р,  исполнитель  роли  короля  в  трагедии
Джорджа. Его голос звучал так проникновенно, его жесты были так  благородны,
его глаза так сверкали и он был так прекрасен и своих  позолоченных  кожаных
доспехах и огромном завитом парике, когда  произносил  блистательные  строки
нашего поэта, что сердце леди Марии устремилось к нему, как сердце Ариадны к
Бахусу, после того как ее интрижка с Тезеем пришла к концу. Молодой ирландец
был  глубоко  тронут  и  очень  горд  благосклонностью  этой  знатной  дамы.
Возможно, он предпочел бы назвать своей женой особу более нежного  возраста,
но более нежное сердце ему трудно  было  бы  сыскать.  Леди  Мария  воистину
прилепилась к нему душой и телом, и когда они  были  вынуждены  обнародовать
свой брак и разъяренные родственники отреклись от нее,  она  переселилась  к
нему, в его скромное жилище в Вестминстере.
     Генерал Ламберт, вернувшись домой из своего департамента  в  Уайтхолле,
сообщил эту новость своим домашним,  чем  очень  их  всех  позабавил.  В  те
простодушные времена никто не чурался хорошей шутки, если даже  она  чуточку
выходила за рамки приличия, и светская дама от души  смеялась  над  веселыми
страницами Фильдинга и плакала над письмом Клариссы, тогда как вас,  миледи,
то и другое повергло бы в ужас. Но наш жизнерадостный генерал позволил  себе
немало крепких шуточек по поводу этого брака, и той роли, которую  сыграл  в
нем Джордж, и ревности Гарри, когда он будет об этом браке  оповещен.  Кузен
Хэган, по совести, должен был бы попросить Джорджа быть  шафером,  а  своего
первенца назвать Карпезаном или Сибиллой, в честь великой Трагедии,  говорил
генерал и добавлял еще многое в том же духе. Нанять карету им, верно,  будет
не по карману,  но  они  могут  взять  колесницу  и  картонных  драконов  из
театрального реквизита  мистера  Рича,  а  у  макбетовских  ведьм  попросить
напрокат котел, чтобы окрестить в нем новорожденного,  ну  а  восприемниками
должны быть, конечно, Гарри и шут.
     - А почему, собственно, не выйти  ей  замуж,  если  она  его  любит?  -
спросила Этти. - И почему он не должен любить  ее,  даже  если  она  чуточку
старовата? Маменька ведь тоже чуточку старовата, но вы же любите ее от этого
но меньше. Вы говорили,  сэр,  что  были  очень  бедны,  когда  женились  на
маменьке, однако же вы были очень счастливы и над вами никто не  смеялся!  -
Так рассуждала эта своенравная малютка, по причине своего нежного возраста и
не подозревая о прежних увлечениях леди Марии Эсмонд.
     Значит, ее семейство отреклось от нее? Джордж рассказал, что они все  в
ярости, что леди Каслвуд облеклась в траур, что мистер Уилл поклялся  задать
трепку  этому  негодяю  и  что  больше  всех  распалилась  гневом   донельзя
возмущенная госпожа Бернштейн.
     - Конечно, она нанесла оскорбление своей семье, -  не  без  высокомерия
заметила крошка Этти, - и можно себе представить, как вознегодовали все  эти
знатные дамы, когда человек, занимающий такое низкое положение  в  обществе,
как мистер Хэган, вдруг сделался их родственником. Но отречься от нее -  это
уже чересчур.
     - Право, дитя мое, ты говоришь о том, чего совершенно не  понимаешь,  -
воскликнула маменька. - Ни один уважающий себя человек не  может  знаться  с
леди Марией после таких ее поступков.
     - Каких поступков, маменька?
     - Неважно! - отвечала маменька.  -  Маленьким  девочкам  не  полагается
знать о некоторых поступках леди Марии и проявлять  к  ним  слишком  большое
любопытство! Достаточно сказать, что мне не следовало принимать ее здесь, и,
повторяю, ни один приличный человек не должен поддерживать с ней знакомство!
     - В таком случае, тетушка Ламберт, меня следует выпороть и отправить  в
постель, - с напускной серьезностью заметил Джордж. - Должен признаться, что
я нанес визит моему  приятелю-актеру  и  его  высокородной  супруге,  но  не
сообщил вам об этом, поскольку мне казалось, что это касается  только  их  и
меня. Я нашел мистера Хэгана в весьма неказистой квартирке  в  Вестминстере,
где  этот  бедняга  вынужден  был  поселить  не  только  свою  жену,  но   и
старушку-мать и маленького  брата,  которого  определил  в  школу.  Итак,  я
посетил мистера Хэгана и покинул его, проникшись к нему симпатией  и,  я  бы
даже сказал, уважением, хотя он и заключил безрассудный брак. Но ведь многие
заключают безрассудные браки, не правда ли, Тео?
     - Да, крайне безрассудные1 если выходят замуж за таких  транжиров,  как
ты, - сказал генерал. - Мистер Джордж разыскал своих родственников, и  пусть
меня повесят, если он не оставил там свой кошелек.
     - Ну, нет, только не  кошелек,  сэр,  -  сказал  Джордж  и  растроганно
улыбнулся. - Ведь кошелек мне связала Тео.  Однако  не  скрою,  я  унес  его
оттуда пустым. Мистер Рич рвет и мечет. Говорит, что он  едва  ли  осмелится
выпустить Хэгана на сцену - боится скандала, вроде того, какой был у мистера
Гаррика из-за чужеземных танцоров. На этот раз  скандал  собираются  учинить
самые высокодоставленные господа. Все эти франты вне  себя  от  бешенства  и
клянутся, что забросают мистера Хэгана гнилыми яблоками,  а  потом  прикажут
отдубасить его дубинками. Мой кузен Уилл тоже клялся в кофейне Артура задать
трепку этому актеру. Ну а пока что бедняга сидит  без  роли,  ему  перестали
платить жалованье, а без его жалованья этой злополучной парочке  не  на  что
купить даже хлеба с сыром.
     - И вы позаботились, чтобы они не остались без еды, сэр? Как это похоже
на вас, Джордж! - воскликнула Тео, глядя на него с обожанием.
     - Но это сделал ваш кошелек, милая Тео, - отвечал Джордж.
     - Маменька, вы должны навестить их завтра же! - с  мольбой  воскликнула
Тео.
     - Если она этого не сделает, я с ней разведусь,  доченька!  -  вскричал
папаша. - Подойди, поцелуй меня, плутовка...  Ну,  конечно,  avec  la  bonne
permission  de  monsieur  mon  beau-fils  {С  любезного   разрешения   моего
уважаемого зятя (франц.).}.
     - Monsieur votre belle  fantaisie,  papa!  {Вашего  уважаемого  вздора,
папенька (франц.).} - воскликнула мисс Тео и, само собой разумеется, тут  же
выполнила  отцовский  приказ,  а   Джорджу   Эсмонду-Уорингтону,   эксвайру,
почудилось, что его наименовали как-то странно.
     Даже теперь, в  наше  время,  всякий,  заключивший  безрассудный  брак,
знает, что он тем самым бросает вызов  своей  семье,  что  он  будет  осыпан
упреками  и  насмешками,  испытает  на  себе  гнев  и  соболезнование  своих
родственников. Если ваше почтенное семейство вопиет и стонет, потому что  вы
женились на одной  из  десяти  очаровательных  дочек  викария  или,  скажем,
обручились с молодым стряпчим, не имеющим других  источников  дохода,  кроме
писания кляуз, и вынужденным оплачивать свои оксфордские векселя  из  вашего
крошечного приданого, - словом, если все ваши друзья уже  подняли  вопль  по
поводу подобного союза, вы  легко  можете  себе  представить,  что  испытали
друзья леди Марии Хэган и даже самого  мистера  Хэгана,  когда  эта  парочка
объявила о своем браке.
     Прежде всего следует  взять  в  соображение  старую  миссис  Хэган.  Ее
почтительный  сын,  покинув  после  смерти  отца  Тринити-колледж  и   начав
выступать в роли  Ромео  в  Дублинском  театре,  обеспечил  ей  относительно
безбедное существование. Его жалованья в последние годы хватало на то, чтобы
содержать брата-школьника, помогать сестре,  поступившей  в  компаньонки,  и
обеспечить едой, питьем, одеждой, топливом и самыми необходимыми  удобствами
вдову старого священника, свою мать. И вот теперь, - слыханное ли это  дело,
- знатная дама со всякими капризами и причудами  вторгается  в  их  скромное
жилище, начинает в нем хозяйничать и участвует  в  их  и  без  того  скудной
трапезе! Не будь Хэган таким горячим малым, которого  побаивалась  даже  его
матушка, леди Мария могла бы почувствовать себя не  слишком  уютно  в  своей
вестминстерской квартирке. И в самом деле, разве  не  было  это  проявлением
чудовищного эгоизма - занять место  за  скромным  столом  и  на  узком  ложе
бедного  мистера  Хэгана?  Но  разве  романтические   и   страстные   натуры
задумываются над последствиями или ищут удобств, когда их  сердцами  владеет
Любовь? Кто не знавал таких порывов? Какая бережливая супруга не сокрушалась
при виде супруга, когда он с разрумянившимися щеками и  бесшабашной  улыбкой
приходит домой и  объявляет,  что  на  субботу  пригласил  к  обеду  человек
двадцать гостей? Кого именно, он  уже  не  помнит.  Но  ему,  без  сомнения,
известно, что за их  столом  нельзя  разместить  более  шестнадцати  персон?
Велика важность! Двух самых хорошеньких девушек можно посадить на  колени  к
кому-нибудь из молодых людей, а потом кто-то не придет,  и  места  наверняка
всем хватит! В любовном опьянении  многие  позволяют  себе  такие  отчаянные
выходки, не умеют рассчитать ресурсы своего обеденного стола  и  забывают  о
неотвратимых счетах из мясных и рыбных лавок,  которые  начнут  поступать  к
перепуганной экономке в первых числах месяца.
     Вот так-то. И, конечно,  леди  Мария  поступила  несколько  эгоистично,
позволив себе сесть за хэгановский  стол,  и  снимать  сливки  с  молока,  и
уплетать крылышко цыпленка и лучшую половину всех  кушаний,  которых  и  так
едва хватало, и не удивительно, что бедная  старушка-свекровь  склонна  была
поворчать. Но чего стоят ее жалобы по сравнению с тем воем, который поднялся
в благородном семействе леди Марии в Кенсингтоне! Вы только подумайте, какие
пойдут сплетни,  ведь  это  же  скандал  на  весь  город!  Вы  слышите,  как
перешептываются и хихикают фрейлины при дворе принцессы? А  ведь  среди  них
находится и леди Фанни! Какие шутки отпускают  офицеры  -  товарищи  мистера
Уилла! Как злословят газеты и журналы! Какой  приговор  выносят  возмущенные
блюстители нравов,  как  ухмыляются  в  клубах  разные  негодники!  Узнав  о
случившемся, госпожа Бернштейн закатила припадок и  скрывалась  от  глаз  на
своих любимых Танбриджских водах, где ни на один  из  карточных  вечеров  не
пригласила более сорока человек. Граф не пожелал посетить сестру, а графиня,
надев,  как  мы  уже   сообщали,   траур,   отправилась   к   своей   доброй
покровительнице   -   принцессе,   которая   соблаговолила    выразить    ей
соболезнование  по  поводу  несчастья  и  позора,  обрушившегося  на   столь
почтенный дом. Скандал этот волновал и  забавлял  город  целых  трое  суток;
затем начали поступать другие новости: о победе, одержанной  в  Германии;  о
смутном положении дел в Америке; о том, что генерал возвращается на родину и
предстанет перед военным судом; о новом восхитительном сопрано из Италии,  -
и общество забыло про леди Марию, уплетавшую  в  своей  каморке  на  чердаке
скудную пищу, добытую нелегким актерским трудом.
     Ниже мы приводим извлечение из письма мистера Джорджа Уорингтона брату,
в котором он наряду с другими делами личного свойства описывает свой визит к
новобрачным.

     "Моя дорогая крошка Тео, - писал он, - ужасно рвалась сопровождать свою
матушку  в  этом  визите  милосердия,  но  я  считал,  что  при  сложившихся
обстоятельствах тетушке Ламберт  лучше  на  этот  раз  обойтись  без  своего
маленького aide-de-camp {Адъютанта (франц.).} в юбке. Кузена  Хэгана  мы  не
застали дома. Миледи в легком капоте и  не  слишком  аккуратных  папильотках
играла в криббидж с  соседкой  с  третьего  этажа,  а  добрая  миссис  Хэган
восседала по другую сторону камина со стаканом пунша и "Долгом человека".
     Мария, некогда твоя Мария, слегка всплакнула при виде  нас,  и  тетушка
Ламберт, как ты понимаешь, не замешкалась с изъявлением сочувствия, а я  тем
временем расточал  все,  какие  только  приходили  мне  на  ум,  комплименты
почтенной старушке. Когда разговор  между  тетушкой  Ламберт  и  новобрачной
начал  иссякать,  я  принял  в  нем  участие,  и  мы  совместными   усилиями
постарались, сделать это унылое посещение  более  приятным.  Мы  говорили  о
тебе, о Вулфе, о войне. Теперь ты уже, вероятно, сражаешься с французами,  и
я молю бога, чтобы он даровал победу моему  бесценному  брату  и  вывел  его
целым и невредимым из схватки! Будь уверен, мы с тревогой следуем за  тобой:
мы видим тебя у Кейп-Бретон. Мы рассматриваем  план  Квебека  и  карту  реки
Святого Лаврентия. Могу ли я забыть, какая радость отразилась на твоем лице,
когда ты увидел, что я вернулся целым и невредимым с тогдашнего  пустякового
поединка с французиком. Я верю, что  и  мой  Гарри  вернется  с  поля  битвы
целехонек. Я ни секунды в этом не сомневаюсь, заранее радуюсь твоему  успеху
и заразил здесь всех моей бодростью. Мы говорим о войне  так,  как  если  бы
исход ее был предрешен и капитан Уорингтон уже получил новый чин. Молю небо,
чтобы скорее настал тот день, когда все эти надежды сбудутся.
     Не странно ли, что тебе, такому горячему малому (ты сам  знаешь,  какой
ты вспыльчивый), удавалось до сих пор избегать ссор,  а  я,  миролюбивый  по
натуре, никому не желающий зла, вечно ввязываюсь в драки по чьей-нибудь злой
воле! Что ты скажешь, узнав, что твой негодный брат снова попал в переделку,
и как ты думаешь, с кем? Ни более пи менее, как  с  твоим  старым  недругом,
нашим родичем мистером Уиллом,
     Диву даюсь, что восстановило его против меня или кто мог его натравить!
Спенсер (который был моим секундантом, - дело, как видишь, зашло далеко,  но
не путайся, все уже позади, и  никто  не  получил  ни  царапины),  так  вот,
Спенсер уверен, что кто-то науськал Уилла на меня, но кто же,  спрашивается,
кто? Он вел себя крайне загадочно и совершенно непозволительно. В  последнее
время мы довольно часто встречались с ним в доме добрейшего Ван  ден  Босха,
чью прелестную внучку наша драгоценная маменька прочила в  жены  нам  обоим.
Ах, дорогая маменька, могли ли вы предположить, что эта крошка станет  causa
belli {Поводом к войне (лат.).}, что из-за нее будут обнажены  шпаги  и  две
молодые жизни подвергнутся смертельной опасности? Но так  случилось.  То  ли
желая показать свою храбрость, то ли по какой-то причине сомневаясь в  моей,
но только всякий раз, когда мы с Уиллом встречались в их доме, - а он  вечно
торчит там, - наш кузен вел  себя  со  мной  столь  грубо,  что  мне  стоило
немалого труда и выдержки сохранять спокойствие.  Не  раз  и  не  два  он  в
присутствии всей семьи старался вызвать меня на спор и, как мне казалось,  -
из чистой неприязни и злобы. Возможно, он приволакивается за мисс  Лидией  и
за кораблями, неграми и сорока тысячами фунтов ее дедушки? Сдается мне,  что
так. Старик вечно бахвалится своими деньгами и обожает внучку, а так как эта
малютка и в самом деле прелестна, то у нас тут куча  народа  готова  обожать
ее. Неужели Уилл так низок, что мог вообразить, будто я променяю мою Тео  на
миллион гиней и орду чернокожих с  этой  юной  Венерой  в  придачу?  Неужели
подобная гнусность  может  зародиться  в  уме  человека?  Эдак  он  способен
обвинить меня в том, что я  стянул  у  Ван  ден  Босха  с  обеденного  стола
серебряные ложки и бокалы и вообще промышляю грабежом на  большой  дороге...
Словом, по той  или  иной  причине  ему  угодно  было  проникнуться  ко  мне
ревностью, и возможно, что  я,  отвечая  на  его  наглые  выходки  несколько
язвительным тоном (хотя, разумеется, абсолютно в рамках приличия,  поскольку
это происходило в обществе), раз-другой задел его за живое. А  наша  малютка
Лидия тоже невольно подливала масла в огонь - особенно вчера, когда разговор
зашел о твоей милости.
     "Ах! - неосторожно сказала эта невинная  крошка,  когда  мы  сидели  за
десертом. - Ваше счастье, мистер Эсмонд, что капитана Гарри нет здесь".
     "Это почему же, мисс?" - спрашивает тот с добавлением одного  из  своих
излюбленных словесных украшений. Не иначе, как он обидел в детстве ту  самую
фею, по воле которой у скверной девочки при каждом слове выскакивала изо рта
лягушка или жаба; ну, а у Уилла что ни слово, то изо рта вылетает брань. (Я,
между прочим, знаю одну особу, из нежных уст которой сыплются только  чистые
перлы и бриллианты.) "Это еще почему?" - повторяет  мистер  Уилл  и  тут  же
разражается залпом проклятий.
     "Ой, срам какой! - говорит мисс Лидия, прикладывая прелестные  пальчики
к самым прелестным розовым ушкам на свете. -  Ой,  какой  срам,  сэр!  Какие
гадкие вы употребляете слова. Ваше счастье, что капитана здесь нет, иначе он
поссорился бы с вами. А у мистера Джорджа нрав тихий, миролюбивый, и  он  не
станет ссориться. Есть ли у вас вести от капитана, мистер Джордж?"
     "Есть, с Кейп-Бретон, - отвечаю я. -  Он  чувствует  себя  превосходно,
благодарю вас, но я хотел бы сказать..." Тут я,  не  договорив,  умолкаю  на
полуслове, так как задыхаюсь от гнева и не могу больше сдерживаться.
     "Этот капитан, как вы его называете, мисс Лидия, - говорит Уилл, -  еще
отличится там так, как он отличился при Сен-Ка. Ха-ха-ха!"
     "Насколько мне известно, он там действительно отличился, сэр", - говорю
я.
     "Отличился? - восклицает наш дорогой кузен. - А я всегда считал, что он
попросту удрал. Его там окунули в воду, и он пустился  наутек,  так,  словно
бейлиф снова гнался за ним по пятам".
     "Вот как! - говорит мисс.  -  Разве  бейлиф  когда-нибудь  охотился  за
капитаном?"
     "А то нет! Ха, ха, ха!" - потешается мистер Уилл.
     Должно быть, у меня был очень рассерженный вид, потому что обедавший  с
нами мистер Спенсер наступил мне под столом на ногу.
     "Не хохочите так громко, кузен, - говорю я самым  мягким  тоном,  -  вы
разбудите почтенного мистера Ван ден Босха". Старик тем временем уже спал  в
глубоком кресле, в котором он любит вздремнуть после обеда.
     "Полноте, кузен, - говорит  Уилл  и,  обернувшись,  подмигивает  своему
приятелю капитану Дьюсэйсу, а  какая  у  этого  субъекта  и  у  его  супруги
репутация, ты, я думаю, когда посещал клубы, слышал. Уилл же ввел его в  это
скромное семейство и представил как человека из самого высшего  общества.  -
Не пугайтесь, мисс. - говорит  мистер  Уилл,  -  да  и  мой  кузен  зря  так
пугается".
     "Вот и прекрасно! -  восклицает  мисс  Лидия.  -  Ведите  себя  смирно,
господа, не ссорьтесь и приходите ко мне, когда я пришлю  сказать,  что  чай
готов". И, сделав очаровательный реверанс, малютка Лидди исчезает.
     "К черту, Джек, давай  сюда  бутылку,  только  не  разбуди  старика!  -
говорит мистер Уилл. - А вы не хотите приложиться, кузен?" -  добавляет  он,
как-то презрительно подчеркивая слово "кузен".
     "Да, я хочу приложиться, - говорю я, - только не к бутылке. И  если  вы
немножко помолчите, кузен, я сейчас скажу вам, что я намерен сделать".  (Тут
Спенсер отчаянно брыкает меня под столом.)
     "А на черта мне знать,  что  вы  намерены  сделать?"  -  говорит  Уилл,
заметно побледнев.
     "Я намерен запустить этим стаканом вам в физиономию", - говорю я и  тут
же осуществляю свое намерение.
     "Вот это да, черт побери!" - восклицает мистер Дьюсэйс, и под  гром  их
проклятий старик Ван ден Босх просыпается и, скинув носовой платок  с  лица,
спрашивает, что тут произошло.
     "Да просто стакан вина был использован не по назначению", - объясняю  я
ему, и старик говорит:
     "Не беда, у нас в запасе еще есть! Велите дворецкому  подать  то  вино,
что вам больше по вкусу, молодые люди!" И он снова погружается в свое кресло
и в дремоту.
     "В шесть часов утра из  сада,  что  позади  Монтегью-Хаус,  открывается
очень красивый вид на Хемстед, и статуя короля  на  церкви  святого  Георгия
считается очень благородным произведением искусства,  кузен",  -  говорю  я,
возобновляя разговор.
     "К черту статую!" - выкрикнул было Уилл, но я его прерываю:
     "Не орите, кузен, не то вы опять разбудите нашего хозяина. Не лучше  ли
нам подняться наверх, к чайному столу мисс Лидии?"
     Мы условились встретиться на следующее утро, и сегодня днем следователь
мог бы уже вести дознание над трупом одного