священники получали от государства  жалованье  и  церковный
надел; а так как в Америке не было еще  ни  одного  англиканского  епископа,
колонистам приходилось ввозить свое духовенство из метрополии.  Естественно,
что приезжали к ним далеко не самые лучшие и красноречивые служители  божьи.
Прихлебатели знатных вельмож, залезшие в долги, не поладившие с  правосудием
или с судебным приставом, - вот какие пастыри везли свои запятнанные ризы  в
колонию,  надеясь  получить  тут  богатый  приход.   Не   удивительно,   что
проникновенный  голос  Уитфилда  пробудил  сердца,  остававшиеся  глухими  к
призывам ничем не примечательного священника уильямсбергской церкви  мистера
Бродбента. Вначале мальчики были покорены не меньше своей матери:  они  пели
псалмы и слушали мистера Уитфилда с пылким благоговением, и  останься  он  в
колонии надолго, Гарри и Джордж, возможно, вместо мундиров облачились  бы  в
черные сюртуки. Простодушные подростки делились друг с другом  осенившей  их
благодатью и денно и нощно ожидали того священного "зова", услышать  который
в то время алкала вся протестантская Англия, кроме тех, кто уже  восторженно
внял ему.
     Однако мистер  Уитфилд  не  мог  вечно  оставаться  с  немногочисленной
уильямсбергской паствой. На  него  была  возложена  миссия  просветить  всех
закосневших  в  невежестве  сынов  англиканской  церкви,  возвестить  истину
повсюду от Востока до Запада и пробудить дремлющих грешников. Тем  не  менее
он утешал вдову бесценными письмами и обещал  ей  прислать  учителя  для  ее
сыновей, который сумеет не только преподать им суетные  светские  науки,  но
также утвердить и укрепить их в знании куда более драгоценном.
     В назначенный срок из Англии прибыл  избранный  сосуд.  Молодой  мистер
Уорд обладал голосом столь же громким, как голос  мистера  Уитфилда,  и  был
способен говорить почти столь же красноречиво и долго. Ежевечерне в  большом
зале гремели его призывы. Слуги-негры толпились у дверей,  ловя  каждое  его
слово. А их соплеменники, вернувшиеся с  поля,  совсем  заслоняли  курчавыми
головами окна веранды - так велика была их  охота  услышать  его  проповедь.
Почему-то наибольшим влиянием мистер Уорд пользовался  именно  среди  черных
овец  каслвудской  паствы.  Эти  курчавые  агнцы  завороженно  внимали   его
красноречию, и стоило ему затянуть псалом, как раздавался такой негритянский
хор, что его слышали за Потомаком, - такой негритянский хор,  какого  нельзя
было бы  услышать  при  жизни  полковника,  ибо  этот  достойный  джентльмен
относился с подозрением ко всякому духовному облачению  и  вмел  обыкновение
повторять, что партия в триктрак - единственный вид спора, который он  готов
вести со священником. Однако никто не бывал щедрее  его,  когда  требовались
деньги для какой-нибудь благотворительной  цели,  и  благодушный  виргинский
священник, к тому же большой любитель триктрака, утверждал,  что  милосердие
полковника, несомненно, искупает все его недостатки.
     Уорд был молод и красив. Его проповеди сразу понравились госпоже Эсмонд
и, полагаю, доставляли ей не  меньшее  удовольствие,  чем  проповеди  самого
мистера  Уитфилда.  Разумеется,  теперь,  когда   женщины   получают   столь
превосходное образование, ни о чем подобном не может быть и речи, но сто лет
назад  они  были  простодушны,  жаждали  восхищаться  и  верить   и   охотно
приписывали предмету своего восхищения всевозможные  достоинства.  Проходили
недели, - нет, месяцы! - а госпожа Эсмонд все с  тем  же  восторгом  слушала
громкий и  звучный  голос  мистера  Уорда,  и  ей  нисколько  не  приедались
банальные цветы его красноречия. Как это было у нее в обычае, она заставляла
своих соседей приезжать на его проповеди  и  приказывала  им  обратиться  на
истинный путь.  Особенно  ей  хотелось  оказать  благое  влияние  на  своего
молодого фаворита, мистера  Вашингтона,  и  она  без  конца  приглашала  его
погостить в Каслвуде, дабы он  мог  вкусить  там  от  духовных  наставлений.
Однако этот молодой джентльмен тут же вспоминал, что важное  дело  призывает
его домой или, наоборот, куда-нибудь еще, и  неизменно  приказывал  оседлать
лошадь, едва приближался час, когда мистер Уорд начинал  свои  упражнения  в
красноречии. И - какие мальчики бывают справедливы к  своим  наставникам?  -
близнецам их новый учитель вскоре надоел, и в них  даже  проснулся  мятежный
дух.
     Они обнаружили, что  он  невежда,  тупица,  да  к  тому  же  еще  плохо
воспитан. Джордж знал латынь и греческий намного лучше своего  наставника  и
постоянно ловил его на грубых  ошибках  и  грамматических  промахах.  Гарри,
которому сходило с рук гораздо больше,  чем  старшему  брату,  передразнивал
манеру Уорда есть и говорить, причем так похоже, что миссис Маунтин  и  даже
госпожа Эсмонд  невольно  разражались  смехом,  а  маленькая  Фанни  Маунтин
захлебывалась от восторга. Госпожа Эсмонд, несомненно, скоро убедилась бы  в
том, что Уорд - вульгарный шарлатан, если бы не возмущение ее старшего сына,
которое она стремилась подавить всей силой своей несокрушимой воли.
     - Что за важность, если он и не силен в светских науках?  -  восклицала
она. - Ведь в том, что драгоценней всего, мистер Уорд достоин быть  учителем
всех нас. Что, если он и неотесан? Небеса ищут своих  избранников  не  среди
знатных и богатых. Как мне хотелось бы, дети, чтобы одну книгу вы знали  так
же хорошо, как знает ее мистер Уорд. Это ваша грешная  гордость  -  гордость
Эсмондов - мешает вам внять ему.  Идите  к  себе  в  спальню  и  на  коленях
молитесь об избавлении от этого ужасного порока.
     В этот вечер  Уорд  повествовал  о  сирийце  Неемане,  о  том,  как  он
похвалялся реками своей земли  -  Аваной  и  Фарфаром,  в  суетной  гордости
полагая, что они превосходят целительные воды Иордана, - из  чего  следовала
мораль, что он, Уорд, является хранителем и стражем истинных вод иорданских,
а несчастные самодовольные мальчики обречены на верную погибель, если только
не прибегнут к его заступничеству.
     Джордж с  этих  пор  дал  волю  саркастичности,  которую,  быть  может,
унаследовал от деда, - в тех случаях, когда тихий и умный мальчик  прибегает
к подобному оружию, он  может  отравить  существование  всей  семье.  Джордж
подхватывал напыщенные сентенции Уорда и выворачивал их наизнанку,  так  что
молодой священник, вне себя от  ярости,  чуть  не  давился  самыми  вкусными
блюдами и не мог воздать должное обильному обеду. Госпожа  Эсмонд  гневалась
на старшего сына - и особенно потому,  что  Гарри  громко  хохотал  над  его
шутками. Упрямый  мальчишка  бросал  ей  вызов,  оскорблял  и  высмеивал  ее
полномочного представителя и  портил  ее  младшею  сына!  И  госпожа  Эсмонд
решилась на отчаянную и злосчастную попытку сохранить свою власть.
     Близнецам было тогда четырнадцать лет; Гарри и ростом и  силой  намного
превосходил брата, который отличался хрупкостью сложения и  на  вид  казался
моложе своего возраста. В те дни  палочный  метод  был  признанным  способом
убеждения. Сержанты, школьные учителя, надсмотрщики над рабами  всегда  были
готовы пустить в ход трость. Мистер Демпстер,  шотландец-гувернер  маленьких
виргинцев, не раз задавал им порку в те дни, когда еще был  жив  их  дед,  и
Гарри в особенности настолько привык к этому наказанию, что не придавал  ему
ни малейшего значения. Но во время междуцарствия, наступившего после кончины
полковника Эсмонда, трость оказалась в  небрежении,  и  молодым  каслвудским
джентльменам  была  предоставлена  полная  свобода.  Однако  теперь,   когда
несчастная мать убедилась, что юные мятежники восстают против  ее  власти  и
власти избранного ею помощника, она решила принудить их к повиновению силой.
И посоветовалась с  мистером  Уордом.  Сей  молодой,  атлетически  сложенный
педагог без труда отыскал главу и  стих,  оправдывающие  путь,  который  ему
хотелось избрать, - впрочем, в ту эпоху никто  не  сомневался  в  полезности
телесных наказаний. Мистеру Уорду жизнь в Каслвуде пришлась очень по  вкусу,
и, надеясь утвердиться там, он вначале всячески  льстил  мальчикам.  Но  они
смеялись над его лестью, презирали его за  дурные  манеры  и  вскоре  начали
открыто зевать на его проповедях, - чем милостивее была с ним их  мать,  тем
меньше нравился он им, и к этому времени наставник и  его  воспитанники  уже
искренне ненавидели друг друга. Миссис Маунтин, верный друг  близнецов  -  и
особенно  Джорджа,  с  которым,  по  ее  мнению,   мать   обходилась   очень
несправедливо, - предупреждала мальчиков, что против  них  готовится  что-то
недоброе, и просила их быть осторожнее.
     - Уорд так  и  расстилается  перед  вашей  маменькой.  Просто  сил  нет
слушать,  как  он  льстит  и  как  чавкает   -   мерзкий   пролаза!   Будьте
осмотрительны, бедненькие мои, хорошенько учите уроки и  не  сердите  своего
учителя. А то быть беде, я это верно знаю. В прошлый вторник  ваша  маменька
говорила о вас с майором Вашингтоном, когда я вошла в комнату.  Не  нравится
мне этот майор Вашингтон, сами знаете.  И  нечего  говорить  "ну,  Маунти!",
мистер Гарри. Ты ведь всегда стоишь за своих друзей.
     Майор, конечно, и высок, и красив, и, может быть, отличный человек,  да
только, на мой взгляд, ведет он себя как старик,  а  не  как  молодым  людям
положено. Вот ваш папенька, голубчики мои, и мои бедняга Маунтин, когда были
прапорщиками в полку Кингсли, успели покуралесить - было бы им чем  помянуть
молодость. А скажите-ка, чем ее майор Вашингтон помянет? Ничем!  Ну,  так  в
прошлый вторник вхожу я в гостиную, а он там с вашей маменькой беседует -  и
я знаю, говорили они  про  вас,  потому  что  он  сказал:  "Дисциплина  есть
дисциплина, и ее необходимо поддерживать. Распоряжаться в доме может  только
один человек, и у себя, сударыня, вы должны быть полной хозяйкой".
     - Он и мне говорил то же самое! - воскликнул Гарри. - Он сказал, что не
любит вмешиваться в чужие дела, но что наша матушка очень рассержена  -  вне
себя от гнева, сказал он, и просил меня слушаться мистера Уорда, а  главное,
уговорить Джорджа, чтобы он его слушался.
     - Пусть майор Вашингтон распоряжается в своем доме,  а  не  в  моем,  -
надменно произнес Джордж. И все предостережения, вместо  того,  чтобы  пойти
ему на пользу, только укрепили его упрямство и высокомерие.
     На следующий же день  разразилась  буря  ж  кара  обрушилась  на  главу
маленького мятежника. Во время утренних занятий между  Джорджем  и  мистером
Уордом вспыхнула ссора. Мальчик вел себя  очень  дерзко  без  всякой  на  то
причины. Даже брат, всегда готовый встать на его сторону, вмешался и сказал,
что он не прав. Мистер Уорд сдержался - загнать пробку поглубже в бутылку  и
подавить гнев, не дав ему сразу же воли, называется "сдержаться" - и сказал,
что сообщит о случившемся госпоже Эсмонд. После обеда мистер  Уорд  попросил
ее милость остаться и достаточно беспристрастно изложил ей суть их ссоры.
     Он сослался  на  Гарри,  и  бедняжке  Гарри  пришлось  подтвердить  все
сказанное учителем.
     Джордж, стоя у камина  под  портретом  деда,  высокомерно  заявил,  что
мистер Уорд говорит совершеннейшую правду.
     - Быть наставником подобного ученика - нелепо, - начал  мистер  Уорд  и
произнес длинную речь, обильно уснащенную обычными ссылками  на  Писание,  -
при каждой из них нераскаянный Джордж  улыбался  и  презрительно  хмыкал.  В
завершение Уорд обратился к ее милости с просьбой разрешить ему удалиться.
     - Но прежде вы должны будете наказать  этого  дерзкого  и  непослушного
ребенка! -  ответила  госпожа  Эсмонд,  которая  во  время  филиппики  Уорда
приходила во все больший гнев, только усугубляемый поведением ее сына.
     - Наказать! - воскликнул Джордж.
     - Да, сударь, наказать! Если ласки и увещевания бессильны против  твоей
гордыни, придется научить тебя послушанию другим способом. Я наказываю  тебя
сейчас, непокорный мальчишка, для того, чтобы спасти от горшей кары  в  иной
жизни! Распоряжаться в доме может только один человек, н  у  себя  я  должна
быть полной хозяйкой. Вы накажете этого, упрямого  негодника,  мистер  Уорд,
как мы с вами уговорились, и если он  посмеет  сопротивляться,  вам  помогут
надсмотрщики и слуги.
     Вдова,  несомненно,  сказала  что-то  в  этом  духе,   но   только,   с
многочисленными гневными ссылками на Писание, которые  смиренному  летописцу
воспроизводить, однако, не подобает. Постоянно обращаться к священным книгам
и приспосабливать их заветы к своим целям, постоянно впутывать небесные силы
в свои, частные дела и страстно призывать их к вмешательству  в  собственные
семейные  ссоры  и  неприятности,  претендовать  на  близкое  знакомство   с
помыслами и путями небес, которое позволило бы грозить  ближнему  своему  их
громами, и точно знать судьбу, уготованную провидением и этому нечестивцу, и
всем другим, кто смеет не соглашаться с вашим непогрешимым мнением,  -  вот.
чему научил нашу  простодушную  вдову  ее  молодой  и  неукротимый  духовный
наставник, но не думаю, чтобы наука эта принесла ей большое утешение.
     Во время обличительной речи своей матушки, - и, возможно, вопреки ей, -
Джордж Эсмонд вдруг почувствовал, что был не прав.
     - "Распоряжаться в доме может только один человек,  и  вы  должны  быть
хозяйкой" - я знаю, кто первый сказал эти слова,  -  мысленно  произнес  он,
бледнея, - и... и... я знаю, матушка, что вел себя с мистером  Уордом  очень
дурно.
     - Он сказал, что виноват! Он просит прощения!  -  воскликнул  Гарри.  -
Молодец, Джордж! Ведь этого достаточно, верно?
     - Нет, этого недостаточно! - вскричала миниатюрная дама.  -  Непокорный
сын должен понести кару за свою непокорность. Когда я упрямилась в  детстве,
- что иногда случалось  до  того,  как  мой  дух  переменился  и  исполнился
смирения, - маменька наказывала меня, и я покорно терпела наказание. Того же
я жду и от Джорджа. Прошу вас исполнить ваш долг, мистер Уорд.
     - Погодите, маменька! Вы не понимаете, что вы делаете, - сказал  Джордж
в чрезвычайном волнении.
     - Я знаю, неблагодарный, что тот, кто жалеет розги, губит свое чадо,  -
ответила госпожа Эсмонд, присовокупив еще несколько подобных  же  афоризмов.
Джордж слушал ее, весь бледный, с отчаянием в глазах.
     На каминной полке под портретом полковника стояла чашка, которой  вдова
очень дорожила, так как именно из этой чашки всегда пил чай ее отец.  Джордж
внезапно  взял  чашку  в  руки,  и  по  его  побледневшему  лицу  скользнула
непонятная улыбка.
     - Повремените минуту. Не уходите, - обратился он к матери, которая  уже
направилась к двери. - Вы ведь... вы очень  любите  эту  чашку,  матушка?  -
Гарри с удивлением посмотрел на брата. - Если я разобью ее, она уже  никогда
не будет целой, не так ли? Никакие заклепки не сделают ее целой. Чашку моего
любимого дедушки! Я вел себя дурно. Мистер Уорд, я прошу у вас  прощения.  Я
постараюсь исправиться.
     Вдова бросила на сына негодующий, исполненный презрения взгляд.
     - Я думала, - сказала она, - я думала, что Эсмонд не может быть трусом,
но... - Тут она вскрикнула, потому что  Гарри  с  воплем  кинулся  к  брату,
протягивая руки.
     Джордж посмотрел на чашку, поднял ее повыше, разжал пальцы и уронил  ее
на мраморную каминную доску.
     - Поздно, Хел, - сказал он. - Она уже никогда не будет целой,  никогда.
А теперь, матушка, я готов, раз таково ваше желание. Может быть, вы  придете
посмотреть, трус ли я? Ваш  слуга,  мистер  Уорд.  Слуга?  Раб!  Когда  я  в
следующий раз увижу мистера  Вашингтона,  сударыня,  я  поблагодарю  его  за
совет, который он вам дал.
     - Да исполняйте же ваш  долг,  сударь!  -  воскликнула  миссис  Эсмонд,
топнув ножкой.
     И Джордж, низко поклонившись мистеру Уорду,  почтительно  попросил  его
первым пройти в дверь.
     - Остановите их, матушка! Ради бога! - крикнул бедный Хел. Но в  сердце
миниатюрной дамы кипела ярость, и она осталась глуха к мольбам мальчика.
     - Ты рад его оправдывать! - вскричала она. - Но это будет сделано, даже
если я буду вынуждена сделать это  сама!  -  И  Гарри  с  лицом,  омраченным
печалью и гневом, покинул комнату через ту же дверь,  через  которую  только
что вышли мистер Уорд и Джордж.
     Вдова бросилась в кресло и некоторое время сидела неподвижно, невидящим
взглядом уставившись на разбитую чашку. Затем она наклонила голову к двери -
полудюжину этих резных дверей красного дерева полковник выписал  из  Европы.
Некоторое время стояла глубокая  тишина,  а  затем  раздался  громкий  крик,
заставивший вздрогнуть бедную мать.
     Мгновение спустя на пороге появился мистер Уорд -  лоб  его  был  залит
кровью, лившейся из глубокой раны, а за ним шел  Гарри,  сверкая  глазами  и
размахивая маленьким охотничьим ножом, который всегда висел вместе с  другим
оружием полковника на стене в библиотеке.
     - И пусть! Это сделал я! - заявил Гарри. - Я  не  мог  стерпеть,  чтобы
этот мужлан бил моего брата, и когда он занес над ним руку, я бросил в  него
большую линейку. Я не мог удержаться. Я не собираюсь этого терпеть,  и  если
кто-нибудь поднимет руку на меня или на моего брата, он мне заплатит за  это
жизнью, - кричал Гарри, размахивая ножом.
     Вдова громко ахнула, а потом вздохнула, глядя на юного победителя и его
жертву. Должно быть, она испытала невыразимые муки за  те  несколько  минут,
пока оставалась в столовой одна, и удары, которые в ее воображении  ложились
на спину ее первенца, исполосовали ей сердце. Она  жаждала  прижать  к  нему
обоих своих мальчиков. Гнев ее прошел. И вполне  вероятно,  что  ловкость  и
благородство младшего сына привели ее в восхищение.
     - Ты гадкий непослушный мальчик, - сказала она чрезвычайно  благодушным
голосом. - Ах, бедный мистер Уорд! Ударил  вас  -  какой  негодник!  Большой
линейкой папеньки? Из черного дерева?  Положи  ножик,  милый!  Генерал  Уэбб
подарил его моему отцу после осады Лилля.  Дайте  я  промою  вам  рану,  мой
добрый мистер Уорд - слава богу, что не случилось хуже.  Маунтин!  Принесите
мне пластырь - он лежит в среднем ящике  лакированного  шкафчика.  А  вот  и
Джордж! Надень жилет и сюртук, дитя мое. Ты согласился вытерпеть  наказание,
и этого достаточно. Гарри, попроси у доброго мистера Уорда прощения за  свою
греховную несдержанность - и я от всего  сердца  прошу  его  простить  тебя.
Старайся укрощать  свою  вспыльчивость,  милый...  и  помолись,  чтобы  твои
проступок был прощен. Мой сын! О мой сын! - И, не в силах  более  сдерживать
слезы, она обняла своего первенца, а Гарри, положив нож, с неохотой  подошел
к мистеру Уорду и сказал:
     - Прошу у вас прощения, сэр. Но я не мог сдержаться, даю слово чести. Я
не мот стерпеть, чтобы моего брата ударили.
     Вдова посмотрела на бледное лица Джорджа и испугалась. В  ответ  на  ее
виноватые ласки он холодно  поцеловал  мать  в  лоб  и  высвободился  из  ее
объятий.
     - Вы хотели поступить, как лучше, матушка, -  сказал  он.  -  А  я  был
неправ. Но чашка разбита, и вся королевская конница, и вся королевская  рать
не смогут вновь сделать ее целой. Но  ничего...  поставьте  ее  вот  так,  и
трещина не будет заметна,
     И госпожа Эсмонд вновь растерянно посмотрела на  сына,  а  он  поставил
разбитую чашку на ее обычное место. Вдова почувствовала, что  уже  не  имеет
над ним власти. Он оказался сильнее. Но она об этом не жалела - ведь женщины
любят не только побеждать, но и быть побежденными;  в  с  этой  минуты  юный
джентльмен стая хозяином Каслвуда. Его  мать  восхищенно  смотрела,  как  он
повернулся к Гарри, с милостивой  снисходительностью  протянул  ему  руку  в
сказал "благодарю тебя, брат!" - так, словно он был венценосцем, а  Гарри  -
генералом, помогшим ему выиграть решающую битву.
     Затем Джордж подошел к мистеру Уорду, который с жалким  видом  все  еще
промывал глаза и ссадину на лбу.
     - Я прошу у вас прощения за выходку Гарри, сэр, - величественно