ньги или приумножает их, если он пирует с  друзьями
в "Голове Шекспира" или в "Голове Бедфорда", если  он  обедает  у  Уайта,  а
потом играет в макао или ландскнехт, если он дерется  на  кулаках  с  ночным
сторожем и попадает на съезжую, если он  на  краткое  время  превращается  в
повесу и шалопая, я, зная слабость  человеческую,  ничуть  не  удивляюсь  и,
памятуя о собственных недостатках, не собираюсь  быть  неумолимо  строгим  к
недостаткам ближнего моего. В отличие  от  мистера  Сэмпсона:  тот  в  своей
часовне в Лонг-Акре свирепо бичевал порок, не давал  пощады  Греху,  яростно
поносил Божбу в самых крепких выражениях, повергал Пьянство  ниц  и  попирал
ногой бесчувственную  скотину,  валяющуюся  в  канаве,  обличал  Супружескую
Неверность и побивал ее камнями нескончаемой риторики - а после  службы  шел
обедать в "Звезду и Подвязку", варил  пунш  для  Гарри  и  его  приятелей  в
"Голове  Бедфорда"  или  садился  играть  в  вист  на  квартире  у   мистера
Уорингтона, а может быть, у лорда Марча, - короче говоря, там, где мог найти
ужин и избранное общество.
     Однако мне часто кажется, что на лондонскую жизнь мистера Уорингтона я,
возможно, смотрю с той суровостью и придирчивостью, с какой вообще  отношусь
к  нему,  -  ведь  его  поведение  не  вырвало  у  меня  ни  единого   слова
добродетельного негодования, а если оно  не  было  предосудительным,  то  я,
бесспорно, слишком уж к нему строг. О Правдивость, о Красота, о  Скромность,
о Благожелательность, о  Чистота,  о  Нравы,  о  Краснеющая  Стыдливость,  о
Слащавость  -  с  больших,  только  с  больших  букв  пишу  я  ваши  славные
наименования! О Чопорность, о Жеманство! Как посмею я сказать,  что  молодой
человек был молодым человеком?
     Несомненно, милая барышня, я черню мистера  Уорингтона  в  свойственной
мне бессердечной манере. И в доказательство - вот письмо из уорингтоновского
архива от Гарри его матушке, в котором нет ни  единого  слова,  позволяющего
заподозрить,  будто  он  вел  тогда  бурную  жизнь.  А  подобное  письмо  от
единственного сына любящей и образцовой родительнице, конечно  же,  содержит
одну только правду.

                                                        "Бонд-стрит, Лондон,
                                                       25 октября 1756 года.

                           Милостивая государыня!

     Я беру перо, дабы сообщить, что ваше досточтимое послание, прибывшее 10
июля с виргинским пакетботом, было переслано сюда нашим бристольским агентом
и благополучно получено, и я восхищен, что  виды  на  урожай  столь  хороши.
Туллий говорит, что сельское хозяйство есть благороднейшее из занятий, и как
прекрасно, когда оно еще и прибыльно.
     Со  времени  моего  последнего  письма  с  Танбриджских  вод  случились
одно-два прившествия  {*  Это  слово  раза  два  подскабливалось  перочинным
ножичком, но оставлено в таком виде, несомненно,  к  полному  удовлетворению
его  творца.  (Прим.  автора.)},  о  которых  мне  следует   известить   мою
досточтимую матушку. Наше общество разъехалось оттуда  в  конце  августа,  с
началом  охоты  на  куропаток.  Баронесса  Бернштейн,  чья  доброта  ко  мне
оставалась неизменной, отбыла в Бат, где обычно она  проводит  зиму,  сделав
мне весьма приятный подарок, банкноту в пятьдесят фунтов. Я поехал обратно в
Каслвуд  верхом  с  преп.  мистером  Сэмпсоном,   чьи   наставления   нахожу
безценишими, и моей кузиной леди  Марией  {**  Не  диктовал  ли  преподобный
Сэмпсон эту часть письма? (Прим. автора.)}. По дороге я посетил моих  добрых
друзей, полковника Ламберта и его супругу в Окхерст-Хаусе,  и  они  посылают
моей досточтимой матушке сирдешные поклоны. С  грустью  узнал,  что  младшая
мисс Ламберт хворает и ее родители очень встревожены.
     В Каслвуде, как ни печально, пребывание мое было кратким из-за ссоры  с
кузеном Уильямом. Этот молодой человек наделен необузданными  страстьями  и,
увы,  привержен  горячительным  напиткам,  и  уж  тогда   совсем   перестает
сдерживаться. Мы поспорили по пустякам, из-за лошади,  разгорячились,  и  он
хотел нанести мне удар, чего внук моего деда и сын моей досточтимой  матушки
снести не мог. Я тоже ударил, и он повалился на пол, и его  почти  бесчувств
отнесли в спальню. Утром я послал справиться о его здоровье, но, не  получив
от него больше никаких известий, отправился в Лондон, где и нахожусь  с  тех
пор почти безотлучно.
     Зная, что вам будет приятно, если я побываю  в  Кембриджском  унирсете,
где учился мой  дорогой  дедушка,  я  недавно  отправился  туда  в  обществе
некоторых моих друзей. Мы ехали  через  Хартфоршир,  и  я  спал  в  Уэре  на
знаменитой  кровати.  В  Кембридже  как  раз  начинались  занятия.  Я  видел
студентов в мантьях и шапочках и съездил посмотреть знаменитое Ньюмаркетское
поле, где как раз устраивались скачки  -  лошадь  моего  друга  лорда  Марча
Ключица от Резака пришла первой и выиграла  большой  приз.  День  был  очень
интересный - жоккеи, лошади и все прочее. Нам дома такое и не снилось. Парри
заключались направо и налево, и богатейшие вельможи тут якшаются  со  всяким
сбородом и все бьются об заклад друг с другом. Кембридж мне очень  нравится,
и особенно часовня в Кинг-Колледже с ее пышной, но изячной готтикой.
     Я выезжал в свет и был избран членом клуба у Уайта, где познакомился  с
самыми знатными джентльменами. Среди моих друзей назову Рокингема, Карлейля,
Орфорда, Болинброка и Ковентри - они все лорды, и  меня  с  ними  познакомил
милорд Марч, про которого я уже писал раньше. Леди Ковентри  очень  красивая
женщина, но худая. Все дамы тут красятся, и старые и молодые, так  что  если
вы с Маунтин и Фанни хотите быть совсем по моде, мне надо будет прислать вам
румяна. И тут все играют в карты - в каждом доме  на  каждом  званом  вечере
ставится восемь, а то и десять карточных столов. Плохо только,  что  не  все
играют честно, а иные так  и  не  расплачиваются  честно.  Ну,  и  мне  тоже
приходилось садиться за карты, и я своими глазами видел, как некоторые  дамы
без всякого стеснения забирали все мои фишки!
     Как-то на днях мой друг мистер Вулф, когда его  полк,  двадцатый  полк,
был на смотру в Сент-Джеймском парке, сделал мне честь представить меня  его
королевскому высочеству главнокомандующему, и он был со мной очень милостив.
Такой толстый веселый принц,  простите  мне  мою  вольность,  а  его  манера
держаться напомнила мне злосчастного генерала Брэддока, с которым,  на  свое
горе, мы познакомились в прошлом году.  Когда  ему  назвали  мою  фамилию  и
сообщили, что милый Джордж участвовал в злополучном походе Брэддока и пал на
поле брани, он долго со мной разговаривал - спрашивал, почему такой  молодой
человек, как я, не служит. И еще, почему я не  поехал  к  прусскому  королю,
великому полководцу, чтобы принять участие в одной-двух кампаниях: ведь  это
же было бы лучше, чем шляться в Лондоне по раутам  и  карточным  вечерам.  Я
сказал, что с радостью поехал бы, но что я теперь единственный сын  и,  хотя
матушка на время  меня  отпустила,  мое  место  с  ней  в  нашем  виргинском
поместье. Генерал Брэддок, сказал его высочество, писал сюда  о  преданности
госпожи Эсмонд, и он будет рад быть мне полезным. Потом мы с мистером Вулфом
были приняты его высочеством в его резиденции на Пэл-Мэл. Мистер Вулф,  хотя
он еще совсем молод, служил во время шотландской кампании под  командой  его
высочества, которого мистер Демпстер  у  нас  дома  так  горячо  любит.  Да,
конечно, он был излишне суров, если только  можно  быть  излишне  суровым  с
мятежниками.
     Мистер Дрейпер перевел  половину  ценных  бумаг,  принадлежавших  моему
покойному папеньке, на мое имя.  Вторая  же  половина  должна  оставаться  в
ведении душеприказчиков, пока  вне  всяких  сомнений  не  подтвердится  наша
горькая потеря, а я бы правую руку отдал, лишь бы она не подтвердилась.  Ах,
милая матушка! Не проходит дня и даже часа, когда бы я не вспоминал о нем. Я
часто сожалею, что его тут нет со мной. Мне кажется, что я становлюсь лучше,
когда думаю о нем, и был бы счастлив, ради чести нашей  семьи,  если  бы  ее
здесь представлял он, а не
     ваш, милостивая государыня, послушный и любящий сын

                                                     Генри Эсмонд-Уорингтон.

     P. S. Я похож на ваш прекрасный пол, который,  как  говорят,  всегда  о
самом главном пишет в поскритуме.  Мне  следует  рассказать  вам  об  особе,
которой отдано мое сердце. Я напишу об этом после, спешить  ведь  некуда.  А
пока скажу только, что она самого благородного происхождения и ее  семья  не
уступает в знатности нашей".

                                                    "Кларджес-стрит, Лондон,
                                                       23 октября 1756 года.

     Мне кажется, любезная сестра, что хоть родство между нами и близкое, мы
всегда были далеки друг от друга, если вспомнить поэта, которого  так  любил
ваш незабвенный отец. Когда вы увидели свет в наших Западных Владениях,  моя
мать была, конечно, много моложе матери Исаака, но  я-то  уже  годилась  вам
чуть ли не в бабушки. И хотя она отдала вам все, что у нее было,  включая  и
ту малую толику любви, которая должна была бы принадлежать мне,  все  же  мы
можем обойтись и без любви, если положимся на доброжелательность друг друга,
а я ведь имею некоторое право на ваши добрые чувства, как ради вашего  сына,
так и ради вашего отца, которого я любила и ставила выше всех мужчин,  каких
мне довелось знать в этом мире, - он превосходил почти всех, хотя и не нашел
в нем славы. Но среди тех, кто нашел ее, - а я видела таких немало, -  почти
никто, поверьте, не мог сравниться с мистером Эсмондом умом и сердцем.
     Будь мы с вами ближе, я могла бы вам  кое-что  посоветовать  касательно
знакомства вашего юного джентльмена с Европой,  а  вы  бы  последовали  моим
советам или пропустили бы их мимо ушей, как делается в  этом  мире.  Но,  во
всяком случае, вы могли бы сказать потом: "А  она  советовала  правильно,  и
послушай Гарри госпожу Беатрису, ему было бы лучше". Любезная сестра, вы  не
могли знать, а я, кому вы никогда не писали, не могла вас предостеречь,  но,
приехав в Англию, в Каслвуд, ваш сын нашел там только дурных друзей, если не
считать старой тетки, о которой уже пятьдесят  лет  говорят  и  рассказывают
всякие скверности - и, возможно, не без основания.
     Я должна сказать матери Гарри то, что ее, без сомнения  не  удивит:  он
нравится почти всем, с кем его сводит судьба. Он воздержан  на  язык,  щедр,
смел как лев и держится с гордым достоинством, которое очень  ему  идет.  Вы
сами знаете, красив он или нет, и я люблю его нисколько  не  меньше  оттого,
что он не острослов и не умник, - мне  никогда  не  были  по  душе  господа,
которые  звезды  с  неба  хватают,  настолько  они  умнее   своих   ближних.
Прославленный друг вашего отца  мистер  Аддисон  мне  казался  поверхностным
педантом, а его прихвостень сэр Дик Стиль был противен и пьяный и трезвый. А
ваш мистер Гарри (revenons a lui {Вернемся к нему (франц.).}) звезд с  неба,
несомненно, не хватает. В книжной премудрости он осведомлен не больше любого
английского лорда и нисколько от этого в моем мнении не теряет. Если  небеса
не скроили его по этой мерке, то ничего ведь не поделаешь.
     Памятуя, какое положение он займет в колонии по  своем  возвращении,  а
также знатность его рода, должна сказать вам, что его  средств  недостаточно
для того, чтобы жить как ему подобает, а из-за ограниченности своих  доходов
он может наделать больше долгов, не находя иных возможностей и начав мотать,
что от природы ему не  свойственно.  Но  он  не  хочет  отставать  от  своих
приятелей, а между нами говоря, вращается он сейчас в обществе  избраннейших
повес Европы.  Он  боится  уронить  честь  своего  рода  и  требует  жареных
жаворонков и шампанского, тогда как с удовольствием пообедал бы говядиной  и
пивом. И судя по тому,  что  он  мне  рассказывал,  -  он  ведь  очень  naif
{Безыскусствен (франц.).}, как говорят французы, - дух этот и высокое о себе
мнение укрепляла в нем его маменька. Мы, женщины, любим, чтобы наши  близкие
блистали, хотя нам и не нравится платить за это. Хотите ли вы, чтобы ваш сын
занял видное место в лондонском обществе? Тогда, по  крайней  мере,  утройте
его содержание, а его тетка  Бернштейн  (с  соизволения  его  достопочтенной
матушки) также кое-что добавит к назначенной вами сумме. Иначе он  растратит
то небольшое состояние, которым, как я узнала, он располагает  сам,  а  ведь
стоит мальчику начать manger {Есть (франц.).}, и от булки скоро не останется
ни крошки. С божьего соизволения,  я  смогу  кое-что  оставить  внуку  Генри
Эсмонда  после  моей  смерти,  но  сбережения  мои   невелики,   а   пенсия,
пожалованная мне моим милостивым монархом, кончается с моей смертью. Что  до
feu {Покойного (франц.).} мосье де Бернштейна, то он не оставил  после  себя
ничего, кроме долгов, - придворные чины ганноверского двора  его  величества
получают весьма скудное жалованье.
     Дама,  которая  в  настоящее  время  пользуется  большим  доверием  его
величества, весьма расположена к вашему мальчику и не преминет  обратить  на
него милостивое внимание нашего государя. Его высочеству герцогу он уже  был
представлен. Если уж ему суждено  жить  в  Америке,  то  почему  бы  мистеру
Эсмонду-Уорингтону не возвратиться туда губернатором Виргинии и  с  титулом?
Надеюсь, что так оно и будет.
     А пока я должна быть с вами откровенной  и  сообщить,  что  он,  боюсь,
связал себя очень глупым обещанием жениться. Брак со старухой даже  ради  ее
денег - глупость едва ли простительная, игра ne valant queres  la  chandelle
{Не стоящая свеч (франц.).}, как не раз  заверял  меня  господин  Бернштейн,
пока еще был жив, и я верю ему, бедняге! Но жениться на  старухе  без  денег
только потому, что ты дал слово, - это, на мой взгляд, безумие,  на  которое
способны только желторотые юнцы, и, боюсь,  мистер  Уорингтон  входит  в  их
число. Не знаю, каким образом и ради чего, но моя  племянница  Мария  Эсмонд
escamote {Заполучила (франц.).} у Гарри обещание. Он ничего не  знает  о  ее
antecedens {Прошлом (франц.).}, но мне известно все. За  последние  двадцать
лет она пыталась поймать в мужья двадцать человек. Мне все  равно,  как  она
выманила у него обещание, но стыд и позор, что женщина сорока с  лишком  лет
играет на чести мальчика и отказывается вернуть ему  слово.  Она  совсем  не
такая, какой представляется. Ни один лошадиный барышник (так он говорит) его
не проведет... но вот женщина!
     Я сообщаю вам эту неприятную новость не  просто  так.  Быть  может,  вы
решите приехать в Англию, но я бы на вашем месте была  очень  осторожной,  а
главное, очень мягкой, - попытка обуздать его  строгостью  только  раздражит
его пылкий нрав. Боюсь, что имение ваше  -  майорат,  и  угроза  лишить  его
наследства Марию не испугает. Иначе при  ее  корыстолюбии  она  (хотя  такой
красавчик и очень ей по вкусу) и слышать о нем не захотела  бы,  окажись  он
бедняком. Я сделала все, что могла, и даже больше, чем  допустимо,  лишь  бы
расстроить этот брак. А что именно, я предпочту не доверять бумаге, но  ради
Генри Эсмонда я остаюсь искренним другом его внука и, сударыня,
     вашей преданной сестрой. Беатрисой, баронессой де Бернштейн.

Миссис Эсмонд-Уорингтон. Каслвуд. Виргиния".
     На обороте этого письма почерком госпожи Эсмонд написано:
     "Письмо моей сестры Бернштейн, полученное вместе  с  письмом  Генри  24
декабря, по получении какового было  решено,  что  мой  сын  должен  немедля
возвратиться домой".


        ^TГлава XLII^U
     Fortunatus nimium {Чрезмерно богатый (лат.).}

     Хотя  Гарри  Уорингтон  был  исполнен  решимости  сдержать  злополучное
обещание, которое вырвала у  него  кузина,  мы  льстим  себя  надеждой,  что
благосклонный  читатель  не  составит  о  нем  совсем  уж  дурного   мнения,
вообразив, будто молодой человек радовался этой помолвке и не расторгнул  бы
ее с восторгом, если бы мог. Весьма вероятно, что и беднягу Уилла он проучил
не без задней мысли, рассуждая примерно так: "Семья теперь, конечно, со мной
рассорится. В этой ссоре  Мария,  возможно,  станет  на  сторону  брата.  Я,
разумеется,  откажусь  принести  извинения  или  как-либо  иначе   загладить
случившееся. Тогда Уилл, пожалуй,  пошлет  мне  вызов,  а  ведь  он  мне  не
противник. Вражда ожесточится, наша помолвка будет расторгнута,  и  я  вновь
стану свободным человеком".
     Вот так наш простодушный Гарри  заложил  свою  мину  и  поджег  фитиль.
Однако вскоре выяснилось, что взрыв никакого  вреда  не  причинил,  если  не
считать того, что Уильям Эсмонд неделю ходил с распухшим носом и синяком под
глазом. Вызова своему кузену Гарри Уорингтону он не послал, а потому не убил
Гарри и не был им убит. Уилл полетел на пол и поднялся с пола. Да и  сколько
людей поступило бы иначе, будь у них возможность  свести  счеты  втихомолку,
так, чтобы не посвящать в это посторонних? Мария отнюдь не встала в ссоре на
сторону семьи, а высказалась в пользу своего кузена, как, впрочем,  и  граф,
когда он узнал об этой стычке. Драку начал Уилл, сказал  лорд  Каслвуд.  Это
подтверждает капеллан, да и Уилл не первый  и  не  десятый  раз,  напившись,
затевает ссору.  Мистер  Уорингтон  только  ответил  подобающим  образом  на
оскорбление, и извиняться должен не он, а Уилл.
     Гарри заявил, что не примет извинений до тех пор,  пока  ему  не  будет
возвращена его лошадь или не будет уплачено пари. Про то, как в конце концов
разрешился вопрос о пари, в бумагах,  которые  были  в  распоряжении  автора
настоящей хроники, не говорилось ничего,  но  известно  одно:  кузены  после
этого   встречались   в   домах   общих   знакомых   неоднократно   и    без
членовредительства.
     Вначале старший брат Марии  был  очень  не  прочь,  чтобы  его  сестра,
остававшаяся незамужней столько  лет,  в  течение  которых  грязь  и  репьи,
прорехи и пятна, естественно, все больше лишали  ее  одежды  былой  белизны,
вступила наконец в  брак,  каким  бы  ни  был  жених.  А  если  он  окажется
джентльменом из Виргинии - тем лучше. Она удалится в его лесной вигвам  -  и
конец всем заботам. Согласно с естественным ходом вещей Гарри переживет свою
далеко не молодую невесту и после ее кончины утешится или нет - это  уж  как
он пожелает.
     Но,  приехав  в  Лондон  и  побеседовав  с  тетушкой   Бернштейн,   его
сиятельство переменил мнение и даже попробовал отговорить  Марию  от  брака,
испытывая жалость к юноше, который обречен  влачить  горестную  жизнь  из-за
глупого обещания, данного в двадцать один год.
     Горестную! Но почему?  Мария  отказывалась  понять,  почему  его  жизнь
должна стать горестной. Жалость, как  бы  не  так!  Что-то  в  Каслвуде  его
сиятельство  жалость  не  мучила.  Попросту  ее  братец  добывал  у  тетушки
Бернштейн, и тетушка Бернштейн обещала ему кругленькую сумму, если этот брак
не состоится. О, она прекрасно  понимает  милорда,  но  мистер  Уорингтон  -
человек чести, и она ему верит. Засим милорд удаляется в кофейню Уайта или в
какое-либо еще из своих излюбленных заведений. Возможно, его сестра  слишком
точно угадала, о чем беседовала с ним госпожа Бернштейн.
     "Итак, - размышляет он, - моя добродетель привела лишь к тому, что юный
могок станет добычей других, и я щадил его совершенно напрасно.  "Quem  Deus
vult..." {Начало латинской поговорки: "Кого бог хочет погубить,  у  того  он
отнимает разум".}, как  там  выражался  школьный  учитель?  Не  я,  так  еще
кто-нибудь, это ясно, как божий день. Мой брат уже  заполучил  кусок,  милая
сестрица намерена проглотить его целиком. А я-то, я-то  оберегал  у  себя  в
доме его юность и простодушие, играл по маленькой и разыгрывал из  себя  его
ментора и опекуна. Глупец! Я лишь откармливал гуся, чтобы ели его другие! Не
так уж много творил я д