бывает в печали,  кто  ее  развеет,
кто утешит его в несчастье, кто успокоит в гневе, кто разделит его  радость,
кто возликует его успеху, кто поддержит его в унижении и защитит против обид
света, кто уврачует целебным елеем раны, которые нанесли ему пращи и  стрелы
яростной судьбы? Кто, как не женщины? Ответьте же мне вы, те, кого судьба не
обделила  тумаками,  есть  ли  возле  вас   кто-нибудь   из   этих   кротких
врачевателей? Тогда возблагодарите богов за то,  что  они  послали  вам  это
утешение. Кто из мужчин так или иначе не Прометей? У кого нет  своего  утеса
(увы, увы!), своих цепей (ох, ох!) и печени черт знает в каком состоянии? Но
вот появляются наши нежные, участливые наяды; они покрывают  поцелуями  наши
сведенные судорогой ноги; они увлажняют наши запекшиеся губы своими слезами;
они находят благословенные  слова  утешения  для  нас,  Титанов;  они-то  не
отвращают от нас своих сердец, когда мы повержены во прах.
     Но если миссис Ламберт и Тео были  исполнены  сочувствия  к  Гарри,  то
сердце Этти, казалось, очерствело и ожесточилось против него. Она  сердилась
и досадовала на него за его зависимое положение, за то, что он  бездействует
и не пытается изменить свой отнюдь не блестящий удел.  Весь  мир  взялся  за
оружие, а что же он? Разве он не в состоянии держать в руках мушкет? Настало
время жатвы, сотни и тысячи жнецов, вооружившись сверкающими серпами,  вышли
на поле, дабы пожать плоды военной славы, а где же Гарри и где его серп?
     - Почему эта маленькая злючка так безжалостна к  нему?  -  заметил  раз
папенька,  после  того  как  мисс  Этти,  верная  себе,  пустила   несколько
убийственных стрел в свою живую мишень, которая изо дня в день появлялась  в
гостиной миссис Ламберт и робко усаживалась в кресло.
     - Поведение Этти просто чудовищно! - вскричала маменька. - Ее следовало
бы хорошенько выпороть и отправить в постель.
     - А может быть, мама, она ведет  себя  так  потому,  что  он  ей  менее
безразличен, чем всем нам? - заметила Тео. - И если она злится, так это ради
его же пользы. Если бы я была без  ума  от...  ну  от  кого-нибудь,  мне  бы
хотелось всегда и во всем уважать его и восхищаться им... Считать, что  все,
что он делает, - прекрасно и лучше его нет никого на свете!
     - Беда в том, моя дорогая, - сказала миссис Ламберт,  -  что  ваш  отец
настолько лучше всех на свете, что он  этим  нас  избаловал.  Знаешь  ли  ты
кого-нибудь, кто мог бы сравниться с ним?
     - Таких, как  он,  немного,  это  правда,  -  согласилась  Тео,  слегка
покраснев.
     - Немного? Кто еще так добр?
     - Никто, маменька, - вынуждена была признать Тео.
     - А так храбр?
     - Ну, мне кажется, мистер Вулф, и Гарри, и  мистер  Джордж  тоже  очень
храбрые.
     - А так остроумен и так образован?
     - По-моему, мистер Джордж тоже очень образован да и остроумен  на  свой
лад, - заявила Тео, - И  у  него  прекрасные  манеры  -  это  уж  вы  должны
признать. Даже госпожа де Бернштейн это находит, а  уж  она-то  знает  свет.
Право, у мистера Джорджа в его манере  держаться  есть  что-то  возвышенное,
такого благородства я не встречала больше ни у кого.  И  в  выборе  книг,  я
заметила, он отдает предпочтение самым изысканным, благородным сюжетам - они
нравятся ему, вопреки всем его насмешкам. Конечно, у него иронический  склад
ума, но ведь он высмеивает только недостойных людей и недостойные  поступки.
Я убеждена, что сердце у него самое мягкое. Не далее как вчера,  после  того
как он, по вашим словам, был так язвителен, я случайно поглядела из  окна  и
увидела, что он остановился на углу возле лотка  и  угощает  яблоками  целую
ораву ребятишек. А третьего дня, когда он шел  к  нам,  чтобы  принести  мне
Мольера, я видела, как он остановился и дал нищему  монету.  А  как  чудесно
читает он французские стихи! И я, между прочим, согласна с ним  относительно
Тартюфа: конечно, все это изумительно живо и остроумно написано, но  все  же
такой подлый, лицемерный человек, конечно, слишком низменная  фигура,  чтобы
быть главным героем великого произведения. Яго, говорит мистер Джордж,  тоже
отпетый негодяй, но он же не главный герой трагедии, главный герой - Отелло,
пусть заблуждающийся, но благородный. А вот светских дам и  господ,  говорит
мистер Джордж, Мольер изображает... Ах, нет, я не  сумею  так  прочесть  эти
стихи, как он.
     - Но ты знаешь их наизусть, моя дорогая? - спросила миссис Ламберт.
     - О да, маменька! - воскликнула Тео. - Я знаю их... Ах, все это вздор.
     Тут, как я понимаю, мисс Тео, зардевшись, словно майская  роза,  и  вся
трепеща, чмокнула маменьку в щеку и убежала. Почему  она  оборвала  себя  на
полуслове? Да потому, что маменька  посмотрела  на  нее  как-то  странно.  А
почему маменька посмотрела на нее как-то странно? А  почему  сама  мисс  Тео
смотрит вслед мистеру Джорджу, когда он  уходит,  и  ждет  не  дождется  его
прихода? Ах, боже мой, а почему расщветают розы и почему вспыхивают румянцем
щеки? Да потому, что, хотя время летит вперед, все остается по-старому.  Как
всегда, весной набухают почни; как всегда, лето - пора цветения; как всегда,
осень - пора посева; и,  как  всегда,  зимой  облетевшие,  усыпанные  снегом
верхушки деревьев дрожат и поскрипывают на ветру.
     Стоило появиться Джорджу, и Тео уже сбегала по лестнице  вниз  с  жарко
бьющимся сердцем и пылающими - уж не в его ли честь? -  щечками;  и  сдается
мне, что она попросту не отходила от окна, из  которого  открывался  вид  на
улицу и откуда  можно  было  наблюдать,  какую  щедрость  проявил  кто-то  к
подметальщику улицы или как кто-то покупал яблоки у  торговки.  Когда  же  у
парадного появлялся Гарри, она не покидала своей комнаты и своего  рукоделия
или  своей  книжки,  а  принять  молодого  человека  посылала   сестру   или
кого-нибудь из братьев, если  старший,  приехав  на  каникулы  из  колледжа,
находился  дома  или  младший,  будучи   отпущен   доктором   Кризиусом   из
Чартер-Хауса, тоже был здесь. И каким острым зрением  должна  была  обладать
мисс Тео, чтобы безошибочно - а частенько это к тому же случалось в сумерках
- отличить Джорджа от Гарри, то ли по волосам - темным у одного и  белокурым
у другого, - то ли по сложению, хотя братья были столь  схожи,  что  все  их
постоянно путали. Но Тео - это  можно  сказать  с  уверенностью  -  подобной
ошибки не совершала никогда. Этти же, в свою очередь, ни  в  какой  мере  не
приходила  в  волнение,  не  напускала  на  себя  суровости  и  не  говорила
колкостей, когда в гостиной ее маменьки появлялся темноволосый джентльмен.
     Наши герои могли запросто, когда им вздумается,  посещать  дом  мистера
Ламберта и оставаться в нем, сколько их душе будет угодно, и вот однажды тот
из них, который был златокудр, сидел на кушетке в гостиной с видом еще более
праздным и унылым, чем обычно, когда кто-то - ну кто же, как не мисс Этти? -
спустился вниз по лестнице. Что ни говорите, а разве  это  не  поразительное
совпадение (хотя обе молодые особы скорее дали  бы  себя  четвертовать,  чем
признались в существовании какого-то тайного сговора),  что  стоило  в  доме
появиться Гарри, как вниз спускалась Эттп, а  когда  наведывался  Джордж,  в
гостиной  каким-то  образом  оказывалась  Тео?  Итак,   в   соответствии   с
установившимся распорядком мисс Ламберт-младшая  явилась  в  гостиную,  дабы
занять разговором молодого виргинца.
     После  обычных  приветствий  и  обмена  любезностями  молодая   хозяйка
спросила:
     - Позволено ли мне поинтересоваться, сэр,  что  повергло  сегодня  вашу
милость в такое уныние?
     - Ах, Этти! - отвечал он. - А что мне  еще  прикажете  делать,  как  не
впадать в уныние! Помнится, когда мы с  братом  были  мальчишками,  -  а  я,
признаться, был таким лентяем и бездельником,  каких  мало,  -  я  всегда  с
нетерпением ждал каникул и приставал с этим к моему наставнику, а потом  все
каникулы проводил, качаясь на калитке или броеая плоские камешки в  пруд,  и
эти пустопорожние Дни были самыми унылыми. А теперь я тоже ве знаю, чем себя
занять с утра и до позднего вечера.
     - Завтрак, потом прогулка, потом обед, потом опять прогулка, потом чай,
потом ужин. И еще трубка вашего излюбленного виргинского табака, не так  ли?
- говорит мисс Этти, тряхнув головой.
     - Знаете, Этти, когда я был на  днях  с  Чарли  в  школе,  меня  так  и
подмывало  сказать  его  учителю:  "Поучите  меня  чему-нибудь,  сэр.   Этот
тринадцатилетний мальчик куда лучше меня знает латынь и греческий, а ведь  я
на десять лет его старше. Я целыми днями слоняюсь без дела и вполне  мог  бы
снова взяться за книги, чтобы наверстать то, что по своей  лености  упустил,
будучи мальчишкой". Почему вы смеетесь, Этти?
     - Я смеюсь, потому что представила себе, как вы стали первым учеником и
учитель вызывает вас отвечать урок! - воскликнула Этти.
     - Я бы не стал первым учеником, - смиренно заметил Гарри. - Вот  Джордж
- тот в любом классе был бы первым, но я, понимаете, не очень-то способен  к
учению, а в молодости был к тому же  страшно  ленив.  У  нас  на  родине  не
принято, чтобы учителя пускали в ход трость, а мне бы это пошло на пользу.
     Этти постучала ножкой по полу и поглядела на  крепко  сбитого  молодого
человека, с унылым видом сидевшего напротив нее.
     - Даю слово, это не повредило бы вам и сейчас! - без  обиняков  заявила
она. - Может быть, Чарли рассказывал вам, как их секут в школе? Уж не его ли
рассказы пробудили в вас такое страстное желание подвергнуться порке?
     - То, что он рассказывал мне про школу, - простодушно отвечал Гарри,  -
заставило меня понять, что я бездельничал, когда должен был трудиться, и что
у меня нет таланта к учению. Да и вообще на что я гожусь? Растранжирить свою
долю наследства здесь, за океаном, да околачиваться в кофейнях  или  скакать
за сворой гончих у себя на родине? Нет, ни на что я не гожусь, ни на что!
     - Как! Чтобы такой высокий, сильный, храбрый мужчина был ни на  что  не
пригоден? - воскликнула Этти. - Да будь я трижды ни на что не пригодна, я  и
тогда нипочем не призналась бы в этом женщине!
     - Но что мне делать? Я просил у матушки разрешения поступить на военную
службу, но она ничего мне не ответила, А ведь только на это  я  и  пригоден.
Купить офицерский чин мне не на что. Я промотал  все  свои  деньги,  да  еще
столько взял у брата, что больше не могу просить у него и нипочем не  стану.
Эх, если бы матушка согласилась отпустить меня  на  военную  службу,  я  бы,
кажется, запрыгал от радости.
     - Вот еще! Настоящий храбрый мужчина  не  станет  ждать,  пока  женщина
пристегнет ему шпагу и вычистит его ружье! Что  это  вчера  рассказывал  нам
папенька об одном молодом придворном, по имени сэр Джон Армитейдж...
     - Джон Армитейдж? Я встречался с ним у Уайта и в клубах. Очень приятный
молодой дворянин. У него большое поместье где-то на севере.
     - И к тому же он помолвлен с одной из наших прославленных красавиц -  с
мисс Хоу, сестрой лорда Хоу... Но ведь это, мне кажется,  не  может  служить
помехой для джентльмена?
     - Помехой? К чему? - спросил Гарри.
     - Помехой на пути к славе! - отвечала мисс Этти. - Думается мне, что ни
одна по-настоящему храбрая женщина, как бы ни любила она своего  жениха,  не
скажет ему: "Останься!" - когда родина говорит: "Иди!" Сэр Джон  добровольно
вызвался принять участие в предстоящем походе, и вчера во  время  приема  во
дворце его величество спросил, когда он готов будет выступить. "Завтра, если
вы позволите, ваше величество", - отвечал сэр Джон, и король сказал, что это
ответ, достойный солдата. Мой отец тоже жаждет отправиться в поход. Не  будь
маменьки и всех нас... Боже мой, боже мой! Почему  я  не  мужчина!  Оба  мои
братца готовятся стать священниками, а вот из меня, я уверена, получился  бы
первоклассный солдатик! - Произнося эту речь, она шагала  из  угла  в  угол,
воинственная, как Жанна д'Арк.
     А Гарри глядел на нее с нежностью и восхищением.
     - Не хотел бы я видеть тяжелый мушкет на этом плечике или рану на  этой
хорошенькой щечке, - сказал он.
     - Рану? Кто боится ран! - воскликнула малютка.  -  Тяжелый  мушкет?  Да
будь он у меня в руках, я бы уж сумела  пустить  его  в  ход!  Вы,  мужчины,
воображаете, что мы, женщины, способны  только  варить  пудинги  и  вышивать
узоры. Ах, почему я не мужчина! Вчера Джордж читал  нам  из  Тассо,  -  и  я
подумала, что там есть строчки, которые очень подходят  для  меня...  Сейчас
припомню... Да вот эта книжка, видите,  тут  даже  отмечено  место,  где  мы
остановились.
     - И даже место отмечено? - покорно повторил Гарри.
     - Ну да! Здесь говорится о женщине, которая  разочарована,  потому  что
се... потому что ее брат не пошел на войну, и вот  как  она  описывает  свои
чувства:

                      Зачем и я не создана героем?
                      Зачем и мне сил больше не дано?
                      Блеск шелковых одежд...

     - Шелковые одежды? - переспросил Гарри, вопросительно глядя на Этти.
     - Ну и что же, сэр? Я знаю, что это не шелк... но вот в книге так...

                                    ...одежд, с моим покоем
                    За шлем и меч я б отдала давно:
                    Не ослабел бы жар мой ни под зноем,
                    Ни в холоде, ни в бурю средь волны:
                    Одна ль, с другими ль, днем ли иль под тучей
                    Ночной, я б смело мчалась в бой кипучий.

     Сражаться? Да, это я бы могла! Почему,  спрашивается,  оба  мои  братца
надумали стать  священниками?  Кто-то  из  папиных  детей  должен  же  стать
солдатом!
     Гарри нежно поглядел на нее и добродушно рассмеялся. Он чувствовал, что
у него нет особого желания сражаться с таким хрупким маленьким воином.
     - Взгляните, - сказал он, протягивая палец. -  Мне  кажется,  что  ваша
ручка не намного толще этого пальца. Так разве можете вы вступать в  схватку
с крупным, сильным мужчиной? Впрочем, хотел бы я  поглядеть,  какой  мужчина
решится вас обидеть! Да, я бы очень хотел поглядеть на него! Вы в самом деле
полагаете, что  у  какого-то  негодяя  может  хватить  духу  причинить  хоть
малейшее зло такому хрупкому, нежному, миниатюрному созданию, как вы?  -  И,
воспламененный полетом своего воображения, Гарри тоже  стал  расхаживать  из
угла в угол, все больше разъяряясь при мысли, что какой-то  мерзавец-француз
может позволить себе грубость по отношению к мисс Эстер Ламберт.
     Вот эта-то  молчаливая,  сдержанная  отвага,  которая  чувствовалась  в
молодом виргинце, и покорила Этти...  Она  подозревала  в  нем  это  скрытое
достоинство, и оно особенно пленяло ее. Мисс Этти, в сущности, была не более
отважна, чем Эрминия, речь которой она продекламировала по книге и о которой
мистеру Гарри Уорингтону не доводилось слышать. Возможно даже, что он был  в
гостиной, когда его брат, Джордж читал стихи дамам, но мысли его были заняты
другими заботами, и он ничего не понял, безнадежно запутавшись во всех  этих
Клотильдах и Эрминиях, великанах, и волшебниках, и  прочей  чепухе.  А  мисс
Этти, утверждаю я, по натуре своей была отнюдь не амазонка, иначе  она,  без
сомнения, по  закону  контраста,  о  котором  позаботилась  мудрая  природа,
влюбилась бы в какого-нибудь изнеженного молодого человека с  литератур-ньши
наклонностями или в какого-нибудь  гениального  флейтиста,  -  ведь  все  мы
знаем,  что  нежные,  хрупкие   женщины   особенно   влекутся   к   сильным,
мужественным,  простодушным  мужчинам,  в  то  время  как  грубые  вояки   и
прославленные герои ' войны легко и часто  оказываются  под  башмаком.  Если
мистер Гарри Уорингтон влюбится в женщину такого склада, как  мисс  Ламберт,
да еще женится на ней... что ж, не надо быть колдуном, чтобы предсказать,  к
чему это приведет.
     Словом, в то время как Этти пускала свои маленькие  ядовитые  стрелы  в
Гарри, он поначалу даже не пытался стряхнуть их со своей дубленой шкуры, ибо
просто не чувствовал их уколов. Быть может, своими намеками и насмешками она
стремилась побудить его к действию? Но он  был  слишком  простодушен,  чтобы
понимать цель этих мелких укусов. Не хотела ли Этти пристыдить его,  говоря,
что даже она, слабая женщина, готова надеть латы и шлем? Но наш простак либо
хохотал, пытаясь вообразить ее в роли солдата, либо холодел при одной мысли,
что ей может угрожать опасность.
     - Ну, какая, скажите на милость, польза от таких сильных рук, если все,
на что  они  способны,  это  держать  моток  шелка,  который  сматывает  моя
маменька? - воскликнула мисс Этти. - И какое применение силе можно  найти  в
гостиной?  Ах,  вы,  вероятно,  надеетесь,  что   вас   попросят   выбросить
кого-нибудь из окна?  Гарри  -  сильный  мужчина,  ну  так  что?  Верно,  на
Варфоломеевской ярмарке найдутся мужчины и  посильнее.  А  вот  Джеймс  Вулф
вовсе не так уж силен. С виду он совсем какой-то больной и хилый  и  прошлый
свой приезд к нам так беспрестанно кашлял и был так  бледен,  словно  увидел
привидение.
     - Вот уж не понимаю, как это мужчина может бояться привидений, - сказал
Гарри.
     - Позвольте, а вам когда-нибудь доводилось их видеть, сэр?  -  спросила
насмешница.
     - Нет, не доводилось. Однажды,  когда  мы  были  еще  мальчишками,  мне
почудилось, что я вижу привидение, но оказалось, что это был просто Натан  в
ночной рубашке. Впрочем, я нисколько не испугался, приняв его за привидение.
Да никаких привидений, думается мне, не существует. И то, что мы слышим  про
них от наших нянюшек, - все это сплошные выдумки, - сказал Гарри серьезно. -
Джордж, правда, напугался, но ведь он... - И Гарри прикусил язык.
     - Но ведь он - что? - спросила Этти.
     - Да просто он не такой, как я, больше ничего. Такой  храброй  женщины,
как наша маменька, еще поискать, однако при виде мыши она всякий раз  ужасно
взвизгивает и ничего не может с собой поделать. Это выше ее сил. Ну, а  брат
мой, как видно, но выносит привидений. А я их не боюсь.
     - Джордж всегда говорит, что из вас получился бы лучший солдат, чем  из
него.
     - Да и мне так кажется, если б только мне дали испытать себя.  Но  зато
тысячу разных других вещей он делает куда лучше, чем я, чем  кто  бы  то  ни
было. И зачем только он не дал мне принять участие в походе  Брэддока!  Если
бы я нашел там свой конец, пользы от меня было  бы  ничуть  пе  меньше,  чем
сейчас; только тогда я бы хоть  не  промотал  своего  состояния  и  люди  не
указывали бы  на  меня  пальцем  и  не  говорили  бы,  что  я  опозорил  имя
Уорингтонов! И почему нельзя мне теперь  отправиться  в  этот  новый  поход,
записавшись добровольцем, как сэр Джон Армитейдж? Ах, Этти! Разнесчастный  я
человек, вот что я вам скажу! - И разнесчастный человек принялся с удвоенной
прытью расхаживать из угла в угол. - И зачем только понесло меня в Европу! -
со стоном произнес он.
     - Как это лестно нам слышать! Премного вам обязаны, мистер Гарри! - Но,
увидав молящий взгляд юноши, Этти вдруг добавила: - Может быть, вы...  Может
быть, вы решили вернуться домой?
     - Чтобы стать посмешищем всей Виргинии? Там не найдется никого, кто  не
стал бы надо мной потешаться... кроме одного только  человека,  а  он  не  в
почете у моей маменьки. Нет, мне было бы стыдно возвратиться  сейчас  домой.
Вы по знаете моей матушки, Этти. Я в общем-то не боюсь ничего на  свете,  по
вот ее почему-то побаиваюсь. Что я отвечу, когда она спросит меня: "Где твоя
доля наследства,  Гарри?"  -  "Пошла  прахом,  маменька"  -  должен  буду  я
признаться. "Что же ты с ней сделал?" - "Растратил, маменька, а потом сел  в
тюрьму". - "Кто же вызволил тебя из тюрьмы?" - "Братец Джордж, маменька, вот
кто вызволил меня из тюрьмы, и теперь я вернулся домой, ничего не достигнув,
без профессии, без видов на будущее, вернулся с пустыми руками...  и  ничего
мне больше не остается, как приглядывать за неграми, терпеливо сносить  ваши
нагоняи