- он был только простодушен и слишком
поглощен собственными делами, чтобы замечать других людей. Подумать  только,
какие трагедии, комедии, интермедии, интриги и фарсы разыгрываются у нас под
носом в гостиных наших хороших знакомых,  где  мы  бываем  ежедневно,  а  мы
самодовольно и слепо пребываем  в  полном  о  них  неведении!  Когда  сестры
расчесывали на ночь свои пышные кудри или шептались в огромной  кровати,  на
которой они, по обычаю того времени, спали вместе, мог ли Гарри  догадаться,
какое большое место занимает он в их мыслях,  шутках,  разговорах?  Три  дня
спустя его новые радушные друзья прогуливались  с  ним  в  прекрасном  парке
лорда Ротема, всегда для них открытом, и вышли к маленькому озеру, где  жили
лебеди, которых барышни имели обыкновение  кормить  кусочками  хлеба.  Когда
лебеди поплыли к ним,  Этти  бросила  странный  взгляд  на  мать  и  сестру,
посмотрела на отца, который стоял рядом -  добродушный,  всем  довольный,  в
красном камзоле, - и сказала:
     - Маменькины волшебные лебеди похожи на этих, правда, папенька?
     - Какие лебеди, милочка? - спросила ее мать.
     - Похожи, но не совсем. Шеи у них покороче, и они десятками расхаживают
по нашему лугу, - продолжала мисс Этти. - Я видела сегодня утром, как  Бетти
ощипывала одного из них на кухне. Его нам подадут  за  обедом  под  яблочным
соусом, с...
     - Какая ты глупенькая, - заметила Тео.
     - С шафраном и луком. А вы любите лебедей, мистер Уорингтон?
     - Прошлой зимой я подстрелил трех на нашей реке, - ответил виргинец.  -
У нас они не такие белые, но все равно вкусные. - Простак и  не  подозревал,
что был в эту минуту аллегорической фигурой и  что  мисс  Этти  рассказывала
сказочку про него самого. В  одном  чрезвычайно  ученом  латинском  труде  я
читал, что  задолго  до  открытия  Виргинии  другие  люди  бывали  столь  же
недогадливы.
     Итак, предчувствие обмануло мисс Тео  -  тот  нежный  трепет  в  груди,
который, признаемся, она ощутила, когда в  первый  раз  увидела  виргинца  -
бледного, окровавленного и такого красивого! Нет, это  не  была  та  великая
страсть, которую, как она знала, могло вместить ее сердце.  Подобно  птицам,
оно пробудилось и начало петь,  приняв  за  утреннюю  зарю  ложный  рассвет.
Вернись же на свою ветку  и  вновь  спрячь  головку  под  крыло,  трепетный,
взволнованный комочек! Еще не начало светать, и пока еще время спать,  а  не
петь. Но скоро настанет утро,  все  небо  заалеет  и  ты  взовьешься  ввысь,
приветствуя солнце звонкой трелью.
     Быть может, внимание прекрасной и подозрительной  читательницы  строчек
сорок назад привлекли слова о том, что три дня спустя Гарри  прогуливался  и
т. д. Но если он мог уже прогуливаться, - а это,  по-видимому,  сомнений  ад
вызывало, - то почему он прогуливался не по  променаду  в  Танбридж-Уэлзе  с
леди Марией Эсмонд? Его плечо зажило, его здоровье полностью восстановилось,
и у него, как мы знаем, не было даже второго кафтана, так что он пользовался
гардеробом полковника. Казалось бы, молодой человек, оказавшийся в  подобном
положении, не имел ни  малейшего  права  медлить  в  Окхерсте,  когда  долг,
приличия, любовь, родственная почтительность, нежное  сердце,  томившееся  в
разлуке  с  ним,  и,  наконец,  прачка  -  все  призывало  его  поспешить  в
Танбридж-Уэлз. Так почему же он не откликался на этот зов - уж  не  влюбился
ли он в одну из дочерей дома? Но на это мы сразу можем ответить - "нет". Так
неужели ему просто не хотелось ехать? Что, если за эти  два  дня  злодейский
замысел его тетушки преуспел и его недавняя любовь была убита  ее  ядовитыми
намеками, точно Прекрасная Розамунда - ядом царственной и  законной  супруги
своего возлюбленного? Неужто Геро зажигает  светильник  и  готовит  ужин,  а
Леандр тем временем приятно проводит время  в  обществе  других  красавиц  и
вовсе не собирается никуда плыть? Добрые  сердца  не  могли  не  исполниться
жалости к леди Марии Эсмонд с той минуты, когда близкая родственница нанесла
ей этот коварный удар в спину. Я знаю, что леди Мария не лишена  недостатков
- а к тому же носит накладные волосы и...  неважно  что.  Но  когда  женщина
несчастна - неужели мы не пожалеем ее? Когда девица  достигает  определенных
лет - неужели мы будем смеяться  над  ней  из-за  ее  возраста?  Несомненно,
общество старухи-тетки и собственное злосчастное  заблуждение  делают  жизнь
леди Марии Эсмонд в Танбридж-Уэлзе не слишком приятной. Ее некому  защитить.
Она в полной власти госпожи Беатрисы.  Леди  Мария  бедна  и  надеется,  что
тетушка о ней позаботится.  У  леди  Марии  есть  кое-какие  тайны,  которые
старуха знает и пользуется этим, чтобы держать  ее  в  руках.  Я,  например,
преисполняюсь жалости  и  сочувствия,  когда  думаю  теперь  о  леди  Марии.
Представьте себе, как она одинока, как терзает ее эта старуха!  Нарисуйте  и
своем воображении эту древнюю Андромеду (с вашего разрешения, мы  не  станем
лишать ее пышных локонов, ниспадающих на плечи), прикованную к скале на горе
Ефраим и отданную на растерзание этому дракону-баронессе. На помощь, Персей!
Спеши на окрыленных ногах, рази сверкающим мечом!  Но  Персей  нисколько  не
торопится. Дракон может день изо дня мучить Андромеду в свое удовольствие.
     Гарри  Уорингтон,  который  сразу  забыл  бы  про  свое  вывихнутое   и
вправленное плечо, если бы ему предстояло отправиться на  охоту,  откладывал
свой отъезд из Окхерста со дня на день,  и  с  каждым  днем  приютившая  его
добрая семья нравилась ему все больше. Пожалуй, со смерти деда ему  ни  разу
не довелось быть в таком прекрасном  обществе.  Его  жизнь  проходила  среди
виргинских помещиков, любителей лисьей травли, и  он  охотно  водил  с  ними
дружбу, ездил на их лошадях, принимал участие  в  их  заботах  и  забавах  и
прикладывался к их застольной  чаше.  Дамы  -  знакомые  его  матери  и  его
собственные - были, без сомнения, чрезвычайно благовоспитанными,  тонными  и
благочестивыми, но при этом несколько ограниченными. Ведь его родной дом был
таким крохотным со всей своей церемонностью,  своим  игрушечным  этикетом  и
игрушечными интригами, мелким угодничеством, мелкими сплетнями и  болтовней.
Только покинув этот мирок, он некоторое время спустя понял,  какой  узкой  и
стесненной была его прежняя жизнь. Конечно, он не был пленником. У него были
собаки и  лошади,  он  мог  охотиться  на  птиц  и  травить  зверя  по  всем
окрестностям, но дома  властвовала  его  миниатюрная  мать,  и,  возвращаясь
домой, он должен был во всем подчиняться ее воле.
     А здесь он оказался в дружном кружке, где все было несравненно веселее,
приятнее, свободнее. Здесь он жил рядом с  супругами,  которые  знали  свет,
хотя и удалились от него, которые с юности умели ценить  не  только  хорошую
книгу, но и хорошую компанию - живые  книги,  знакомство  с  которыми  очень
приятно, а иногда и очень поучительно. Общество обладает, во всяком  случае,
одним прекрасным качеством: оно отучает нас от самодовольства, показывая нам
наше ничтожество, и сводит нас с теми, кто лучше  нас  во  всех  отношениях.
Если вы молоды, читатель, то для вашей же пользы, сударь, - или сударыня,  -
поверьте мне:  научитесь  признавать  чужое  превосходство  и  всегда  ищите
знакомства с такими людьми. Если бы это зависело от меня, то мой  сын  Томас
не был бы первым учеником по латыни и греческому, первым гребцом  и  силачом
своей школы. И для души и для тела мальчика было бы куда лучше, если  бы  он
числился хорошим, но не самым лучшим, чтобы его окружали равные ему по силам
соперники и чтобы время от времени ему задавали порядочную трепку,  а  потом
он пожимал бы проучившую его руку. Какой  честный  человек,  будь  ему  дано
право выбрать свой жребий, пожелал бы стать, например, принцем, чтобы в  его
присутствии все пятились, не смея повернуться к нему спиной, чтобы ему не  с
кем  было  разговаривать,   кроме   угодливых   придворных,   и   весь   мир
безмолвствовал бы до тех пор, пока ваше высочество не  задаст  вопрос  и  не
разрешит на него ответить? Среди благ,  которые  принесло  Гарри  Уорингтону
знакомство с семьей, у чьих ворот судьба сбросила  его  с  лошади,  одно  из
главных заключалось в следующем:  он  начал  постигать  всю  глубину  своего
невежества и понял, что в мире есть много  людей  куда  лучше  него.  Гарри,
умевший при случае вести себя надменно, в обществе  тех,  чье  превосходство
над собой он признавал, держался с искренней скромностью и  почтительностью.
Мы уже видели, как преданно он  обожал  брата  и  восхищался  своим  другом,
доблестным  молодым  полковником  из  Маунт-Вернона,  что  же  касается  его
каслвудских кузенов, он считал себя по меньшей мере равным им. В своем новом
окхерстском знакомом он нашел человека, который прочел столько книг, сколько
Гарри и не снилось, который повидал свет  и  не  попал  ни  в  одну  из  его
ловушек, как уцелел и среди сражений и опасностей войны;  чье  лицо  и  речь
дышали добротой и честностью, - качества же  эти  всегда  вызывали  в  нашем
виргинце инстинктивную симпатию и уважение.
     А таких добрых, веселых и  приятных  женщин,  как  хозяйка  дома  и  ее
дочери, ему еще никогда не приходилось встречать. Они были куда милее  дочки
преподобного Бродбента,  черноглазой  девицы,  чей  смех  заглушал  ружейные
выстрелы. Их манеры были не менее изысканны, чем  у  каслвудских  дам  -  за
исключением  госпожи  Беатрисы,  которая  порой  бывала  величественна,  как
императрица. Но почему-то после разговоров  с  госпожой  Беатрисой,  как  пи
смешны и интересны были ее истории, у нашего юноши оставался во рту скверный
привкус и мир вокруг казался скопищем зла. Его новые знакомые вовсе не  были
жеманны или чопорны: они смеялись над страницами мистера Фильдинга и  рыдали
над томами мистера Ричардсона, где попадались шутки и  эпизоды,  от  которых
волосы миссис Гранди встали бы дыбом, - и все  же  их  веселая  болтовня  не
оставляла после себя ни малейшей горечи, историйки, которые они рассказывали
о тех или иных своих ближних, были забавны, но  не  ядовиты,  в  городке  их
встречали самые приветливые реверансы и поклоны, а  их  доброта  была  такой
сердечной, такой искренней!  Поистине,  общество  хороших  людей  -  великое
благо. Какое великое, Гарри Уорингтон в то время, пожалуй,  еще  не  знал  и
понял только в дальнейшем, когда его последующий опыт дал ему обильную  пищу
для сравнений и раскаяния. В жизни  беспокойной  и  бурной  это  были  тихие
солнечные дни - два-три счастливых часа, навеки сохранившиеся в  памяти.  За
эти два-три счастливых часа ничего особенного  не  произошло.  Сладкий  сон,
приятное    пробуждение,    дружеские     слова     привета,     безмятежное
времяпрепровождение. Ограда старинного дома, казалось, надежно защищала  его
от зол мира, оставшегося снаружи, и его обитатели были словно  лучше  других
людей, добрее, чище душой. Гарри не был влюблен.  О  нет,  нисколько!  Ни  в
шаловливую Этти, ни в кроткую Теодозию. Но когда настало время  уезжать,  он
крепко пожал руки им обеим и почувствовал, что очень их любит.  Он  пожалел,
что так и не познакомился с их братьями, - какие это,  наверное,  прекрасные
юноши!  Что  же  касается  миссис  Ламберт,  то   она,   прощаясь   с   ним,
расчувствовалась так, будто он был последним томом "Клариссы Гарлоу".
     - Он очень добр и прямодушен,  -  сказала  Тео  с  грустью,  когда  они
смотрели вслед Гарри и полковнику Ламберту,  которые  в  сопровождении  слуг
поскакали по дороге к Уэстерему.
     - Теперь я вовсе не считаю его глупым, - объявила Этти, - и,  маменька,
он правда похож на волшебного лебедя.
     - Мы словно проводили кого-то из ваших братьев, - вздохнула маменька.
     - Да, - печально сказала Тео.
     - Я рада, что папенька проводит его до Уэстерема,  -  снова  заговорила
мисс Этти, - и что он купил лошадь у фермера Бригса.  Очень  жалко,  что  он
поехал к своим Каслвудским родственницам.  Право  же,  госпожа  Бернштейн  -
очень гадкая старуха. Я бы не удивилась, если бы она тогда улетела отсюда на
своей клюке.
     - Этти, замолчи!
     - Вы думаете, она поплыла бы, если бы ее для проверки бросили  в  пруд,
как бедную матушку Хели в Элмхерсте? А другая  старушка,  кажется,  очень  к
нему привязана - та, с белокурой tour {Накладкой (франц.).}. У нее был очень
печальный вид, когда она уезжала, но госпожа Бернштейн зацепила ее клюкой, и
ей пришлось сесть в карету. И пусть, Тео! Я знаю, что она гадкая старуха. Ты
всех считаешь хорошими просто потому, что сама  никогда  ничего  плохого  не
делаешь.
     - Моя Тео правда очень хорошая девочка, -  сказала  миссис  Ламберт,  с
любовью посмотрев на дочерей.
     - Тогда почему мы называем ее жалкой грешницей?
     - Потому что все мы - жалкие грешники, милочка.
     - Как, и папонька тоже? Вы ведь не думаете этого!  -  воскликнула  мисс
Эстер, и миссис Ламберт лишь с трудом удержалась от того, чтобы  согласиться
с ней.
     - А что вы велели Джону передать черному слуге мистера Уорингтона?
     И маменька не без смущения  призналась,  что  в  свертке  была  бутылка
домашней настойки и пирог, который по ее приказу испекла Бетти.
     - Право же, милочки, он мне стал почти как сын, а вы знаете,  что  наши
мальчики всегда рады взять с собой в школу или в колледж такой пирожок.


        ^TГлава XXIV^U
     Из Окхерста в Танбридж

     Миссис Ламберт махала белоснежным платочком вслед всадникам и вместе  с
дочками смотрела, как те неторопливо проехали первые сотни ярдов своего пути
и исчезли за поворотом дороги, где росло  несколько  деревьев.  Сколько  раз
добрая женщина видела, как за  этой  купой  лип  скрывались  из  вида  самые
дорогие ей люди! Муж, отправлявшийся навстречу битвам и опасностям, сыновья,
уезжавшие в  школу,  -  каждый  в  свой  черед  исчезал  за  этими  зелеными
деревьями, чтобы с соизволения небес вернуться в назначенный срок и принести
любящей маленькой семье радость и счастье. Не говоря уж  о  женской  природе
вообще (а она, разумеется, много этому содействует), досуг и  созерцательная
жизнь, которую ведут у домашнего очага наши женщины, взращивают в  их  душах
нежность и верность. Когда мужья, братья и сыновья уезжают,  в  распоряжении
женщин остается весь день, чтобы думать о  них,  и  о  следующем  дне,  и  о
следующем, когда обязательно  придет  письмо,  -  и  так  без  конца.  Можно
подняться в опустевшую спальню, где еще вчера спал ее сын и  постель  хранит
отпечаток его саквояжа. В передней на стене висит его хлыстик, в углу  стоят
удочка и корзинка для рыбы - немые свидетели быстро  промчавшихся  радостей.
За обедом на десерт подают вишневый пирог, половину  которого,  несмотря  на
свою печаль, скушал перед отъездом  наш  дорогой  мальчик  в  обществе  двух
плачущих сестренок. Когда читается вечерняя молитва,  звонкий  голос  нашего
школьника уже  не  присоединяется  к  ней  в  положенных  местах.  Наступает
полночь, принося с собой нерушимую тишину, а любящая мать лежит  без  сна  и
думает о своем птенце, выпорхнувшем из родимого гнезда. Занимается заря, дом
и каникулы остались в прошлом, и вновь его ждут тяжкие труды. Вот почему эти
шелестящие липы были как бы ширмой,  загораживающей  широкий  мир  от  наших
окхерстских  знакомок.  Добросердечная  миссис  Ламберт  всегда  становилась
молчаливой и задумчивой, если случайно  оказывалась  вблизи  этих  деревьев,
гуляя с дочерьми в отсутствие мужа и сыновей. Она говаривала, что хотела  бы
вырезать их имена на серебристо-серых  стволах,  связав  их  "узлом  любящих
сердец", согласно тогдашнему милому обычаю, а мисс  Тео,  сочинявшая  весьма
изящные стихи, написала об этих деревьях элегию, которую восхищенная мать не
замедлила послать в какой-то альманах.
     - Теперь нас из дома уже не  видно,  -  взмахнув  на  прощанье  шляпой,
сказал полковник Ламберт, когда он  и  его  молодой  спутник  проехали  мимо
вышеупомянутых лип. - Я знаю, моя жена не отойдет от окна, пока мы не минуем
этот поворот. Надеюсь, вы не в последний раз видите эти деревья и  наш  дом,
мистер Уорингтон. А если тогда вернутся и мальчики, вы, наверное,  проведете
время повеселее.
     - Я и так был совершенно счастлив в вашем доме, сэр, -  ответил  мистер
Уорингтон. - Не сочтите за дерзость, если я скажу, что у меня такое чувство,
будто я расстаюсь с давними и дорогими друзьями.
     - У моего друга, в чьем доме мы будем сегодня ужинать, есть сын,  также
старинный друг нашей семьи, и моя жена, неисправимая сваха, мечтала устроить
брак между ним и одной из наших дочек, только полковник взял да и влюбился в
совсем постороннюю девицу.
     - A! - заметил со вздохом мистер Уорингтон.
     - Не он первый, не он последний. Были храбрые воины и до Агамемнона.
     - Прошу прощения, сэр. Этого джентльмена зовут Аг... Ага... я не совсем
расслышал, - смиренно осведомился юный спутник мистера Ламберта.
     - Нет. Его зовут Джеймс Вулф, - с улыбкой ответил полковник. -  Он  еще
очень молод. Во всяком случае, ему совсем недавно исполнилось  тридцать.  Он
самый молодой подполковник в нашей армии, если, конечно, исключить отпрысков
знатных фамилий, которые получают повышения в  чинах  быстрее  нас,  простых
смертных.
     - Ну, разумеется, - ответил его юный спутник, чьи взгляды  на  права  и
привилегии знати были самыми колониальными.
     - И я видел, как он отдавал распоряжения капитанам, - и  очень  храбрым
ветеранам к тому же, - которые были старше его лет на тридцать, но не  имели
его заслуг и не сделали такой карьеры. Однако никто ему не завидует,  потому
что почти все мы готовы признать его превосходство. Его любят все солдаты  в
нашем полку, а он знает имя каждого из них. Он не только прекрасный  офицер,
но и очень образованный человек и знает много языков.
     - Ах, сэр! - сказал Гарри Уорингтон со смиренным вздохом. - Я чувствую,
что потратил свои молодые годы без толку и приехал в Англию жалким невеждой.
Будь жив, мой дорогой брат, он с большей честью сумел бы  представить  здесь
нашу семью, да и нашу колонию тоже. Джордж был очень образован.  Джордж  был
музыкантом. Джордж разговаривал с самыми учеными людьми у нас  дома,  как  с
равными, и думаю, что и здесь он не ударил бы в грязь лицом. Вы знаете, сэр,
я рад, что приехал на родину,  а  главное,  познакомился  с  вами,  хотя  бы
потому, что понял, какой я невежественный человек.
     - Если вы действительно это поняли, то уже многому научились, -  сказал
полковник с улыбкой.
     - Дома, и особенно в последнее время, с тех пор как мы  потеряли  моего
дорогого брата, я воображал о себе невесть что, а все кругом, без  сомнения,
мне льстили. Теперь я  поумнел...  то  есть,  надеюсь,  что  поумнел,  хотя,
возможно, это вовсе не так, а просто я опять хвастаю. Видите ли, сэр, у  нас
в колонии джентльмены мало в чем осведомлены, кроме собак, лошадей, пари  да
азартных игр. Вот если бы я в книгах разбирался так же хорошо, как  во  всем
этом.
     - Ну, лошади и собаки по-своему тоже прекрасные книги, и  благодаря  им
мы узнаем немало истин. У некоторых людей нет склонности к учености,  но  их
необразованность не мешает им быть достойными гражданами своего отечества  и
джентльменами. Да кто мы все такие, чтобы быть особенно  учеными  ц  мудрыми
или  занимать  в  мире  первое   место?   Его   королевское   высочество   -
главнокомандующий, Мартин Ламберт - полковник, а Джек Хаит,  который  трусит
позади нас, был солдатом, а теперь он - честный и достойный  грум.  Пока  мы
все, каждый на  своем  месте,  стараемся  как  можно  лучше  выполнять  свои
обязанности, то не имеет никакого значения, высоко это место или низко. Да и
как мы можем знать, что высоко, а  что  низко?  И  скребница  Джека,  и  мои
эполеты, и жезл его высочества могут оказаться в конце концов равными  между
собой. Когда я вступал в жизнь, et militavi non sine {Воевал не без (лат.).}
- неважно чего, - я грезил славой а почестями, а