кал за бокалом, к  большому  удовольствию  Гарри,  которому  капеллан
всегда нравился.
     К тому времени, когда Сэмпсон "выпил еще больше", сам Гарри также успел
стать чрезвычайно добрым, великодушным и гостеприимным. Гостиница?  С  какой
стати мистеру Сэмпсону тратить лишнее и жить в гостинице, когда  в  квартире
Гарри есть свободная комната? И сундук капеллана был тотчас отправлен  туда,
а Гамбо было приказано устроить  мистера  Сэмпсона  поудобнее  -  как  можно
удобнее! Мистер Уорингтон не успокоился, пока Сэмпсон не отправился с ним  в
конюшню посмотреть его лошадей - теперь у него было несколько лошадей; когда
же Сэмпсон, войдя в конюшню,  узнал  свою  кобылку,  которую  Гарри  у  него
выиграл, и когда привязчивое животное заржало от радости и  начало  тереться
мордой о сюртук своего прежнего хозяина, Гарри произнес  два-три  энергичных
словца и поклялся Юпитером, что Сэмпсон должен получить свою лошадь  обратно
- он отдаст ее Сэмпсону, отдаст, и все  тут.  Капеллан  принял  этот  дар  -
схватив Гарри за руку, он призвал на него благословение небес, а затем обнял
кобылку за  шею  и  начал  проливать  слезы,  исторгнутые  благодарностью  и
бордоским вином. Рука об руку друзья вошли  в  гостиную  госпожи  Бернштейн,
принеся в апартаменты ее милости ароматы конюшни. Их пылающие щеки и блеск в
глазах не замедлили выдать, какому развлечению они  предавались.  В  те  дни
щеки многих джентльменов имели обыкновение пылать и по той же причине.
     Госпожа Бернштейн приняла капеллана своего племянника довольно ласково.
Старой даме время от времени нравились двусмысленные шутки капеллана  и  его
приперченная сплетнями болтовня - как нравилось ей острое блюде или закуска,
сочиненные ее поваром, когда она отведывала их в первый или второй раз.  Но,
по ее собственному признанию, карты были единственным развлечением,  которое
ей никогда не приедалось.
     - Карты не лицемерят, - говаривала она.  -  Плохая  сдача  говорит  вам
правду прямо в глаза, и в мире  нет  ничего  более  лестного,  чем  козырная
коронка.
     Когда же она, садясь за карты, бывала в особенно хорошем настроения, то
со  смехом  просила  капеллана  своего  племянника  прочесть   предобеденную
молитву. Приехав в Танбридж-Уэлз, честный Сэмпсон вначале не  хотел  играть.
Ставки ее милости слишком высоки  для  него,  признавался  он,  с  комически
жалобным видом похлопывая себя по карману,  содержимое  которого  перешло  к
счастливцу Гарри еще в Каслвуде. Как большинство людей ее возраста  (да,  по
правде говоря, и почти весь ее пол), госпожа  Бернштейн  была  скуповата.  И
если капеллан в скором времени все же смог занять место за карточным столом,
то, полагаю, свой небольшой запас наличности он получил от Гарри Уорингтона,
чье сердце было столь же полно великодушия, как его кошелек - гиней.
     Наш юный джентльмен охотно делился с мистером Сэмпсоном и  деньгами,  и
всеми другими благами, которые оказались в его  распоряжении.  Право,  можно
удивляться тому, как быстро  молодой  виргинец  приспособился  к  обычаям  и
привычкам тех, среди кого он теперь жил. Его одежда  по-прежнему  оставалась
черной, но была теперь самого лучшего  покроя  и  шилась  из  самых  дорогих
материй. "При ленте и звезде, со спущенным чулком и волосами до плеч он  был
бы премиленьким Гамлетом", - заметила веселая старая  герцогиня  Куинсберри.
"И, уж конечно, он принес гибель не одной Офелии и здесь, и среди индейцев",
- добавила она, ничуть не осуждая Гарри за  его  предполагаемые  победы  над
прекрасным полом. Кружева Гарри и его рубашки были настолько тонки, что даже
его тетушка оставалась довольна. Он купил прекрасный бритвенный прибор и два
парчовых халата, чтобы нежиться поздно поутру в кровати, попивая шоколад.  F
него появилось множество шпаг, тростей, французских часов  с  картинками  на
крышках и бриллиантовыми инкрустациями на циферблатах и эмалевых табакерок -
прелестных изделий той же нации искусников. Каждое утро в его прихожей толпа
грумов, жокеев и торговцев дожидалась, пока его высочество встанет, а  тогда
камергер Гамбо по одному вводил их в спальню, где его господин пил шоколад в
обществе преподобного Сэмпсона. У нас нет никаких сведений о том, какой штат
слуг находился под началом мистера Гамбо, но, несомненно, один негр  был  бы
не в  силах  надлежащим  образом  заботиться  о  прекрасных  вещах,  которые
принадлежали теперь мистеру Уорингтону, не говоря уж  о  лошадях  и  карете,
купленных молодым виргинцем. Кроме того, Гарри усердно изучал все искусства,
знание которых считалось необходимым для  джентльмена  тех  дней.  Когда  он
прибыл в Танбридж, там проживали француз - учитель фехтования и  танцмейстер
той же национальности; наш юноша начал прилежно посещать этих ученых мужей и
приобрел немалое совершенство как в мирной,  так  и  в  воинственной  науке,
которым они обучали.  Через  несколько  недель  он  уже  дрался  на  рапирах
немногим хуже своего учителя и мог постоять  за  себя  в  поединке  с  любым
посетителем  фехтовальной  школы,  а  леди  Мария  (которая  сама  танцевала
чрезвычайно грациозно) со вздохом признала, что при дворе  нет  джентльмена,
который танцевал бы менуэт так изящно, как Уорингтон. Что до верховой  езды,
то хотя мистер Уорингтон и взял на своем могучем  коне  несколько  уроков  у
заезжего учителя, но заявил, что для него годится  и  их  виргинская  манера
ездить и что ни у одного джентльмена и ни у одного жокея здесь он  не  видел
такой прекрасной посадки, как у своего друга полковника  Джорджа  Вашингтона
из Маунт-Вернона.
     Угодливый Сэмпсон зажил так, как никогда прежде не  живал.  Он  неплохо
знал большой свет, а рассказывал о нем еще лучше, и Гарри был в восторге  от
его историй - как истинных, так и сочиненных. Двадцатилетний  юноша  смотрит
снизу вверх на тридцатилетнего мужчину,  восхищается  его  старыми  шутками,
лежалыми каламбурами и заплесневелыми анекдотами, которые залиты вином сотен
званых обедов. Столичные и университетские  шутки  Сэмпсона  чаровали  юного
виргинца новизной. Сто лет назад - теперь, конечно,  таких  людей  нет  и  в
помине - в Лондоне имелся круг  зрелых  мужчин,  любивших  водить  дружбу  с
богатыми и знатными юнцами, только-только вступающими)  в  жизнь,  распалять
юную фантазию забавными историями, играть роль менторов в "Ковент-Гардене" и
церемониймейстеров в долговой тюрьме, сопровождать птенцов к игорным столам,
за которыми, быть может, держали  банк  их  знакомые  банкометы,  потягивать
лимонад, пока их питомец бутылку за бутылкой пил бургундское, и выходить  на
улицу, пошатываясь, но с ясной головой, когда заплетающиеся ноги юного лорда
несли его  бить  городских  стражников.  Вот  к  этой-то,  несомненно,  ныне
вымершей расе и принадлежал мистер Сэмпсон, - как приятно думать  (тем,  кто
хочет в это верить), что в царствование королевы Виктории совсем не осталось
ни льстецов, какими изобиловало царствование  ее  августейшего  пращура,  ни
прихлебателей,  услужливо  потворствующих  любым  разорительным   безумствам
молодых людей, - короче говоря, какое  счастье,  что,  вылизав  дочиста  все
блюда, все блюдолизы задолго до наших дней погибли от недостатка пищи.
     Как мне доводилось читать, некоторые соусы и подливки, остававшиеся  на
блюдах в те времена, были весьма густы, сытны и душисты. И наш друг Сэмпсон,
усердно предававшийся вышеупомянутому занятию, выглядел на диво  розовощеким
и здоровым.  Он  стал  доверенным  поводырем  нашего  виргинца  и,  судя  по
нижеприведенному  письму,  сохранившемуся  в  семейном  архиве  Уорингтонов,
мистер Гарри обзавелся не только учителем танцев и учителем  фехтования,  но
еще и наставником, капелланом и секретарем.

                               "Миссис Эсмонд-Уорингтон, владелице Каслвуда,
                                     в собственный дом в Ричмонде, Виргиния.
                                   Дом миссис Блай, Променад, Танбридж-Уэлз,
                                                       25 августа 1756 года.

                  Милостивая государыня дражайшая матушка!

     Ваше милостивое письмо от 20 июня, посланное в Бристоль мистеру Трейлу,
было переслано мне без замедления, и я от всей души благодарю вас за доброту
и ласку, с какой вы преподали мне благие советы,  а  также  за  весточку  из
милого сердцу дома, который я не стал любить меньше,  побывав  в  английском
доме наших предков.
     Я отослал вам письмо с последним ежемесячным пакетботом, уведомляя  мою
досточтимую матушку о небольшом несчастье, случившемся  со  мной  по  дороге
сюда, и о добрых друзьях, которые я нашел и которых меня приютили. С тех пор
я получил много  удовольствия  и  от  превосходной  погоды,  и  от  здешнего
прекрасного общества в завел много друзей среди нашей аристократии, каковыми
знакомствами, полагаю, вы не будете огорчены. Среди этих знатных  вельмож  я
йогу упомянуть прославленного графа Честерфилда,  бывшего  прежде  послом  в
Голландии и вице-королем Ирландии, а также графа Марча и  Рагле-на,  каковой
станет герцогом Куинсберри после  кончины  его  светлости,  и  ее  светлость
герцогиню, прославленную красавицу времен королевы Анны: она вспомнила,  что
знавала тогда при дворе моего деда. Эти и  другие  столь  же  знатные  особы
посещают ассамблеи моей тетушки, и  в  этом  многолюдном  городке  нигде  не
бывает столь многолюдно, как на ее собраниях. Кроме того,  на  пути  сюда  я
останавливался в Уэстереме, в доме заслуженного  офицера  генерал-лейтенанта
Вулфа, который служил с  моим  дедушкой  ж  генералом  Уэббом  в  знаменитых
кампаниях герцога Мальборо. У мистера Вулфа есть  сын,  подполковник  Джеймс
Вулф, помолвленный с благородной и красивой  девицей,  которая  сейчас  тоже
приехала сюда на воды, - мисс Лоутер, и хотя ему  только  тридцать  лет,  он
слывет одним на лучших офицеров во всей нашей армии и доблестно  служил  под
началом его  королевского  высочества  герцога  повсюду,  где  бряцало  наше
оружие.
     Благодарю мою досточтимую матушку за ее сообщение о  том,  что  мистеру
Трейлу поручено выплатить мне 52 фунта  10  шиллингов,  как  четверть  моего
годового содержания, В настоящее время я не испытываю  нужды  в  деньгах  и,
практикуя строжайшую экономию, которая будет необходима (не стану  скрывать)
для содержания лошадей, Гамбо, экипажа и прочего, без чего не может обойтись
молодой джентльмен из хорошей семьи, надеюсь прожить на  свои  средства,  не
слишком злоупотребляя вашей щедростью. Белье и одежда, которые  я  привез  с
собой, при надлежащей заботе, несомненно, проносятся несколько лет - как  вы
написали. Светские люди носят здесь более тонкое  белье,  и  мне,  возможно,
придется купить  несколько  рубашек  самого  тонкого  полотна  для  балов  и
собраний, но для будничных дней мои рубашки очень хороши.
     Рад сообщить, что у меня ни разу не было  случая  прибегнуть  к  помощи
ваших превосходных семейных пилюль. Но их с большой пользой принимает Гамбо,
который растолстел и обленился от английской говядины,  эля  и  воздуха.  Он
шлет своей госпоже смиреннейший поклон и просит миссис Маунтин  передать  от
него приветы всем его товарищам-слугам, а больше всех - Дине и Лили, которым
он на Танбриджской ярмарке купил по колечку с надписью.
     Но, предаваясь здешним удовольствиям,  прошу  мою  досточтимую  матушку
верить, что я не забываю и о моем образовании. Я  беру  уроки  фехтования  и
танцев, а капеллан милорда Каслвуда, преподобный мистер Сэмпсон,  приехавший
сюда для пользования водами, был так добр, что  занял  свободную  комнату  в
моей квартире. Мистер С. завтракает со мной, и мы по утрам вместе  читаем  -
он говорит, что я вовсе не такой  тупица,  каким  казался  дома.  Мы  читали
"Историю" мистера Рейпина и проповеди  доктора  Барроу,  а  для  развлечения
Шекспира, Гомера в переводе мистера Попа и (по-французски) перевод  арабских
сказок,  очень  забавных.  Кроме  светских  людей,   сюда   прибыло   немало
литераторов и среди  них  -  мистер  Ричардсон,  автор  прославленных  книг,
которые так нравились вам, и Маунтин, и моему любимому брату. Он  был  очень
доволен, когда я сказал ему, что  его  труды  хранятся  в  вашем  будуаре  в
Виргинии, и просил меня  передать  нижайший  поклон  госпоже  моей  матушке.
Мистер Р. - низенький толстяк, и в его взоре и в лице не заметно огня гения.
     Тетушка и кузина леди Мария посылают вам нежные приветы. Поклонитесь от
меня Маунтин, которой я прилагаю записочку от себя, и остаюсь,
     милостивая государыня досточтимая матушка, ваш покорный сын

                                                       Г. Эсмонд-Уорингтон".

     Приписка почерком госпожи Эсмонд:

     "От моего сына. Получено  15  октября  в  Ричмонде.  Послано  16  банок
персикового варенья, 224 ф. лучшего табака и 24 лучших  окорока  с  "Принцем
Уильямом" на Ливерпуль: 8 банок персиков, 12  окороков  -  моему  племяннику
высокородному графу Каслвуду,  4  банки,  6  окороков  баронессе  Бернштейн,
столько же того и того миссис Ламберт в Окхерст, графство Суррей,  и  50  ф.
табака. Баночку целебных семейных пилюль для  Гамбо.  Большие  серебряные  с
позолотой пряжки папеньки для Гарри и красную попонку с серебряным шнуром".

     Э 2 (вложено в Э 1):

                              "Миссис Маунтин.

     Счево это ты, глупая моя Маунтин, вздумала  послать  мне  акридитиф  на
свои дурацкие праценты, выплачиваемые к рождеству?  Мне  твои  7  фунтов  10
шиллингов не нужны, и я порвал твой окредитиф на тысячу  кусочков.  Денег  у
меня много. Но все равно, я тебе очень презнателен. Поцелуй Фанни за  твоего
любящего

                                                                     Гарри".
     Приписка почерком госпожи Эсмонд:

     "Эта  записка,  которую  по  моему  желанию   Маунтин   мне   показала,
доказывает, что  у  нее  доброе  сердце  и  что  она  хотела  выразить  свою
благодарность нашей семье, отдав свой полугодовой доход (3% годовых  от  500
ф. ст.) моему сыну. Поэтому я лишь слегка пожурила ее за то, что она посмела
послать деньги мистеру Эсмонду-Уорингтону без  ведома  его  матери.  Записка
Маунтин написана не так грамотно, как письмо ко мне.
     Не забыть. Написать преп. м-ру Сэмпсону о своем желании  узнать,  какие
богосл. книги он читает  с  Г.  Рекомендовать  Лоу,  Бакстера,  Дрелинкорта.
Попросить Гарри заняться с м-ром С. катехизисом, в  котором  он  всегда  был
нетверд. Со следующим кораблем послать персиков (3), табака 25 ф. и  окорока
для м-ра С.".

     Мать виргинцев и ее сыновья давно уже ушли в лучший мир. Так как же  мы
можем объяснить тот факт, что из двух писем, посланных в одном конверте и  с
одной почтой, первое написано грамотно, а  во  втором  попадаются  кое-какие
орфографические ошибки? Может быть, Гарри  отыскал  какого-нибудь  чудесного
учителя, подобного существующим в наши счастливые  времена,  который  научил
его писать грамотно за шесть уроков? Я же, внимательно  изучив  оба  письма,
пришел  к  следующему  выводу:  письмо  Э  1,   в   котором   имеется   одна
грамматическая погрешность ("о добрых друзьях, которые  я  нашел  и  которых
меня  приютили"),  по-видимому,  переписывалось   с   черновика,   возможно,
проверенного секретарем или приятелем. Более безыскусственное сочинение за Э
2 не было отдано ученому, подготовившему Э 1  для  материнского  ока,  после
чего мистер Уорингтон по рассеянности поменял местами "которые" и "которых".
Кто знает, что его отвлекло? Гарри мог заглядеться  в  окно  на  хорошенькую
модисточку, на лужайке мог начать отплясывать ученый медведь под  волынку  и
бубен, к его окну мог подъехать жокей, чтобы показать ему  лошадь.  Выпадают
дни, когда на любого из нас находит противуграмматический стих и  мы  делаем
ошибки. И, наконец, предположим, что Гарри просто не  хотел  щеголять  перед
миссис Маунтин столь элегантным  правописанием,  как  перед  госпожой  своей
матушкой - так какое до этого  дело  нынешнему  летописцу,  нынешнему  веку,
нынешнему  читателю?  А  если  вы  возразите,   что   мистер   Уорингтон   в
вышеприведенном послании к матери выказал в отношении этой  почтенной  особы
немалое лицемерие и немалую сдержанность, то, милые молодые люди, вы в  ваше
время, не сомневаюсь, написали не одно и не два чинных  письма  папеньке,  и
маменьке, в которых описывали отнюдь не все события вашей  жизни  -  или  же
описывали их в свете, наиболее для себя  благоприятном...  Да  и  вы,  милые
старички, и вы в ваше время тоже были не намного откровеннее. Между  мной  и
моим сыном Джеки не может не быть некоторой  дистанции.  Между  нами  должна
существовать  малая  толика   почтительного,   дружеского,   добродетельного
лицемерия. Я вовсе не хочу,  чтобы  он  обходился  со  мной  как  с  равным,
возражал мне, располагался в моем кресле, первым читал газету за  завтраком,
звал к обеду неограниченное число приятелей, когда я приглашаю своих друзей,
и  так  далее.  А  там,  где  нет  равенства,  без  лицемерия  не  обойтись.
Оставайтесь по-прежнему слепы к моим недостаткам, сидите  тихо,  как  мышки,
когда я засыпаю после обеда, смейтесь моим старым шуткам, восхищайтесь моими
изречениями, удивляйтесь  наглости  беспардонных  критиков,  будьте  милыми,
послушными притворщиками, дети мои! Я - король в своем замке. Так  пусть  же
все мои придворные почтительно пятятся передо мной. Это не их обычная манера
ходить, я знаю, но зато она достойна, приличествует их положению, скромна  и
весьма мне приятна. Вдали от меня пусть они ведут  себя...  да  нет,  они  и
ведут  себя,  как  хотят.  Пусть  они  прыгают,  скачут,  танцуют,   бегают,
кувыркаются и дрыгают ногами, как душе угодно, когда  не  находятся  в  моем
августейшем присутствии. А посему, юные мои  друзья,  не  удивляйтесь,  если
ваша маменька или тетушка негодующе воскликнет: "Мистер Уорингтон  вел  себя
очень безнравственно и неприлично, посылая  своей  милой  мамочке  притвора"
скромные письма, когда на  самом  деле  он  занимался  всякими  проказами  и
шалостями!" - но  сделайте  книксен  и  скажите:  "Да,  милая  бабушка  (или
тетенька, смотря не тому, с кем вы будете  беседовать),  он  поступал  очень
дурно, и,  наверное,  вы,  когда  были  молоды,  нисколько  не  веселились".
Разумеется, она не веселилась! И солнце не вставало по утрам,  и  бутоны  не
распускались, и кровь не играла, и скрипки не пели в ее  весенние  дни.  Eh,
Babette! Mon lait de poule et mon bonnet de nuit! {Эй,  Бабетта!  Подай  мне
гоголь-моголь и ночной колпак! (франц.).} Эй, Бетти! Мою  овсянку  и  ночные
туфли! А вы идите, резвые малютки! И танцуйте, и весело ужинайте пирогами  и
пивом!


        ^TГлава XXXI ^U
     Медведь и поводырь

     Наши великодушные читатели знают, что на  самом  деле  произошло  между
Гарри Уорингтоном и злополучной Катариной, однако в Танбридже немало  старых
дам считало, будто виргинец в распущенности не уступит ни  одному  из  самых
знатных великосветских молодых повес, и  меньше  всех  верила  в  невинность
своего племянника госпожа де Бернштейн. Старуха была  твердо  убеждена,  что
Гарри ведет не только веселую, но и беспутную жизнь, и вера эта  порождалась
тайным желанием, чтобы он оказался не лучше своих ближних.  Она  была  рада,
что  ее  племянник  усердно  соблюдает  устав  ее   монастыря.   Сплетня   о
ловласовских  похождениях   мистера   Уорингтона   доставляли   ей   немалое
удовольствие. Мы  уже  знаем,  при  каких  обстоятельствах  Гарри  раза  два
развлекал танбриджское общество чаем и музыкой, и  он  был  так  галантен  и
любезен с дамами (притом с дамами куда более  красивыми  и  добродетельными,
чем бедyяжка Катарина), что госпожу  Бернштейн  совсем  перестала  тревожить
глупенькая любовная интрижка, завязавшаяся в Каслвуде, и она больше  уже  не
следила за леди Марией c прежней бдительностью. Некоторые люди - и  особенно
люди преклонных лет - слишком  эгоистичны,  чтобы  долго  заним