ь, которую мы ведем. Как  рано
она нас затягивает и какими себялюбцами делает нас сначала Природа, а  потом
воспитание и необходимость. Судьба правит колесницей нашей жизни, и никто не
избежит своей участи. Я знаю, что существует добро,  я  вижу  добродетельных
людей, но иду своим  путем.  Своим?  О  нет  -  путем,  предначертанным  нам
судьбой. И она не вовсе  лишена  сострадания  к  нам,  ибо  порой  дает  нам
возможность узнать таких людей, как вы. - И с  этими  словами  милорд  берет
руку миссис Ламберт, заглядывает  ей  в  глаза  и  склоняется  перед  ней  в
поклоне, исполненном грации и  печали.  Он  не  произнес  ни  единого  слова
неправды. Большое заблуждение предполагать, что дурные и  слабовольные  люди
не способны на добрые чувства или лишены чувствительности. Но, к  сожалению,
добрые  чувства  недолговечны,   а   слезы   -   это   всего   лишь   разгул
сентиментальности, и не по этой ли причине старым распутникам, как  говорят,
доставляют особое удовольствие мольбы и слезы их жертв.  Но  миссис  Ламберт
едва ли догадывалась о том, какие мысли бродили в голове ее собеседника  (да
и как бы она могла догадаться?), и потому молилась за него со всем упорством
любвеобильной женской натуры. Он гораздо лучше -  да,  конечно,  он  гораздо
лучше, чем о нем думают. При  этом  он  очень  интересный  человек.  Никогда
нельзя терять надежды. Конечно же, конечно, для него еще не все потеряно.
     Будущее покажет, кто из них двоих дал более правильную оценку характеру
милорда. А пока что, даже если милорд окажется прав, сердце  миссис  Ламберт
растаяло,  и  ее  добрые  пожелания  и  молитвы  если  и  не  исцелили  душу
закоренелого грешника, во  всяком  случае,  не  могли  принести  ему  вреда.
Добросердечные врачеватели (а какую  хорошую  женщину  не  причислишь  к  их
числу?) проявляют заботу о любой  заблудшей  душе  совершенно  так  же,  как
доктор о тяжелом, но не  безнадежно  больном.  Когда  же  здоровье  пациента
начинает идти на поправку, их интерес к нему скудеет, и они бросаются щупать
пульс и прописывать лекарства кому-нибудь другому.
     Но пока болезнь еще требовала лечения, доброй миссис Ламберт необходимо
было постоянно наблюдать  своего  больного,  и  мало-помалу  между  милордом
Каслвудом и  семейством  Ламберт  возникла  самая  тесная  дружба.  Не  могу
поручиться, что  кое-какие  мирские  расчеты  не  сопутствовали  возвышенным
устремлениям и планам доброй миссис Ламберт (ведь как знать, в какой Эдем не
проникает суетность, минуя сонмы ангелов с огненными  мечами?).  Сын  миссис
Ламберт готовился  принять  духовный  сан.  Милорд  же  Каслвуд  был  немало
обеспокоен тем, что беспорядочный образ жизни и  еретические  разговоры  его
нынешнего капеллана мистера Сэмпсона  могут  привести  к  отрешению  его  от
должности; в этом случае -  обмолвился  как-то  раз  милорд  -  их  скромный
маленький приход будет к услугам молодого, хорошо  воспитанного  священника,
исповедующего  высокие  нравственные  идеалы  и   готового   удовлетвориться
небольшим жалованьем и немногочисленной, но расположенной к нему паствой.
     Так установилось знакомство между обеими семьями,  и  каслвудские  дамы
уже не раз  приезжали  засвидетельствовать  свое  почтение  миссис  Ламберт.
Всегда и неизменно чинные, они были  крайне  любезны  и  с  родителями  и  с
дочерьми. Карточные вечера леди Каслвуд были гостеприимно открыты для миссис
Ламберт и ее семейства. Конечно, будет игра, все на свете теперь играют -  и
его величество, и епископы, и все пэры и  их  супруги,  -  ну,  словом,  вся
Англия. Разумеется, кто не хочет, пусть не играет, однако как можно осуждать
игру, когда самые почтенные, и даже августейшие, особы  ежедневно  предаются
этому занятию! И миссис  Ламберт  не  раз  появлялась  на  раутах  миледи  и
осталась очень довольна  оказанным  ей  приемом  и  польщена  комплиментами,
выпавшими на долю ее дочек.
     В приведенном выше письме уже упоминалось об одной прибывшей  в  Англию
американской  семье  голландского  происхождения,  которую  госпожа  Эсмонд,
соседка по имению, весьма горячо рекомендовала своим  проживавшим  в  Европе
сыновьям. Кое-какие соображения на  тот  счет  госпожа  Эсмонд  высказала  в
письме столь откровенно, что миссис Ламберт, дама  весьма  опытная  в  делах
сватовства, не могла не понять их. Однако Джордж бил уже помолвлен, а  Гарри
- предмет обожания бедняжки Этти -  отбыл,  как  известно,  на  войну,  что,
скажем кстати, не слишком огорчало  миссис  Ламберт.  В  шутливом  тоне  она
заявила Джорджу, что ему следовало бы выполнить  повеление  его  маменьки  -
разорвать помолвку с Тео и приударить за мисс Лидией, которая в десять... да
какой там в десять - в сто раз богаче ее бедной девочки и к тому же  гораздо
красивее.
     - Ну, что ж, - сказал Джордж, - не спорю: она и красивее, и богаче,  и,
быть может, даже умнее (все эти оценки, надо сказать, не слишком пришлись по
вкусу миссис Ламберт), хорошо, пусть так. А вот мистер Джонсон гораздо умнее
меня. А... кого бы взять к примеру?.. А мистер Хэган,  актер,  и  выше  меня
ростом, и красивее. А сэр Джеймс Лоутер гораздо меня богаче. Так не считаете
же вы, сударыня, что я должен ревновать мисс Тео ко всем трем этим  господам
или опасаться, что она бросит меня ради одного из них? Так почему бы мне  не
признать, что мисс Лидия и красивее, и богаче, и  умнее,  и  обаятельнее,  и
даже, если вы очень настаиваете, лучше воспитана, и, наконец,  просто  сущий
ангел, если вам так хочется? Разве это испугает Тео? Ведь нет  же,  скажите,
дитя мое?
     - Нет, Джордж, - отвечала Тео, и взгляд ее был так честен и  прям,  что
всякая ревность была бы посрамлена и всякое подозрение убито. И  если  после
этого разговора мамаша пользуется случаем, чтобы на минуточку  удалиться  из
комнаты - то ли за наперстком, то ли за ножницами, то ли за носовым платком,
который она забыла в прихожей, то ли чтоб  достать  луну  с  неба,  -  если,
повторяю, миссис Ламберт  покидает  комнату  под  тем  или  иным  предлогом,
благовидным  или  нелепым,  мне  совсем  не  кажется  удивительным,  что  по
прошествии   нескольких   минут   она,   возвратясь,   находит   Джорджа   в
непосредственной близости от Тео, чьи щеки  пылают,  а  рука  едва  успевает
выскользнуть из руки Джорджа. Однако это вовсе не значит, что  я  имею  хоть
малейшее представление о том, чем они занимались  в  ее  отсутствие.  А  вы,
сударыня? Можете ли вы припомнить, что происходило, когда за  вами  ухаживал
мистер Грэнди? Вас же в конце концов не было в той комнате, где молодые люди
оставались наедине? Так неужто вы собираетесь кричать "ай-ай-яй!"  и  "какой
позор!"? Если так, то: "ай-яй-яй", "какой позор!", миссис Грэнди!
     Итак, поскольку Гарри отсутствует, Тео и Джордж накрепко  помолвлены  и
привести в исполнение начертанный госпожой  Эсмонд  план  не  представляется
возможным, почему бы миссис  Ламберт  не  начать  строить  свои  собственные
планы, и если на жизненном пути Джека Ламберта, только что  вернувшегося  из
Оксфорда, появилась богатая, красивая и очаровательная  малютка,  почему  бы
ему не посвататься к ней? Так рассуждает маменька,  которой  всегда  хочется
кого-то женить или кого-то выдать замуж; она шепчет об этом на ушко генералу
Ламберту и в ответ, как обычно, получает за все свои  старания  "гусыню".  В
конце концов, заявляет миссис Ламберт, красота и богатство  -  не  такой  уж
недостаток, а госпожа  Эсмонд  к  тому  же  выразила  желание,  чтобы  вновь
прибывшей семье было оказано гостеприимство, и никто не виноват,  что  Гарри
отправился в Канаду. Может быть, генерал хочет, чтобы он вернулся в  Англию,
бросил армию, погубил свою репутацию, женился на этой  американке  и  разбил
сердце бедной Этти? Может быть, папенька именно этого и  добивается?  Но  не
станем перечислять всех  доводов,  пущенных  в  ход  миссис  Ламберт,  и  не
позволим себе неделикатных намеков в том  смысле,  что  мистер  Ламберт  был
по-своему прав, сравнив свою  добросердечную  супругу  с  глупой,  неуклюжей
птицей, которую из года в год в  Михайлов  день  закалывают  к  праздничному
столу,
     В то отдаленное от нас время между придворными кругами и торговым людом
пролегала весьма ощутимая пропасть, и первое время после своего  прибытия  в
Лондон мистер Ван ден Босх едва ли имел  возможность  общаться  с  кем-либо,
кроме представителей деловых кругов. Он  поселился  в  Сити,  неподалеку  от
своего агента. Когда его хорошенькая внучка  приезжала  из  школы  домой  на
праздник, он возил ее на прогулку в Излингтон или Хайгет, а случалось - и на
Артиллерийский плац в Банхилл-Филдс. Они  посещали  баптистскую  молельню  в
Финсбери-Филдс и раза  два,  украдкой  от  всех,  ходили  поглядеть  мистера
Гарржка или этого  забавного  негодника  -  мистера  Фута  в  "Литл  тиэтр".
Получить приглашение на прием к лорд-мэру господин Ван ден Босх полагал  для
себя большой честью, а потанцевать с молодым галантерейщиком  в  Хемстедском
собрании было немалым удовольствием для его  внучки.  Когда  Джордж  впервые
нанес визит друзьям своей матушки, он обнаружил, что ваш старый  знакомый  -
мистер Дрейпер из Темпла - весьма усердно волочится за малюткой, причем  сей
законовед, будучи сам женат, тут же посоветовал мистеру Уорингтону глядеть в
оба, так как капитал этой молодой особы под семью замками - не  подберешься.
Некий молодой квакер  по  имени  мистер  Дрэпшоу,  доводившийся  племянником
мистеру Трейлу, бристольскому агенту госпожи Эсмонд, также не отходил ни  на
шаг от этой девицы и при появлении мистера  Уорингтона  преисполнился  самых
черных подозрений и тревоги. Желая оказать любезность соседям своей матушки,
мистер Уорингтон устроил в их честь прием, где они, само  собой  разумеется,
были тут же представлены его друзьям из Сохо, и все семейство вынуждено было
признать, что малютка Лидия - настоящая красотка. У этой маленькой смуглянки
ножка нимфы, а ее плечам, шее и сверкающим очам могла бы  позавидовать  сама
охотница Диана.
     С берегов своей родины она вывезла чуть тягучий говор, которому я, moi,
qui vous parle {Я сам (франц.).}, слышал в Лондоне сотню грубых подражаний и
столько же смешных попыток его скрыть и который, на мой взгляд (если  им  не
злоупотреблять), звучит очаровательно в устах очаровательной женщины.  Да  и
кто, скажите на милость, осмелится его осудить? Уж не вы  ли,  дорогая  мисс
Уиттингтон, обреченная судьбой  на  косноязычие?  Или  вы,  прелестная  мисс
Николь Джарви, с вашей северной картавостью? Или, может быть, вы, прекрасная
мисс Молони, с вашей ирландской гнусавостью? Любая погрешность  произношения
прелестна, если мы слышим ее из прелестных  уст.  Кто  возьмется  установить
единый для всех образец, и какая эмблема будет  ему  соответствовать:  роза,
или чертополох, или трилистник, или звезды и полосы? Ну, а если  говорить  о
произношении мисс Лидии, то в нем, я уверен, не было ничего ужасного даже  в
тот день, когда ее  нога  впервые  ступила  на  берег  нашего  просвещенного
острова, иначе мистер Уорингтон, известный своим тонким вкусом,  безусловно,
не одобрил бы ее речи и нам пришлось бы сделать заключение,  что  начальница
Кенсингтонского пансиона не выполнила  своего  долга  по  отношению  к  этой
воспитаннице.
     По прошествии шести месяцев,  в  продолжение  которых  мисс  Лидия,  по
расчетам своего деда, должна была  усовершенствоваться  во  всех  познаниях,
какими располагал Кенсингтонский пансион,  она  весьма  охотно  возвратилась
домой и заняла свое  место  в  свете.  На  первых  порах  круг  ее  светских
знакомств был довольно ограничен,  но  малютка  обладала  характером  весьма
решительным и твердо  положила  собственными  силами  расширить  круг  своих
светских знакомств, дедушка же покорно следовал за ней, куда бы она  его  ни
повлекла. Сам он не получал поблажек в  юные  годы,  говорил  старик,  и  не
находит, чтобы эти суровые запреты принесли ему много добра.  Потом  он  был
столь же суров к своему сыну, и из этого тоже ничего путного не  вышло.  Так
пусть же теперь малютка Лидия ведет самую что ни на есть приятную жизнь.  Не
кажется ли  мистеру  Джорджу,  что  он  прав?  В  Виргинии  поговаривали,  -
справедливо ли, нет ли, это ему неведомо, - что оба молодых  джентльмена  из
Каслвуда были бы намного  счастливее,  если  бы  госпожа  Эсмонд  давала  им
побольше воли. Джордж не стал опровергать этого распространенного  мнения  и
не помышлял о том, чтобы оказывать влияние на доброго старика  и  заставлять
его менять свои планы в отношении внучки. И разве  могла  семья  Ламберт  не
встретить с распростертыми объятиями этого доброго человека,  друга  госпожи
Эсмонд, столь нежного и снисходительного к своей внучке, которой он  заменил
отца?
     Когда мисс  Лидия  возвратилась  из  пансиона,  дедушка  переселился  с
Монумент-Ярд в богатый особняк в Блумсбери, куда поначалу зачастили  все  их
друзья из Сити: торговцы с Вирджиниа-Уок, почтенные коммерсанты, с  которыми
старый купец вел дела, их жены, дочери и сыновья, отдававшие дань восхищения
мисс Лидии. Было бы слишком утомительно пересказывать, как они все исчезли с
горизонта один за другим - как прекратились пирушки  в  Белсайз,  поездки  в
Хайгет, пикники по субботам на даче у мистера Хиггса в  Хайбери  и  танцы  в
доме  мистера  Лутестринга  в  Хэкни.  Даже  воскресные  обычаи   претерпели
изменение: мистер Ван ден Босх покинул Вифлеемскую часовню на Банхилл-роу  и
- страшно подумать! - снял постоянную скамью в церкви на Куин-сквер.
     Да, в церкви на Куин-сквер, а  мистер  Джордж  Уорингтон  живет  совсем
рядом,  по  соседству,  -  на  Саутгемптон-роу.  Теперь  уже  нетрудно  было
догадаться, на кого мисс Лидия расставляла  свои  сети,  и  мистер  Дрейпер,
прежде неустанно расточавший похвалы и ей, и ее дедушке, теперь почел  своим
долгом предостеречь мистера Джорджа и сообщил ему о мистере  Ван  ден  Босхе
новые и весьма отличные от прежних сведения.  Мистер  Ван  ден  Босх,  столь
кичившийся своими голландскими предками, родился в Олбани  и  происходит  от
совершенно неизвестных родителей. Деньги  он  нажил,  спекулируя  земельными
участками, а по другим слухам - каперством (что не так уж сильно  отличается
от пиратства) и работорговлей. Его  сын  женился  (если  это  можно  назвать
женитьбой) на ссыльной преступнице, после чего отец лишил его наследства,  и
он пустился во все тяжкие и  умер  по  какой-то  счастливой  случайности  на
собственной постели.
     - Мистер Дрейпер пересказал вам  все  дурные  слухи,  которые  обо  мне
ходят, - сказал добродушный старый джентльмен Джорджу.  -  Конечно,  все  мы
грешники, и, конечно, про каждого из нас можно рассказать кое-что дурное,  а
заодно и много такого, чего не было. Он  сказал  вам,  что  мы  с  сыном  не
поладили и он был несчастлив? Я и сам вам об этом  говорил.  Он  рассказывал
вам скверные сплетни о моей семье? Однако она так пришлась ему по вкусу, что
он даже хотел женить своего брата на моей Лидии. Храни  ее  господь!  Многие
уже просили у меня ее руки. Вы, молодой  человек,  именно  тот,  кого  я  бы
избрал для нее, и вы нравитесь мне ничуть не меньше оттого, что предпочли ей
другую, хотя что находите вы в вашей мисс,  особенно  по  сравнению  с  моей
Лидией, я, простите меня великодушно, в толк не возьму.
     - О вкусах не спорят, сэр,  -  как  нельзя  более  высокомерно  отвечал
мистер Джордж.
     - Конечно, сэр, такое случается на каждом шагу, - каприз природы. Когда
я держал лавку в Олбани, там был один такой важный господин из самого что ни
на есть высшего общества, и он мог бы  жениться  на  моей  покойной  дочери,
которая в ту пору была еще жива, и получить за ней немалую толику денежек, и
тогда, понимаете ли, мисс Лидия осталась бы без  гроша,  потому  как  я  уже
поссорился с ее отцом. Так вот вместо моей  красавицы  Беллы  этот  господин
взял себе в жены этакое простенькое невзрачное создание, ничуть не красивее,
чем ваша мисс, и без всякого приданого. Ну, не дурак ли, не в обиду вам будь
сказано, мистер Джордж?
     - Ничего, можете не извиняться, - сказал Джордж со смехом. -  Вероятно,
этот господин  был  уже  связан  словом  с  другой  девицей,  с  которой  он
познакомился раньше, а потому и остался нечувствителен к чарам вашей дочери.
     -  Да,  должно  быть,  когда  молодой  человек  дает  слово   совершить
какую-нибудь глупость, он так уж и держит его, как  дурак,  прошу  прощенья,
сэр. Ах ты, господи, боже мой, о чем это я  толкую,  -  ведь  все  это  было
двадцать лет назад. Я и тогда имел кое-что про черный день, но небесам  было
угодно, чтобы моя лавка процветала, и теперь я богаче втрое.  Спросите  моих
агентов, сколько они дадут в Нью-Йорке за вексель Джозефа Ван ден  Босха  на
сорок тысяч фунтов с уплатой через шесть месяцев, а то  и  по  предъявлении?
Ручаюсь, они учтут мой вексель.
     - Счастлив тот, кому этот вексель достанется, сэр! - отвешивая  поклон,
сказал Джордж, которого немало позабавила откровенность старика.
     -  Боже  милостивый,  какие  же  вы,  молодые  люди,  корыстолюбцы!   -
воскликнул тот простодушно. - Все нынче  только  и  думают  что  о  деньгах!
Счастлив тот, кому достанется девушка, вот что я вам скажу, - разве тут речь
о деньгах,  когда  вместе  с  ними  кто-то  получит  такое  прелестное  юное
создание, хотя, может, мне, ее глупому  старому  деду,  и  не  пристало  это
говорить. Это мы о тебе толкуем, Лидди, крошка, поди сюда, поцелуй меня, мое
сокровище! Да, мы тут о тебе толковали, и мистер Джордж сказал,  что  он  не
возьмет тебя в жены, даже  со  всеми  деньгами,  какие  твой  бедный  старый
дедушка может за тобой дать.
     - Нет, сэр, не возьму, - сказал Джордж.
     - Ну, что ж, может, вы и правильно делаете, что отказываетесь, только я
ведь еще не все сказал, вот дело-то какое. Когда богу будет угодно  прибрать
меня к себе, мое сокровище получит куда больше, чем эта безделица, о которой
я упоминал. Когда бедный старый дедушка сойдет  в  могилу,  маленькая  Лидия
станет тогда большой богачкой, большой богачкой.  Только  она  пока  еще  не
хочет, чтобы я от нее уходил, верно, Лидди?
     - Милый, дорогой дедушка, как можно! - воскликнула Лидия.
     - Этот молодой человек не хочет  посвататься  к  тебе.  ("Премного  вам
обязана, сэр", - читает Джордж в лукавом взгляде  карих  глаз.)  Но  он,  по
крайней мере, честен, чего не про каждого  скажешь  в  этом  грешном  городе
Лондоне. Господи ты боже мой, до чего же это алчный народ!  Вы  знаете,  все
они там, на Монумент-Ярд, охотились за моим Сокровищем из-за ее денег. И Том
Лутестринг, и мистер Дрейпер,  ваш  замечательный  адвокат,  и  даже  мистер
Таббс, проповедник из нашей часовни. Все они слетались, как мухи на  мед,  и
увивались вокруг нее. Вот почему мы  решили  убраться  из  тех  кварталов  -
подальше от наших братьев-торговцев.
     - Надо же как-то было  спастись  от  мух!  -  воскликнула  мисс  Лидия,
тряхнув головкой.
     - Да, подальше от наших братьев-торговцев, - продолжал старик.  -  Ведь
кто я такой, чтобы лезть в дружбу ко всяким там важным да знатным  господам?
Ваш высший свет меня не манит, мистер Джордж, стишки и пьесы, не в обиду вам
будь сказано, никак не интересуют. Да я бы ни в жизнь не пошел в театр, кабы
не эта озорница.
     - О сэр, это было так чудесно! Я так  плакала!  Правда,  я  ведь  очень
плакала, дедушка?
     - Плакала? Почему, моя радость?
     - Ну над этим... над пьесой мистера Уорингтона, дедушка.
     - Ты плакала, деточка? Да, может быть, может быть! В этот день привезли
почту, и мне пришли письма. Мой корабль "Красотка Лидди" только что пришел в
Фальмут, и капитан Джойс сообщил о том, как ему посчастливилось спастись  от
французского капера, и я был так рад его избавлению, что ни о чем  другом  и
думать не мог. Мне ведь  иначе  грозило  потерять  порядочную  сумму  денег;
понимаете, Джордж, теперь, из-за  этой  войны,  за  стра