убыль еще до
того, как произошло некое событие, нанесшее ей роковой  удар.  Для  общества
наших офицеров мне не хватало веселости  и  легкомыслия,  к  тому  же  я  не
испытывал  пристрастия  к  их  пирушкам,  игре  в  кости  и   сквернословию.
Саркастический склад моего ума не нравился дамам. На меня же их чаепития  со
злословием действовали не менее отупляюще, чем похвальба мужчин и вечные  их
разговоры о лошадях. Не могу тебе передать, Гарри, как одиноко было мне  там
среди всех этих сплетен и вздорных перебранок,  и  я  не  раз  с  сожалением
вспоминал свой плен, где так свободно текли мои думы в одиночестве и тишине.
Должно быть, я слишком замкнут. Я могу делиться своими мыслями лишь с  очень
немногими людьми. С другими же я молчу. Когда мы с тобой оба жили  дома,  ты
один болтал за столом и время от времени вызывал улыбку  на  устах  матушки.
Когда же мы с ней оставались наедине, нам не о чем было говорить, разве  что
между нами возникал спор по правовым или богословским вопросам.
     Словом, мужчины решили, что я чересчур чванлив и собеседник скучный  (и
были, мне кажется, правы), а дамы нашли, что я слишком холоден и  насмешлив;
они никак не могли  решить,  когда  я  шучу,  а  когда  говорю  всерьез,  и,
по-видимому, единодушно пришли к заключению, что я малоприятный господин;  с
появлением же  бедняжки  Лани  моя  репутация  погибла  окончательно.  Ну  и
аттестовали же они меня тут, друг мой! - разгорячась, воскликнул Джордж. - И
хорошенькую устроили мне жизнь, после того как злополучная  посланница  Мюзо
появилась в нашем  городе!  Мальчишки  принимались  улюлюкать,  стоило  этой
бедняжке показаться на улице; дамы при встрече  со  мной,  небрежно  присев,
спешили перейти на другую сторону  улицы.  Наш  дражайший  духовный  пастырь
путешествовал  от  одного  чайного  стола  к  другому  и  громил  соблазн  и
чудовищную распущенность, в которую  впадают  молодые  люди  в  католических
странах, откуда они потом привозят эту заразу на  родину.  Появление  бедной
индианки в  нашем  доме  через  несколько  недель  после  моего  возвращения
объясняли тем, что между нами существовал сговор, а  наиболее  осведомленные
утверждали даже, что она ждала на другом берегу реки, пока  я  не  подам  ей
сигнала присоединиться ко мне в Ричмонде. В кофейнях  офицеры  поддразнивали
меня и отпускали неуклюжие шутки по  адресу  моей  избранницы.  О  да,  наше
общество отличается высоким христианским милосердием! Я был  взбешен  и  уже
подумывал отправиться в Каслвуд и поселиться там в полном одиночестве -  ибо
наша матушка находит пребывание там крайне скучным и черпает отраду только в
проповедях милейшего мистера Слэка, - но тут до нас долетела  весть  о  том,
что и тебе не повезло с одной  дамой,  и,  к  обоюдному,  как  мне  кажется,
удовольствию, возник предлог для моей поездки в Европу.
     - Попадись мне только кто-нибудь из этих мерзавцев, которые  осмелились
сказать о тебе дурное слово, я им все их поганые кости переломаю! - загремел
Гарри, стремительно расхаживая из угла в угол.
     - Мне пришлось примерно таким же способом вправить мозги Бобу Клабберу.
     - Как? Этому подлому, трусливому, угодливому сплетнику,  который  вечно
обивает пороги милорда в Гринуэй-Корт и живет за счет  всех  джентльменов  в
округе? Если ты задал ему жару, Джордж, то,  надеюсь,  сделал  это  по  всем
правилам?
     - Нас заставили дать обещание не  нарушать  спокойствия  и  порядка,  и
тогда я предложил ему отправиться в Мэриленд и там решить  наш  спор,  после
чего добрые соотечественники немедленно заявили, что,  поскольку  я  проявил
неуважение к седьмой заповеди, мне ничего не  стоит  нарушить  и  шестую.  В
общем, мой милый Гарри, я' будучи не более повинен во всех этих грехах, чем,
скажем, ты, оставил после себя такую худую славу, что хуже некуда.
     Ах, какой  великолепный  случай  извлечь  мораль!  О,  если  бы  только
уважаемый читатель и его покорный слуга могли знать всю ту ложь  и  клевету,
которая была сказана  о  каждом  из  нас  с  той  минуты,  как  мы  достигли
совершеннолетия, изложить это все на бумаге и составить книгу и опубликовать
ее, снабдив иллюстрациями, какое страшное и  увлекательное  чтение  явил  бы
собой такой роман! Ведь миру известно о нас не только решительно все,  но  и
куда, куда больше. Еще не так давно добрый почтальон  доставил  мне  газету,
содержащую  ценнейший   критический   материал,   где   говорилось:   "Автор
утверждает, что он родился в таком-то  году.  Это  ложь.  Год  его  рождения
такой-то". Критику это известно лучше. Ну, само собой разумеется, как же ему
не знать лучше! Другой критик (оба они происходят из  страны,  давшей  жизнь
Маллигану) следующим образом предостерегает одного из своих друзей:  "Только
не говори с ним о Новом Южном Уэльсе. У него там брат, чье  имя  никогда  не
упоминается в его семье". Впрочем, тема эта слишком высока и обширна,  чтобы
обсудить ее в одном абзаце. Я напишу статью, или давайте привлечем  к  этому
une societe de gens de lettres {Общество литераторов (франц.).}  и  создадим
серию биографий: "История  жизни  различных  джентльменов,  рассказанная  их
ближайшими друзьями, с которыми они не имели чести быть знакомыми".
     После того как Джордж поведал о своих  подвигах  и  испытаниях,  Гарри,
естественно, не мог не открыть душу старшему брату и дал ему полный отчет  о
состоянии своих личных дел. Он вывел на чистую воду  всех  членов  семейства
Каслвуд, начав с милорда, - и не за то, что тот обыграл  его  в  карты,  ибо
Гарри, сам игрок, готов был платить, проиграв, и брать деньги, выиграв, -  а
за то, что он бессердечно отказался помочь капеллану в тяжелую минуту и  под
лживым предлогом отослал его пи с чем; мнение о мистере  Уилле  сложилось  у
Гарри в результате известной истории с лошадью, после чего он без  стеснения
оставил наглядную оценку поведения этого  джентльмена  на  его  носу  и  под
глазами; о графине и леди Фанни Гарри отозвался в более сдержанных, по также
не слишком хвалебных выражениях. Об этих дамах ходят самые различные  слухи.
Графиня - старая кошка - не выпускает из рук карт. Леди  Фанни  -  отчаянная
кокетка.
     Откуда это ему известно? О, он слышал много кое-чего  от  одной  особы,
чрезвычайно  близко  с  ними  знакомой.  Короче  говоря,  в  дни,  когда  он
пользовался доверием леди Марии, она,  не  чинясь,  сообщала  кузену  немало
забавных историй о своей мачехе и о своей сводной сестре -  историй,  далеко
не лестных для этих дам.
     Что же касается самой леди Марии, тут наш герой проявил самую горячую и
стойкую преданность.
     - Возможно, что я поступаю неблагоразумно. Я не стану  этого  отрицать,
Джордж. Возможно, что я дурак. Я сам так думаю. Я знаю, что матушка и  Мария
никогда не сойдутся характерами, и дома начнется что-то ужасное. Ну  что  ж!
Мы можем жить отдельно. Наше поместье достаточно  обширно,  чтобы  мы  могли
избежать ссор, и я логу поселиться где угодно - не  обязательно  в  Ричмонде
или Каслвуде. А ты, вступив во владение, уделишь мне какую-нибудь малость...
И, во всяком случае, матушка сдаст мне в аренду кусок земли и  не  потребует
высокой платы... А может быть,  из  меня  получится  образцовый  фермер  или
управляющий? Я не могу, да и не желаю разлучаться  с  Марией.  Она  проявила
столько благородства по отношению ко мне, что  я  буду  последним  негодяем,
если откажусь от нее. Подумать только - принесла мне все, до самой последней
безделушки, - милое, великодушное создание! Все, все, до  последней  монетки
высыпала мне на колени и... и... Да хранит  ее  бог!  -  Тут  Гарри  смахнул
рукавом слезу, топнул ногой и добавил: - Нет, братец, я не расстанусь с ней,
даже если бы меня за это сделали завтра губернатором Виргинии, и мой дорогой
Джордж никогда, я уверен, не посоветует мне поступить так.
     - Меня прислали сюда, чтобы дать тебе именно  такой  совет,  -  отвечал
Джордж. - Меня прислали сюда, чтобы я разрушил этот союз, если только смогу,
и, признаться, более неудачного брака я себе даже вообразить не могу. И  все
же я не стану советовать тебе нарушить данное тобою слово, мой мальчик.
     - Я знал, что ты так скажешь! Что  сделано,  то  сделано,  Джордж.  Что
посеешь, то и пожнешь, - уныло сказал мистер Гарри.
     К такому решению пришли  эти  двое  достойных  молодых  людей,  обсудив
любовные дела мистера Гарри. Однако, потолковав с тетушкой и  получив  более
полное представление о своих родственниках из сообщений, сделанных ему  этой
проницательной старой  светской  дамой,  Джордж,  отличавшийся  скептическим
складом ума, проникся недоверием не только к братьям и сестре леди Марии, но
и к ней самой, и теперь помолвка Гарри внушала ему  все  больше  сомнений  и
тревог. Что привлекло Марию к Гарри - его  богатство  или  его  молодость  и
красота? Насколько близки к истине истории,  которые  рассказывала  про  нее
тетушка Бернштейн? Конечно, он не может посоветовать Гарри  нарушить  слово,
однако надо постараться и придумать какой-то  способ  подвергнуть  испытанию
привязанность Марии к брату. Этим решением Джорджа и следует  объяснить  его
не слишком благожелательное на первый взгляд поведение в последующие дни.


        ^TГлава LVI^U
     Ариадна

     Милорду  Каслвуду  принадлежал  дом  на  Кенсингтон-сквер,   достаточно
вместительный, чтобы в нем могли расположиться все  члены  его  благородного
семейства, и находящийся притом в удобной близости от дворца, где они  несли
службу во время пребывания там его величества. Миледи  устраивала  приемы  и
карточные вечера для тех, кто готов был на них прибыть, однако сто лет  тому
назад путь от Лондона до Кенсингтона был совсем не близким, и Джордж Селвин,
например, заявил, что он боится подвергнуться ночному ограблению; имел ли он
в виду разбойников в масках или нарумяненных дам за карточным столом  -  сие
нам неведомо.
     На другой день после того, как Гарри снова появился  в  кофейне  Уайта,
все его почтенные родственники собрались в полдень за завтраком в  столовой,
и даже мистер Уилл  восседал  на  своем  месте,  ибо  ему  предстояло  нести
дежурство во дворце лишь после обеда.
     Первыми к своим чашкам  шоколада  явились  дамы;  к  ним  присоединился
мистер Уилл в придворном мундире; последним неспешно спустился к  столу  сам
милорд в шлафроке и ночном колпаке, еще без парика. И тут за  столом  мистер
Уилл преподнес им новость: накануне вечером он ужинал в "Звезде и  Подвязке"
в компании молодых людей, которые  слышали  все  это  собственными  ушами  в
кофейне Уайта и видели все это собственными глазами в Раниле.
     - Все это видели и все это слышали? А что же именно?  -  спросил  глава
семейства, берясь за "Дейли адвертайзер".
     - Спросите Марию! - промолвила леди Фанни.
     Милорд повернулся к своей сестре, которая сидела за столом бледная  как
мел, с торжественным и скорбным выражением лица.
     - Очередная милая и любезная выдумка нашего Уилла, - отвечала Мария.
     - Нет! - вскричал Уилл, подкрепив это градом своих излюбленных  крепких
словечек. - Никакая не выдумка! Том Клейпул из Норфолка  видел  их  обоих  в
Раниле, а Джек Моррис пришел от Уайта, где он  слышал  всю  эту  историю  от
самого Гарри Уорингтона. И, черт побери,  я  очень  рад!  -  загремел  Уилл,
хлопнув ладонью по столу. -  Вот  вам  ваш  Юный  Счастливец,  вот  вам  ваш
Виргинский Принц, с которым вы, ваше сиятельство, столько носились! А он-то,
оказывается, всего-навсего младший сын! Ну, что вы на это скажете?
     - Старший брат, следовательно, не умер? - спросил милорд.
     - Не больше умер, чем вы сами. Никогда и не умирал. Ручаюсь, что у  них
был просто сговор.
     - Мистер Уорингтон не способен на такое двуличие! - воскликнула Мария.
     - Надеюсь, вы согласитесь с  тем,  что  я  никогда  не  поощряла  этого
молодого человека, - заявила миледи. - Да и Фанни тоже. Нет, только не мы!
     - Этот малый - просто нищий, -  продолжал  Уилл.  -  Он,  верно,  не  в
состоянии даже уплатить за кафтан, который у него на плечах. И я очень этому
рад, потому что терпеть его не могу, будь он проклят!
     - Ну, ты смотришь на него слишком косо, особенно  после  того,  как  он
слегка подпортил тебе глаз, Уилл, - усмехнулся милорд. - Так, значит, бедный
малый обрел брата и потерял имение! - Тут милорд обернулся к своей  сестрице
Марии,  чей  трагический  вид,   по-видимому,   породил   какие-то   веселые
воспоминания в юмористически настроенном братце, ибо, пристально поглядев на
нее с минуту, он пронзительно расхохотался, отчего щеки бедняжки запылали, а
из глаз брызнули слезы.
     - Это бессовестно! Бессовестно! -  всхлипнула  она  и  уткнула  лицо  в
носовой платок. Ее сводные брат и сестра переглянулись.
     - Мы совершенно не в состоянии уяснить себе, что вы находите смешного в
некоторых вещах, - с укором заметила графиня.
     - А этого от вас и не  требуется,  -  холодно  ответствовал  милорд.  -
Мария, дорогая, приношу свои извинения, если я позволил себе сказать... если
я позволил себе чем-то оскорбить твои чувства.
     - Чем-то оскорбить! Вы ограбили  этого  бедного  юношу,  когда  он  был
богат, и потешаетесь над ним теперь, когда  он  разорен!  -  сказала  Мария,
поднимаясь из-за стола и горящим взором окидывая своих родственников.
     - Извини меня, дорогая сестрица, я потешался вовсе не над ним, - кротко
возразил милорд.
     - О, это не имеет ни  малейшего  значения,  над  кем  или  над  чем  вы
потешаетесь, милорд! Вы отобрали у него все, что он мог  отдать.  Весь  свет
говорит, что вы обираете своих родственников. А после того как вы все у него
отняли, вы еще смеетесь над его несчастьем! - И Мария  прошелестела  вон  из
комнаты, с вызовом поглядев на всех оставшихся.
     - Теперь,  когда  горе  моей  сестры  не  будет  служить  нам  помехой,
расскажи-ка, Уилл, что же все-таки произошло или что тебе довелось слышать?
     И Уилл с нескрываемым ликованием, с бесчисленными подробностями поведал
о постигшей Гарри беде, изложив облетевшую весь Лондон историю  о  внезапном
воскресении из мертвых Джорджа  Уорингтона.  Сообщение  это  огорчило  лорда
Каслвуда: Гарри - славный малый и пришелся ему по душе,  разумеется,  в  той
мере, в какой светские люди такого сорта способны испытывать симпатию друг к
другу. Да, конечно,  он  играл  с  Гарри  в  карты  и  воспользовался  своим
преимуществом перед ним, а почему бы и нет? Почему бы  ему  не  полакомиться
этим сочным плодом, который, несомненно, сорвал бы кто-нибудь другой.  "Если
бы это было единственным пятном на моей совести, я мог бы  чувствовать  себя
вполне спокойно!" - подумал милорд.
     - Где же проживает этот мистер Джордж Уорингтон?
     Уилл изъявил готовность провалиться в преисподнюю, если местопребывание
этого господина ему известно или хоть в малейшей мере его интересует.
     - Его следует пригласить к нам и принять с  самым  большим  почетом,  -
заявил милорд.
     - Включая партию в пикет, надо полагать! - проворчал Уилл.
     - А может, ты пригласишь его в свои конюшни и уговоришь купить одну  из
твоих чистокровных кляч, Уилл? - осведомился лорд Каслвуд. -  Ты  бы  крепко
обработал Гарри Уорингтона, но жульничал столь неуклюже, что он  расквитался
с тобой кулаками. А я настаиваю на том, чтобы моему кузену  Уоринттону  было
оказано самое большое внимание.
     - И чтобы вас, конечно, никто не беспокоил, когда вы с ним засядете  за
карты, милорд! - воскликнула леди Каслвуд.
     - Я, сударыня, желаю только одного: чтобы с мистером  Уорингтоном,  так
же как и со мной или любым членом нашего дражайшего  семейства,  соблюдались
правила приличия, - в крайнем раздражения возразил лорд Каслвуд,
     - Да поможет небо бедному юноше, если ваше сиятельство намерены оказать
ему покровительство, - промолвила графиня, делая  реверанс,  и  одному  богу
известно, как долго мог бы еще продлиться этот семейный диспут,  если  бы  в
эту минуту к дому не  подкатил  фаэтон,  в  котором  восседали  оба  молодых
виргинца.
     Это был тот самый экипаж, который наш блудный сын приобрел в дни своего
благоденствия. Он правил сам,  рядом  с  ним  сидел  Джордж,  а  слуги-негры
помещались сзади. Впрочем, Гарри готов был безропотно уступить брату вожжи и
кнут, а заодно и весь экипаж.
     - На что такому бедняге, как я, собственный выезд, Джордж?  -  смиренно
сказал Гарри. - Кроме этого кафтана и кошелька, подаренного тетушкой, у меня
ровным счетом ничего нет. Садясь и правь лошадьми, братец; мне тогда  как-то
легче будет на душе.
     Джордж отвечал со смехом, что он не знает дороги, а Гарри она известна;
что же касается экипажа, то он может принять только половину  его,  как  уже
принял половину братнина гардероба.
     - Но уж если пополам, так все пополам; если ты делишься со мной  своими
кафтанами, так я должен разделить с тобой содержимое моих  карманов,  Гарри,
иначе это будет нечестно!
     И Гарри снова и снова клялся, что нет и не будет на всей земле  второго
такого брата, как его Джордж. И с каким же  грохотом  летел  он  по  дороге,
погоняя лошадей! И как он был доволен и горд, что везет  такого  брата!  Они
прибыли в Кенсингтон в отличнейшем расположении духа, и Гамбо обрушил  такой
град ударов на парадную дверь лорда  Каслвуда,  что  самый  дюжий  ливрейный
лакей Сент-Джеймского дворца был бы им посрамлен.
     В комнате, куда были проведены молодые  люди,  находилась  только  леди
Каслвуд и ее дочь леди Фанни. Уилл не выказал особого желания  повстречаться
с Гарри лицом к лицу, милорд был еще введет, и у  Марии  тоже  имелись  свои
причины отсутствовать - до тех пор, по крайней мере, пока не высохнут  слезы
на глазах. Когда мы теперь, в наши дни, подкатываем  в  карете  шестеркой  к
дому кого-либо из друзей, когда  Джон  докладывает  о  нас  хозяевам,  когда
наконец мы вступаем в гостиную, с нашими лучшими шляпами в руках и с  нашими
лучшими воскресными улыбками на устах, приходит ли нам в  голову,  что  наше
вторжение прерывает  семейную  ссору?  Что  мы  с  притворными  и  жеманными
улыбками ступаем по не остывшему еще пеплу семейного пожара? Что в то время,
пока мы шествовали от парадной двери до гостиной, мистер Джонс, миссис Джонс
и  барышни  Джонс  успели  перегруппироваться  в  небольшую  семейную  живую
картину: одна из девиц с невинным видом переставляет цветы  в  вазе;  другая
склонилась над молитвенником; маменька с модной вышивкой в руках возлежит на
софе, успев спрятать счета мясника и  бакалейщика  под  подушку  и  высунуть
из-под края платья кончик маленькой ножки,  а  честный  Джонс,  вместо  того
чтобы  произнести:  "Черт  бы  побрал  этого  Брауна,  опять  его   принесла
нелегкая", - дружелюбно простирает вам руку и, изобразив  на  лице  радость,
восклицает: "Браун,  друг  мой,  рад  вас  видеть!  Надеюсь,  вы  останетесь
позавтракать с нами?" Итак, повторяю: разве  не  случалось  нам  становиться
жертвами  маленьких  домашних  хитростей  и  зрителями   семейных   комедий,
разыгрываемых специально для нас? Так будем же благодарны не  только  лицам,
но и маскам! Не только искреннему радушию, но и лицемерию, которое  скрывает
от  нас  неприятные  нам  истины!  И  пока  я,  к  примеру   сказать,   эдак
непринужденно болтаю с вами, какое, собственно, имеете вы, сударь мой, право
знать, что на самом-то деле творится у меня в душе? Быть может, меня терзает
подагра, или мой старший сын только что прислал мне из  колледжа  на  тысячу
фунтов неоплаченных счетов, или я еще не оправился от нападок  "Неподкупного
стража", доставленного мне по  почте,  или  я  из  рук  вон  плохо  пообедал
остатками вчерашнего ужина, на который вас не  пригласил,  и  тем  не  менее
скрываю свои муки, натягиваю  на  лицо  веселую  улыбку  и  говорю:  "Пришли
пообедать с нами, чем бог послал, Браун, друг мой? Бетси! Прибор для мистера
Брауна! Кушайте! Будьте как дома! Не обессудьте, чем богаты..." Я утверждаю,
что этот обман - не  что