теперь  я  думаю  только  о
своем долге и о тех, с кем мы расстались час  назад.  Пришпорим-ка  лошадей,
иначе мы доберемся до Уэстерема только к ночи.
     В Уэстереме  наших  двух  друзей  приветливо  встретили  величественная
хозяйка дома, ее супруг, старый ветеран,  прекрасно  помнивший  все  события
сорокапятилетней давности,  когда  он  начинал  службу,  и  сын  этой  четы,
подполковник полка Кингсли, расквартированного тогда в Мейдстоне, откуда  он
приехал навестить родителей. Гарри  с  некоторым  любопытством  поглядел  на
этого офицера, который, несмотря на свою молодость,  участвовал  в  стольких
кампаниях и пользовался столь высокой  репутацией.  Его  никак  нельзя  было
назвать красивым. Он был очень худощав и бледен, рыжеволос и скуласт. Однако
его искренняя учтивость со старшими, сердечность с друзьями  и  живость  его
разговора скоро заставляли забыть про его некрасивое лицо, а  некоторым  оно
даже начинало казаться прекрасным.
     Мистер Уорингтон едет в Танбридж? Их Джеймс составит  ему  компанию,  -
сказала за ужином хозяйка дома и что-то шепнула полковнику Ламберту, который
лукаво улыбнулся и многозначительно подмигнул. Затем полковник попросил вина
и предложил выпить за здоровье мисс Лоутер.
     - От всего сердца, - пылко воскликнул полковник Джеймс и  осушил  бокал
до последней капли. Маменька же шепнула своему старому другу, что  Джеймс  и
упомянутая девица  намерены  сочетаться  браком  и  что  она  происходит  из
знаменитого на севере Англии рода Лоутеров.
     - Да будь она хоть  дочерью  Карла  Великого,  -  воскликнул  полковник
Ламберт, - все равно такая невеста не была бы  слишком  хороша  для  Джеймса
Вулфа и для сына его матери!
     - Если бы мистер Ламберт был с ней знаком, он не  сказал  бы  этого,  -
объявил молодой полковник.
     - О, конечно! Она - бесценная жемчужина, а ты - полное  ничтожество,  -
вскричала его мать. - Нет, я согласна с полковником Ламбертом, и принеси она
тебе в приданое хоть весь Камберленд, я бы сказала, что Джеймс меньшего и не
заслуживает. Вот так они все, мистер Уорингтон. Мы выхаживаем наших детей от
лихорадок, кори, коклюша и оспы, мы отпускаем их  в  армию  и  по  ночам  не
смыкаем глаз от страшных мыслей, мы горюем в разлуке с ними, а они приезжают
домой на неделю-две в год или, может быть, раз в  десять  лет,  чтобы  после
всех наших забот и тревог вдруг появилась девушка с красивыми глазами и  наш
мальчик покинул нас навсегда и даже не вспоминал про нас.
     - Но скажи, пожалуйста, душенька, как же ты сама вышла  замуж  за  отца
Джеймса? - осведомился старший полковник Вулф. - Почему ты не осталась  дома
ее своими родителями?
     - Наверное, потому, что отец Джеймса страдал подагрой и за  ним  некому
было ухаживать, а вовсе не потому, что  он  мне  хоть  чуточку  нравился,  -
ответила его супруга; и в  такой  непринужденной  и  шутливой  беседе  вечер
незаметно подошел к концу.
     Наутро  полковник  Ламберт  после  многих  любезных  изъявлений  дружбы
расстался со своим недавним гостем  и,  поручив  молодого  виргинца  заботам
мистера  Вулфа,  повернул  коня  домой,   а   молодые   люди   поскакали   в
Танбридж-Уэлз. Вулф торопился добраться туда  как  можно  скорее,  но  Гарри
Уорингтон, пожалуй, не разделял его нетерпения - более  того,  его  мысли  с
тоской следовали за  полковников  Ламбертом,  возвращавшимся  домой,  и  ему
больше всего хотелось бы вновь очутиться в Окхерсте, где он провел три тихих
и счастливых дня. Мистер Вулф  был  вполне  согласен  с  пылкими  похвалами,
которые Гарри расточал мистеру Ламберту,  его  жене,  дочерям  и  всей  этой
прекрасной семье.
     - Я считаю теперь, что высший предел всякого честолюбия -  это  прожить
жизнь так, как прожил ее полковник Ламберт, заслуживший всеобщее уважение, -
заметил Вулф.
     - А слава и честь? - спросил Уорингтон. - Разве они ничего не значат  и
вы не хотите их добиться?
     - Когда-то я мечтал только о них, - ответил  полковник,  который  давно
уже представлял себе счастье совсем по-иному. - Но теперь мои желания  стали
много  скромнее.  Я  служу  в  армии  с  четырнадцати  лет.   Мне   пришлось
познакомиться почти со всеми обязанностями, связанными с моей профессией.  Я
знаю все гарнизонные города нашей страны и имел честь принимать  участие  во
всех кампаниях последних десяти лет. Нет таких обязанностей  офицера,  каких
мне не случалось исполнять, - я только не командовал армией, на что  человек
моих лет, конечно, надеяться не может, и теперь  меня  больше  всего  влекут
покой и книги, я хочу иметь любящую жену и нянчить своих  детей.  Вот  какой
элизиум манит меня, мистер Уорингтон. Истинная любовь лучше славы,  а  тихий
семейный очаг, у которого сидит избранница твоего сердца, -  это  величайшее
благо, какое только могут ниспослать нам боги.
     Гарри представил себе картину, нарисованную его спутником.  Он  ответил
"да", но, по-видимому, произнес это подтверждение без особой горячности, так
как собеседник поглядел на его лицо и сказал:
     - Вы говорите "да" так, словно  семейный  очаг  и  любимая  женщина  не
кажутся вам особенно привлекательной мечтой. - Видите  ли,  полковник,  пока
человек  молод,   он,   наверное,   может   найти   многое   другое,   более
привлекательное. Вы шестнадцать лет сами себе хозяин, а  я  всего  несколько
месяцев, как вышел из-под  материнской  опеки.  Когда  я  проделаю  одну-две
кампании, а то и шесть, как вы, когда я заслужу такую же славу,  как  мистер
Вулф, и заставлю людей говорить обо мне,  тогда  я,  быть  может,  и  захочу
удалиться от света.
     На эти слова мистер Вулф, чье сердце было полно совсем иными чувствами,
ответил новыми восхвалениями радостей супружества  и  принялся  превозносить
красоту  и  достоинства  своей  возлюбленной:  тема  эта  была   чрезвычайно
интересна для него, но, пожалуй,  не  для  его  слушателя,  чьи  взгляды  на
брачную жизнь - если он позволил себе обзавестись таковыми - были  несколько
меланхоличны и унылы. Прекрасный летний день  начинал  клониться  к  вечеру,
когда они достигли цели своей поездки, которая прошла мирно и  благополучно,
если не считать одного промаха  Гарри  Уорингтона:  в  нескольких  милях  от
Танбридж-Уэлза их окликнули два всадника, и он собирался  было  ринуться  на
них с пистолетом, полагая, что перед ними разбойники. Однако полковник  Вулф
со смехом попросил мистера Уорингтона убрать пистолет в седельную сумку, так
как всадники эти - всего лишь агенты хозяина гостиницы, а вовсе не грабители
(если, конечно, откинуть их профессиональное  занятие).  Гамбо,  чья  лошадь
именно в эту тревожную минуту вздумала понести, после некоторого промедления
вернулся, вняв громовым крикам своего господина, и они  въехали  в  городок,
оставили лошадей в гостинице, а затем  разошлись,  чтобы  увидеться  с  теми
дамами, ради которых они сюда прибыли.
     Мистер  Уорингтон  нашел  свою  тетушку  в  снятых  для  нее  роскошных
апартаментах, где в прихожей расположился  целый  отряд  лондонских  лакеев,
сопровождавших ее портшез, когда она покидала дом. Баронесса встретила Гарри
чрезвычайно ласково. Его кузина миледи Мария отсутствовала, когда он явился,
и, право, не могу сказать, был ли молодой человек огорчен тем, что не увидел
ее, сумел ли он скрыть свои чувства и догадалась ли о них госпожа Бернштейн.
     В гостях у баронессы, когда племянник явился к ней  на  поклон,  сидели
две вдовствующие знатные дамы, густо нарумяненные и в пышных фижмах, а также
щеголь в богато вышитом кафтане  -  первый  образчик  этой  породы,  который
довелось увидеть Гарри. Она представила молодого человека  этим  особам  как
своего племянника, того юного виргинского креза, о котором они уже  слышали.
Она заговорила о его огромном поместье, не уступающем по величине Кенту,  но
с землей, если верить книгам, куда более плодородной. Она упомянула, что  ее
сводную  сестру,  госпожу  Эрмонд,  у  нее  на  родине  называют  принцессой
Покахонтас. Она без устали расточала похвалы и матери и сыну - их  богатству
и их душевным достоинствам. Щеголь пожал Гарри руку  и  выразил  восторг  по
поводу  столь  приятного  знакомства.  Дамы  наговорили  о  нем  ею  тетушке
множество лестных вещей, и притом столь громко, что молодой  человек  совсем
смутился  от  их  комплиментов.  Затем  они  удалились,   чтобы   оповестить
танбриджское общество о его приезде. Вскоре в городке только и говорили  что
о богатстве, прекрасных манерах и красоте молодого виргинца.
     - Ты не мог бы явиться в более подходящую минуту, мой милый, - сообщила
баронесса племяннику, когда ее гости после бесконечных реверансов и поклонов
наконец ушли. - Эти трое - самые  заядлые  разносчики  новостей  на  здешних
водах. Они протрубят о твоих достоинствах всюду,  где  сегодня  побывают.  Я
представила тебя таким образом уже сотне людей и - господи,  прости  мне!  -
насочиняла множество небылиц о  географии  Виргинии,  когда  описывала  твое
поместье. Оно и правда очень велико,  но  боюсь,  я  его  еще  увеличила.  Я
снабдила  его  всевозможными  редкостными  зверями,  богатейшими  рудниками,
пряностями - а может быть, и алмазами, право, не помню. Что же до негров, то
с моей легкой руки их у  твоей  матери  появились  легионы,  да,  собственно
говоря,  она  у  меня  стала  настоящей  владетельной  принцессой,  правящей
великолепным краем. Так, впрочем, оно и есть - я  не  могу  с  точностью  до
нескольких сотен тысяч фунтов  назвать  ее  годовой  доход,  но,  во  всяком
случае, он очень велик, в этом я не сомневаюсь. Итак, сударь, будьте  готовы
к тому, что с вами тут станут обходиться, как с наследником этой царственной
дамы. Постарайтесь, чтобы у вас не закружилась голова. С этого дня вам будут
льстить так, как никогда еще не льстили.
     - Но к чему все это, сударыня? - осведомился молодой человек.  -  Я  не
понимаю, с какой стати я должен слыть столь богатым  и  зачем  мне  вся  эта
лесть.
     -  Во-первых,  сударь,   вы   не   должны   опровергать   слова   своей
старухи-тетки, которая вовсе не желает оказаться в  глупом  положении  перед
лицом общества. Что до вашей репутации  богача,  то  она  был  а  уже  почти
создана, когда мы только приехали  сюда.  Одна  лондонская  газета  каким-то
образом прослышала про тебя  и  подробно  описала  богатства  некоего  юного
виргинского джентльмена, который недавно прибыл в Англию и доводится кузеном
лорду Каслвуду. Ты сказочно богат и никак  этого  изменить  не  можешь.  Все
сгорают желанием с  тобой  познакомиться.  Завтра  утром  ты  отправишься  в
церковь и увидишь, как все прихожане оторвутся от молитвенников и псалтырей,
чтобы поклониться золотому тельцу, воплотившемуся в твоей особе. Неужели  ты
хотел бы, чтобы я рассеяла их заблуждение и говорила дурно  о  моих  кровных
родственниках?
     - Но какая мне польза от  того,  что  меня  будут  считать  богатым?  -
спросил Гарри.
     - Ты вступаешь в свет, и золотой ключ отомкнет перед  тобой  почти  все
двери. Слыть богатым - это не хуже, чем быть богатым. И тебе вовсе  не  надо
тратить много  денег.  Люди  будут  говорить,  что  ты  бережешь  деньги,  и
репутация скупца пойдет тебе вовсе не во вред, а во благо. Вот увидишь,  как
маменьки  будут  тебе  улыбаться,  а  дочки  -  делать  реверансы!  Чему  ты
удивляешься? Когда я была молода, я поступала, как все, и  предпринимала  не
одну и не две отчаянные попытки сделать хорошую партию. Твоя  бедная  бабка,
которая, конечно, была святой во плоти, если только посмотреть сквозь пальцы
на  ее  несколько  ревнивый  нрав,  постоянно  бранила  меня  за  суетность.
Суетность, мой милый! Но разве свет не суетен? И мы  должны  поступать  так,
как он нас учит, и ничего не давать даром. Мистер Генри Эсмонд-Уорингтон,  -
хоть я и старуха, но первые два имени я не могу не любить, в  чем  и  готова
сознаться, - сам по себе и здесь и в Лондоне не привлек бы ничьего внимания.
Наше покровительство мало чем ему  помогло  бы.  Наша  семья  не  пользуется
большим кредитом, да и  -  entre  nous  {Между  нами  (франц.).}  -  хорошей
репутацией. Полагаю, тебе известно, что в сорок пятом  году  Каслвуд  сильно
себя скомпрометировал, а с тех пор игра его совсем разорила?
     Гарри ничего не знал ни о прошлом лорда Каслвуда, ни о его репутации.
     - Терять ему было почти нечего, но он сумел потерять значительно больше
- его злополучное  поместье  заложено  и  перезаложено.  Он  придумывал  все
возможные средства, чтобы раздобыть денег, - милый мой, иногда его положение
бывало настолько отчаянным, что я начинала опасаться за свои бриллианты ж не
возила их в Каслвуд.
     Говорить подобные вещи о собственном племяннике ужасно, не  правда  ли?
Но ведь ты тоже мой племянник, и свет еще не успел тебя испортить, а поэтому
я хочу предостеречь тебя против пороков этого света. Я слышала про твою игру
с Уиллом и капелланом, но они не были для тебя опасны - мне  даже  говорили,
что ты их обыграл. Но если бы ты сел играть с  Каслвудом,  тебе  повезло  бы
меньше - а ты сел бы с ним играть, если  бы  только  твоя  старая  тетка  не
приказала ему держаться от тебя подальше.
     - Как, сударыня, вы вмешались, чтобы защитить меня?
     - Я охранила тебя от его когтей - радуйся, что ты  выбрался  из  логова
этого людоеда, сохранив мясо на костях! Мой милый, это самая главная и самая
роковая страсть нашей семьи. Мой бедный глупый  брат  играл,  обе  его  жены
играли, а особенно вторая - теперь ей почти не на что  жить,  кроме  как  на
карточные выигрыши, и в Лондоне  она  не  пропускает  ни  одного  карточного
вечера. Я побоялась бы оставить тебя с ней  в  Каслвуде  -  страсть  к  игре
владеет всеми ими, и они набросились бы на тебя и  ограбили  бы  дочиста,  а
потом передрались бы друг  с  другом  из-за  добычи.  Если  не  считать  его
придворной синекуры, у моего бедного племянника нет ничего; таков же удел  и
Уилла, и Марии, и ее сестры.
     - А они тоже любят играть в карты?
     - Нет. Не будем несправедливы к бедняжке  Молли,  она  не  азартна,  но
малютка Фанни в Лондоне бывает готова поставить на карту собственные  глаза.
Мне хорошо знакома эта страсть, сударь,  и  не  делайте  такого  удивленного
лица, я переболела ею, как в детстве - корью, и еще  не  совсем  вылечилась.
Ведь у несчастной старухи нет иных развлечений. Сегодня вечером  ты  увидишь
настоящую игру. Тшш, мой милый! Именно этого мне и недоставало, оттого-то  я
и захандрила в Каслвуде! Выигрывать у моих племянниц и их  матушки  мне  нет
никакой радости. Они ведь не заплатили бы свой проигрыш. Лучше  предупредить
тебя заранее, мой милый, чтобы это открытие меньше тебя поразило. Я не  могу
жить без карт, вот и вся правда!
     Еще несколько дней назад,  гостя  у  своих  каслвудских  родственников,
Гарри, который сам любил карты,  петушиные  бои,  пари  и  другие  столь  же
азартные  развлечения,  весьма  возможно,  только  посмеялся  бы  над   этим
признанием. Семья, в лоне которой он очутился, привыкла смеяться  над  очень
многим, и в том числе над тем, что другим людям вовсе  не  кажется  смешным.
Верность и честь служили предметом насмешек, чужая чистая жизнь подвергалась
сомнению, эгоизм провозглашался всеобщим  свойством,  священные  обязанности
презрительно  осмеивались,  а  порок  шутливо  оправдывался.  Они  не   были
фарисеями, не притворялись лицемерно поклонниками  добродетели,  не  бросали
камней в разоблаченных грешников - они улыбались,  пожимали  плечами  и  шли
дальше своей дорогой. Члены этой семьи не стремились  казаться  лучше  своих
ближних, которых от  всего  сердца  презирали,  они  поддерживали  дружеское
знакомство с людьми, о  которых,  как  и  о  их  женах,  рассказывали  такие
пикантные, такие смешные историйки, они брали  свою  долю  удовольствий  или
добычи, которая им попадалась, и жили нынешним днем, пока он  не  оказывался
их последним днем на земле. Разумеется, теперь подобных людей нет  вовсе,  и
за последние сто лет человеческая натура чрезвычайно изменилась.  Во  всяком
случае, карточная игра почти вышла из моды - в этом нет никаких сомнений,  и
в Лондоне не наберется и шести светских дам, которые знали бы разницу  между
мизером и ремизом.
     - Как смертельно  скучны,  наверное,  показались  тебе  провинциалы,  у
которых нам пришлось тебя оставить, - впрочем, эти дикари отнеслись к  тебе,
дитя, с большой добротой! - заметила госпожа де Бернштейн, ласково  погладив
молодого человека по щеке еще красивой рукой.
     - Они были очень добры и вовсе не скучны, сударыня!  По-моему,  в  мире
трудно найти людей лучше, - ответил Гарри, покраснев. Тон  тетушки  был  ему
неприятен. Он не мог стерпеть, чтобы кто-нибудь  говорил  или  думал  о  его
новых друзьях без уважения. Ему не хотелось, чтобы  они  оказались  в  таком
обществе.
     Властная и вспыльчивая старая дама обиделась было на его  дерзость,  но
тут ей в голову пришла новая мысль. "Эти две  девочки,  -  подумала  она,  -
интересный больной... привлекательный незнакомец... ну конечно, он  влюбился
в одну из них!" Госпожа Бернштейн обернулась и бросила насмешливый взгляд на
леди Марию, которая в эту минуту вошла в комнату.


        ^TГлава XXV^U
     Новые знакомства

     Кузина  Мария  вошла  в  сопровождении  двух   посыльных,   нагруженных
корзинами с  цветами,  которыми  предстояло  украсить  гостиную  госпожи  де
Бернштейн перед тем, как начнется съезд  приглашенных  на  этот  вечер.  Три
лакея в ливреях, щедро украшенных золотым шнуром, расставили шесть карточных
столиков. Дворецкий  в  черном  кафтане,  в  парике  с  кошельком  и  пышных
кружевных манжетах, величественный, словно на  боку  у  него  висела  шпага,
явился  вслед  за  слугами,  которые  принесли  связки  свечей,  и  принялся
вставлять по две свечи в канделябры на столиках, а также  в  серебряные  бра
над дубовыми панелями, позолоченными лучами заходящего солнца, как и зеленые
лужайки за окном, скалы, купы деревьев и озаренные вечерним светом дома.  По
лужайкам, испещряя их пятнами теней, прогуливались группы разноцветных фигур
в фижмах, пудреных париках и парче. Напротив  окон  баронессы  располагалась
открытая  галерея  и  Променад,  где  всегда   царило   оживление,   шаркали
бесчисленные подошвы, слышался нестройный хор голосов. Рядом играл  оркестр,
услаждая слух съехавшихся на воды. Парадная гостиная госпожи Бернштейн могла
бы не подойти отшельнику или любителю наук, но те, кому нравятся  оживленная
суматоха, веселье, яркий свет и возможность видеть  все,  что  происходит  в
этом нарядном многолюдном городке, не могли бы отыскать лучшей  квартиры.  А
когда ее окна освещались, публика, прогуливавшаяся внизу, понимала,  что  ее
милость дома и  устраивает  карточный  вечер,  на  который  совсем  нетрудно
получить приглашение. Да, кстати, о  былых  временах:  мне  кажется,  ночная
жизнь светского общества  сто  лет  назад  была  довольно  темной.  Тогда  в
гостиных зажигалось не более одной восковой свечи там, где теперь  их  горят
десятки, не говоря уж о газовых рожках и чудесном  новом  освещении  клубов.
Отвратительные, оплывающие сальные огарки чадили и коптили  в  коридорах.  В
каждом театре имелась важная  должность  гасителя  свечей.  Взгляните-ка  на
картины Хогарта! Как они темны, а его пирушки словно покрыты копотью сальных
свечей. В "Модном браке" в пышной анфиладе гостиных виконта Мота, где  он  и
его супруга, когда разъехались их гости,  сидят,  зевая  вслед  отчаявшемуся
управителю, можно насчитать не более  восьми  свечей  -  по  одной  на  двух
карточных столах и шесть в медной люстре. Когда теперь Джон Брифлес, адвокат
без практики, приглашает друзей на устрицы к себе на квартиру  в  Колодезном
дворе в Темпле, он зажигает вдвое больше свечей. Так будем утешаться мыслью,
что Людовик XIV во всей славе своей  устраивал  блистательные  праздники  во
мраке, и благословим мистера Прайса и других  светоносцев  за  то,  что  они