дто угодил под башмак, когда женился, и госпожа  Эсмонд
хорошо его вышколила у себя на острове. Ведь Виргиния - остров? Разве она не
остров?
     Гарри засмеялся и ответил:
     - Нет.
     На что баронет заявил добродушно:
     - Ну, остров, не остров, а  ты  приходи  и  потолкуй  об  этом  с  леди
Уорингтон. Уж она-то знает, что остров, а что нет.
     - Дорогой мистер Уорингтон, -  сказал  милорд  умоляюще,  едва  баронет
отошел. - Мне незачем объяснять вам, что в столице у каждого  человека  есть
враги, а сплетников и клеветников  тут  еще  больше.  Я  никогда  ничего  не
говорил вам про сэра Майлза Уорингтона именно потому, что  знаком  с  ним  и
между  нами  произошло  некоторое  недоразумение.  Если  он  позволит   себе
какие-нибудь нелестные замечания по моему адресу, выслушивайте их cum  grano
{Начало латинской поговорки: "Cum grano salis" (букв.: "с  крупицей  соли"),
"с сомнением".} и помните, что они исходят от врага.
     Затем лорд Каслвуд и Гарри покинули королевские апартаменты и вышли  на
Сент-Джеймс-стрит. Явившись к Уайту,  последний  обнаружил,  что  новости  о
холодном приеме, оказанном ему при дворе, его опередили.  Король  повернулся
спиной к Гарри. Король недоволен его фавором у фаворитки. Гарри au  mieux  с
леди  Ярмут.  Десяток  джентльменов  поспешили  поздравить   его   с   новым
завоеванием.  К  полуночи  эта  победа  уже  твердо   значилась   на   счету
Счастливчика.
     Сэр Майлз сообщил об этом своей супруге и Гарри, когда молодой  человек
в назначенный час явился к обеду, и принялся подшучивать  над  ним  на  свой
простой деревенский  манер.  Леди  Уорингтон  держалась  сначала  с  ледяным
величием, но когда они познакомились поближе, объяснила ему, что в  свете  о
нем рассказывают ужасные вещи, а потому она и  приняла  его  столь  холодно.
Юные девицы, дочери  сэра  Майлза,  встретили  молодого  виргинца  чопорными
реверансами, проронили только "как поживаете, кузен?" и "нет, благодарю вас,
кузен" и точно так же  простились  с  ним.  За  столом  сидел  под  надзором
гувернера и юный наследник баронета. Когда дамы удалились, мальчик,  получив
из рук папеньки  свой  стаканчик  портвейна,  дал  волю  невинному  детскому
любопытству и засыпал  кузена  вопросами.  Под  конец  простодушный  ребенок
вперил взгляд в лицо Гарри и спросил:
     - А вы очень дурной человек, кузен Гарри? Вы не похожи на дурных людей.
     - Мистер  Майлз!  Мистер  Майлз!  -  укоризненно  воскликнул  гувернер,
покраснев до ушей.
     - Но ведь вы  сами  говорили,  что  он  дурной  человек!  -  воскликнул
мальчик.
     - Мы все жалкие грешники, Майли, - объясняет папенька. -  Разве  ты  не
слышал, как священник говорит про это каждое воскресенье?
     - Да, но не такие дурные, как кузен Гарри. Это правда,  кузен,  что  вы
играете в карты и кости, пьете  всю  ночь  напролет  с  дурными  друзьями  и
бываете у дурных женщин? Вы же сами  так  говорили,  мистер  Уокер!  И  мама
говорила, что леди Ярмут - дурная женщина,
     - А  ты  негодный  болтунишка!  -  восклицает  папенька.  -  Моя  жена,
племянник Гарри, якобитка до мозга костей, но из-за  этого  ты  о  ней  хуже
думать не будешь. Уведите Майлза к  его  сестрам,  мистер  Уокер,  а  Тошпем
отправится с тобой в парк, чтобы ты покатался на пони, мой мальчик.
     Упоминание о пони утешило маленького Майлза, который, едва  отец  велел
ему идти к сестрам, заплакал горькими слезами и, всхлипывая,  повторял,  что
хочет остаться со своим дурным кузеном.
     - Ну, племянничек, создали они тебе  репутацию!  -  заметил  простецкий
баронет. - Моя жена, видишь  ли,  в  последние  годы,  после  смерти  нашего
бедного старшего сына, пристрастилась  к...  э...  к  Тотнем-Корт-роуд  и  к
проповедям мистера Уитфилда, и к  нам  вхож  некий  Уорд,  приятель  мистера
Уокера, который нарассказал всяких историй про тебя и твоего брата - как  вы
вели себя дома.
     - Обо мне пусть  говорит  что  хочет,  сэр  Майлз!  -  вскричал  Гарри,
разгоряченный портвейном. - Но я все кости переломаю тому,  кто  хоть  слово
посмеет сказать против моего брата! Да этот негодяй недостоин был бы башмаки
чистить Джорджу! И если я узнаю, что он тут повторяет то, что посмел сказать
у нас дома в Виргинии, не миновать ему еще одной трепки.
     - А ты, как погляжу, умеешь постоять  за  друзей,  племянник  Гарри,  -
сказал баронет. - Налей-ка себе еще, мой мальчик.  Нет,  ты  совсем  не  так
плох, как тебя малюют. Я так  всегда  и  говорил  миледи.  Пью  за  здоровье
госпожи Эсмонд-Уорингтон! Смотри, чтобы в твоей рюмке ни капли не осталось.
     Гарри осушил рюмку до дна, как положено, снова ее налил и  провозгласил
тост за здоровье леди Уорингтон и маленького Майлза.
     - А ведь умри он, ты бы унаследовал четыре тысячи акров в  Норфолке,  -
заметил баронет.
     - Не дай бог, сэр! У меня и своих акров в Виргинии хватает!  -  ответил
мистер Уорингтон.
     Вскоре он удалился в гостиную пить кофе с леди Уорингтон и беседовать с
барышнями. Он держался  непринужденно,  мило  и  естественно.  Одна  из  них
показалась ему похожей на Фанни Маунтин, и он был к ней особенно внимателен.
Когда он ушел, все они согласились, что их дурной кузен оказался  далеко  не
так дурен, как они полагали, - во всяком  случае,  миледи  считала,  что  ей
удастся спасти его и наставить на путь истинный.  В  этот  же  вечер,  когда
Гарри был у  Уайта,  она  послала  ему  душеспасительную  книгу  с  ласковой
запиской в надежде, что "Призыв" Лоу может оказаться ему полезен. Засим  она
и ее дочери отбыли на раут к супруге министра.  Однако  Гарри  по  дороге  к
Уайту завернул на Тэвисток-стрит к своему другу  мистеру  Блеску  и  накупил
новых безделушек для своих кузин. "От их тетушки в Виргинии", -  сказал  он.
Видите ли, его переполняла доброта - богатство  делало  его  лишь  щедрее  и
великодушнее. Но столь благотворное влияние оказывает оно далеко не на всех.
Низкие сердца богатство ожесточает, тех, кто был  скареден  и  угодлив,  оно
делает скаредными и чванными. Если богам будет угодно испытать меня  десятью
тысячами годового дохода, я, разумеется, смиренно склонюсь перед  их  волей,
но буду молить их ниспослать мне силы, дабы я выдержал испытание. Девицы  на
Хилл-стрит очень обрадовались подаркам от  виргинской  тетушки  Уорингтон  и
отправили ей общее благодарственное письмо, которое немало удивило почтенную
даму, получившую его  весной,  когда  она  с  Маунтин  и  Фанни  приехала  в
покинутый угрюмый Каслвуд, где снег уже сошел и тысячи  персиковых  деревьев
оделись бело-розовыми цветами.
     - Бедный мальчик! - думала вслух его мать. -  Конечно,  это  он  послал
своим кузинам от моего имени в дни своего благосостояния... ах, нет,  в  дни
расточительства и мотовства. Как быстро исчезло его богатство! Но он  всегда
сострадал бедным, Маунтин, и мы не должны забывать  его  в  дни  нужды.  Нам
следует быть еще бережливее, любезные мои!
     И, вероятно, они обогревались одним поленом, ели обед из одного блюда и
работали при одной свече. Но боюсь, что слуги вдовицы по мере того, как  она
становилась все более прижимистой, лгали  ей,  крали  и  обманывали  ее  все
больше и больше, а потому сбереженное тут раскрадывалось там.
     Как-то после полудня мистер Гарри сидел у себя на Бонд-стрит в халате и
попивал шоколад, - окруженный роскошью, облаченный в атлас и все же  томимый
заботами. Незадолго перед этим, когда  удача  ему  улыбалась,  он,  рассыпая
щедроты направо и налево, по-царски приказал преподобному Сэмпсону составить
список его, Сэмпсона, долгов, которые он, мистер Уорингтон, уплатит. Сэмпсон
взялся за работу и составил список своих долгов, - правда, не всех (этого ни
один человек не сделает), но тем  не  менее  перечисление,  достойное  того,
чтобы представить  его  пред  очи  мистера  Уорингтона  во  время  завтрака,
накрытого на столе, возле которого капеллан смиренно  дожидался,  когда  его
чести будет угодно приступить к утренней трапезе.
     Наконец  появился  Гарри  -  очень  бледный,  томный,  с   волосами   в
папильотках, и принялся без всякого аппетита ковырять в  тарелке.  Капеллан,
сжимая в кармане свой каталог, смиренно предположил,  что  его  чести  плохо
спалось. Да, его чести очень плохо спалось! Двое носильщиков  доставили  его
домой от Уайта в пять часов утра, а он схватил дьявольский  насморк,  потому
что одно окошко в портшезе никак не  закрывалось  и  внутрь  сыпался  мокрый
снег. Короче говоря, он был в таком скверном расположении духа, что ни  одна
шутка Сэмпсона не вызвала на его губах даже подобия улыбки.
     Правда,  под  конец  мистер  Уорингтон  разразился   громким   хохотом.
Произошло это в тот миг, когда бедняга капеллан, в достаточной мере  обсудив
булочки, яичницу, чай, последние сплетни, театральные интриги и все  прочее,
извлек из кармана бумагу и жалобным тоном произнес:
     - Вот список долгов, составленный по  приказанию  вашей  чести.  Двести
сорок три фунта - все,  что  я  кому-нибудь  должен,  слава  всевышнему!  То
есть... гм-гм... все, что мне было бы затруднительно заплатить  самому...  и
мне незачем говорить моему дражайшему покровителю, что я буду чтить его, как
моего спасителя и благодетеля!
     Вот тут-то Гарри, взяв  бумагу  и  бросив  на  капеллана  довольно-таки
хмурый взгляд, и рассмеялся, но только отнюдь не  веселым  смехом.  За  этим
взрывом  хохота  последовали  гневные  проклятия,  и  злосчастный   капеллан
почувствовал, что бумага его была представлена в неподходящую минуту.
     - Черт побери, почему вы не  принесли  эту  бумажку  в  понедельник?  -
спросил Гарри.
     "Черт меня подери, почему я не принес ее в понедельник?"  -  отозвалась
робкая душа преподобного Сэмпсона.
     - Такая уж моя звезда, моя злополучная звезда. Вам не шла карта, мистер
Уорингтон?
     - Да, черт побери. И в понедельник и вчера мне дьявольски не везло.  Не
пугайтесь, капеллан, денег в сундуках еще хватит. Но мне надо отправиться за
ними в Сити.
     - Как, сэр, продавать бумаги? - спрашивает его преподобие,  чей  голос,
несмотря на его старания, выражает не тревогу, а облегчение.
     - Продавать, сэр? Вот именно. Я вчера вечером  занял  у  Макрета  сотню
фишками и должен к обеду с ним расплатиться. Но я тем не менее все  для  вас
сделаю, можете не опасаться, милый мой мистер Сэмпсон.  Приходите  завтра  к
завтраку, и мы попробуем спасти ваше преподобие от филистимлян.
     Однако, хотя Гарри смеялся  и  старался  сделать  вид,  будто  все  это
пустяки, едва капеллан ушел, он склонил голову на грудь  и  принялся  мешать
уголь в камине, отрывисто  бормоча  не  слишком  изысканные  слова,  которые
свидетельствовали о смятении его духа, хотя и не приносили ему облегчения.
     От этого занятия его отвлек приход друга, чье появление в любой  другой
день и даже в этот, когда  он  мучился  угрызениями  совести,  было  мистеру
Уорингтону очень приятно. Это был не  кто  иной,  как  полковник  Ламберт  в
военном мундире и в плаще -  он  приехал  в  столицу  на  заре,  побывал  на
утреннем приеме у его высочества, а оттуда направился к своему  юному  другу
на Бонд-стрит.
     Гарри показалось  было,  что  полковник  поздоровался  с  ним  довольно
холодно, но, занятый своими мыслями, он тут же перестал об этом думать.  Как
поживает миссис Ламберт и барышни? И как себя чувствует мисс  Этти,  которая
хворала, когда он осенью заезжал  в  Окхерст?  Прекрасно?  Мистер  Уорингтон
искренне рад это слышать. Они скоро приедут в Лондон погостить  у  их  друга
лорда Ротема? Мистер Гарри в восторге это  слышать...  Но  надо  признаться,
лицо его при этих новостях не выразило особенного удовольствия.
     - А вы, значит, живете у Уайта,  водитесь  с  вельможами,  каждый  день
пируете, представляетесь ко двору и строите куры на раутах леди Ярмут  и  на
всех вечерах в фешенебельной части города? - спрашивает полковник.
     - Дорогой полковник, я веду себя, как все другие люди! - отвечает Гарри
с некоторой надменностью.
     - Другие люди богаче иных людей, милый мой мальчик.
     - Сударь! - восклицает мистер Уорингтон. - Прошу вас верить, что у меня
нет долга, который я не мог бы уплатить немедленно.
     - Я не позволил бы себе говорить о ваших делах, - замечает полковник, -
если бы вы сами не рассказали мне о них. Я наслушался всяческих историй  про
Счастливчика. Не далее как нынче  утром  на  приеме  у  его  высочества  шли
разговоры о том, как вы богаты, и я не стал никого разубеждать... -.,: Л
     - Полковник Ламберт! Я не могу помешать людям сплетничать  обо  мне!  -
восклицает Гарри, все больше теряя терпение.
     - ...и о ваших колоссальных выигрышах. Тысячу восемьсот фунтов за  один
вечер, две тысячи за другой, а всего не то шесть, не  то  восемь  тысяч.  О,
поверьте, на приеме были  и  завсегдатаи  Уайта,  а  господа  военные  умеют
бросать кости не хуже вас, штатских!
     - Лучше бы они занимались своими делами, - говорит Гарри, сердито глядя
на своего старого друга.
     - И я вместе с ними, не так ли? Вы это хотели сказать, судя  по  вашему
взгляду. Нет, мой милый, это мое дело, и вы должны позволить отцу Тео,  отцу
Этти и старому другу отца Гарри Уорингтона объяснить, почему это мое дело. -
С этими словами полковник вытащил из кармана сверток. -  Послушайте,  Гарри.
Эти побрякушки, которые вы в порыве самых лучших чувств послали тем, кто вас
любит и готов отрубить  свои  маленькие  ручки,  лишь  бы  избавить  вас  от
ненужных страданий,  эти  побрякушки  не  по  карману  молодому  человеку  с
двумя-тремя стами фунтов годового дохода. Купить такие вещи мог бы  вельможа
или богатый банкир из Сити для... ну, скажем, для своих дочерей.
     - Сэр, вы сами сказали, что чувства у меня были самые лучшие, - говорит
Гарри, заливаясь жгучим румянцем.
     - Но вы их  моим  девчушкам  дарить  не  должны,  Гарри.  Прошу  у  вас
прощения, но Эстер и Теодозия Ламберт  не  могут  украшать  себя  карточными
выигрышами. Мне тяжело возвращать эти подарки. Миссис Ламберт оставила свой,
потому что он недорогой. Она шлет вам  привет  и  просит  бога  благословить
вас... И я скажу то же самое, Гарри Уорингтон, от всего сердца. - Тут  голос
благородного полковника прервался, он покраснел и, прежде чем протянуть руку
молодому человеку, утер глаза.
     Но дух упрямства был силен в мистере Уорингтоне. Он вскочил, словно  не
заметив протянутой руки. - Разрешите  мне  сказать  полковнику  Ламберту,  -
начал он, - что я получаю от него слишком много советов.  Вы  вечно  мне  их
предлагаете, сэр, когда я в них не нуждаюсь. Вы разузнаете о моих  выигрышах
и обществе, в котором я вращаюсь, словно  это  ваше  дело.  Какое  право  вы
имеете надзирать за моими развлечениями  и  моими  знакомствами?  Я  пытаюсь
выразить мою благодарность за вашу доброту и посылаю вашей супруге и дочерям
скромные подарки, а вы швыряете... вы возвращаете их мне.
     - Иначе я поступить не  мог,  мистер  Уорингтон,  -  говорит  полковник
грустно.
     - Возможно, здесь подобное оскорбление ничего не значит, сэр, но у меня
на родине оно равносильно вызову! -  восклицает  мистер  Уорингтон.  -  Боже
упаси, чтобы я обнажил шпагу на супруга и отца тех, кто были мне как мать  и
сестры, но вы ранили меня в самое сердце,  полковник  Ламберт!  Вы...  я  не
скажу - оскорбили, но унизили меня, а этого я не стерплю  ни  от  кого.  Мои
слуги проводят вас, сэр!
     Мистер Уорингтон умолк и, шурша парчовым халатом, весьма  величественно
удалился к себе в спальню.


        ^TГлава XLIV^U
     содержит то, чего, пожалуй, следовало ожидать

     Отвергнув предложение мира, с коим к нему явился полковник Ламберт, наш
юный американский вождь вышел на тропу войны в великом гневе  не  только  на
самого полковника, но и на всех его близких. "Он унизил  меня  перед  своими
дочерьми! - размышлял молодой человек. - Он и мистер Вулф все  время  читали
мне наставления с таким видом, будто они  лучше  меня  и  заботятся  о  моем
благе, а сами выставили меня  перед  миссис  Ламберт  и  девушками  мотом  и
вертопрахом. Они такие добродетельные, что даже руки мне пожать не желают, а
когда я хочу выразить им самую обычную благодарность,  швыряют  мои  подарки
мне в лицо!"
     - Но эти вещицы, сэр,  наверное,  стоят  целого  состояния!  -  говорит
преподобный Сэмпсон, бросая алчущий взгляд на две  сафьяновые  коробочки,  в
которых на  белых  атласных  подушечках  покоятся  золотые  изделия  мистера
Блеска.
     - Да, они кое-чего стоят, Сэмпсон, - говорит молодой  человек.  -  Хотя
для тех, кто был со мной добр, я и вдесятеро больших денег не пожалел бы.
     - Да уж, само собой разумеется, ваша честь! Как будто я не знаю вас!  -
вставляет Сэмпсон,  который  никогда  не  упускал  случая  похвалить  своего
патрона в глаза.
     - Мне говорили, что часики достались мне очень выгодно,  что  в  Париже
они стоили бы сто фунтов. Малютка мисс Этти как-то сказала, что ей  хотелось
бы иметь часы с репетицией.
     - Что за прелесть! - восклицает капеллан. - Жемчужный ободок на  задней
крышке и бриллиантовая кнопочка! Какая женщина  отказалась  бы  от  подобных
часиков!
     - Вон идет торговка яблоками, так я ей швырну их в корзину!  -  свирепо
заявляет мистер Уорингтон.
     Когда  Гарри  отправился  по  делам  в  Сити,  а  затем  в  Темпл,  его
прихлебатель покинул его  на  Стрэнде,  признавшись,  что  Чансери-лейн,  ее
обитатели и вся эта округа внушают ему  неодолимый  ужас.  Мистер  Уорингтон
отправился к своему маклеру, и  они  вместе  пошли  в  банк,  где  совершили
некоторые  пустяковые  операции,  в  заключение   каковых   Гарри,   кое-где
расписавшись, удалился восвояси с пачкой новых хрустящих банкнот в  кармане.
Маклер повел мистера Уорингтона в одну из тех роскошных рестораций, которыми
Лондон славился уже тогда, а затем показал  мистеру  Уорингтону  "Виргинский
ряд" на бирже, и Гарри прошел по нему весьма смущенно. Что бы сказала  некая
дама в Виргинии, думал он, если бы  она  знала,  что  в  бездонных  карманах
игрока он уносит большую часть отцовского  наследства?  Это  все  виргинские
купцы, думал он, и они толкуют между собой обо мне, и говорят: "Вот  молодой
Эсмонд из Каслвуда на Потомаке, сын госпожи Эсмонд, он проигрался  в  пух  и
прах и продал ценных бумаг на столько-то, и на столько-то, и на столько-то".
     Он  несколько  воспрянул  духом,  только  когда  прошел  под   головами
изменников на Темпл-Баре и оказался далеко за  пределами  Сити.  Со  Стрэнда
Гарри  направился  к   себе   домой,   правда,   заглянув   по   дороге   на
Сент-Джеймс-стрит, но в кофейне никого не было, так как общество  собиралось
там в более поздние часы.
     Дома мистер Гарри вытаскивает пачку банкнот, заворачивает три из них  в
листок  бумаги,  который  и  запечатывает,  предварительно  написав  внутри:
"Желаю, чтобы они пошли вам на пользу. Г. Э. -У."  Пакет  этот  он  адресует
"Преподобному мистеру Сэмпсону" и оставляет за зеркалом на  каминной  полке,
распорядившись, чтобы слуги отдали его капеллану, когда тот явится.
     А теперь к подъезду подают  фаэтон  его  милости,  и  мистер  Уорингтон
садится в него, думая покататься по парку, но то ли собирается дождь, то  ли
дует восточный ветер, то ли находится какая-либо другая причина - только его
честь поворачивает лошадей на Сент-Джеймс-стрит и вновь заглядывает к  Уайту
в три часа. Кофейня по-прежнему пуста. Это час обеда. Однако  кузен  Каслвуд
лениво проглядывает газеты - он только что сменился с дежурства  во  дворце,
до которого отсюда рукой подать.
     Лорд Каслвуд позевывает над газетой. Чем бы им  заняться?  Может  быть,
сыграть в пикет? Гарри не прочь, но только недолго.
     - Часок, не больше, - говорит лорд Каслвуд. -  В  четыре  я  обедаю  на
Арлингтон-стрит.
     - Часок, не больше, - говорит мистер Уорингтон, и они требуют карты.
     - А не пойти ли нам наверх? - предлагает милорд. - Подальше от шума?
     - Да,