ине у него оставались друзья  и  поклонницы.  Мне  кажется,  мы
упоминали, что они с Молли вместе погуляли по городу в среду вечером  и  как
раз обменивались любезностями, положенными при прощанье, когда хозяин Гамбо,
подъехав, прервал их нежный шепот и все прочее.
     Час за часом в среду, в четверг, в пятницу бледненькая девушка сидела у
окна в доме лорда Ротема на  Хилл-стрит,  а  ее  мать  и  сестра  с  грустью
поглядывали на нее. Она отказывалась выходить из дома. Они знали,  кого  она
поджидает. Один раз он прошел мимо, и, быть может, она решила, что он сейчас
войдет, но он не вошел. Он исчез в дверях соседнего  дома.  Папа  ничего  не
сказал девочкам о подарках,  которые  прислал  Гарри,  а  о  своей  ссоре  с
виргинцем шепнул их матери два-три слова.
     Вечером в субботу давалась опера мистера Генделя, и папа вернулся домой
с билетами на галерею. Этти решила поехать. Ей  полезно  развлечься,  думала
Тео, и... и, может быть, среди блестящей публики  там  будет  и  Кто-то.  Но
Кого-то там не было, и чудная музыка  мистера  Генделя  пропала  для  бедной
девочки втуне. Если бы оркестр вдруг заиграл творения синьора Бонончини, она
едва ли заметила бы разницу.
     Возвратившись домой, барышни раздеваются, готовясь ко сну. Они  снимают
новые атласные платья, в которых щеголяли  в  Опере,  где  выглядели  такими
свежими и милыми среди  нарумяненных  и  набеленных  горожанок,  и  тут  Тео
замечает, что миссис Молли, их горничная, украдкой трет  заплаканные  глаза.
Тео всегда тревожится, когда у кого-нибудь рядом случается беда, чего нельзя
сказать  об  Этти,  которая  теперь  страдает,  бедняжка,  одним  из   самых
эгоистических  недугов,  какие  только   могут   поразить   смертного.   Вам
когда-нибудь приходилось бывать среди безумцев и замечать, как  они  никогда
ни о ком не думают, кроме себя?
     - Что случилось, Молли? - спрашивает добросердечная Тео.
     Молли же не терпелось поскорее рассказать своим барышням все.
     - Ах, мисс  Тео!  Ах,  мисс  Этти!  -  восклицает  она.  -  Как  вам  и
сказать-то?  Сюда  приходил  мистер   Гамбо,   черный   камердинер   мистера
Уорингтона, мисс, и он говорит, что нынче вечером мистера Уорингтона забрали
два бейлифа, когда он выходил от сэра Майлза Уорингтона,  который  проживает
через три дома отсюда.
     - Замолчи! - строго приказывает Тео. Кто это трижды  вскрикнул?  Миссис
Молли. Она вскрикивает, потому что мисс Этти в обмороке падает со  стула  на
пол.


        ^TГлава ХLV,^U
     в которой Гарри обретает двух заботливых опекунов

     Мы все, без сомнения, недурно знаем свет, и перед нашими глазами прошло
множество самых разных типов, но, признаюсь, существует одна людская  порода
- постоянный объект сатиры в романах и пьесах, с образчиком которой  мне  не
довелось встретиться, сколько я ни общался с грешным человечеством. Я имею в
виду набожных лицемеров, которые вечно проповедуют и не  верят  ни  слову  в
собственных проповедях, язычников в широкополых шляпах и черных  облачениях,
которые провозглашают доктрины, обличают, угрожают, благословляют, не веря в
свой рай,  не  страшась  своих  громов.  Поглядите  на  простодушные  толпы,
которые, стуча толстыми подошвами по  булыжнику,  стекаются  в  церковь  под
вечер  в  воскресенье  -  на  этих   шуршащих   разнаряженных   служанок   и
подмастерьев, следующих за ними, на эти роты чистеньких школьников, на  этих
скромных  молоденьких  девушек  и  величественных   матрон,   шествующих   с
глянцевыми молитвенниками в  руках  (и,  вполне  возможно,  проходящих  мимо
молельни,  где  под  пылающими  газовыми  рожками  уже  собралась  паства  с
зонтиками, в огромных чепцах и в деревянных калошках). Поглядите на них все!
Много ли среди  них  лицемеров,  как  вы  полагаете?  Весьма  возможно,  что
служанка думает о своем дружке, а бакалейщик  прикидывает,  удастся  ли  ему
купить этот ящик сахара и сколько еще его векселей  примет  Городской  банк.
Первый ученик  сочиняет  латинские  стихи,  заданные  к  понедельнику,  юный
лоботряс размышляет о том, что после службы и проповеди его  дома  ждут  еще
отеческие нотации, но зато к ужину будет пирог. У  причетника,  выкликающего
номер псалма, дочь попала в беду, и он бормочет положенные слова, не замечая
их смысла, а  священник  в  ту  самую  минуту,  когда  он  склоняет  голову,
возможно, вспоминает счета, по которым надо платить в понедельник. Эти  люди
не осенены  небесной  благодатью,  они  принадлежат  миру,  суетным  мирским
заботам, и еще не воспарили над ними духом, и тем не менее, знаете  ли,  они
не лицемеры. Обычные люди хранят свою веру  в  каком-то  удобном  умственном
ящичке, словно полезное снадобье,  которое  следует  принимать,  захворавши,
рекомендуют собственные снадобья ближним,  предлагая  страдальцу  лекарство,
проверенное на собственном опыте. "Милостивая государыня! У вас спазмы?  Эти
капли вам чудодейственно помогут!" "Вы пили слишком много вина, сударь?  Эта
пилюля  предохранит  вас  от   всех   дурных   последствий   злоупотребления
горячительными напитками, и вы можете, ничего не  опасаясь,  как  и  прежде,
выпивать свою бутылку портвейна в день". А кто,  как  не  женщины,  наиболее
рьяно ищут и предлагают целебные средства для духа и  плоти?  Нам  известно,
что в нашей стране сто лет назад  у  каждой  дамы  имелась  своя  аптечка  с
собственными пилюлями,  порошками  и  микстурами,  которыми  она  пользовала
окрестных жителей.
     Леди Уорингтон блюла чистоту совести и хорошее пищеварение  арендаторов
и домочадцев своего  супруга.  Вера  и  здоровье  людской  находились  в  ее
ведении. Одному небу известно, правильно ли она врачевала их  недуги,  но  и
пилюли и доктрины преподносились  им  с  таким  непоколебимым  убеждением  в
собственной правоте, что они покорно глотали и то и другое. Она считала себя
одной из самых добродетельных, самоотверженных, мудрых  и  ученых  женщин  в
мире и, непрерывно вдалбливая это всем, кто ее окружал,  сумела  обратить  в
свою веру немалое число людей.
     Обеденный стол сэра Майлза  ломился  под  тяжестью  дорогой  посуды,  а
гостям прислуживало множество  лакеев,  и  требовалось  большое  присутствие
духа, чтобы заметить, что пиво, которое дворецкий разливал из  великолепного
кувшина, было на редкость жидким, а на огромном серебряном  блюде  покоилось
баранье жаркое  весьма  скромных  размеров.  Когда  сэр  Майлз  провозглашал
здоровье короля и по-простецки причмокивал над вином, он смотрел свою  рюмку
на свет и оглядывал общество так, словно потчевал их амброзией. Он спросил у
Гарри Уорингтона, есть ли у них в Виргинии подобный портвейн. Он сказал, что
даже это вино не идет ни в какое сравнение с  тем,  которым  он  угостил  бы
Гарри в Норфолке. Он так расхваливал вино, что Гарри чуть было  не  поверил,
будто оно и впрямь хорошее, и долго вглядывался в собственную  рюмку,  тщась
уловить хоть часть достоинств, которые замечал его  дядя  в  этом  рубиновом
нектаре.
     Так же, как мы наблюдаем во многих  образцовых  семействах  в  нынешнем
веке, Уорингтоны взлелеяли два совершенства. Из двух взрослых  дочерей  одна
отличалась такой дивной красотой, а вторая была таким гением и ангелом,  что
никакая другая юная девица в мире не шла с ними ни в какое сравнение, о  чем
леди  Уорингтон  не  замедлила  сообщить  Гарри.  Старшая  (Красавица)  была
помолвлена  с  милейшим  Томом  Клейпулом  -  это  любящая  маменька   также
доверительно шепнула кузену Гарри. Но вторая дочь - Гений и Ангел -  усердно
занималась  нашим  юным  другом,  стараясь  развить  в  нем  ум  и   высокую
нравственность. Она пела  ему  за  клавикордами  -  несколько  фальшиво  для
ангела,  решил  про  себя  Гарри;  у  нее  всегда  были   наготове   советы,
наставления, поучительные темы для беседы  -  слишком  уж  много  советов  и
наставлений, думал Гарри, который от души предпочел бы  общество  той  своей
молоденькой кузины, которая показалась ему похожей на Фанни Маунтин. Но  эта
юная девица после обеда сразу же удалялась в детскую. У Красавицы были  свои
занятия, маменьку ждали ее бедняки или неоконченное многостраничное  письмо,
папа дремал в креслах, и развлекать  молодого  родственника  предоставлялось
Гению.
     Тихое  спокойствие  этого  дома  чем-то  нравилось  юноше,   и   он   с
удовольствием искал там  отдыха  от  разгульного  веселья,  которому  обычно
предавался. И, бесспорно, встречали его тут со всей  возможной  ласковостью.
Двери были открыты для него в любой час. Если Флоры не оказывалось дома, его
принимала Дора. В первые же дни знакомства Гарри  обещал  своему  маленькому
кузену Майлзу как-нибудь поскакать  с  ним  в  Хайд-парке  наперегонки  и  с
обычной своей добротой и щедростью намеревался купить для  мальчика  лошадку
получше теперешней, но тут обстоятельства  переменились,  и  нашему  бедному
Гарри стало уже пе до экипажей и лошадей.
     Хотя сэр Майлз и воображал, будто Виргиния  -  остров,  его  супруга  и
дочки были более осведомлены в  географии  и  с  любопытством  расспрашивали
Гарри про его дом и родные края. А он всегда был  готов  поговорить  на  эту
тему. Он описывал им размеры своего поместья, сообщил, на  каких  реках  оно
расположено и что в нем выращивается. Когда он был мальчиком, один его  друг
преподал ему начала землемерного дела, и он набросал для  них  карту  своего
графства и нанес на нее несколько процветающих городков,  которые  на  самом
деле представляли собой кучки бревенчатых хижин (но ради чести своей  страны
он постарался представить их в наивыгоднейшем свете). Вот это -  Потомак,  а
это - река Джеймс, вот тут расположена пристань, откуда корабли его  матушки
уходят в море с грузом табака. По правде говоря,  поместье  по  величине  не
уступает графству. И он ничуть не  хвастал.  Когда  этот  красавец  юноша  в
бархатном костюме с серебряным галуном набрасывал карту, отмечая то городок,
то лес, то гору, его можно было принять за путешествующего  принца,  который
описывает владения королевы, своей  матери.  И  порой  ему  самому  начинало
мерещиться что-то подобное. Английские джентльмены  мерили  свои  угодья  на
акры, а он - на мили. И внимала  ему  не  только  Дора.  Пленительная  Флора
наклоняла прелестную головку и также слушала его со вниманием.  Какое  могло
быть сравнение между юным Томом Клейпулом,  сыном  еще  одного  норфолкского
баронета - зычноголосым Томом  Клейпулом  в  огромных  сапогах,  наследником
жалких  пяти  тысяч  акров  -  и  этим  американским  принцем,  чарующим   и
таинственным? Хотя Дора и была Ангелом, тут никакого ангельского терпения не
хватило бы, и не удивительно, что она все чаще упрекала Флору  в  кокетстве.
Клейпулу в его скромном красном кафтане  оставалось  только  молчать,  когда
блистательный Гарри, весь в кружевах и галунах, болтал о Марче, Честерфилде,
Селвине, Болинброке и прочих макарони. Маменька все больше и больше начинала
любить Гарри, как сына. Ее очень заботило духовное  благополучие  бедненьких
виргинских негров. Чем могла бы она  помочь  дражайшей  госпоже  Эсмонд  (о,
замечательной женщине!) в ее добрых делах? Ее дворецкий и экономка,  на  чью
степенность и благочестие можно положиться, просто в восторге от благонравия
и музыкальных дарований Гамбо.
     - Ах, Гарри, Гарри! Гадкий вы мальчик! Почему вы, сэр, не навестили нас
раньше вместо того, чтобы проводить время среди расточителей в суете  света?
Но еще не поздно. Мы должны вернуть тебя на путь истинный, милый  Гарри!  Не
так ли, сэр Майлз? Не так ли, Дора? Не так ли, Флора?
     Маменька и девицы возводят глаза к потолку.  Да,  они  вернут  на  путь
истинный милого заблудшего повесу. Вот только чья лепта будет  больше?  Дора
сидит в сторонке и не спускает глаз с Флоры. Маменька же в отсутствие  девиц
беседует с ним все более серьезно, все более нежно. Она будет  ему  матерью,
пока он в  разлуке  со  своей  превосходной  родительницей.  Она  дарит  ему
молитвенник. Она целует его в лоб. Ею движет чистейшая  любовь,  религиозная
ревностность, родственная нежность к ее милому, неразумному, очаровательному
шалопаю-племяннику.
     Однако следует полагать, что мистер Уорингтон, как ни были  трогательны
эти сцены, предпочитал помалкивать о своих делах,  которые,  как  мы  успели
убедиться, были в самом скверном состоянии. Фортуна, чьим  любимцем  он  так
долго был, вдруг его покинула, и двух-трех  дней  оказалось  достаточно  для
того, чтобы спустить все прежние выигрыши. Станем ли мы утверждать, что лорд
Каслвуд, его родственник, был нечист на руку  и,  раз-другой  сев  играть  с
молодым виргинцем наедине, его ограбил? Мы не позволим себе столь  чернящего
намека по адресу его сиятельства, но тем не менее он выиграл у Гарри все его
наличные деньги до последнего шиллинга и продолжал бы играть на будущие  его
доходы, если бы юноша, когда он увидел, как велик  его  проигрыш,  не  встал
из-за стола и не  сказал,  что  продолжать  игру  не  может.  Вспомнив,  что
разбитый корабль, так сказать, еще сохранил одну мачту - деньги, которые  он
отложил  для  бедняги  Сэмпсона,  -  Гарри  поставил  и  их,  но  они  также
последовали путем его недавнего богатства, и  Фортуна  унеслась  на  крыльях
бури, покинув злополучного  искателя  приключений  почти  нагим  на  морском
берегу.
     Если человек молод, бескорыстен и мужествен, денежные потери  его  мало
огорчают. Что же, Гарри продаст лошадей, а также и экипажи и будет  жить  не
на столь широкую ногу. А если ему понадобятся наличные,  так  разве  тетушка
Бернштейн откажется стать его банкиром? Или кузен, который  столько  у  него
выиграл? Или добрейший дядя Уорингтон  и  леди  Уорингтон,  которые  столько
говорят о добродетели и о помощи ближним,  а  его  любят,  как  сына?  Когда
понадобится, он обратится к ним всем или почтит своей  просьбой  кого-нибудь
одного, а тем временем рассказ Сэмпсона  о  беде,  грозящей  его  квартирной
хозяйке, растрогал юного джентльмена, и, торопясь выручить  его  преподобие,
он снес все свои дорогие безделки некому закладчику в Сент-Мартинс-лейн.
     Закладчик же этот был не  то  родственником,  не  то  компаньоном  того
самого мистера Блеска, у которого Гарри  купил...  нет,  не  купил,  а  взял
хорошенькие безделушки для подарка своим  окхерстским  друзьям,  и  надо  же
случиться, что он зашел навестить своего друга  вскоре  после  того,  как  в
лавке  этого  последнего  побывал  молодой  виргинец.  Ювелир  тотчас  узнал
отделанные  эмалью  часики   с   бриллиантовой   кнопкой,   которые   продал
Счастливчику, и разразился по адресу Гарри выражениями, коих я приводить тут
не  стану,  памятуя,  что  меня  уже  упрекали  за  излишнюю  прямоту  речи.
Джентльмен, водящий дружбу с закладчиком, уж конечно,  насчитывает  в  числе
своих знакомых одного-двух бейлифов, а у бейлифов имеются служители, которые
по велению нелицеприятного Закона готовы коснуться беспристрастной  рукой  и
эполета самого воинственного капитана, и плеча изящнейшего из  макарони.  Те
самые джентльмены, которые пленили леди Марию в  Танбридже,  отправились  на
поиски ее кузена в Лондоне. Они без труда выведали у словоохотливого  Гамбо,
что его хозяин поехал  с  визитом  к  сэру  Майлзу  на  Хилл-стрит,  и  пока
чернокожий слуга строил куры горничной миссис Ламберт в доме  по  соседству,
мистер Костиган и его помощник  терпеливо  ждали  в  засаде  беднягу  Гарри,
который наслаждался обществом добродетельного семейства, собравшегося вокруг
стола его тетушки. Еще никогда дядя Майлз не был столь сердечен,  а  тетушка
Уорингтон  -  столь  снисходительна,  добра  и  ласкова.   Флора   выглядела
обворожительней, чем когда-либо, а Дора превзошла себя дружеским  вниманием.
Когда  они  прощались,  миледи  дала  ему  обе  руки  и  призвала  на   него
благословение  с  потолка.  Папа  же  сказал  с   самым   простецким   своим
добродушием:
     - Ну, племянничек! В твои годы я бы уж  не  упустил  случая  поцеловать
таких красоток, как До и Фло, да еще родственниц к тому  же!  Да-да,  миледи
Уорингтон, не упустил  бы!  Эге!  А  покраснел-то  наш  молодец,  а  не  эти
проказницы. Уж наверное... пожалуй, им это не внове. Хе-хе!
     - Папенька! - восклицают девы.
     - Сэр Майлз! - произносит величественно маменька.
     - Ну-ну, - говорит папа,  -  велика  беда  поцелуйчик.  Влепил  его,  и
молчок, а, племянник?
     По-видимому,  пока  шел   обмен   вышеуказанными   короткими   фразами,
безобидная поцелуйная операция была все-таки произведена и краснеющий  кузен
Гарри прикоснулся губами к атласным щечкам кузины Флоры и кузины Доры. Он  в
сопровождении дяди спускается вниз, а маменька тем временем, по  обыкновению
возводя очи к потолку, увещевает девочек:
     - Какими бесценными качествами наделен ваш бедный  милый  кузен!  Какая
острота ума в соединении с простодушием, и какие прекрасные манеры, хотя я и
невысоко ставлю суетную светскость! Как грустно было бы думать, что подобный
сосуд может безвозвратно погибнуть! Мы должны спасти его,  голубки  мои.  Мы
должны отвадить его от дурных друзей и этих ужасных  Каслвудов...  но  я  не
стану говорить плохо о моих ближних. Однако я буду уповать, я буду  молиться
о его освобождении из тенет зла!  -  И  леди  Уорингтон  решительно  вперяет
взгляд в лепной карниз, а девицы тем временем печально смотрят на дверь,  за
которой только что скрылся их интересный кузен.
     Дядя во что бы то ни стало хочет проводить его до самого низа лестницы.
Он с теплейшей любовью восклицает:
     - Да благословит тебя бог, мой мальчик!
     Он жмет Гарри руку и повторяет свое полезное пожелание у самого порога.
Дверь за Гарри закрывается, по свет из прихожей успел озарить  лицо  мистера
Уорингтона,  и  два  джентльмена,  стоявшие  на  тротуаре  напротив,  быстро
переходят улицу. Один из них достает из кармана лист бумаги,  кладет  ладонь
на плечо мистера Уорингтона и объявляет, что он арестован. Вблизи  поджидает
извозчичий экипаж, и бедный Гарри отправляется ночевать на Чансери-лейн.
     Только подумать, что виргинского принца  хлопнул  по  спине  оборванный
служитель  бейлифа,  что  сын  госпожи  Эсмонд  очутился  в   каталажке   на
Кэрситор-стрит! Я не хотел  бы  в  эту  ночь  поменяться  местом  с  молодым
повесой! Не пощадим же его теперь, когда он сбит  с  ног,  мои  возлюбленные
юные друзья. Представим себе муки раскаяния, не дающие ему сомкнуть глаз  на
жалкой подушке, гнусные шуточки других, закоснелых обитателей  этого  места,
которые в соседней каморке предаются пьянству, его  ярость,  жгучий  стыд  и
растерянность. И повторяю, мои любезные юные джентльмены, не жалейте  его  -
ведь вы-то никогда не сорили деньгами, не позволяли себе никаких шалостей  и
проказ, не расплачивались за них стыдом и раскаянием.


        ^TГлава XLVI^U
     Цепи и неволя

     Да, когда Гарри оказался под замком в этой жалкой кутузке, он  искрение
сожалел о своем беспутстве и легкомыслии и  преисполнялся  неистовым  гневом
при  мысли  об  унизительном  аресте,  которому  его  подвергли,  но  он  не
сомневался, что томиться тут ему  придется  недолго.  Ведь  у  него  столько
друзей, и трудность заключается лишь в том, к кому из них обратиться. Мистер
Дрейпер, агент его матушки,  всегда  столь  угодливый  и  предупредительный,
добрый дядюшка баронет, любящий его, как сына, просивший,  чтобы  он  считал
его дом своим родным домом, кузен Каслвуд, выигравший у него столько  денег,
благородные друзья, с которыми он провел столько приятных  часов  в  кофейне
-Уайта, добрейшая тетушка Бернштейн, - Гарри не сомневался,  что  каждый  из
них поспешит к нему на  помощь,  хотя  родственники,  конечно,  не  преминут
пожурить его за  легкомыслие.  Главным  было  другое  -  проделать  все  без
излишнего шума, ибо мистер Уорингтон хотел, чтобы  как  можно  меньше  людей
знало о том,  что  столь  важная  особа,  как  он,  была  подвергнута  такой
унизительной и вульгарной процедуре, как ар