверкала жизнь, звучала музыка,  и  из  окон
лились ослепительные потоки света!.. Какие  были  пиры,  какие  празднества,
какое веселье и  великолепие!  Я  видел  терзающихся  ожиданием  влюбленных,
восхищенные взоры придворных, ярость соперниц. Я угадывал тайные свидания за
тяжелыми портьерами,  прозревал  скрытые  интриги.  Минутами,  слушая  слова
старухи, мне хотелось сказать ей: "Сударыня, я знаю, что это  было  не  так,
как вы рассказываете, а вот как..." - ибо еще  у  себя  на  родине  я  читал
историю жизни баронессы, изложенную моим добрым дедом, а когда в Каслвуде  я
одиноко бродил по дому наших предков, воскрешая в памяти былое  и  размышляя
над его угасшим величием, мое воображение  и  любопытство  воссоздавали  для
меня ее образ.
     Когда  тетушке  Бернштейн  случалось   наведываться   в   Каслвуд,   ее
родственники - не столько, думается мне,  прельщаясь  ее  деньгами,  сколько
побаиваясь ее твердого и властного характера и острого языка,  оказывали  ей
самый почтительный прием, и она принимала это как должное.  Такой  же  прием
ожидала она встретить и у новой хозяйки дома и была готова отплатить за него
самым большим расположением. В конце концов разве этот брак не был делом  ее
рук!
     - Когда вы, глупое создание,  не  пожелали  жениться  на  этой  богатой
наследнице, - сказала она мне, - я тут же положила, что она должна достаться
кому-нибудь из нашей семьи. - И она со смехом поведала  мне  о  всевозможных
маленьких интригах и проделках, способствовавших осуществлению этого  плана.
Девице она сосватала графскую корону, а племяннику - сто тысяч фунтов.  Само
собой понятно, что она  будет  желанной  гостьей  в  их  доме.  Она  была  в
восторге, узнав о том, как маленькая графиня,  проявив  характер  и  отвагу,
выставила за дверь мачеху мужа и леди Фанни. Госпожа Бернштейн,  при  первом
знакомстве с людьми всегда пленявшаяся красивой  внешностью,  raffolait  {Не
уставала расхваливать (франц.).} ослепительно-лучистые  глаза  и  прелестную
фигурку своей новоиспеченной племянницы  Лидии.  Брак  с  ней  представлялся
желательным со всех точек зрения. Некоторое препятствие возникало,  конечно,
в лице старика-деда - внешность и речь у него очень  уж  простецкие.  Но  от
него нетрудно будет избавиться. Он стар и не слишком крепок здоровьем.
     - Ему захочется вернуться в Америку, а быть может, он вскоре отправится
и в более далекое путешествие, -  сказала  баронесса,  пожав  плечами.  -  А
девчурка эта - очень живой, темпераментный  бесенок,  и  эти  ее  ирокезские
повадки не лишены своеобразного очарования,  -  с  удовлетворением  добавила
старая дама. - Нечто такое присуще и вашему  братцу...  Да  отчасти  и  вам,
мистер Джордж! Nous la formerons, cette petite {Мы ей  придадим  лоск,  этой
малютке (франц.).}. Юджин вяловат, ему не хватает твердости характера, но он
джентльмен до мозга костей, ж мы с ним сообща сделаем эту маленькую  дикарку
вполне приемлемой для общества. - Примерно в таком  духе  текла  между  нами
беседа и на второй день нашего путешествия в Каслвуд. Первую ночь мы проведи
на постоялом дворе  "Королевский  Герб"  в  Бэгшоте,  где  баронессу  всегда
встречали с большим  почетом,  и  оттуда  отправились  почтовой  каретой  до
Хекстона, куда, в соответствии с ее письмом, милорд должен  был  выслать  за
ней экипаж, однако ни лошадей, ни экипажа на постоялом дворе  не  оказалось,
и, напрасно прождав несколько  часов,  мы  вынуждены  были  продолжить  наше
путешествие в Каслвуд все на тех же бэгшотских лошадях.
     Надо  сказать,  что  в  конце  пути  тетушка  утратила  свое,   хорошее
расположение духа и на протяжении трех часов не проронила  почти  ни  слова.
Что касается ее спутника то, будучи в  то  время  без  памяти  влюблен,  он,
естественно, не слишком докучал баронессе разговорами, ибо  был  погружен  в
мечты о своей Дульцинее и  очнулся  от  них  лишь  после  того,  как  карета
достигла каслвудского поместья и загрохотала по месту.
     Нас встретила экономка и предложила баронессе проводить ее в отведенные
ей покои. Ни милорда, ни  миледи  дома  не  было.  Где-то  они  задержались,
сказала экономка, шествуя впереди нас.
     - Не сюда, не сюда, ваша милость! - вскричала экономка когда госпожа де
Бернштейн взялась было за ручку двери отводившейся ей по обычаю  комнаты.  -
Это теперь комната ее сиятельства.  Сюда  пожалуйста.  -  И  бедная  тетушка
проследовала дальше, отчего ее настроение едва ли улучшилось. Не завидую  ее
служанкам, когда ее честь бывает не  в  духе.  Но  когда  перед  ужином  она
появилась в гостиной, глубокие складки на ее челе уже почти разгладились.
     -  Как  поживаете,  тетушка?  -  приветствовала  ее  хозяйка  дома.   -
Признаться,  я  малость  вздремнула,  аккурат  когда  вы  изволили  прибыть!
Надеюсь, там все в порядке - в вашей комнатке?
     И, ограничившись этими  тремя  не  слишком  длинными  фразами,  графиня
повернулась спиной к изумленной старой  даме  и  занялась  другими  гостями.
Мистера Уорингтона  немало  позабавило  такое  поведение  хозяйки,  а  также
выражение недоумения и гнева, все явственнее проступавшее  на  лице  госпожи
Бернштейн. "La  petite",  которой  баронесса  предполагала  "придать  лоск",
оказалась довольно непокорной особой и была, как видно, исполнена  решимости
заниматься собой сама. Милорд, робко поглядывая на свою  супругу,  старался,
как мог, искупить ее дерзость, проявляя к тетушке сугубое внимание,  а  ведь
общеизвестно, что никто не умел быть столь обходителен и  любезен,  как  его
сиятельство, стоило ему этого захотеть. Он наговорил ей кучу приятных вещей.
Он горячо поздравил мистера Уорингтона с блестящими вестями, поступившими из
Америки, и от души порадовался, что его брат цел и невредим. А за ужином  он
предложил тост в честь капитана Уорингтона.
     - Приятно, что наше семейство так отличилось, кузен, - сказал он, и,  с
нежностью глядя на свою молодую супругу, многозначительно добавил: - Я верю,
что всех нас ждут счастливые дни.
     - Да, да, Джордж, - сказала, в свою очередь,  эта  крошка,  -  напишите
Гарри и сообщите ему, что мы  все  чрезвычайно  им  довольны.  В  битве  при
Квебеке  они  одержали  славную  победу,  и  теперь,   когда   мы   вытурили
французского короля из нашей страны самое, мне  кажется,  время  американцам
самим навести у себя порядок.
     - Это же изменнические речи, моя дорогая! - вскричал лорд Каслвуд.
     - Это здравые речи, милорд. Доколе же вы будете считать нас за детей  и
заставлять плясать под свою дудку.
     "Джордж", "Гарри"! - признаюсь, меня это и удивило и позабавило.
     - Когда мой брат узнает, что вы, миледи,  одобряете  его  поступки,  он
будет на седьмом небе от счастья, - произнес я с самым серьезным видом.
     На следующий день молодая графиня, возлежа на софе и беседуя  со  своим
кузеном, уже не называла его  "Джордж"  как  накануне,  а  величала  "мистер
Джордж", и тот шутливо  заметил  ей,  что  ее  обращение  к  нему  несколько
изменилось со вчерашнего дня.
     - Так ведь это я делала, чтобы  позлить  старую  перечницу,  -  сказала
миледи. - Она корчит из себя этакую добренькую  бабушку,  чтобы  командовать
мной, как девчонкой. А я не желаю, чтобы мной командовали, не желаю. В  этом
доме я хозяйка, и она это скоро уразумеет. Я, если на то пошло, для  того  и
вытащила ее сюда из самого Лондона! Ха, ха! А вы видали, какая  у  нее  была
физиономия, когда я назвала вас "Джордж"? А ведь я  могла  бы  называть  вас
"Джордж"... если бы вы не увидели раньше эту вашу Тео, которая, по-видимому,
понравилась вам больше, чем я.
     - Да, по-видимому, так, - отвечал мистер Джордж.
     - Ну, а вы мне нравитесь, потому что умеете говорить правду. И  потому,
что вы один-единственный во всем вашем Лондоне не гнались, похоже, за  моими
деньгами. Но все равно я была страшно зла на вас, и на себя тоже, и  на  эту
вашу возлюбленную, которая, ручаюсь, не может идти ни в какое  сравнение  со
мной, не может, и все.
     - Тогда давайте  не  будем  заниматься  сравнениями!  -  воскликнул  я,
смеясь.
     - Да, как видно, что посеешь, то и пожнешь, - сказала она со вздохом. -
Верно, ваша мисс Тео очень хорошая девушка, и вы женитесь на ней, и уедете в
Виргинию, и будете там так же скучать, как мы скучаем здесь. Мы тут беседуем
о мисс Ламберт, милорд, и я от души желаю кузену счастья.  А  как  чувствует
себя сегодня наша бабуся? Она, мне кажется, слишком плотно поужинала вчера и
притом пила... пила, прямо как драгун! Теперь у нее, понятное  дело,  трещит
голова, и она сидит у себя в комнате.  И  можно  себе  представить,  сколько
времени ей нужно, чтобы одеться.
     - Но ведь и вас, быть может, не минует эта участь,  и  вы  тоже  будете
нуждаться в покое и добром вине, чтобы согреться! - сказал мистер Уорингтон.
     - Надеюсь, что уж такой-то,  как  она,  я  никогда  не  стану,  даже  в
старости! - сказала  миледи.  -  Если  у  какой-то  старухи  вставные  зубы,
трясущиеся руки и она ковыляет, опираясь на клюку, хоть  убей,  не  понимаю,
почему я должна ее за  это  уважать!  -  И  маленькая  язычница  улыбнулась,
показав двадцать четыре жемчужных зуба, и откинулась на спинку кушетки. - Ну
и ну! - воскликнула она, устремив на нас сквозь загнутые ресницы пристальный
взгляд своих сверкающих темно-карих глаз. - До чего испуганный у  вас  обоих
вид! Милорд уже прочел мне кучу проповедей из-за этой славной бабуси. Вы оба
просто боитесь ее, а я нет, вот и все. И не глядите с таким испугом друг  на
друга. Я ведь не собираюсь откусить ей голову. У нас с ней  будет  небольшая
баталия, в которой я  намерена  одержать  победу.  Когда  ваша  вдовствующая
мачеха и леди Фанни, мнящие о  себе  невесть  что,  явились  сюда  и  хотели
унизить хозяйку Каслвуда в ее  собственном  доме  и  посмеяться  над  бедной
американской девушкой, я, кажется, неплохо сумела их  осадить?  Мы  немножко
поцапались тогда, и кто, позвольте вас спросить, одержал верх? Мы с  бабусей
тоже  поговорим  по  душам,  а  потом,  посмотрите,  станем   распрекрасными
друзьями!
     В эту минуту дверь отворилась, и госпожа  Беатриса,  по  своему  обычаю
пышно разодетая, собственной персоной  предстала  перед  нами;  и  тут,  без
ложного стыда  должен  признаться,  такой  меня  обуял  страх,  какой  может
испытать только самый отъявленный трус. Милорд приветствовал тетушку  низким
поклоном и, рассыпаясь в любезностях,  повел  ее  к  камину,  перед  которым
возлежала на кушетке миледи (уже находившаяся в предвидении наследника). Она
не проявила намерения подняться и лишь подарила  почтенную  гостью  улыбкой.
Затем после короткой беседы, во время которой миледи  проявляла  незаурядное
самообладание, а оба джентльмена самым постыдным образом дрожали от страха и
еле ворочали языком, милорд сказал:
     - Если мы хотим пострелять фазанов, кузен, то нам лучше сделать это, не
откладывая.
     - А мы с тетушкой уютно поболтаем перед обедом. И  вы  расскажете  мне,
каким был Каслвуд  в  стародавние  времена,  хорошо,  баронесса?  -  сказала
хозяйка дома.
     O les laches que les hommes! {О, какие же трусы эти мужчины! (франц.).}
Я был до того испуган, что уже  почти  ничего  не  соображал;  смутно  помню
только, что взгляд темных глаз леди Каслвуд проводил меня дверей. В коридоре
милорд схватил меня за руку, и шаги наши так ускорились, что это  уже  стало
походить  на  позорное  бегство.  Мы  с  облегчением  перевели  дух,  только
оказавшись на открытом воздухе, во дворе, где нас ждали егеря с собаками.
     Вы хотите звать, что произошло? Клянусь вам, дети мои, я не знаю.  Одно
несомненно: если бы ваша матушка обладала хоть чуточку более  крутым  нравом
или попробовала бы хотя бы в течение пяти дней  побранить  меня  минут  пять
подряд, вероятно, не было  бы  во  всем  христианском  мире  более  робкого,
приниженного, заклеванного, несчастного создания, чем ваш отец. Разве вы  не
замечали, как пастор Блейк, когда он садится с нами обедать, отодвигает свой
стакан, стоит его супруге бросить на него взгляд, и говорит  старику  Гамбо,
который хочет налить ему вина: "Нет, нет, благодарю вас,  мистер  Гамбо".  А
ведь он когда-то, прежде чем надеть черное облачение, носил красный мундир и
еще до того, как увидел наш Банкер-Хилл в Суффолке, взбирался на  Бридс-Хилл
вод свист вражеских пуль.  И  вот  этот  бесстрашный  вояка  сорок  третьего
драгунского полка теперь не смеет взглянуть на стакан с портвейном!  Супруга
лишила его всякого мужества. Женщины умеют  верховодить  нами,  и  знай  они
сами, как велика их сила, они были бы непобедимы...
     Мне неведомо, что произошло в тот достопамятный день,  когда  ваш  отец
позорно бежал с поля брани, не решившись лицезреть битву двух воительниц; но
к  нашему  возвращению  с  охоты  поединок   был   уже   закончен,   Америка
взбунтовалась и победила метрополию.


        ^TГлава LXXIV^U
     Вести из Канады

     Наши каслвудские родственники задержали нас у себя до  Нового  года,  и
после  двухнедельной  разлуки,  показавшейся   одному   влюбленному   чудаку
вечностью, он вернулся туда, где находился предмет его обожания. Госпожа  де
Бернштейн без особого сожаления покидала дом своих предков, и по  мере  того
как мы отдалялись от него, у нее все больше развязывался язык.  О  том,  что
произошло во время генерального сражения между нею  и  племянницей,  она  не
обмолвилась ни словом, И о том, чтобы "придать лоск" cette petite,  не  было
больше и,  речи,  однако,  если  при  упоминании  имени  молодой  графини  у
баронессы и  вырывался  порой  легкий  нервный  смешок,  она  тем  не  менее
отзывалась  о  ней  без  всякой  враждебности.  Племянничек  Юджин   обречен
находиться под каблуком до конца своих дней -  это  всякому  ясно,  говорила
баронесса. А если в доме немножко наведут порядок, сие послужит  ему  только
на благо. И этот вульгарный  американский  старикашка  в  роли  управляющего
имением тоже может быть весьма полезен. Говорят, что мать  нашей  графинюшки
была приговорена к каторжным работам  и  трепала  пеньку  в  разных  тюрьмах
Англии, пока ее не выставили за море, но об  этом,  разумеется,  не  следует
кричать на всех перекрестках, и в конце концов это та категория  людей,  чьи
предки не должны нас интересовать. Теперь эта молодая особа вынуждена  будет
вести честный  образ  жизни  ради  собственной  же  пользы;  она  достаточно
сообразительна и ловка, чтобы, не откладывая дела в долгий  ящик,  исправить
свою английскую речь, а громкий титул, на который она получила теперь право,
открывает; ей двери в любое общество. Мистер Ван ден Босх был  бакалейщиком,
контрабандистом, работорговцем? Какое значение  имеют  теперь  для  нас  его
прежние занятия? Графиня Каслвуд  может  себе  позволить  быть  чьей  угодно
дочерью, сказала старая дама, и раз лорд Каслвуд ввел  ее  в  общество,  наш
долг - стоять за нее горой.
     Видя  сколь  высоко  ставит  госпожа  де  Бернштейн  родственные   узы,
связующие ее с племянником, мистер Уорингтон возымел надежду, что она  будет
готова распространить свою благожелательность и на племянницу, и рассказал о
своем посещении мистера Хэгана и его супруги, а в заключение просил  тетушку
не отказывать и им в расположении. Но, услышав имя леди Марии,  старая  дама
проявила крайнее  упрямство:  прошу  никогда  не  упоминать  о  ней  в  моем
присутствии, заявила она после чего на протяжении двух часов, не говорила ни
о ком другом. Она пересказала целую кучу всевозможных, сплетен, ходивших  об
ее племяннице, кои я воздержусь излагать на бумаге, ввиду того, что рукопись
эта предназначена virgmibus puerisque {Девицам и юношам (лат.).}  и  открыта
взорам всех юных членов нашего семейства. Одно я все  же  должен  сказать  в
защиту этого бедного создания: пусть она г