сив  на
него лукавый взгляд. - И если б не ваши каштановые, а его белокурые  волосы,
вас бы и не отличить друг от друга.
     Мистер Джордж поклонился, и легкий румянец окрасил его бледные щеки.
     - У него нрав легкий, а у меня угрюмый, - продолжал он. - Гарри  всегда
весел, а я скорей наоборот. Он знает секрет привлекать к себе все сердца,  а
мой удел иметь очень немногих друзей.
     - У вас с моей сестрицей было несколько  маленьких  стычек,  -  сказала
баронесса. - Такие стычки, помнится, постоянно происходили прежде и в  нашей
семье, и если моя сестрица пошла в нашу матушку...
     - Моя мать никогда не называла ее иначе, как сущим ангелом, -  поспешно
возразил Джордж.
     - Ах, так всегда говорят о тех, кого уже нет  в  живых!  -  воскликнула
баронесса. - Да, Рэйчел Каслвуд, если  хотите,  была  ангелом...  во  всяком
случае, так считал ваш дед. Но позвольте мне сказать вам, сударь, что ангелы
порой не слишком commodes a vivre {Удобны для совместной  жизни  (франц.).}.
Возможно, им трудно жить среди нас, грешных, и дышать одним с нами воздухом.
Моя дорогая маменька была столь совершенна, что никак не могла простить  мне
моих несовершенств. О, боже, как она угнетала  меня  этим  своим  ангельским
видом!
     Джордж опустил глаза и невольно вспомнил  свою  невеселую  юность.  Ему
совсем не хотелось открывать  семейные  тайны  этой  любопытной  и  циничной
светской старухе, которая, однако, невзирая на его молчаливую  сдержанность,
словно бы читала его мысли.
     - Я вполне понимаю вас, сударь, хотя вы и держите  язык  за  зубами,  -
сказала баронесса. - Проповедь с утра, проповедь на сон грядущий  и  две-три
проповеди в воскресный день - вот  и  все,  что  требуется,  чтобы  прослыть
высоконравственным человеком в глазах людей;  всякое  развлечение  греховно;
все мы, светские  люди,  подлежим  отлучению  от  церкви;  танцы  -  мерзкая
разнузданность; посещать театры - как можно! Игра в карты -  прямой  путь  к
погибели. Да разве это жизнь? Бог мой, разве это жизнь?
     - Мы могли играть в карты в любой вечер, стоило нам только захотеть,  -
улыбаясь, сказал Джордж. - А мой дед так любил Шекспира, что  и  матушка  ни
слова не смела сказать в его осуждение.
     - Да, помню. Он знал целые страницы  наизусть,  хотя,  на  мой  взгляд,
мистер Конгрив писал куда  лучше.  И  потом,  еще  этот  ужасный  скучнейший
Мильтон, - ваш дед и мистер Аддисон всегда зачем-то делали  вид,  будто  они
его обожают! - вскричала старая дама, постукивая веером.
     - Если ваша  милость  не  жалует  Шекспира,  то  вы  сойдетесь  с  моей
матушкой, ибо она тоже совершенно к нему равнодушна, - сказал Джордж.  -  И,
право, мне кажется, что вы не совсем к ней справедливы. Любому  бедняку  она
готова помочь; любому больному она...
     - Ну еще бы! Она, конечно, тут как тут со своими ужасными слабительными
и пилюлями! - прервала его баронесса. - В точности как моя маменька!
     - Но она по мере сил старается вылечить их!  Она  исполняет  свой  долг
так, как понимает его, и хочет только добра.
     - Я не порицаю вас, сударь,  за  то,  что  вы  исполняете  ваш  долг  и
остаетесь при своем мнении относительно госпожи  Эсмонд,  -  сказала  старая
дама. - Но, во всяком случае, в  одном  вопросе  мы  все  трое,  безусловно,
сходимся: этому нелепому браку необходимо  помешать.  Вам  известен  возраст
Марии? Я могу сообщить вам это, хотя она и вырвала титульный лист  из  нашей
фамильной библии в Каслвуде.
     - Моя матушка хорошо помнит возраст своей кузины,  и  разница  в  летах
между нею и моим бедным братом приводит ее  в  отчаяние.  И  в  самом  деле,
женщине ее возраста, выросшей в городе, привыкшей к лондонским развлечениям,
к роскоши, жизнь в нашем виргинском поместье покажется крайне унылой. К тому
же и дом там, в сущности, Гарри не принадлежит. Видит  бог,  он  там  всегда
желанный гость, более  желанный,  быть  может,  чем  я,  законный  наследник
поместья, однако, как я уже  ему  говорил,  весьма  сомнительно,  чтобы  его
жене... чтобы ей понравилось у нас в колонии, - слегка покраснев, с запинкой
произнес Джордж.
     Старая дама резко рассмеялась.
     - Ах, племянник Уорингтон, - сказала она, - вы можете говорить со  мной
без стеснения. Я не стану передавать наш разговор вашей маменьке. Будто я не
знаю, что у нее нрав крутой и она  любит  поставить  на  своем.  Гарри  тоже
держал язык за зубами, однако, даже не  будучи  особым  прозорливцем,  можно
догадаться, кто у вас там верховодит в доме и какую жизнь устроила  вам  моя
сестрица. Я так люблю мою племянницу, нашу дорогую леди Молли, что  была  бы
очень рада, если бы она годика два-три пожила в Виргинии под  властью  вашей
маменьки. Вы, кажется, смущены, сударь? Да, Гарри сказал мне все  же  вполне
достаточно, чтобы я поняла, кто заправляет всем в вашей семье.
     - Сударыня, - улыбаясь, сказал Джордж, - я могу добавить  только  одно:
не позавидуешь той женщине, которая  войдет  в  наш  дом  против  воли  моей
матушки, и моему бедному брату это слишком хорошо известно.
     - Как? Вы уже обсуждали это с ним? Вижу, что обсуждали!  И  это  глупое
дитя считает, что  долг  чести  обязывает  его...  Ну,  разумеется,  он  так
считает, бедный ребенок!
     - Он говорит,  что  леди  Мария  вела  себя  необычайно  благородно  по
отношению к нему. Когда он был  в  заключении,  она  отнесла  ему  все  свои
драгоценности и безделушки и все деньги, до последней гинеи.  Этот  поступок
так его растрогал, что теперь он считает себя  связанным  с  ней  еще  более
крепкими узами. Но должен признаться, что брат, по-видимому, сильнее ощущает
узы долга, чем узы любви... Сейчас, по крайней мере, его чувства таковы.
     - Мой дорогой, - вскричала госпожа Бернштейн, - разве вы не  понимаете,
что Мария принесла грошовые безделушки и полдюжины  гиней  мистеру  Эсмонду,
наследнику обширного поместья в Виргинии, а не  младшему  сыну,  который,  в
сущности, нищ и  только  что  промотал  все  свое  состояние  до  последнего
шиллинга? Клянусь честью дворянки, что я, зная  упрямство  Гарри  и  понимая
размеры несчастья, которое он готов на себя навлечь, пыталась путем  подкупа
заставить Марию порвать с ним и потерпела фиаско только потому, что не могла
предложить достаточно крупную сумму! Когда  он  находился  в  заключении,  я
послала к нему моего стряпчего с приказом немедленно покрыть его долги, если
он согласится расстаться с Марией, но Мария опередила меня,  и  после  этого
Гарри решил, что он не может отступиться  от  своего  нелепого  обещания.  А
теперь позвольте мне рассказать вам, что тут произошло за этот месяц!
     И старая  дама  со  всеми  подробностями  изложила  уже  известную  нам
историю, не скупясь на циничные выражения, что было  довольно  обычно  в  те
времена, когда в высшем свете даже  самые  утонченные  дамы  позволяли  себе
называть вещи теми именами, которые никто из нас не рискнет ныне  произнести
в обществе. И должен сказать, что это к лучшему. Возможно, что мы  не  более
добродетельны, но как-то больше уважаем приличия; быть может,  мы  не  стали
чище, но, несомненно, стали чистоплотнее.
     Госпожа Бернштейн говорила  так  долго,  так  много  и  так  умно,  что
осталась очень довольна собой и своим слушателем, и,  отдавая  себя  в  руки
камеристки, перед тем как отойти ко сну,  сообщила  ей,  что  изменила  свое
мнение о старшем племяннике: мистер Джордж весьма недурен собой, явно  умнее
бедняжки Гарри (которого,  что  греха  таить,  господь  не  наделил  большим
разумом)  и  у  него  чрезвычайно  bel  air  {Здесь:  интересная   внешность
(франц.).}, этакая меланхоличность... и какое-то  особенное  благородство  и
достоинство, je ne sais quoi {Не знаю, как это выразить  (франц.).},  и  все
это так живо напомнило ей полковника... Бретт слышала от нее когда-нибудь  о
полковнике? Десятки раз, конечно. И баронесса  тут  же  рассказала  Бретт  о
полковнике еще раз.
     Тем временем ее новый фаворит  был,  по-видимому,  далеко  не  в  таком
восторге от своей тетушки, как она от него. Какую странную картину  жизни  и
нравов нарисовала старая дама своему изумленному племяннику! Как  высмеивала
она все и вся! В каком беспощадном свете показала свое семейство  и  заодно,
невольно, самое себя! Какими себялюбцами, погрязшими - от колыбели до заката
дней - в унылом беспутстве и приевшихся удовольствиях,  изобразила  всех  до
единого! Какие низменные открылись цели! Какая бешеная алчность в борьбе  за
самую ничтожную добычу! Какое убогое честолюбие!
     "И это  наследники  благородного  рода?  -  думал  Джордж,  за  полночь
возвращаясь от тетушки и проходя мимо  домов,  где  у  подъездов  при  свете
догорающих факелов зевали носильщики портшезов, поджидая  светских  гуляк  -
своих  хозяев-полуночников.  -  И  это  носители  доблестных  имен,   гордые
хранители чести своих предков? Или те при жизни  были  не  лучше  этих?  Все
ветви нашего родословного древа украшены благородными гербами, и титулы наши
мы получили задолго до Вильгельма Завоевателя и крестовых  походов.  Как  же
поступал рыцарь в старину, узрев друга в беде? Разве он поворачивался к нему
спиной? Бросал ли он на произвол судьбы соблазненную им беззащитную девушку?
Принимая у себя в доме юного родственника, старался ли вельможа в  те  давно
прошедшие времена обыграть его  в  кости  и  сбывали  ли  в  старину  рыцари
негодных лошадей обманом? Возможно ли, что эта  коварная  светская  женщина,
какой описывает ее моя тетушка, заманила бедного Гарри в ловушку, что  слезы
ее притворны и она откажется от него, лишь только обнаружит, что  он  беден?
Не лучше ли нам поскорее упаковать наши сундуки и занять каюту на первом  же
корабле, отплывающем в Америку?" Вот какие мысли бродили в голове у Джорджа,
когда Гамбо, зевая, со свечой в руке отворил ему дверь и  он  увидел  Гарри,
дремлющего у угасающего камина,  а  на  столе  возле  него  -  кучку  пепла,
выбитого из трубки.
     Гарри приподнялся, открыл затуманенные  дремотой  глаза,  и  они  сразу
засветились радостью при виде его дорогого Джорджа. Рассмеявшись весело, как
мальчишка, он обнял брата.
     - Ну, вот, слава тебе господи, ты здесь, цел и невредим! - сказал он. -
А я сейчас видел тебя во сне, Джордж, - мне снилось, будто мы отвечаем  урок
Уорду! Ты еще не забыл линейку, Джордж? Ого, да, никак, уже три часа, будь я
проклят! Где это вы изволили шататься, мистер Джордж? Ты ужинал? Я ужинал  в
кофейне Уайта, но теперь уже проголодался снова. Я не играл в карты, сударь,
- нет, нет; это развлечение не для младших братьев! И  милорд  Марч  уплатил
мне свой долг - пятьдесят фунтов. Я  ставил  на  лошадь  герцога  Гамильтона
против его лошади! Сегодня утром они оба участвовали в скачках в Ньюмаркете,
и милорд проиграл, потому что ему не хватило веса, и уплатил  мне  проигрыш,
хотя и рычал при этом, как медведь. Давай выкурим трубочку, Джордж! Ну  хоть
одну!
     И, покурив, молодые люди отправились на покой, а я, со  своей  стороны,
желаю им приятного сна, ибо, право же, это очень приятно и радостно - видеть
братьев, которые любят друг друга.


        ^TГлава LV^U
     Братья беседуют

     Само собой разумеется, что наши молодые люди потолковали между собой  о
доме, и обо всех домочадцах, и о том, как там идут дела,  и  каждый  поведал
другому во всех подробностях, что с ним произошло за время их разлуки. А как
собаки, а как поживает мистер Демпстер, и старый  Натан,  и  все  прочие?  В
добром ли здравии Маунтин? А Фанни уже, верно, совсем  взрослая  девушка,  и
притом хорошенькая? Так, значит, дочка пастора Бродбента обручилась с  Томом
Бейкером из Саванны и они собираются поселиться в Джорджии! Гарри признался,
что было время, когда он сам вздыхал по дочке пастора  Бродбента,  и  посему
распил немало крепких напитков с ее отцом  и  проиграл  ему  довольно  много
денег в карты, дабы иметь предлог находиться в обществе этой девушки. Однако
госпожа Эсмонд никогда бы не потерпела, чтобы, упаси господи, он снизошел до
Полли Бродбент. Итак, значит, жена полковника Джорджа  Вашингтона  оказалась
очень приятной,  добродушной  и  привлекательной  женщиной,  да  к  тому  же
состоятельной? Полковник привез ее  в  Ричмонд  и  нанес  официальный  визит
госпоже Эсмонд? Джордж с большим юмором описал необычайно церемонную встречу
этих двух дам и убийственную вежливость, с которой его мать  принимала  жену
мистера Вашингтона. "Пустое, мой дорогой Джордж, - сказала миссис Маунтин. -
Хотя полковник и женился на другой, а все-таки я помню, как двум хорошо  мне
знакомым молодым людям грозила участь приобрести отчима ростом в шесть футов
два дюйма".
     Но ведь это Маунтин, - у  нее  всегда  на  уме  свадьбы!  Стоит  только
молодому человеку и девушке сесть вдвоем за карты или за чайный столик,  как
ей уже мнится, что они связаны нерасторжимыми узами. И, конечно, это  она  -
глупая болтушка  -  распустила  слухи  насчет  несчастной  индианки.  Однако
госпожа Эсмонд беспощадно высмеяла его преподобие Стэка, когда он заявился к
ней с этими сплетнями, и сказала: "С таким же успехом я могу  поверить,  что
мистер  Эсмонд  украл   серебряные   ложечки   или   надумал   жениться   на
негритянке-судомойке".  Но  хотя  госпожа  Эсмонд  с   презрением   отвергла
выдвинутое  против  бедняжки  Лани  обвинение,  и  даже  благодарила  ее  за
проявленную ею заботу о Джордже во время его болезни, тем не менее она столь
высокомерно держала себя с этой несчастной, что та  затаилась  в  людской  и
пыталась утопить свою тоску в вине. Словом, два месяца, проведенных Джорджем
дома, выглядели в его описании довольно безрадостно.
     - Право  первородства  принадлежит  мне,  Гарри,  -  сказал  он,  -  но
любимчиком остаешься ты, и да поможет мне бог! И наша матушка, сдается  мне,
даже имеет на меня зуб  за  это.  Как  посмел  я  совершить  этот  pas  {Шаг
(франц.).} - опередить вашу милость при появлении на свет! Будь  ты  старшим
сыном, к твоим услугам был бы лучший винный погреб и  лучшая  кобыла  и  ты,
несомненно, сделался бы самым популярным человеком  во  всей  округе,  в  то
время как я совершенно не умею располагать к себе людей и даже отпугиваю  их
своим угрюмым видом; я должен был бы родиться вторым и  стать  стряпчим  или
отправиться в Англию, завершить там свое образование, возвратиться на родину
пастором  и  читать  благодарственные  молитвы  за  столом  вашей   милости.
Распалась связь времен. Почто же я скрепить ее рожден!
     - Да  ты,  никак,  говоришь  стихами,  Джордж!  Ей-же-ей,  ты  говоришь
стихами! - воскликнул Гарри.
     - Боюсь, мой милый, что эти стихи уже произнес до меня кто-то другой, -
с улыбкой отвечал Джордж.
     - Ну да, это из какой-нибудь твоей книжки. Честное слово, мне  кажется,
ты прочел все книги на свете до единой! - заявил Гарри и  тут  же  рассказал
брату, как ему довелось увидеть двух писателей в Танбридже  и  как  он  снял
перед ними шляпу. - Не потому, что я так уж люблю их книги, - для  этого  я,
пожалуй, недостаточно умен. Но я вдруг вспомнил,  как  мой  дорогой  старина
Джордж не раз говорил мне про них, - сказал Гарри дрогнувшим голосом, -  вот
почему мне было так приятно увидеть этих господ. Ах, братец, это прямо как в
сказке - вот гляжу на тебя, и не верится, что это ты. Как подумаю,  что  нож
кровожадного индейца был занесен над головой моего Джорджа! Хотелось бы  мне
отблагодарить чем-нибудь мосье де Флорака, который  спас  тебе  жизнь...  да
только нет у меня ничего, кроме моих золотых  пряжек  для  панталон,  а  они
стоят не больше двух гиней.
     - Ты имеешь ровно половину того, что имею я, друг мой,  и  мы  разделим
все поровну, как только я расплачусь с французом, - сказал Джордж.
     Тут Гарри, не зная, как выразить свою пылкую радость и любовь к  брату,
разразился не только словами благодарности, но начал клясться, что нет и  не
было на земле второго такого брата,  как  его  Джордж.  Все  эти  дни  после
возвращения брата он не сводил со своего  Джорджа  глаз;  когда  они  сидели
вместе за столом, он вдруг откладывал в сторону нож, или вилку, или газету и
заливался беспричинным смехом от переполнявшей его радости.  Прогуливаясь  с
Джорджем в Хайд-парке или по Пэл-Мэл, он поглядывал вокруг, как  бы  говоря:
"Взгляните, господа! Это он. Это мой  брат,  который  был  мертв,  а  теперь
воскрес! Может ли хоть один человек во всем  христианском  мире  похвалиться
таким братом, как мой?"
     И, конечно, Гарри тоже считал, что Джордж должен выплатить  наследникам
Мюзо обещанный выкуп.  Это  обещание  было  причиной  многих  неприятностей,
которые Джорджу пришлось претерпеть в отчем доме. Мюзо  умер,  -  с  большой
горячностью  и  немалым  раздражением  твердила   госпожа   Эсмонд,   -   и,
следовательно, сделка сама собой распалась, и сын ее свободен от данного  им
слова. К тому же человек этот, если на то пошло, был мошенник. Она не желает
вознаграждать  беззаконие.  Мистер  Эсмонд  получил  небольшое   независимое
состояние после смерти своего отца и может промотать его, если  ему  угодно.
Он ужа совершеннолетний, и деньги находятся в его распоряжении,  но  она  не
желает  потакать  подобной  расточительности.  Подумать   только:   подарить
двенадцать тысяч ливров кучке каких-то крестьян в Нормандии (которые, кстати
сказать, находятся с нами в состоянии войны), чтобы все эти деньги  перешли,
в чем можно не сомневаться, в карманы католических попов  и  папы  Римского.
Нет, она не может поощрять столь  богопротивных  поступков,  и  если  Джордж
хочет бросить на ветер отцовские деньги (кстати, надо заметить,  что  прежде
он  никогда  не  проявлял  такого  безрассудства  и  решительно  отказывался
истратить хоть пенни, когда этого требовали интересы Гарри!), повторяю, если
он хочет бросить их на ветер, почему бы не отдать их тому, кто одной  с  ним
плоти и крови,  почему  бы  не  отдать  их  бедному  Гарри,  столь  внезапно
лишившемуся наследства, вместо того  чтобы  оделять  ими  кучку  французских
крестьян, околпаченных попами-католиками?
     Этот спор между матерью и сыном бушевал в течение всех последних  дней,
проведенных Джорджем дома. Он так и остался неразрешенным.  В  день  отъезда
Джорджа госпожа Эсмонд после бессонной ночи подошла утром к постели  сына  и
спросила, по-прежнему ли упорствует он в своем намерении  пустить  по  ветру
доставшиеся ему от отца деньги. Растерянный,  огорченный  до  глубины  души,
Джордж отвечал, что он дал слово и должен поступить так, как повелевает  ему
честь. Мать сказала, что будет молить господа, дабы он смягчил его  черствое
сердце, а ей дал силы нести свой тяжкий крест. Она так и осталась  в  памяти
Джорджа: бледное лицо, сухие воспаленные глаза. Помедлив еще секунду  у  его
постели, она повернулась и вышла из комнаты.
     - Где обучился ты искусству привлекать к  себе  все  сердца,  Гарри?  -
продолжал Джордж. - И как это у тебя получается, что  все  сразу  становятся
твоими друзьями? Преподай мне хотя  бы  несколько  уроков,  как  завоевывать
популярность. Впрочем, нет, едва ли я ими воспользуюсь. Когда мне становится
известно, что я кое-кому не по душе, меня это не гневит, а скорее доставляет
удовольствие. Поначалу мистер Эсмонд-Уорингтон - единственный  спасшийся  из
плена после разгрома армии  Брэддока,  тяжело  раненный,  претерпевший  уйму
злоключений и невзгод, стал на  какой-то  срок  всеобщим  любимцем  в  своем
родном городке Ричмонде и был обласкан и на официальных приемах, и в частных
домах. Священник  посвятил  моему  чудесному  избавлению  проповедь,  соседи
приезжали   засвидетельствовать   свое   почтение   спасенному   из   плена;
закладывался семейный экипаж, и мы с госпожой Эсмонд  отправлялись  отдавать
визиты. Мне кажется, какие-то славные малютки были  даже  не  прочь  поймать
меня в  сети.  Однако  матушка  сразу  это  пресекла,  отпугнув  всех  своим
необычайным высокомерием, и моя популярность уже начала идти не