ховку  так  безбожно
дерут, что иной раз  предпочтешь  лучше  пойти  на  риск,  чем  выплатить...
Словом, признаться, я не очень-то слушал пьесу, сэр, и пошел в театр, просто
чтобы угодить этой малютке.
     - И ты очень, очень угодил мне, милый дедушка! - воскликнула внучка.
     - Ну и слава богу! Я ведь только этого и хотел. Что еще нужно  человеку
здесь, на земле, кроме как порадовать своих детей, - верно, мистер Джордж? А
особенно такому, как я, у кого была не очень-то счастливая молодость  и  кто
по сей день раскаивается, что был слишком суров с отцом этой девчушки.
     - О, дедушка! - восклицает девчушка и ластится к деду.
     - Да, да, я был слишком суров к нему, моя дорогая, вот почему я  теперь
так балую свою крошку Лидди!
     Крошка Лидди и дедушка снова обмениваются поцелуями.  Малютка  обвивает
своими прелестными  гладкими  ручками  морщинистую  шею  старика,  прижимает
пунцовые губки к его увядшей щеке, подняв вокруг  головы  почтенного  старца
целое облако пудры, выбитой из его парика, и одновременно косится на мистера
Джорджа, как бы говоря: "Что, сэр, разве вам бы не  хотелось,  чтобы  я  так
приголубила и вас?"
     Исповедуясь, исповедуемся ли мы до конца? Джордж, несомненно, рассказал
о своем посещении Лидии и ее деда и о том, как похвалялся старик  богатством
внучки. И все же я сомневаюсь, что он рассказал все, как есть, иначе едва ли
Тео проявила  бы  такое  расположение  к  Лидии,  когда  эти  молодые  особы
познакомились, едва ли слушала бы ее с  таким  интересом  и  находила  такой
забавной.
     Встречи эти стали повторяться и особенно  участились  после  того,  как
мистер Ван ден Босх обосновался  в  Блумсбери.  Сам  он  большую  часть  дня
проводил в Сити, занимаясь делами и посещая биржу. В  его  отсутствие  Лидия
распоряжалась в доме, принимала гостей на правах  хозяйки  или  каталась  по
городу в красивой карете, которую по ее настоянию нанял дедушка, хотя сам ею
почти никогда не пользовался. А крошка Лидия так  быстро  освоилась  с  этим
экипажем,  словно  ездила  в  каретах  всю  жизнь.  Она  рассылала  слуг   с
поручениями во все концы  города,  а  сама  разъезжала  по  галантерейным  и
ювелирным магазинам, с величественным видом  наносила  визиты  знакомым  или
возила их с собой на прогулку. Тео и Этти с удовольствием  проводили  с  ней
время, однако неизвестно, так ли уж довольна была бы  старшая  сестра,  знай
она о проделках мисс Лидии. Не то чтобы Тео была ревнива по натуре -  отнюдь
нет,  но  бывают  случаи,  когда  благородная  дама  имеет  право   немножко
приревновать,  и  я  готов  утверждать  это   даже   вопреки   мнению   моих
благосклонных читательниц.
     Надо полагать, что мисс Лидия позволяла себе так  откровенно  расточать
хвалы мистеру Джорджу только потому, что ей было известно  о  его  помолвке.
Стоило им остаться вдвоем,  -  а  такое  счастливое  стечение  обстоятельств
случалось в доме мистера Ван ден Босха весьма часто, ибо, как мы сказали, он
постоянно отлучался куда-нибудь по делам, - и можно было только  восхищаться
тем, как безыскусно эта милая крошка проявляла интерес  к  мистеру  Джорджу,
засыпая его  бесчисленными  простодушными  вопросами  о  нем  самом,  о  его
гениальном творении, о его жизни на родине и в Лондоне,  о  его  предстоящей
женитьбе и так далее, и тому подобное.
     - Я так рада, что вы женитесь, так рада! - повторяла она, испуская  при
этом самый жалобный вздох. - Ведь теперь я могу говорить с вами  откровенно,
совершенно откровенно, как с братом, и не думать все время об  этих  ужасных
приличиях, которыми они замучили меня в пансионе. Я рада, что могу  говорить
с вами откровенно, и если вы мне нравитесь, могу вам об этом сказать, - ведь
правда, могу, мистер Джордж?
     - Я даже прошу вас, скажите, -  с  улыбкой  отвечал  Джордж,  отвешивая
поклон. - Такие слова приятно слышать каждому мужчине, а тем паче, когда  их
произносят такие прелестные губки.
     - Будто уж вы успели разглядеть  мои  губки!  -  с  кокетливой  ужимкой
говорит Лидия и устремляет на Джорджа невинный взгляд.
     - Да, в самом деле! - говорит Джордж. - Может, мне  следует  разглядеть
их получше?
     - Во всяком случае, они никогда не произносят ничего, кроме  правды!  -
заявляет Лидия. - И кое-кому это не по вкусу. А у меня что на уме, то  и  на
языке. Я ведь выросла в деревне, подхожу ко всем с открытым сердцем, у  меня
все просто, все начистоту, не то что у ваших англичанок, - они там,  в  этих
ваших пансионах, учатся невесть чему, а потом еще просвещаются и у мужчин.
     - О да, наши девушки - ужасные лицемерки! - говорит Джордж.
     - Вы подумали о сестрах Ламберт? Право же, я совсем не их имела в виду,
хотя, конечно, могла бы вспомнить и  про  них.  Они  были  в  пансионе,  они
выезжают в свет, и поэтому мне их очень, очень жаль,  ведь  ничему  хорошему
они там не научатся. Ну вот, я  вам  все  сказала,  а  теперь  вы,  конечно,
пойдете и расскажете это мисс Тео, не так ли, сэр?
     - Что же я расскажу ей - что она ничему хорошему не могла  ни  от  кого
научиться? Но она не общается почти ни с кем из мужчин, за исключением отца,
брата и меня. Так кто же из нас троих должен был повлиять  на  нее  особенно
дурно? Как вы полагаете?
     - О, конечно, не вы! Хотя я понимаю, что находиться  в  вашем  обществе
весьма опасно! - говорит девица и испускает тяжелый вздох.
     - Неужто так опасно? Я же не кусаюсь! - смеясь, говорит Джордж.
     - Кто же говорит, что вы кусаетесь? Есть, наверно, вещи и пострашнее, -
тихо роняет девушка. - Вы же очень остроумны, разве нет? Да, да, и вы  очень
умный, и большой насмешник, и всегда над всеми подшучиваете, верно?  И  речи
ваши так лукавы. И если вы будете так на меня смотреться просто не знаю, что
я могу натворить. А ваш брат, которого мне в мужья прочат, похож на вас?  Он
такой же умный а такой же острый на язык, как вы? Я слышала, что он  на  вас
похож! Но, верно, не умеет так вкрасться в душу.  Эх!  Хорошо,  что  вы  уже
помолвлены, мистер Джордж, вот что я вам скажу. А как вы думаете, может,  вы
и не предпочли бы мне мисс Тео, если бы увидели меня раньше?
     - Моя  дорогая,  говорят,  что  браки  заключаются  на  небесах.  Будем
надеяться, что и о моем позаботились там же, - сказал Джордж.
     - Верно, такого еще никогда не бывала на свете  -  чтобы  мужчина  имел
двух  нареченных  зараз?  -  простодушно  спрашивает  наивная  крошка.  -  А
по-моему, жаль, что так не бывает. Ах, ну что за глупости я болтаю! Я как та
маленькая девочка, которая плакала, потому что ей не могли достать  месяц  с
неба. И я вот тоже не могу получить  свой  месяц  -  он  слишком  высоко  на
небе... слишком высоко и  слишком  ярко  светит.  Никогда  мне  до  него  не
дотянуться.  Нет,  вы  только  послушайте,  какое   я   глупое,   капризное,
избалованное создание! Но кое-что вы  все-таки  должны  мне  пообещать...  и
должны дать мне в этом честное слово, слышите, мистер Джордж?
     - Что же именно?
     - Что вы ничего не скажете мисс Тео, не то она возненавидят меня.
     - Почему она должна вас возненавидеть?
     - Потому что я ненавижу ее и желаю ей смерти! - не выдерживает  девица,
и глаза ее, такие нежные  и  печальные  мгновение  назад,  гневно  сверкают,
жаркий румянец  вспыхивает  на  щеках.  -  Стыд  какой!  -  произносит  она,
помолчав. - Надо же быть такой дурочкой - не уметь таиться! Я же дитя лесов,
я выросла там, где солнце жаркое, - не то что в этой вашей стране туманов. И
я не такая, как ваши холодные  английские  мисс,  которые  без  маменькиного
разрешения слова не скажут, шагу не ступят и сердцу воли не дадут.  Конечно,
я дурочка, - зачем я говорю вам все это! Я же знаю, вы пойдете и  расскажете
мисс Ламберт. Ну и ладно, ступайте рассказывайте!
     Но, как мы уже говорили, Джордж не все  рассказал  мисс  Ламберт.  Есть
вещи, которые мы не должны поверять даже нашим возлюбленным. И, быть  может,
Джордж не вполне признавался даже самому себе  в  том,  каков  был  истинный
смысл излияний этой крошки, а уж если и признавался, то, во  всяком  случае,
не подавал виду - разве что при встречах всегда был необычайно внимателен  и
нежен с мисс Лидией, а потом вспоминал о ней с большой  теплотой  и  не  без
удовольствия.  И  в  самом  деле,  как  можно,  чтобы  мужчина  не   испытал
благодарности за такое безыскусное проявление чувств и жар юного сердца и не
отвечал на них маленькими любезностями?
     Позвольте, что же это за сплетня доходит тем временем  до  слуха  наших
друзей? Говорят, молодой мистер Лутестринг и молодой мистер Дрэпшоу, квакер,
набросились друг на друга с кулаками в одной из городских таверн, не поладив
из-за этой  молодой  особы?  Говорят,  они  выпивали  вместе,  повздорили  и
подрались. И почему мистер Дрейпер,  который  сперва  так  превозносил  мисс
Лидию, теперь так дурно отзывается о ее дедушке?
     - Я подозреваю, - сказала госпожа Бернштейн, - что он задумал посватать
эту девицу  кому-нибудь  из  своих  родственников  или  клиентов,  и  теперь
распускает эти сплетни, чтобы отпугнуть других  поклонников.  Она  держалась
вполне прилично, когда была у меня со своим дедушкой, и, признаться, сэр,  я
очень сожалею, что  вы  отдаете  предпочтение  той  краснощекой  деревенской
девчонке без гроша за душой перед этим  очаровательным,  непосредственным  и
бесхитростным созданием с большим, как я слышала, приданым.
     - О, так она была у вас, тетушка? - удивился Джордж.
     - Конечно, была, - сухо отвечала тетушка. - И если бы  твой  братец  не
был столь же глуп, как ты, и не влюбился во вторую ламбертовскую девицу...
     - Нет, нет, сударыня, могу, мне кажется, заверить вас, что  этого  пока
не произошло, - отвечал Джордж.
     -  В  таком  случае,  почему  бы  ему  по  возвращении  из  Канады   не
приглядеться поближе к этой крошке, не жениться на  ней  и  не  обосноваться
рядышком с вами в Виргинии, как того хочет  ваша  маменька?  Хотя,  если  уж
говорить начистоту, то мы, Эсмонды, редко беспокоимся о том, чего хотят наши
маменьки. Крошка должна  получить  большое  наследство.  Зачем  давать  этим
деньгам уплыть куда-то на сторону?
     Джордж понял, что мистер Ван  ден  Босх  и  его  внучка  были  довольйо
частыми посетителями дома госпожи де Бернштейн.  Во  время  одной  из  своих
излюбленных прогулок  в  Кенсингтон-Гарденс  в  обществе  своей  излюбленной
спутницы Джордж  видел,  как  экипаж  мистера  Ван  ден  Босха  завернул  на
Кенсингтон-сквер. Значит, американцы отправились нанести визит леди Каслвуд?
Наведя справки, Джордж узнал, что они уже не раз наведывались к ее  милости.
Быть может, Джорджу могло показаться несколько странным, что они  ни  словом
не обмолвились об этих визитах,  однако,  мало  интересуясь  чужими  делами,
никогда  не  занимаясь  интригами  и  не  действуя  тайком,  он  не   спешил
заподозрить в этом и других. Что ему за дело, как часто Кенсингтон принимает
у себя Блумсбери или Блумсбери ездит на поклон к Кенсингтону?
     А между тем в обоих вышеупомянутых домах происходило многое, о чем  наш
виргинец и понятия не имел. В самом деле, разве  не  происходит  у  нас  под
самым носом многое такое, чего  мы  не  замечаем?  Разве  не  становимся  мы
каждодневно свидетелями житейских трагедий и комедий, не  постигая,  однако,
того величественного и смешного, что заключено в них? И,  возможно,  Джордж,
возвращаясь докой, думал: "Я, кажется, оставил след  в  сердце  этого  юного
создания. Она почти призналась мне в этом. Бедная,  бесхитростная  девчушка!
Интересно, что она нашла во мне, чем я сумел ее  привлечь?"  Мог  ли  Джордж
сердиться на нее за то, что она так неудачно отдала предпочтение именно ему?
Да и какой мужчина когда-либо сердился по такой  причине?  Впрочем,  Джордж,
вероятно, был бы уже не так доволен, знай он все -  знай  он,  что  является
лишь одним из действующих лиц этой комедии, а отнюдь не главным  ее  героем,
что он - Розенкранц и Гильдепстерн, а роль Гамлета исполняет кто-то  другой.
Как часто  наше  мелкое  тщеславие  получает  такие  щелчки  и  подвергается
целебному уничижению! Не случалось  ли  вам  возликовать  оттого,  что  взор
Люсинды с особой нежностью покоится на пас, и почти тут  же  приметить,  что
она самым убийственным образом строит глазки вашему соседу? Не случалось  ли
вам за обеденным столом обмениваться сладчайшими признаниями с  Лалагой  (о,
этот упоительный шепот под звон бокалов и гул голосов!), а потом подслушать,
как она шепчет те же сладостные слова старому  Сурдусу  в  гостиной?  Солнце
сияет для всех, и для всех благоухают цветы, и трели соловья и Лалаги звучат
для всех ушей, а не только для твоих, мой длинноухий брат!


        ^TГлава LXX,^U
     в которой видная роль отводится Купидону

     Теперь, прежде чем будет продолжен рассказ о мисс Лидии и ее проделках,
долг повелевает нам дать объяснение некой фразе из письма Джорджа Уорингтона
его брату - фразе,  в  которой  упоминается  леди  Мария  Эсмонд  и  которая
кое-кому  из  наших  простодушных  читателей,  вероятно,  все  еще   кажется
загадочной. Да и в самом деле, как могут подобные догадки  прийти  в  голову
благонамеренному читателю? Могут ли добронравные, неискушенные молодые  люди
предположить, что женщина благородного происхождения, весьма древнего  рода,
обогащенная жизненным опытом и без памяти влюбленная всего несколько месяцев
назад, может настолько забыть себя (о, я краснею до кончиков пальцев,  когда
пишу эти строки!), чтобы не только полюбить человека безродного, к  тому  же
много моложе ее годами, но и выйти за него замуж перед  лицом  всего  света?
Впрочем, правильнее будет сказать не перед  лицом,  а  за  его  спиной,  ибо
пастор Сэмпсон тайно связал эту пару нерасторжимыми узами в своей часовне  в
Мэйфэре.
     Но помедлите и задумайтесь, прежде чем осудить  ее  бесповоротно.  Если
леди Мария была безрассудно увлечена своим молодым кузеном, а потом поборола
эту слабость, дает ли это нам основание считать,  что  она  не  имела  права
полюбить кого-то другого? Почему  только  мужчинам  дозволено  искать  новых
утех, а женщины должны подвергаться осуждению, если  они  время  от  времени
позволяют себе немного утешиться? Ни одна обличительная речь не кажется  нам
более грубой, вульгарной и философски несовершенной, чем, к примеру сказать,
речь Гамлета, обращенная к матери по поводу ее второго брака. Ведь  суть-то,
по-видимому,  заключалась  в  чем?  Да  в  том,  что  этой  нежной  повилике
необходимо было вокруг кого-нибудь обвиться, а поскольку старого короля  уже
убрали с дороги, она обвилась вокруг Клавдия. Да что там, мы знаем женщин, у
которых эта потребность прилепиться к  кому-нибудь  столь  сильна,  что  они
обвиваются разом вокруг двух мужчин, и  кто  сказал,  черт  побери,  что  за
поминками не может последовать свадебного пира? Если вчера вы возблагодарили
бога за  хороший  обед,  значит  ли  это,  что  сегодня  вы  уже  не  можете
почувствовать голод?  Если  у  вас  от  природы  отменный  аппетит  и  вы  с
удовольствием поглощаете сегодня свой ужин, то ведь это говорит лишь о  том,
что  завтра  часов  в  восемь  вечера  вы,  по  всей  вероятности,  захотите
пообедать. Что до меня,  то  когда  Кокетисса  или  Флиртилла  были  ко  мне
благосклонны (надеюсь, любезный читатель понимает, что  здесь  идет  речь  о
неких особах самой что ни на есть ослепительной красоты и самого что  ни  на
есть высокого происхождения), я всегда держал в уме, что придет время, и  их
благосклонностью будет пользоваться кто-нибудь другой. Нас  сервируют  a  la
Russe {На русский лад (франц.).} и  заглатывают  одного  за  другим,  как  в
пещере Полифема. Как говорится, hodie mihi, cras tibi {Сегодня меня,  завтра
тебя (лат.).}. Есть и такие антропофаги, которые пожирают нас дюжинами  -  и
старых, и молодых, и нежных, и жестких, и жирных, и костлявых, и красивых, и
безобразных: пощады нет никому, и один за другим мы по воле судьбы  исчезаем
в их всеядной пасти. Поглядите на  леди  Каннибул!  Все  мы  помним,  как  в
прошедшем году она разделалась с бедным Томом Соплякусом! Как она  вцепилась
в него, насытилась им, обглодала его косточки  и  выплюнула.  А  теперь  она
заманила  в  свое  логово  Неда  Профануса.  Зачарованный  и  дрожащий,   он
распростерт перед ее величественным  взором.  Взгляните  на  это  несчастное
трепещущее создание, как  он  беспомощен  перед  этими  дивными  очами!  Она
подкрадывается к нему все ближе и ближе; он тянется  к  ней  все  сильнее  и
сильнее. Сейчас мы услышим жалобный  визг,  мольбу  о  пощаде,  и  ах!..  он
исчезнет! Увы! Мне жаль его. К примеру  сказать,  мне  известно,  что  Мария
Эсмонд не раз и не два теряла свое сердце, прежде  чем  его  подобрал  Гарри
Уорингтон, но мне почему-то  думалось,  что  Гарри  навсегда  останется  его
обладателем, что, сокрушаясь над своей незадачливой  судьбой  и  распавшейся
связью времен... я хотел сказать - возрастов, Мария сохранит до  конца  свою
любовь и взлелеет ее в благонравном безбрачии. Если в  припадке  старческого
слабоумия я вздумаю завтра влюбиться, то, как и прежде, буду думать, что мне
принадлежит неотъемлемое право собственности на сердце моей чаровницы и  что
я - не просто кратковременный жилец видавших виды меблированных номеров, где
расшатанные кушетки хранят следы грязных  сапог  последнего  квартиранта,  а
винные бокалы - отпечатки многих  губ.  О,  моя  бесценная  нимфа!  Ты  была
прекрасна и любима! Допустим, у меня было мимолетное увлечение Гликерой  (ее
кожа и вправду ослепительна, как чистейший паросский мрамор!), допустим,  ты
была неравнодушна к  Телефусу  с  его  дурацкими  отложными  воротничками  и
нелепой длинной шеей. Все эти маленькие безрассудства забыты теперь, не  так
ли? Мы любим друг друга до могилы, разве нет? Да, да, до  могилы,  и  пускай
себе Гликера отправляется на воды в Бат, а Телефус со своей cervicem  roseam
{Красной  шеей  (лат.).}  хоть  на  виселицу,  n'est-ce  pas?  {Не  так  ли?
(франц.).}
     О нет, мы не ищем перемен, моя дорогая. Как бы ни летело время, как  бы
ни ползли вперед стрелки часов, какие бы ни дули  над  нами  ветра,  угли  в
нашем очаге, которые сейчас горят так ярко, никогда не подернутся  золой.  В
былое время мы позволяли себе слегка  порезвиться,  и,  право  же,  о  твоем
увлечении Телефусом (не хмурься так, мое сокровище, ведь от этого морщинки у
тебя на лбу залегают еще глубже), - право же, повторяю,  о  твоем  увлечении
Телефусом злословил весь  город,  а  что  до  Гликеры,  -  то  она  преподло
поступила со мной. Но теперь, когда мы  понимаем  друг  друга,  наши  сердца
соединены навеки, и плевать мы хотели на сэра Крессуэлла-Крессуэлла и на его
напудренный парик. Но другое дело - леди Мария, жившая в прошлом веке,  -  у
нее был неуравновешенный нрав. Ты, моя голубка, знаешь свет, и тебе понятно,
что в жизни этой дамы было немало  такого,  что  не  следует  выставлять  на
всеобщее обозрение, ибо это не слишком назидательно.  Тебе  известно  (я  не
хочу сказать, мое сокровище, что тебе это известно по собственному опыту, но
ты могла слышать, о чем толкуют люди, о чем толкует твоя маменька), -  итак,
тебе известно, что старая кокетка, излечившись от страсти к одному предмету,
не угомонится, пока не найдет себе  другого,  что  любовная  игра  -  то  же
пьянство, и когда все вино выпито, ты... нет, не ты, не ты, я хотел  сказать
- Гликера... Ну, словом, Гликера, раз пристрастившись к бутылке, когда  вино
будет выпито, ухватится за джин. Короче  говоря,  если  Мария  Эсмонд  нашла
преемника Гарри Уорингтону и отдала империю своего сердца во  власть  новому
султану, почему в конце концов это должно быть такой неожиданностью для нас?
Ведь империя эта, подобно Нидерландам, привыкла переходить из рук в  руки  и
всегда готова к иноземному вторжению.
     На сей раз завоевателем сердца Марии оказался не кто иной,  как  мистер
Кьоухэган, или Хэган, молодой акте