невеселую жизнь (тут я своими словами пересказываю то, что было  написано  у
Уорингтона, так как для того, чтобы воспроизвести это полностью,  не  хватит
места),  и  порой  он  готов  пожалеть  о  том,  что  выволок  когда-то  эту
прелестную, сварливую, вздорную мегеру из oubliette и спас от смерти.  После
страшной суматохи  первого  акта  второй  протекает  довольно  спокойно;  он
заполнен главным образом пререканиями между бароном и баронессой Карпезан  и
заканчивается под звуки рогов, возвещающих, что  молодой  король  Богемии  и
Венгрии приближается со своей охотой к замку.
     Местом действия третьего акта становится  Прага,  куда  его  величество
пригласил лорда Карпезана с супругой, пообещав оказать ему высокие  почести:
из барона он будет  произведен  в  графы,  из  полковника  в  генералы.  Его
очаровательная супруга блистает при дворе, затмевая всех прочих дам,  а  сам
Карпзоф...
     - О, позвольте... я что-то припоминаю... Мне известна эта история, сэр,
- говорит мистер Джонсон. - Она  рассказана  у  Метерануса  и  напечатана  в
"Театрум Универсум". Я еще подростком читал это, когда  учился  в  Оксфорде:
Карпезанус или Карпзоф...
     - Это будет в четвертом акте, - перебивает его мистер  Уорингтон.  -  В
четвертом акте знаки внимания, которые  молодой  король  оказывает  Сибилле,
становятся все более и более очевидными, но супруг долгое время отказывается
этому верить и старается победить свою ревность, пока,  наконец,  неверность
супруги не обнаруживается с полной очевидностью!.. - И тут автор принимается
читать  этот  акт,  завершающийся  ужасной  трагедией,   имевшей   место   в
действительности.  Удостоверившись  в  виновности  своей  супруги,  Карпезан
приказывает палачу, который всюду сопровождает его отряд, умертвить  графиню
Сибиллу в се собственном дворце, и занавес  падает  в  ту  минуту,  когда  в
угловом покое, освещенном луной, свершается это страшное дело, а  под  окном
король наигрывает на лютне песню, подавая любовный сигнал преступной  жертве
своей страсти.
     Эту песню (написанную в античном духе и повторно исполняемую  в  пьесе,
ибо ее уже распевали в третьем акте  на  королевском  пиру)  мистер  Джонсон
объявляет очень удачным подражанием манере мистера  Уоллера,  а  ее  игривое
исполнение в момент ужасного убийства,  когда  неотвратимая  кара  постигает
порок, должно, по его мнению, еще усугубить мрачный трагизм сцены.
     - А что же происходит потом? - спрашивает он. - Помнится,  в  "Театрум"
сказано, что Карпезан снова вошел  в  милость  к  графу  Менсфилду  и,  надо
полагать, убил еще немало сторонников Реформации.
     Надо сказать, что здесь наш поэт несколько  уклонился  от  исторической
правды.  В  пятом  акте  "Карпезана"  Людовик,  король  Венгрии  и   Богемии
(порядком,  надо  полагать,  напуганный  кровавым  концом   своей   любовной
интриги), получает известие, что в пределы Венгрии вторгся султан  Сулейман.
Появляются два дворянина и рассказывают о том, как оскорбленный и взбешенный
Карпезан порвался в королевские покои, где  король,  только  что  получивший
вышеозначенную весть, держал совет с  приближенными.  Карпезан  сломал  свой
меч, швырнул обломки к ногам  короля  вместе  с  перчаткой,  вызывая  короля
носить эту перчатку, если у него  хватит  на  то  отваги,  и  поклялся,  что
наступит день, когда он потребует ее обратно. Бросив  этот  яростный  вызов,
мятежник скрылся из Праги, где какое-то время не давал о себе знать. А затем
прошел слух, что он примкнул к турецкому захватчику, принял магометанство  и
находится сейчас в лагере султана, чьи  палатки  белеют  на  противоположном
берегу реки. Король, решив выступить против султана в поход, идет к  себе  в
палатку вместе со своими генералами и  готовит  план  сражения,  после  чего
отпускает всех на свои посты, повелев остаться одному почтенному, преданному
рыцарю, своему конюшему, перед коим и кается в содеянных им преступлениях, в
тяжкой обиде, нанесенной глубоко им почитаемой королеве, и заявляет о  своем
решении встретить день битвы как подобает мужчине.
     "Как зовется эта равнина?"
     "Мохач, государь! - отвечает старый  воин  и  добавляет:  -  Не  успеет
закатиться солнце, как Мохач станет свидетелем славной победы".
     И вот играют трубы, слышен сигнал  боевой  тревоги.  Звучат  цимбалы  -
варварская музыка янычар. Теперь мы  в  турецком  лагере,  и  перед  нами  в
окружении своих военачальников в чалмах предстает друг  султана  Сулей-мана,
покоритель Родоса, грозный Великий Визирь.
     А кто же этот воин в восточном одеянии, но с перчаткой  на  шлеме?  Это
Карпезан. Даже  сам  Сулейман  знает  его  отвагу  и  свирепость.  Карпезану
известно расположение венгерских дружин;  он  знает,  в  каком  виде  оружия
войска  венгерского  короля  слабее,  знает,  как  надобно   встретить   его
кавалерию, удары которой всегда страшны, и как заманить в топи, где ее  ждет
неизбежная гибель, и просит позволения стать во главе  войска  -  как  можно
ближе к тому месту, где будет находиться вероломный король Людовик.
     "Будь по-твоему, - говорит мрачный визирь. - Наш непобедимый  властелин
наблюдает за битвой вон с той башни. К исходу  дня  он  будет  знать,  какой
награды заслуживаешь ты за свою доблесть".
     Пушки  стреляют,  подавая  сигнал  к  бою,   трубы   трубят,   турецкие
военачальники удаляются,  предрекая  смерть  неверным  и  клянясь  в  вечной
верности султану.
     И вот уже  битва  закипела,  со  всевозможными  перипетиями,  знакомыми
каждому поклоннику театра. Рыцари-христиане  и  турецкие  воины  мечутся  по
сцене и бросаются в рукопашную. Снова и снова  трубят  трубы.  Войска  обеих
сторон то наступают, то отступают. Карпезан с перчаткой на шлеме и с ужасной
своей секирой носится по полю битвы как бешеный, все сметая перед  собой,  и
вызывает на бой короля  Людовика.  Он  заносит  секиру  над  головой  воина,
устремившегося ему навстречу, по, узнав  в  нем  молодого  Улърика,  бывшего
капитана своего полка, опускает занесенную руку и предлагает  ему  спасаться
бегством и помнить Карпезана. Сердце его смягчается при виде молодого друга;
он вспоминает былые времена, когда они  вместе  сражались  и  побеждали  под
протестантскими знаменами. Ульрик молит его вернуться на сторону короля,  но
это, разумеется, уже невозможно.  Они  бьются.  Ульрик  сам  идет  навстречу
гибели, и вот он падает, сраженный  секирой.  При  виде  поверженного  друга
сердце изменника сжимается, но кто, как не сам  король  Людовик,  появляется
тут перед ним. Его плюмаж  сорван,  его  меч  зазубрен,  его  щит  продавлен
тысячами ударов, которые он получил и нанес в кровавой  битве.  А!  Кто  это
здесь? Вело томный монарх пытается отвратить свое лицо (не так  ли  поступал
до него и Макбет?), но Карпезан уже настиг его. В сердце его нет  больше  ни
капли сострадания. Он кипит от ярости.
     "Сразимся  один  на  один?!  -  рычит  он.  -  Изменник  с  изменником!
Становись, король Людовик! Двоедушный король, двоедушный рыцарь,  двоедушный
друг - этой перчаткой, что у меня на шлеме, я вызываю тебя  на  бой!"  И  он
срывает с шлема этот символ учиненного над ним поругания  и  швыряет  его  в
короля.
     Тут они, конечно, начинают биться, и монарх падает, сраженный  карающей
десницей человека, которого он  оскорбил.  Он  умирает,  бормоча  бессвязные
слова раскаяния, а Карпезан,  опершись  о  свое  смертоубийственное  оружие,
произносит душераздирающий  монолог  над  трупом  монарха.  Вокруг  них  тем
временем собираются турецкие воины: этот страшный день принес им  победу.  В
стороне стоит мрачный визирь, окруженный своими янычарами, чьи мечи и стрелы
досыта напились крови. Визирь смотрит на изменника, склонившегося над  телом
короля.
     "Христианин-отступник! - говорит визирь. - Аллах  даровал  нам  славную
победу. Оружие  великого  повелителя  нашего  побеждает  всех.  Христианский
король сражен тобой".
     "Мир праху его! Он умер как добрый рыцарь", - лепечет Ульрик, а сам уже
еле дышит.
     "В этом сражении, - продолжает мрачный  визирь,  -  ты  превзошел  всех
своей отвагой. Ты назначаешься пашой Трансильвании! Приблизьтесь, лучники...
Огонь!"
     В груди Карпезана дрожит стрела.
     "Паша Трансильвании, ты изменил королю, который лежит здесь,  сраженный
твоей рукой! - говорит мрачный визирь. - В великой победе,  одержанной  нами
сегодня,  твоя  заслуга  больше  всех  других.  И  наш  великий   повелитель
вознаграждает тебя за это по заслугам.  Играйте,  трубы!  Сегодня  ночью  мы
выступаем в Вену!"
     И занавес падает в  ту  минуту,  когда  Карпезан  подползает  к  своему
умирающему другу и, целуя его руку, задыхаясь, произносит:
     "Прости меня, Ульрик!"

                                   * * *

     Закончив  читать  трагедию,  мистер  Уорингтон  обращается  к   мистеру
Джонсону и скромно спрашивает:
     - Ну, что вы скажете, сэр? Есть ли какая-нибудь надежда, что эта  пьеса
увидит свет?
     Но узнать мнение великого критика не удается, ибо  мистер  Джонсон  уже
довольно давно погрузился в сон и, разбуженный, откровенно  признается,  что
не слышал последнего акта.
     Когда голос автора  смолк,  слушатели  сразу  задвигались  и  зашумели.
Принимаясь за чтение, Джордж поначалу очень нервничал, но последние два акта
он, но общему признанию, читал  необычайно  выразительно,  и  все  наперебой
расхваливают его  сочинение  и  манеру  читать.  У  всех  заметно  поднялось
настроение - не потому ли, что чтение пришло к концу? Слуга мистера Спенсера
разносит напитки. Гости из Темпла,  потягивая  глинтвейн,  высказывают  свое
мнение о пьесе. Все они отменные знатоки  театра  и  театральной  публики  и
обсуждают сочинение мистера Уорингтона с должной серьезностью, как оно  того
и заслуживает.
     Мистер Фауптейн замечает, что визирь не  должен  говорить:  "Огонь!"  -
когда отдает приказ своим лучникам стрелять в Карпезана, так как, само собой
разумеется, из лука и стрел нельзя открыть "огня". Замечание это принимается
к сведению.
     Мистер Фигтри, натура чувствительная, выражает сожаление,  что  Ульрику
не удается избежать гибели и жениться на героине с комическим амплуа.
     - Нет, сэр, нет, на Мохаче венгерская армия была полностью  истреблена,
- говорит мистер Джонсон, - значит, Ульрик должен сложить голову  вместе  со
всеми. Он мог спастись только бегством, но нельзя же допустить, чтобы  герой
бежал с поля брани! Капитан Ульрик не может избежать смерти, но он  умирает,
покрытый славой!
     Господа Эссекс и  Тенфилд  удивленно  перешептываются,  спрашивая  друг
друга, кто этот нахальный чудак, приглашенный  мистером  Спенсером,  который
противоречит всем и каждому, и они предлагают покататься на лодке по реке  -
подышать свежим воздухом после утомления, вызванного трагедией.
     Произведение мистера Уорингтона получило явно  благоприятную  оценку  у
всех слушателей, и особенно благоприятную у  мистера  Джонсона,  чье  мнение
автор ценит особенно высоко. Возможно, что мистер Джонсон не  поскупился  на
похвалы мистеру Уорингтону, памятуя о том, что этот  молодой  человек  имеет
вес в обществе.
     - Я положительно одобряю  ваше  произведение,  сэр,  -  говорит  он.  -
Одобряю во всем, вплоть до смерти вашей героини. А я имею  право  судить  об
этом, поскольку я тоже убил свою героиню и  получил  свою  долю  plauses  in
theatre {Аплодисментов в театре (лат.).}. Слышать свои  строки,  вдохновенно
произносимые под гром аплодисментов - это поистине воодушевляет. Мне приятно
видеть молодого человека знатной фамилии, который не считает  Музу  трагедии
недостойной его внимания. Я же мог пригласить ее лишь под  убогую  кровлю  и
просить, чтобы она вывела меня из скудости и нищеты. Счастье ваше, сэр,  что
вы можете встречаться с ней как  равный  с  равной  и  взять  ее  замуж  без
приданого!
     - Даже величайший гений не  может,  думается  мне,  не  уронить  своего
достоинства, вступая в сделку с поэзией, - замечает мистер Спенсер.
     - О пет, сэр, - отвечает мистер Джонсон. - Я сомневаюсь, что даже среди
величайших гениев много нашлось бы таких, кто стал бы трудиться, если бы его
не понуждала к тому  выгода  или  необходимость,  но  лучше  уж  вступить  в
законный брак, на счастье и на горе, с бедной Музой, чем впустую  волочиться
за богатой. Я поздравляю вас с вашей пьесой, мистер  Уорингтон,  и  если  вы
хотите увидеть ее на подмостках, я буду  счастлив  представить  вас  мистеру
Гаррику.
     - Мистер Гаррик будет его  восприемником,  Мельпомена  -  его  крестной
матерью, а его купелью - котел ведьм из "Макбета"! - воскликнул  велеречивый
мистер Фигтри.
     - Сэр, я не упоминал ни купели, ни крестной матери, - возразил  великий
критик. - Я не поклонник пьес, которые не  в  ладах  с  нравственностью  или
религией, но в пьесе мистера Уорингтона я не усматриваю ничего,  что  бы  им
противоречило. Порок несет заслуженную кару, как тому и следует быть, даже в
лице королей, хотя,  быть  может,  мы  слишком  поверхностно  судим  о  силе
подстерегающих их соблазнов. Месть тоже получает свое  воздаяние,  ибо  наше
несовершенное понимание справедливости не дает нам права слишком  вольно  ее
вершить. Как знать, быть может, это не король совратил жену Карпезана, а она
сама заставила его сойти со стези добродетели.  Но  так  или  иначе,  король
Людовик получает за свое преступление по  заслугам,  а  изменника  постигает
справедливая  казнь.  Позвольте  пожелать  вам   приятно   провести   вечер,
джентльмены! - И с этими словами он покидает общество.
     Когда чтение трагедии близилось к концу, в  квартире  мистера  Спенсера
появился генерал Ламберт и прослушал последний акт. Теперь же он  направился
вместе с Джорджем к нему домой, а оттуда они оба вскоре проследовали к  дому
генерала, где все с нетерпением ждали молодого автора, чтобы услышать из его
уст рассказ о том, какой прием встретила его пьеса у критиков из  Темпла.  У
себя дома на Саутгемптон-роу мистер Уорингтон нашел письмо, которое и  сунул
нераспечатанным в карман, спеша отправиться со своим  другом  в  Сохо;  ведь
можно не сомневаться, что дамам не терпелось узнать, какая  судьба  постигла
Карпезана на этой первой, так сказать, репетиции.
     Этти заявила, что Джордж так застенчив, что было  бы,  вероятно,  лучше
для всех, если бы его пьесу читал кто-нибудь другой. Но Тео горячо возразила
на это:
     - Кто-нибудь другой? Вот выдумки! Кто же может  лучше  прочесть  стихи,
чем сам автор, который чувствует их всем своим сердцем? А Джордж все  сердце
вложил в эту трагедию.
     Мистер Ламберт склонен был думать, что кто-то  еще  тоже,  по-видимому,
вложил в эту пьесу все сердце, но не высказал своего мнения вслух.
     - Мне кажется, Гарри был бы  очень  неплох  в  роли  короля,  -  сказал
генерал. - В этой сцене, где он прощается с женой, отправляясь на  войну,  я
так и вижу вашего брата, как живого.
     - Ах, папенька! Право же, сам мистер  Уорингтон  может  исполнить  роль
короля лучше, чем всякий другой! - возмутилась мисс Тео.
     - И в конце пьесы принять заслуженную смерть на поле брани?  -  спросил
отец.
     - Я этого не говорила, папенька. Я сказала только,  что  мистер  Джордж
мог бы очень хорошо сыграть роль короля, - возразила мисс Тео.
     - Ну да, а оставшись в живых, без сомнения, подыскал бы себе подходящую
королеву. Так что же пишет ваш брат, Джордж?
     Джордж, чьи мысли были полны театральными  триумфами,  monumentum  aere
perennius {Памятником на все  времена  (лат.).},  букетами  сирени,  нежными
признаниями, произнесенными шепотом и благосклонно принятыми,  вспомнил  про
письмо Гарри и радостно извлек его из кармана.
     - Ну, тетушка Ламберт, поглядим, что наш беглец хочет  нам  сообщить  о
себе, - сказал Джордж, срывая сургучную печать.
     Почему лицо его хмурится, пока глаза пробегают  строки  письма?  Почему
женщины смотрят на него с такой тревогой? И почему, о, почему так побледнела
мисс Этти?
     - Вот что он пишет, - говорит Джордж и начинает читать.

                                                    "Райд, 1 июня 1758 года.

     Я ничего не сказал тебе, мой  дорогой  Джордж,  о  своих  намерениях  и
надеждах, когда в среду покидал наш дом. А намеревался  я  повидать  мистера
Уэбба в Портсмуте или на острове Уайт, - словом, там, где разыщу его полк, -
и, если потребуется, то на  коленях  молить  его,  чтобы  он  зачислил  меня
волонтером в свою экспедицию. В Портсмуте я сел на корабль, узнав,  что  наш
полк расквартирован в деревне Райд. Мистер Уэбб принял меня как нельзя лучше
и без промедления исполнил мою просьбу. Вот почему  написал  я  "наш  полк".
Волонтеров нас под началом мистера Уэбба 8 человек - все люди родовитые да и
состоятельные,  кроме  меня,  бедного,  который  не  заслуживает  богатства.
Питаемся мы за одним столом с офицерами, стоим на правом  фланге  колонны  и
имеем право всегда быть в первых рядах, а ровно через час  начнем  грузиться
на борт "Рочестера", корабля его величества, с 60 пушками, наш  же  коммодор
мистер Хоу идет на "Эссексе", имеющем 70  пушек.  Его  эскадра  примерно  из
двадцати боевых кораблей и, по-моему, не меньше  чем  из  ста  транспортных.
Хотя наша экспедиция содержится в тайне, я не сомневаюсь, что конечная  цель
ее - Франция, где я надеюсь снова  встретиться  с  моими  старыми  друзьями,
господами французами, и добыть себе славу a la pointe de son  epee  {Острием
своей шпаги (франц.).}, как говорили у нас в Канаде. Быть может,  пригодятся
и мои услуги в качестве переводчика. Хоть я говорю и не  так  свободно,  как
одно мне известное лицо, но все же лучше большинства моих товарищей.
     Я не решаюсь написать нашей матушке и сообщить ей о  предпринятом  мной
шаге. Может быть, ты, когда закончишь свою знаменитую трагедию, напишешь  ей
- ведь ты так хорошо умеешь уговаривать, ты  можешь  улестить  кого  угодно.
Передай мои заверения в глубочайшем уважении и преданности дорогому генералу
Ламберту и дамам,  и  я,  конечно,  не  сомневаюсь,  что,  случись  со  мной
что-нибудь, ты позаботишься о Гамбо, рабе горячо к тебе привязанного брата

                                                        Генри Э.-Уорингтона.

     Когда будешь  писать  на  родину,  передай  привет  всем  -  не  забудь
Демпстера, Маунтин, Фанни М. и всех наших слуг, - а также низко поклонись от
меня нашей почтенной матушке, которой я был плохим сыном. А  если  я  обидел
чем-нибудь дорогую мисс Эстер Ламберт, она, я уверен,  простит  меня,  и  да
благословит вас всех бог.

        "Г. Э.-У. "

     Дж. Эсмонду Уорингтону, эсквайру.
     В доме мистера Скрейса на Саутгемптон-роу
     Напротив Бедфорд-Хаус-гардене, Лондон".

     На последних строках голос Джорджа дрогнул. Не  на  шутку  растроганный
мистер Ламберт сидит молча. Тео и миссис Ламберт смотрят друг  на  друга:  а
лицо Этти хранит холодное выражение, по сердце ее страдает. "Он подвергается
опасности, быть может, его ждет смерть, и это я послала его туда!" -  думает
она.

        ^TГлава LXIV,^U
     в которой Гарри избежал смерти на поле боя в надежде отличиться в
     другой раз

     Проводив своего возлюбленного хозяина,  бедняга  Гамбо  был  безутешен:
услыхав о том, что мистер Гарри завербовался в  солдаты,  он  так  стенал  и
проливал слезы, что, казалось, сердце бедного негра не выдержит  разлуки.  И
ничего нет удивительного, если он стал искать  сочувствия  у  слуг  женского
пола  в  доме  мистера  Ламберта.  Куда  бы  ни  забрасывала  судьба   этого
чернокожего юношу, он повсюду искал утешения в дамском обществе. И в  нежных
душах этих прекрасных  созданий  всегда  находилось  сострадание  к  бедному
африканцу, а его темная кожа не больше отвращала их от него,  чем  Дездемону
от Отелло. Европа, сдается мне, никогда не была так брезглива по отношению к
Африке, как некая другая уважаемая часть света.  Более  того,  общеизвестно,
что некоторы