лентой  или  доходным
местечком. Она ни секунды  не  сомневалась,  что  король  помнил  виргинских
Эсмондов ничуть не хуже, чем любого из своих вельмож. А посему молодым людям
было строго-настрого наказано явиться ко двору, и я думаю,  что  их  матушка
была бы весьма разгневана, узнай она, что Джордж, отправляясь  в  Кенсингтон
представляться королю, надел шитый галуном кафтан Гарри.
     Сто лет назад приемные покои короля были почти каждодневно открыты  как
для родовитой знати, так и для мелкопоместного дворянства, и  верноподданные
- особенно после того как началась война  -  по  многу  раз  в  месяц  могли
наслаждаться лицезрением  своего  монарха.  Благоразумно  избегая  встреч  с
боевыми кораблями противника и милостиво согласившись с тем, что  Британские
острова понесут невозвратимую утрату, ежели августейшая особа Его Величества
окажется плененной  противником  во  время  морского  переезда,  король  был
вынужден отказаться  от  посещений  родного  и  столь  близкого  его  сердцу
Ганновера, и - против своей воли, конечно, - оставался среди  преданных  ему
британцев. Впрочем, эту вынужденную разлуку с отечеством ему, по  мере  сил,
старалась скрасить некая ганноверская дама, чьи  добродетели  расположили  к
ней принца. И уста графини  де  Вальмоден  (той,  что  удостоилась  монаршей
милости получить еще  более  высокий  титул)  услаждали  слух  достославного
Защитника Веры звуками родной речи.
     И вот  мистер  Уорингтон,  пожелав  быть  представленным  возлюбленному
монарху, обратился к посредничеству своего дядюшки, неутомимого  царедворца,
а поскольку мистер Ламберт тоже должен был явиться ко двору,  дабы  выразить
свою благодарность за повышение в чине, то  оба  джентльмена  отправились  в
Кенсингтон вместе, наняв для этой цели карету,  ибо  экипаж  милорда  Ротема
находился  в   это   время   в   распоряжении   его   законного   владельца,
возвратившегося в свой городской дом. Друзья вышли  из  наемного  экипажа  у
ворот Кенсингтонского дворца, где часовой, узнав генерала, отдал ему  честь,
и скромно проследовали пешком в летнюю  резиденцию  своего  монарха.  Пройдя
дворцовый портик, они вступили в галерею,  ведущую  к  широкой  лестнице  из
черного мрамора (где стены богато разукрашены и расписаны мистером  Кентом),
и, миновав  анфиладу  покоев,  убранных  гобеленами,  бюстами  и  картинами,
вступили, наконец, в большую приемную  короля,  где  среди  прочих  сокровищ
находилась знаменитая "Венера" Тициана и полотно сэра Петера  Пауля  Рубенса
"Святой Франциск  поклоняется  младенцу  Иисусу".  Здесь  вместе  с  другими
джентльменами они стали ожидать, когда  Его  Величество  появится  из  своих
личных покоев, где он в эту минуту совещался с теми из  своих  приближенных,
кои в газетах того времени именовались: "м-стры Его В-ства".
     Джордж Уорингтон, никогда еще не бывавший во  дворце,  имел  достаточно
времени, чтобы отдать дань восхищения королевским покоям и  присмотреться  к
окружавшим его господам.  Прекрасные  творения  живописцев  он  также  видел
впервые  и,  несомненно,  был  восхищен   прелестным   групповым   портретом
королевской семьи  -  Карла  I,  королевы  и  детей  -  работы  сэра  Антони
Ван-Дейка, а также  исполненной  благородства  картиной  Тинторетто  "Есфирь
перед  Артаксерксом",  на  которой  все  изображенные  художником  персонажи
облачены в пышные венецианские одежды. Он был так поглощен созерцанием  этих
полотен, что едва внимал своему доброму другу-генералу, сообщавшему  ему  на
ухо имена некоторых из присутствующих.
     - Вон те двое, - шептал мистер  Ламберт,  -  это  из  Адмиралтейства  -
мистер Гилберт Эллиот и адмирал Боскоэн - тот самый ваш Боскоэн, чья эскадра
два года назад первой открыла огонь в ваших водах. Вот этот корпулентный,  с
головы до пят расшитый золотом господин - это мистер Фокс - бывший  министр;
теперь он всего лишь главный казначей с высоким окладом жалованья.
     - Весь его вид прямо-таки кричит об auri fames {Жажде золота  (лат.).},
а камзол у него от самого дорогого портного! - воскликнул Джордж.
     - Alieni appetens... {Жадный до чужого  (лат.).}  Как  там  дальше?  Он
любит получать деньги и быстро их спускать, - продолжал генерал Ламберт. - А
вон милорд Уиллес - главный судья, он беседует с доктором  Ходли,  епископом
Солсберийским (если этот последний так же верно служит богу, как королю, ему
уготован самый высокий пост на небесах). Он одного поколения с вашим  дедом,
и его очень любил Дик Стиль и ненавидел Свифт. Рядом с ними я  вижу  ученого
мужа - доктора Шерлока, епископа  Лондонского.  Их  преосвященства  лишились
теперь половины своих привилегий. Помнится, когда я  был  еще  мальчишкой  и
матушка водила меня за ручку, она заставила  меня  преклонить  колена  перед
епископом Рочестерским - перед тем самым, что  отправился  за  море  и  стал
министром при некой особе, имени которой упоминать не  следует.  А  вон  тот
красивый белокурый  господин  -  это  адмирал  Смит.  Он  был  председателем
военного  трибунала,  судившего  несчастного  Бинга,   и   приложил   немало
безуспешных усилий к его спасению. Во флоте за ним утвердилось прозвище "Том
Десять Тысяч". Еще в бытность его лейтенантом французский  посол  потребовал
его разжалованья за то, что он заставил французское военное судно спустить в
знак приветствия марсель. На следующий же  день  король  пожаловал  ему  чин
капитана. Этот высокий надменный мужчина  -  лорд  Джордж  Сэквилл.  Теперь,
когда мне присвоен чин генерал-майора, я еще,  пожалуй,  могу  рассчитывать,
что он будет обходиться со мной немного уважительней, чем  с  лакеем.  Жаль,
что нет здесь моего старого доброго Блэкни, отрады моего солдатского сердца;
он так же храбр и добр,  как  вон  тот  долговязый  вельможа  Хратри...  Ваш
покорный слуга, милорд, позвольте представить вам этого  молодого  человека,
который только что прибыл  из  Америки  и  два  года  назад  был  участником
злополучного похода Брэддока.
     - О, вот  как!  -  восклицает  долговязый  вельможа.  -  Я  имею  честь
разговаривать с мистером...
     - С генерал-майором Ламбертом, вашим  покорным  слугой,  состоявшим  на
службе  Его  Величества  задолго  до  вашего  на  нее  поступления.   Мистер
Уорингтон, позвольте представить  вам  председателя  палаты  общин,  мистера
Онслоу. Но где же ваш  дядюшка?  Если  сэр  Майлз  еще  долго  будет  где-то
прохлаждаться, я вынужден буду сам представить вас Его Величеству. -  Говоря
так, достопочтенный генерал  адресовался  исключительно  к  своему  молодому
другу, словно бы не замечая присутствия собрата, и тот  с  испуганным  видом
отошел от него, пораженный, как видно, этой неслыханной дерзостью.  Сто  лет
тому назад вельможа еще был вельможей и мог ждать, что ему  будут  воздавать
должное.
     Но вот мелькнул красный камзол сэра Майлза, и произошел сердечный обмен
приветствиями между ним, его племянником и генералом Ламбертом, ибо  мы  уже
докладывали вам, что сэр Майлз был  человеком  на  редкость  добросердечным.
Как? Генерал покинул дом лорда Ротема?  Подошло  время,  ибо  его  светлость
пожелал водвориться в него сам? Превосходно, однако подумайте, какая  потеря
для соседей!
     - Нам будет не хватать, решительно не хватать вас, мой дорогой генерал,
- восклицает сэр Майлз. - Мои дочери  были  положительно  влюблены  в  своих
очаровательных молодых соседок! Клянусь честью, и у моих девочек, и  у  леди
Уорингтон только и разговору было, как им,  дескать,  хочется  иметь  случай
познакомиться с  вашим  прелестным  семейством.  Я  беру  на  себя  смелость
заверить вас, дорогой генерал, что мы чувствуем себя так, словно  уже  давно
стали добрыми друзьями, и если мне позволено быть откровенным, то  я  должен
сказать, что мы особенно любим вас за душевное, дружеское  участие  к  нашим
дорогим племянникам, хотя мы, признаться, и ревновали немножко.  Да,  должен
признаться, мы немножко ревновали их к вам из-за того, что они так часто вас
посещали. Не раз, - да, не раз - говорил я  леди  Уорингтон:  "Моя  дорогая,
почему бы нам не познакомиться с генералом? Почему бы нам не пригласить  его
и дам пообедать с нами по-семейному  вместе  с  другими  простыми  сельскими
дворянами?" Прошу вас, сэр,  засвидетельствовать  мое  глубочайшее  почтение
миссис Ламберт и поблагодарить ее за доброе отношение к этим молодым  людям.
Это же плоть от плоти и кровь от крови моей, сэр!  Сыновья  моего  дорогого,
дорогого брата! - И баронет  прикрыл  глаза  своей  мужественной  дланью,  -
казалось, еще немного,  и  он  задохнется  от  наплыва  возвышенных  чувств,
переполнивших его любвеобильную душу.
     Пока велась эта беседа, во время которой Джордж Уорингтон  с  похвально
серьезным видом старался сдержать душивший его смех, двери, ведущие в личные
покои Его Величества, распахнулись, и появился предшествуемый пажами король.
За королем следовал его дородный сын,  его  королевское  высочество  герцог,
весьма внушительных размеров принц в ослепительно-алом мундире и с таким  же
цветом лица; за ними  шли  различные  государственные  мужи,  среди  которых
Джордж тотчас распознал суровую, осанистую фигуру,  орлиный  нос  и  орлиный
взгляд знаменитого премьер-министра мистера  Питта.  Даже  теперь,  столетие
спустя, когда  перед  моим  мысленным  взором  проходит  эта  величественная
фигура, клянусь, я ощущаю благоговейный трепет и готов  снять  шляпу.  Я  не
испытываю страха перед Георгом  II,  и  пышное  появление  Его  Королевского
Высочества герцога, победителя при Фонтенуа и Куллодене, меня не  ослепляет.
Совсем другое дело "Великий коммонер", знаменитый, грозный сэр  Уильям  Питт
Старший! Он, подобно колоссу, воздвигся на нашем острове сто лет назад, и  я
благоговейно  умолкаю,  когда  он  проходит  перед  моим  взором   в   своих
бесформенных по причине подагры башмаках, с разящей десницей,  обернутой  во
фланель. Вот он с хмурым видом появляется из личных покоев короля, где, быть
может, всего минуту назад бурная сцена разыгралась между ним и его монархом.
Ведь он часами докучал старому королю .нескончаемыми  пламенными  речами,  в
самых высокопарных выражениях трактующими самые обыденные предметы,  вызывая
тем - будем  откровенны  до  конца  -  живейшее  отвращение  в  этом  хитром
маленьком пожилом господине, "у ног которого он", по  тогдашнему  выражению,
"был распростерт" и  которому  в  равной  мере  была  ненавистна  и  изящная
"проса",  и  возвышенная  "поэсия".  Величественный   министр   торжественно
прошествовал сквозь  толпу;  все  почтительно  отступили  к  стенам,  и  Его
Величество начал обходить собравшихся, а за ним в  некотором  отдалении  шел
его августейший сын, время от  времени  по  собственному  выбору  удостаивая
беседой то или иное лицо.
     Монарх - пожилой, невысокого роста господин с  довольно  свежим  цветом
лица, глазами навыкате и пронзительным взглядом; на нем простой  старомодный
кафтан табачного цвета, без всяких украшений, если не считать голубой  ленты
ордена Подвязки, и коричневые чулки. В его речи слышен немецкий  акцент,  но
она льется непринужденно, исполненная проницательности и простоты; некоторых
из присутствующих он удостаивает беседой, других  -  только  кивком  головы.
Генерал Ламберт, служивший под знаменами его величества при Деттингене и под
началом его августейшего сына - в Шотландии, королем не забыт, и  памятливый
монарх благосклонно поздравляет верного слугу с продвижением по службе.
     - Не всегда, -  соблаговолил  заметить  его  величество,  -  мы  вольны
поступать по своему желанию, но в этом  случае  я  был  рад  доставить  себе
удовольствие, ибо в моей армии нет лучшего офицера, чем вы, генерал.
     Старый ветеран покраснел и отвесил поклон, глубоко  растроганный  этими
словами. Лучший из Монархов перевел затем взгляд на сэра  Майлза  Уорингтона
(который, как его величеству хорошо было  известно,  охотно  принимал  любые
милости от любого министра) и на молодого  джентльмена,  стоявшего  рядом  с
ним.
     - Кто это? - спросил Защитник Веры,  указывая  на  Джорджа  Уорингтона,
облаченного в лучший, расшитый галуном кафтан  брата  Гарри  и  стоявшего  в
почтительной позе перед своим монархом.
     Сэр Майлз почтительнейше уведомил короля, что сей молодой джентльмен  -
мистер Джордж Уорингтон, его племянник. Он прибыл  из  Виргинии  и  смиренно
испрашивает дозволения засвидетельствовать свою преданность его величеству.
     - Так, значит, это и есть второй брат? - соизволил отозваться обожаемый
монарх. - Он прибыл в самое время, не то его братец успел  бы  спустить  все
деньги. Милорд епископ Солсберийский, как вы отважились  выйти  за  порог  в
такую скверную погоду? Вам бы следовало оставаться дома. - И с этими словами
венценосный правитель Британии направился к  другим  придворным.  Сэр  Майлз
Уорингтон был глубоко тронут монаршей милостью. Он  похлопал  племянника  по
плечу.
     - Да благословит тебя бог, мой мальчик! -  вскричал  он.  -  Я  говорил
тебе, что ты увидишь самого великого монарха и самого учтивого джентльмена в
мире. Не так ли, ваше преосвященство?
     - Так, истинно так! - восклицает  его  преосвященство,  воздевая  вверх
руки в кружевных манжетах и устремляя взор своих прекрасных очей к  небесам.
- Лучший из всех монархов и из всех людей, живущих на земле.
     - А это мистер Луис, любимый племянник леди Ярмут,  -  говорит  генерал
Ламберт, указывая на молодого джентльмена, окруженного толпой придворных,  и
в эту минуту видит, что грузный герцог  Камберлендский  направляется  в  его
сторону. Его высочество протягивает руку старому товарищу по оружию.
     - Поздравляю тебя с повышением, Ламберт, -  добродушно  говорит  он,  и
глаза сэра Майлза, который слышит это, готовы вылезти из орбит от восторга.
     - Я обязан этим  лишь  милостивому  соизволению  вашего  высочества,  -
говорит исполненный благодарности генерал.
     - Ни в коей мере, ни в коей мере; ты заслужил это уже давно. Ты  всегда
был хорошим офицером. Посмотрим, быть  может,  нам  скоро  понадобятся  твои
услуги. А это тот самый джентльмен, которого  Джеймс  Вулф  представлял  мне
как-то?
     - Это его брат, сэр.
     - А, так это тот, что оказался подлинно счастливцем! Вы были в  Америке
вместе с бедным Недом  Брэддоком,  попали  в  плен  и  вам  удалось  бежать?
Приходите проведать меня, сэр, на Пэл-Мэл. Приведи его ко  мне  на  утренний
прием, Ламберт. - И его высочество  поворачивается  к  нашим  друзьям  своей
широкой спиной.
     - Дождь льет как из ведра! Вы пришли пешком, генерал  Ламберт?  Значит,
вы и Джордж поедете ко мне в моей карете. Нет, нет,  вы  должны  поехать  со
мной! Клянусь честью, должны! И вы поедете, не принимаю никаких  отказов!  -
восклицает пылкий баронет и не унимается до тех пор, пока генерал  и  Джордж
не садятся в карету, после чего он везет их на Хилл-стрит, где  представляет
генерала Ламберта леди Уорингтон и ее драгоценным  дочкам  флоре  и  Доре  и
уговаривает закусить чем бог послал, - ведь нельзя  не  проголодаться  после
такого путешествия.
     - Как, у нас на ужин только холодная баранина? Ну что ж, старый  солдат
может  откушать  и  холодной  баранины.  А  к  ней  добрый  стакан  наливки,
собственноручно изготовленной леди  Уорингтон,  будет  лучшим  средством  от
простуды. Восхитительная наливка! Отменная баранина! -  восклицает  радушный
хозяин. - Это наш собственный барашек, дорогой генерал, из нашего  поместья,
и никак не больше шести лет от  роду.  Мы  любим  самый  простой  стол,  все
Уорингтоны  еще  со  времен  Вильгельма  Завоевателя  были  известны   своей
неизменной любовью к баранине, и наша  трапеза  может  показаться  несколько
скудной, да, в сущности, такова она и есть, потому что мы народ  простой,  и
мне приходится прибавлять моим мерзавцам-слугам  на  харчи.  Не  могу  же  я
потчевать их семилетними барашками, сами понимаете.
     Сэр Майлз, тут же в присутствии  племянника,  принимается  рассказывать
жене и дочкам, как Джордж представлялся ко  двору,  и  делает  это  в  столь
лестных для Джорджа выражениях, что тот просто ушам своим не верит, - неужто
это он  был  участником  описываемой  сцены?  От  смущения  он  не  решается
взглянуть дядюшке в лицо, но и возражать ему в  присутствии  его  семьи  или
прервать поразительное повествование, льющееся из его уст, он тоже, конечно,
не может. Ламберт сидит, вытаращив  глаза.  Он  ведь  как-никак  сам  был  в
Кенсингтонском дворце, однако не заметил ни одного  из  тех  чудес,  которые
расписывает сэр Майлз.
     - Мы все гордимся вами, дорогой  Джордж.  Мы  любим  вас,  наш  дорогой
племянничек... Мы все любим вас, мы все гордимся вами...
     - А я больше люблю Гарри, - раздается писклявый голосок.
     - ...но вовсе не из-за вашего  богатства!..  Скруби,  отведите  мистера
Майлза к его гувернеру. Ступай, дитя мое...  Вовсе  не  потому,  что  судьба
наградила вас большим поместьем и принадлежностью к древнему роду, а потому,
Джордж, что вы сумели использовать на благо данные вам богом таланты, потому
что вы сражались и проливали кровь за  отечество  и  за  короля  и  воистину
достойны милости этого лучшего из всех монархов. Генерал  Ламберт,  вы  были
столь добры, что не погнушались навестить нас, сельских жителей, и разделить
с нами нашу скромную трапезу, и я надеюсь, что вы еще посетите нас снова,  и
мы постараемся, чтобы в следующий раз  наше  гостеприимство  было  не  столь
скромным. Да, клянусь небом, генерал, вы должны назначить день, когда вы,  и
миссис Ламберт, и ваши милые  дочки  сможете  у  нас  отобедать.  И  никаких
отговорок, нет! Клянусь небом, я их не  приму!  -  надрывается  хлебосольный
баронет.
     - Надеюсь, вы подниметесь с нами в гостиную? - говорит хозяйка, вставая
из-за стола.
     Мистер Ламберт просит его извинить - он должен откланяться. Но  о  том,
чтобы отпустить дорогого Джорджа, дамы и слушать не желают.  О  нет,  он  не
должен их покидать. Они хотят поближе познакомиться  со  своим  кузеном.  Он
непременно должен рассказать им об этом ужасном сражении и  о  том,  как  он
спасся от индейцев.
     Появляется Том Клейпул и слушает часть повествования.  Флора  прижимает
платок к глазам, и мистер Майлз-младший спрашивает:
     - Зачем ты утираешься платком, Флора? Ты же не плачешь.
     Возвратясь домой, Мартин Ламберт, обладающий большим чувством юмора, не
может удержаться, чтобы не рассказать жене о своем новом  знакомстве.  В  те
годы вошло в обиход некое словечко - пустозвонство. Можно ли  поверить,  что
генерал  позволил  себе  употребить  его,  рассказывая  о  своем   посещении
семейства   почтенного   сельского   джентльмена?   Он   описал   назойливое
гостеприимство папаши, велеречивую льстивость мамаши,  восторженные  взгляды
дочек, скудные порции жилистой баранины и тошнотворный запах и вкус наливки,
а миссис Ламберт, вероятно, не могла при этом не сравнить  прием,  оказанный
хозяйкой дома Джорджу, с тем, как плохо стали привечать в этом доме Гарри.
     - А эта мисс Уорингтон - она и в самом деле  так  красива?  -  спросила
миссис Ламберт.
     - О да, она очень хороша собой и  самая  беспардонная  кокетка,  второй
такой поискать! - отвечал генерал.
     - Лицемерка! Не выношу таких людей! -  воскликнула  его  жена.  На  что
генерал, как это ни странно, отвечал кратким междометием:
     - Кыш!
     - Почему ты сказал "кыш", Мартин? - спросила миссис Ламберт.
     - Я сказал "кыш" одной гусыне, моя дорогая, - отвечал генерал.
     Тут его жена, призывая в свидетели небо, заявила, что она решительно не
понимает, что он хотел этим сказать и что было у него на уме,  -  а  генерал
ответил:
     - Ну, понятное дело, нет.


        ^TГлава LIX,^U
     в которой нас угощают пьесой

     Дела обыденные, житейские дают, как мне кажется, не слишком много  пищи
романисту.  Правда,  когда  писатель   обращается   к   военному   сословию,
представители которого могут выка