ию
дали такое название? Или вы в родстве с лордом Каслвудом? Постойте-постойте,
я знаю... миледи ваша матушка - дочь истинного  главы  рода.  В  пятнадцатом
году он поставил на битую карту. Я десятки раз слышал его  историю  от  моей
старушки герцогини. Она знавала вашего деда. Он был  приятелем  Аддисона,  и
Стиля, и Попа, и, наверное, Мильтона, и всех прочих умников. Жаль, что он не
остался дома и не отправил на плантации младшую ветвь семьи.
     - Я только что гостил в Каслвуде  у  моего  кузена,  -  заметил  мистер
Уорингтон.
     - Гм! А вы с ним играли? Он любит и карты и кости.
     - Нет. Только с дамами, по шесть пенсов.
     - Тем лучше для вас обоих. Но с Уиллом Эсмондом, если он был  дома,  вы
играли. Ставлю десять против одного, что с Уиллом Эсмондом вы играли!
     Гарри покраснел и признался, что по вечерам они с кузеном иногда играли
в карты.
     - А Том Сэмпсон, их капеллан? - воскликнул Джек. -  Он  тоже  был  там?
Бьюсь об заклад, что Том был у вас третьим, а если вы играли против  Тома  и
Уилла Эсмонда вместе, то да помилует вас бог!
     - По правде говоря, я обыграл их обоих, - сказал мистер Уорингтон.
     - И они расплатились? Бывают же в мире чудеса!
     - О чудесах я ничего не говорил, - ответил мистер Гарри, улыбнувшись  и
прихлебывая вино.
     - А вы умеете молчать - volto sciolto {С безразличным видом  (итал.).},
э, мистер Уорингтон? - сказал милорд.
     - Прошу прощения, - заявил прямолинейный Гарри. - Кроме родного  языка,
я еще немного знаю французский, и только.
     - Лорд Марч изучал итальянский язык  в  Опере,  и  уроки  обошлись  ему
недешево, - объяснил Джек Моррис. - Нам  надо  показать  ему  Оперу,  верно,
Марч?
     -  А  надо  ли,  Моррис?  -  спросил  милорд,  словно  ему  не  слишком
понравилась такая фамильярность.
     На обоих джентльменах были одинаковые маленькие парики без пудры, синие
сюртуки с  серебряными  пуговицами,  лосины,  сапоги  для  верховой  езды  и
маленькие шляпы с узким галуном, - ничто не выдавало в них щеголей.
     - Опера меня не  очень  манит,  милорд,  -  сказал  Гарри,  все  больше
оживляясь от вина. - Но мне хотелось бы побывать в Ньюмаркете  и  посмотреть
хорошую английскую охоту.
     - Мы покажем вам и Ньюмаркет и охоту, сэр. Вы хороший наездник?
     - По-моему, недурной, - ответил Гарри. - Кроме того, я неплохо стреляю,
и прыгаю тоже,
     - А сколько вы весите? Держу цари, что мы весим одинаково или я больше.
Держу пари, что Джек Моррис побьет вас в стрельбе по птицам и  по  мишени  с
двадцати пяти шагов. Держу пари, что я прыгну дальше вас на ровной  земле...
вот здесь, на лужайке!
     - Я не знаю, как стреляет мистер Моррис - ведь я никогда вас не  видел,
господа, - но я принимаю ваши пари по вашим ставкам,  милорд!  -  воскликнул
Гарри, который к этому времени совсем оживился от бургундского.
     - По двадцать пять фунтов каждое! - объявил милорд.
     - Идет! - воскликнули оба. Молодой  виргинец  считал,  что  ради  чести
родного  края  не  должен  отказываться  ни  от  одного  пари,  которое  ему
предлагают.
     - Последнее пари мы можем разыграть  сейчас  же,  если  вы  еще  твердо
держитесь на ногах, - сказал милорд, вскочил со стула, потянулся и посмотрел
на сухую пыльную траву. Он снял сапоги, сбросил сюртук и жилет и, швырнув их
на землю, застегнул пояс потуже.
     Гарри относился к своей одежде с гораздо большим уважением. На нем  был
его лучший костюм. Он снял свой бархатный  кафтан  и  камзол,  тщательно  их
сложил и, заметив, что все столики вокруг залиты вином, через открытую дверь
вернулся в залу, намереваясь положить свою одежду на чистый стол.
     Там уже обедал новый посетитель. Это был не кто иной, как мистер  Вулф,
перед которым стоял цыпленок с салатом и скромная пинта пива.  Гарри  был  в
превосходнейшем расположении духа. Он сообщил полковнику, что держит пари  с
лордом Марчем - не хочет ли полковник Вулф войти с  ним  в  долю?  Полковник
Вулф ответил, что он слишком беден, чтобы держать пари. Но, может  быть,  он
выйдет на лужайку и будет свидетелем? С большим удовольствием.  И,  поставив
стакан, полковник Вулф вышел на лужайку вслед за своим юным другом.
     - Что это за рыжий мужлан с постной  физиономией?  -  осведомился  Джек
Моррис, который также испытывал живящее влияние бургундского.
     Мистер Уорингтои сообщил, что это полковник двадцатого полка Вулф.
     - Ваш покорный слуга, господа,  -  сказал  полковник  с  сухим  военным
поклоном.
     - Впервые в жизни вижу такую фигуру! - воскликнул Джек Моррис. - А  вы,
Марч?
     - Прошу прощения, вы, кажется, сказали "Марч"? -  спросил  полковник  с
очень удивленным видом.
     - Я граф Марч, к  вашим  услугам,  полковник  Вулф,  -  сказал  молодой
вельможа с поклоном. - Мой друг, мистер Моррис, так накоротке со  мной,  что
после обеда мы делаемся точно братья.
     "Почему этого не слышит весь Танбридж-Уэлз!" - подумал Моррис и  пришел
в такое восхищение, что воскликнул:
     - Держу два против одного за милорда!
     - Идет! - отозвался мистер Уорингтон, и  восторженному  Джеку  пришлось
повторить "идет!".
     - Примите его пари, полковник, - шепнул Гарри своему другу.
     Но полковник ответил, что его средства не позволяют ему проигрывать,  а
поэтому он не должен рассчитывать и на выигрыш.
     - Я вижу, что вы уже выиграли одно из наших пари, мистер  Уорингтон,  -
заметил лорд Марч. - Я выше вас дюйма на два, но вы шире в плечах.
     - Вздор, милейший Уилл! Готов держать с вами пари, что вы весите  вдвое
больше него, - воскликнул Джек Моррис.
     - Идет, Джек! - со смехом ответил милорд. - Все пари по  двадцать  пять
фунтов. Вы принимаете это его пари, мистер Уорингтон?
     - Нет, мой милый... хватит и одного, - сказал Джек.
     - Прекрасно, мой милый, - ответил милорд. - А сейчас мы займемся  нашим
последним пари.
     Гарри, облаченный в лучшие свои шелковые чулки, черные атласные штаны и
изящные гетры, в отличие от своего противника, не решился спять  башмаки,  -
впрочем, тяжелые сапоги со  шпорами,  которые  были  на  том,  меньше  всего
подходили для состязания в прыжках. Перед  ними  была  ровная  полоса  дерна
ярдов в тридцать в длину, так что места хватало и для разбега и для  прыжка.
Лужайку окаймляла усыпанная песком дорожка, за которой находилась  ограда  и
ворота с вывеской - на лазурном поле между двумя кеглями ганноверский  белый
копь в прыжке, а вместо девиза фамилия хозяина  и  название  вышеупомянутого
животного.
     Друг лорда Марча положил на землю  платок,  указывавший  место,  откуда
соперники должны были  прыгать,  а  мистер  Вулф  встал  по  другую  сторону
лужайки, чтобы отмечать длину их прыжков.
     "Милорд  прыгал  первым,  -  сообщил   мистер   Уорингтон   в   письме,
адресованном миссис Маунтин, Каслвуд, Виргиния, которое сохранилось до наших
дней. - Он хотел, чтобы начал я, но я  вспомнил  историю  про  сражение  при
Фантенуа,  которую  часто  рассказывал  мой  любимый   Джордж,   и   сказал:
"Monseigneur le Comte, tirez le premier,  s'il  voua  play  {Господин  граф,
стреляйте первым, пожалуйста (франц.).}. И он прыгнул в одних чулках, а я  в
честь Старой Виргинии имел удавольстие побить его сиятельство больше, чем на
два фута, и имено на два фута  девять  дюймов,  потому,  что  я  прыгнул  на
двадцать один фут три дюйма по мерке троктирщика, а его  сиятельство  только
на восемнадцать футов шесть дюймов. Я уже до этого выиграл у него  парри  по
поводу нашего веса (я ведь сразу увидел, что он весит меньше). Так что он  и
мистер Джек заплатили мне свои два  проигрыша.  Передай  матушке  мой  самый
почтительный поклон - она на меня не рассердится, потому что я держал  парри
ради чести Старого Доминиона, а мой противник был знатный вельможа; у него у
самого есть два граффства, а после смерти отца он будет герцогом. Парри  тут
в большой моде, и все молодые арестакраты и светские  люди  держат  парри  с
утра до вечера.
     Я сказал им, - может быть, напрасно,  -  что  у  нас  в  Виргинии  есть
джентльмен, который прыгает дальше меня на добрый фут, а когда они спросили,
кто это, и я ответил, что полковник Дж.  Вашингтон,  -  это  же  правда,  ты
знаешь, и побить меня может он один и в своем  граффстве  и  в  моем,  -  то
мистер Вулф стал меня без  конца  расспрашивать  про  полковника  Дж.  В.  и
сказал, что слышал о нем, и говорил про  неудачную  прошлогоднюю  икспидицию
так, словно знал там каждый дюйм земли, и еще он знал  названия  всех  наших
рек, только Потомак назвал "Потамаком", и мы все очень смеялись. Лорд Марч -
другой его титул лорд Раглен - совсем не агарчился из-за проигрыша, и  он  с
его приятелем отдали мне деньги  из  своих  кошельков,  что  пришлось  очень
кстати, потому что мой совсем опустел после того, как я одарил  слуг  кузена
Каслвуда и купил лошадь в Окхерсте, и мне иначе пришлось бы снова обратиться
за  деньгами  к  лондонскому  или  бристольскому  агенту  моей   досточтимой
матушки".
     Когда состязание окончилось, четверо джентльменов вышли из сада "Белого
Коня" на Променад, где к этому времени собралось немало гуляющих,  по  чьему
адресу мистер Джек, человек непосредственный  и  откровенный  и  к  тому  же
наделенный весьма громким голосом, принялся отпускать замечания,  далеко  не
всегда лестные. Когда же шутил лорд Марч, - а его сиятельство  на  шутки  не
скупился, - мистер Джек гомерически хохотал.
     - Ха-ха-ха! О, господи! Милейший граф, ваше сиятельство,  дорогой  мой,
вы меня убьете!
     "Прямо казалось, будто он хочет, - писал  проницательный  Гарри  миссис
Маунтин, - чтобы все знали, что его друг и собеседник - графф!"
     Мимо них, надо  сказать,  дефилировало  самое  разнообразное  общество.
Мосье Польниц, одетый не более пышно, чем за обедом, улыбнулся им и взмахнул
огромной шляпой, отделанной позументом и грязноватыми перьями. Затем молодым
людям поклонился лорд Честерфилд в кафтане жемчужного цвета, при синей ленте
и звезде.
     - Готов поставить на старикана против всего королевства, да  и  Франции
тоже, что в умении снимать шляпу с ним не сравнится никто!  -  заметил  лорд
Марч. - Он не менял ее фасона уже лет двадцать. Вон поглядите! Опять  снята!
А видите этого неуклюжего рябого мужлана с табачной физиономией,  который  в
ответ только прикоснулся к  своей  касторовой  шляпе?  Черт  бы  побрал  его
наглость! Вы знаете, кто он?
     - Нет, чтоб он провалился  ко  всем  чертям!  А  кто  это,  Марч?  -  с
проклятием осведомился Джек.
     - Некий Джонсон, составитель словаря, о котором лорд Честерфилд,  когда
этот лексикон должен был выйти, написал несколько превосходных заметок, - он
покровительствовал этому невеже. Я знаю, что заметки были превосходные.  Так
говорит Хорри Уолпол, а он в таких вещах разбирается. Черт бы  побрал  этого
наглого учителишку!
     - Таких надо сажать в  колодки  и  выставлять  у  позорного  столба!  -
загремел Джек.
     - А толстяк, с которым он прогуливается, тоже  один  из  этих  писак  -
печатник по фамилии Ричардсон, он написал "Клариссу".
     -  Боже  великий!  Неужели,  милорд,  это  великий   Ричардсон?   Автор
"Клариссы"? - в один голос воскликнули полковник Вулф и мистер Уорингтон.
     Гарри бросился вперед,  чтобы  получше  рассмотреть  старика,  который,
переваливаясь, шел по аллее в сопровождении роя восхищенных дам.
     - Ах, любезный сэр! - говорила одна из  них.  -  Вы  слишком  велики  и
хороши для этого  мира;  но,  конечно,  вы  были  посланы  наставить  его  в
добродетели!
     - О дражайшая  мисс  Мулсо!  Но  кто  наставит  наставника?  -  спросил
добросердечный старый толстячок, поднимая к небу ласковое круглое лицо. -  И
у него есть свои недостатки и  заблуждения.  Даже  возраст  и  опытность  не
мешают ему споты.... Боже мой, мистер Джонсон! Прошу прощения,  я,  кажется,
наступил вам на мозоль!
     - Совершенно верно, сударь: вы  наступили  мне  на  мозоль  и  получили
прощение, - ответил мистер Джонсон и  продолжал  бормотать  какие-то  стихи,
уставясь в землю, заложив руки за спину и раскачиваясь так, что по  временам
его внушительная трость оказывалась в опасной близости  от  честных  кротких
глаз его собрата по перу.
     - Они видят не слишком хорошо, милейшая мисс Мулсо, - сказал тот, вновь
обращаясь к молодой девице, - но все  же  я  предпочту  держать  плеть  моих
ресниц подальше от обуха мистера Джонсона. Ваш слуга, сударь! - Тут он  снял
шляпу  и  отвесил  низкий  поклон  мистеру  Уорингтону,  который,  залившись
румянцем, приветствовал прославленного писателя и поспешил скрыться в толпе.
Прославленный  писатель  привык  к  поклонению.  Еще  никогда   человеческое
тщеславие не раздувалось столь  нежным  ветерком.  Восхищенные  старые  девы
осыпали его чаинками и  кадили  ему  кофейниками.  Матроны  лобызали  туфли,
которые  вышивали  для  него.  Вокруг  его  ночного   колпака   сиял   ореол
добродетели.  Было  время,   когда   вся   Европа   волновалась,   вздыхала,
восторгалась, трепетала и лила  слезы  над  страницами  этого  бессмертного,
низенького, доброго человека с круглым животиком.  Гарри  вернулся  к  своим
спутникам, весь сияя и полный гордости, потому что великий  человек  ответил
на его приветствие.
     - Ах! - сказал он. - Я очень рад, милорд, что увидел его.
     - Увидели его? Да, черт побери, вы, наверное, можете  его  видеть  хоть
каждый день у него в печатне, - заметил Джек со смехом.
     - Мой брат говорил, что он и  мистер  Фильдинг,  если  я  не  перепутал
фамилию, - самые великие гении Англии, и часто  повторял,  что  первое  свое
паломничество, когда мы приедем в Европу, он совершит к мистеру  Ричардсону!
- воскликнул Гарри, всегда готовый горячо встать  на  защиту  мнения  своего
самого любимого друга.
     - Ваш брат говорил, как подобает  мужчине!  -  воскликнул  и  полковник
Вулф, чье бледное лицо также  вспыхнуло.  -  Я  скорее  предпочел  бы  стать
гением, чем пэром королевства!
     - У всякого свой вкус, полковник, - ответил милорд,  которого  все  это
чрезвычайно позабавило. - Ваша пылкость - я не хочу сказать ничего обидного!
- так освежающа! Даю вам слово чести.
     - Она освежила и меня, черт побери! Удивительно освежила!  -  подхватил
Джек.
     - Ну, вот видите - и Джека тоже. Она освежила и Джека. Послушай,  Джек,
кем ты предпочел бы стать - стариком-печатником, который написал историю про
какую-то дуру и ее соблазнителя, или пэром с десятью тысячами дохода?
     - Марч... милорд Марч, вы считаете меня болваном?  -  осведомился  Джек
плаксивым голосом. - Чем я заслужил от вас такое поношение?
     - Я же предпочту честь почестям и талант - богатству. Я  предпочту  сам
заслужить громкое имя, а не унаследовать его  от  отца,  хотя,  благодарение
богу, мой отец носит честное, ничем не запятнанное имя,  -  ответил  молодой
полковник. - Но прошу извинить меня, господа! - И, поспешно им поклонившись,
он бросился навстречу двум дамам - старой  и  молодой,  которых  сопровождал
пожилой джентльмен.
     - Это красавица мисс Лоутер. Теперь я  вспомнил!  -  сказал  милорд.  -
Глядите, он взял ее под руку! По слухам, они помолвлены.
     - Неужто этот мужлан помолвлен с девицей из рода Лоутеров?  -  вскричал
Джек. - Черт побери, к чему мы идем со всеми этими  печатниками,  отставными
прапорщиками, учителишками и прочим сбродом!
     В  эту  минуту  автор  лексикона,  не   выказавший   никакого   желания
поклониться лорду Честерфилду, когда этот  знаменитый  вельможа  учтиво  его
приветствовал,  почтительно  склонился  почти  до  земли  перед  краснолицым
толстяком в большой круглой шляпе и в мантии,  который  теперь  появился  на
Променаде. Это был  милорд  епископ  Солсбервйский,  не  без  самодовольства
выставлявший напоказ синюю ленту и звезду  Подвязки,  какового  благородного
ордена он был прелатом.
     Доктор Джонсон держал  шляпу  в  руках  все  время,  пока  беседовал  с
доктором Гилбертом, а тот наговорил много весьма лестных и  похвальных  слов
мистеру Ричардсону, утверждая,  что  он  -  столп  добродетели,  проповедник
истинной нравственности и оплот религии, в чем честный печатник и сам нимало
не сомневался.
     Пусть ни одна юная барышня, наслушавшись этих похвал,  не  торопится  к
книжному шкафу дедушки и опрометчиво не снимает с полки  "Клариссу".  Ей  не
доставят удовольствия эти тома, хотя сто лет  назад  над  ними  трепетали  и
плакали ее прелестные прабабушки, священники рекомендовали их с кафедр своим
прихожанам  и  они  вызывали  восторг  всей  Европы.  Хотел  бы   я   знать,
добродетельнее ли ваши женщины своих бабушек или просто  чопорнее  их?  Если
верно первое, то в этом случае мисс Смит  из  Нью-Йорка,  несомненно,  более
скромна и благовоспитанна, чем мисс Смит из Лондона, ибо  последняя  еще  же
смущается, говоря, что у столов, роялей и жареной птицы есть  ножки.  О  мой
верный, добрый старый Сэмюел Ричардсон! Ведомо ли  тебе  в  Аиде,  что  твои
превосходные романы пылятся в дальних  углах  и  нашим  дочерям  так  же  не
дозволяется читать "Клариссу", как и  "Тома  Джонса"?  Восстань,  Сэмюел,  и
примирись со своим собратом, которого при жизни ты так горячо ненавидел. Кто
знает, через сто лет, возможно, нынешние романы будут храниться под замком и
вызывать краску на хорошеньких щечках юных девиц.
     - А что это за странная особа в  высоком  головном  уборе  времен  моей
бабушки разговаривает сейчас с мистером Ричардсоном?  -  осведомился  Гарри,
когда вычурно одетая дама подошла к склонившемуся  в  поклоне  печатнику  и,
сделав реверанс, сказала ему какой-то комплимент.
     Джек Моррис тревожно ткнул Гарри в бок рукояткой  своего  хлыста.  Лорд
Марч засмеялся.
     - Эта странная особа - моя досточтимая родственница Катарина  герцогиня
Дуврская, герцогиня Куинсберри, к вашим услугам, мистер Уорингтон.  Когда-то
она была знаменитой красавицей! С, тех пор она сильно изменилась, не  правда
ли? Настоящая дряхлая горгона! Она большая покровительница всяких  писак,  и
когда эта карга была молода, они даже воспевали ее в стихах.
     Граф оставил своих друзей и  направился  к  старой  герцогине,  а  Джек
Моррис объяснил мистеру Уорингтону, что после смерти  герцога  лорд  Марч  и
Рагяен унаследует титулы своего родственника.
     - Наверное, - сказал Гарри простодушно, - его сиятельство приехал сюда,
сопровождая свою родственницу?
     Джек громко расхохотался.
     - А, да! Вот именно! Без всяких сомнений! - сказал он. -  Неужели,  мой
милый, вы ничего не слышали про малютку-танцовщицу из Оперы?
     - Я совсем недавно приехал в Англию, мистер Моррис, - с улыбкой ответил
Гарри.  -  А  в  Виргинии,  признаюсь,   мы   редко   получаем   новости   о
малютках-танцовщицах из Оперы.
     К счастью для нас, тайна малютки-танцовщицы так и не была раскрыта, ибо
разговор молодых людей прервало появление дамы в алом плаще с капюшоном и  в
шляпе, весьма похожей на те очаровательные  головные  уборы,  которые  вновь
вошли в моду сто лет спустя после описываемых нами событий. Дама эта сделала
реверанс обоим джентльменам, и они поклонились в  ответ.  Подойдя  к  Гарри,
она, к его удивлению, протянула ему руку.
     - Неужели вы уже успели забыть меня, мистер Уорингтон? - спросила она.
     И шляпа Гарри тотчас слетела с его головы. Он  вздрогнул,  покраснел  и
воскликнул "боже великий!" так,  словно  силы  небесные  сотворили  какое-то
чудо. Это была леди Мария, которая вышла прогуляться. А он совсем забыл  про
нее! Она, сказать по правде, настолько полно изгладилась из памяти  молодого
джентльмена, что ее внезапное возвращение туда  и  появление  перед  ним  во
плоти совсем ошеломило мистера Уорингтона и вызвало на его  щеках  виноватую
краску.
     Да. Он совсем про нее не вспоминал! Неделю назад - год, сто лет  назад,
как казалось ему теперь, - он не удивлялся, где бы ее ни встречал. Тогда она
возникала из-за темной купы кустов, проходила по зеленым  лужайк