ие  на
титанические крепостные сооружения  архитектурных  кошмаров.  Низкие  темные
тучи, плывущие над скалами из туманного мрака океана, усиливают  впечатление
угрозы стихий перед какой-то неотвратимой катастрофой.  Все  вокруг  кажется
огромным, пустынным и зловещим.  Здесь,  взойдя  на  высокий  мыс,  который,
кажется, бросает  вызов  океану,  Армида  Монтклар,  дочь  нового  владельца
поместья О'Морвенов, в первый раз замечает развалины  замка,  смешавшиеся  с
камнями прибрежных скал. Здесь живет старый О'Морвен вместе со своим  внуком
Конналом, молодым, мужественным и великодушным. Однажды Коннал спасает жизнь
Армиде, девушке гордой, надменной и замкнутой,  которую  Коннал  должен  был
считать одним из главных врагов  своей  семьи.  Но  случай,  доставивший  им
знакомство,  стал  роковым.  Между  молодыми  людьми,   противопоставленными
судьбой друг другу, являющимися представителями двух различных  национальных
культур, стихийно возникает не любовь, а обоюдная всепоглощающая,  неистовая
страсть, подобная вихрю или смерчу, подымающему их ввысь и губящему их столь
же  внезапно.  Армида  Монтклар  отрекается  от  всего   -   от   богатства,
обеспеченной жизни и власти, от всех радостей, которые могла бы предоставить
ей жизнь, и отдает себя безотчетно тому, кого судьба поставила на  ее  пути.
Но эта любовь обречена заранее. Коннал - это не  только  законный  наследник
купленного отцом Армиды замка, но и пламенный  ирландский  патриот,  ведущий
тайную борьбу за свободу своей угнетенной родины. Он является  предводителем
горстки    храбрецов-ирландцев,    которые     неустанно     сражаются     с
правительственными войсками. Отрядом английских солдат, с  которым  ирландцы
непрерывно   вступают   в   военные    действия,    командует    Уондесфорд,
офицер-англичанин, претендовавший на  руку  и  сердце  Армиды  Монтклар  как
богатой наследницы. Но Армида не чувствует к нему ничего,  кроме  ненависти;
она всюду следует  за  Конналом,  делит  с  ним  опасности  лагерной  жизни,
подвергаясь всем связанным с этим неудобствам и унижениям.
     Метьюрин  довольно  подробно  описывает  стычки  регулярных   войск   с
повстанцами,  среди  которых  находятся  и  Армида  с  Конналом,  ярость   и
обреченность ведущейся между ними борьбы; едва ли подлежит сомнению, что эти
батальные сцены нужны были автору для того, чтобы оттенить не только личные,
но и национальные  качества  двух  предводителей:  низость  Уондесфорда,  на
стороне которого сила, и - благородство и великодушие даже к  врагу  Коннала
О'Морвена.
     Полны  лиризма  и  поэтической  силы  заключительные  главы  романа   о
пережитой Конналом и Армидой идиллии перед  их  трагической  гибелью:  здесь
повествуется о коротком затишье после жестоких военных схваток, о нескольких
днях безоблачного счастья, проведенных ими в тишине и уединении на пустынном
острове; они забыли,  что  Коннал  должен  ?ыть  казнен  и  что  его  смерть
неотвратима. Но Армида не может пережить Коннала; когда  казнь  совершилась,
Армида принимает яд и умирает, обнимая  его  бездыханное  тело.  Это  лучшие
страницы  "Милезского  вождя",  высоко   оцененного   последующей   критикой
{Высказывалось предположение, что эти  страницы  вспомнились  Томасу  Гарди,
когда он заканчивал одно из своих лучших произведений - роман "Тэсс из  рода
Д'Эрбервилей"  (1890);  убив  преследовавшего  ее  человека,  которого   она
презирала, Тэсс,  эта  "чистая  женщина,  правдиво  изображенная",  проводит
несколько дней вместе с  человеком,  которому  она  предана  всей  душой,  -
сначала  в  пустом  доме  безлюдной  усадьбы,  потом  среди  древних  камней
языческого капища в Стонехендже, где Тэсс настигают преследующие ее солдаты.
"Что случилось, Энджел, - спросила она, приподымаясь. - Они пришли за  мной?
- Да, любимая, - сказал он. - Пришли. - Так и должно быть, - прошептала она.
- Энджел, я почти рада, да, рада! Это счастье  не  могло  быть  долговечным.
Слишком оно велико" (гл. LVIII).}. Томас Нун Тальфурд, драматург и  эссеист,
писал об этом романе  Метьюрина,  что  он  "проникнут  холодным  и  туманным
величием" и что, "несмотря на свои очевидные недостатки, он оставляет в душе
читателя неизгладимый след" {См.: Idman, р. 96.}. В других отзывах о  романе
в периодической печати  рецензенты  отмечали  бросающееся  в  глаза  хорошее
знакомство Метьюрина с кельтской стариной, ирландской культовой обрядностью,
фольклором; в пейзажах и батальных сценах они ощущали нередко витающий в них
сумрачный, но величавый дух оссиановской поэзии.
     "Милезский вождь" был издан под  тем  же  псевдонимом  (Деннис  Джеспер
Мерфи), что и первых два романа Метьюрина. Однако эта предосторожность  была
напрасной: подлинное имя автора постепенно становилось известным  все  более
широким кругам читателей {В ближайшем дублинском окружении  Метьюрина  знали
уже, кто является автором  "Семьи  Монторио";  два  последующих  его  романа
сделали его псевдоним совершенно не достигающим цели.  См.:  Brooke  Richard
Sinclair. Recollections of the Irish  Church.  London,  1877,  p.  6.},  что
отнюдь не содействовало спокойствию и благополучию автора. Церковные  власти
не  без  оснований  увидели  в  англиканском   пасторе   опасного   адвоката
ирландского национализма, ирландские же католики враждебно отнеслись  к  его
воинствующему англиканизму: в Англии и в англо-ирландском обществе Дублина у
Метьюрина появилось немало откровенных недоброжелателей.
     Именно в этот тяжелый и трудный период его жизни Метьюрина как писателя
открыл В. Скотт и вступил с  ним  в  переписку,  продолжавшуюся  много  лет.
Первые печатные отзывы В. Скотта  о  романах  Метьюрина  были,  как  мы  уже
видели,  вполне  благоприятными;  он  хвалил  его   первый   роман   ("Семья
Монторио"), несмотря на его недостатки, удостоверял несомненную  одаренность
автора, предсказывал ему будущую литературную известность. "Милезский вождь"
произвел на В. Скотта еще более сильное  впечатление:  очень  вероятно,  что
этот роман оказал даже  некоторое  воздействие  на  "Ламмермурскую  невесту"
(1819) В. Скотта {См.: Idman, p. 97-98. Высказывались  также  предположения,
что "Милезский вождь"  отозвался  в  нескольких  эпизодах  романа  Т.  Готье
"Мадмуазель де Мопен" ("Mademoiselle de Maupin", 1835).}.

        "3 "

     Похвальный  печатный   отзыв   В.   Скотта   о   первых   произведениях
Мерфи-Метьюрина, а затем и письмо, полученное от него, уже известного  в  то
время поэта (как прозаик В. Скотт стал известен позднее), Метьюрин воспринял
как своего рода якорь спасения. Он  надеялся  на  его  великодушную  помощь,
предполагая, что В. Скотт  пользуется  большим  авторитетом  в  литературных
кругах и имеет широкие связи среди издателей и  книгопродавцев  Эдинбурга  и
Лондона. На первых порах своего заочного знакомства с Метьюрином В. Скотт не
обнадеживал   своего   дублинского   корреспондента;    по    его    мнению,
профессиональное   писательство   плохо   вознаграждается   в    Соединенном
королевстве, тем более что  здесь  все  больше  появляется  людей,  желающих
зарабатывать деньги своим пером {Письмо В. Скотта к Метьюрину от  2  февраля
1813 г. (Correspondence, p. 12). Письмо Метьюрина к В. Скотту  от  1  января
1813 г. (Correspondence, p. 10).}.  Но  Метьюрин  становился  настойчивым  в
своих просьбах,  обосновывая  их  чистосердечными  признаниями  относительно
своих все сильнее запутывавшихся материальных дел: эти  признания  служат  в
настоящее  время,  за  отсутствием  других  свидетельств,  важным  и  ценным
источником для истории его жизни.
     Положение Метьюрина действительно было незавидное: деятельность  его  в
качестве  учителя  и  воспитателя  при  организованном  им   пансионате   не
оправдалась вовсе. Стало очевидным, что он  попусту  истратил  все  приданое
своей жены (около двух тысяч фунтов) для того, чтобы оборудовать  достаточно
комфортабельный и  поместительный  дом  для  предполагавшихся  воспитанников
{Письмо Метьюрина к В.  Скотту  от  27  июля  1813  г.  (Correspondence,  p.
19-20).}: между тем в 1813 г. их оставалось всего трое. Метьюрин  просит  В.
Скотта (в письме от 27 июля 1813 г.) выступить его  посредником  перед  леди
Эберкорн и просить ее сделать его пансионат для юношей более известным среди
богатых дублинских семей" (впоследствии именно леди  Эберкорн  был  посвящен
"Мельмот Скиталец"), но и эта миссия успеха не имела. Долги Метьюрина  росли
катастрофически; он принужден был помогать отцу, жившему  в  бедности  после
своего отрешения от должности; подрастали его собственные дети; он доверчиво
поручился за человека, ставшего банкротом, и принужден был также  оплачивать
и чужие векселя. Он боялся, что наступит последнее испытание, которому может
подвергнуться глава семьи, - "час, когда дети попросят у него хлеба, а он не
сможет им ничего ответить" {Письмо Метьюрина к В. Скотту от 15 декабря  1814
г. (Correspondence, p. 35).}. Последняя ситуация внушает догадку, что  главы
XXVII-XXIX четвертой книги "Мельмота Скитальца", заключающие в себе "Повесть
о семье Гусмана",  в  немалой  степени  носят  автобиографический  характер:
Метьюрин писал историю  злоключений  этого  семейства  кровью;  собственного
сердца.
     В  этих  обстоятельствах  Метьюрину  оставалось  одно  -   уповать   на
великодушную протекцию и помощь В. Скотта,  чтобы  хоть  несколько  улучшить
свою судьбу. Он не отказывался ни от какой литературной  работы  и  в  своих
письмах к В. Скотту прибегал даже к своего рода хвастовству: он  превозносил
свои познания в  обоих  классических  языках  и  античной  литературе,  свою
эрудицию в вопросах теологии, философии, этики {Письмо Метьюрина к В. Скотту
от 11 января 1813 г. (Correspondence, p. 16).}, тем более что его расчеты на
какое-либо  возвышение   по   церковно-иерархической   лестнице   постепенно
становились призрачными и безнадежными. Он писал В.  Скотту,  что  церковные
власти отвернулись от него,  лишив  его  своих  милостей  и  покровительства
вскоре после несчастья, случившегося  с  его  отцом,  тем  более,  прибавлял
Метьюрин, что "по своим религиозным воззрениям, я  -  строгий  кальвинист  и
поэтому  на  меня  с  завистью  взирают   братья-унитарии   и   арминианские
проповедники" {Correspondence, p. 10. Называя себя "кальвинистом",  Метьюрин
хочет сказать, что он является  последователем  Жана  Кальвина  (1509-1564),
одного из видных деятелей европейской Реформации, автора "Основ христианской
религии" (1536), учение которого  о  предопределении  стало  основой  многих
протестантских  сект.  Под  "братьями-унитариями"   Метьюрин   подразумевает
протестантскую  секту,  распространенную  в  Англии,  отрицавшую  троичность
божества   и   отличавшуюся   широкой   веротерпимостью.   Арминиане    (или
ремонстранты) - религиозная  секта  последователей  голландского  пастора  в
Амстердаме Я. Гарменсена. Об этой секте см. в  примечании  78  к  III  главе
первой книги "Мельмота Скитальца".}. Это  откровенное  признание  Метьюрина,
подчеркивающее  его  несогласие  с  основными   догматами   государственного
англиканского вероисповедания и его тяготение к демократическим  сектантским
формам религиозного вольномыслия, унаследованное в Англии от времен Кромвеля
и революции XVII в., представляет для нас значительную ценность. В то время,
когда Метьюрин писал цитированные строки, ни он сам, ни покровитель  его  В.
Скотт не  знали,  что  церковное  начальство  считало  мировоззрение  автора
"Милезского вождя" препятствием  для  какой-либо  его  церковной  карьеры  и
неоднократно обсуждало даже целесообразность дальнейшего  пребывания  его  в
должности англиканского пастора {См. отзыв о нем епископа Митского  (Meath),
отметившего, что Метьюрин "с его религиозными принципами  не  может  ожидать
повышения от англиканской церкви и, говоря по  совести,  пытаться  сохранить
свою службу" (Levy, p. 526, note 45).}.
     Тем неожиданнее и опаснее был  тот  шаг,  который  сделал  Метьюрин  по
совету В. Скотта, не ожидавшего, какие  последствия  это  принесет  молодому
ирландскому романисту: Метьюрин оставил на некоторое  время  романы  и  стал
драматургом.
     В 1813 г. Метьюрин сочинил драму "Бертрам, или Замок  Сент-Альдобранда"
("Bertram, or the Castle  of  St.  Aldobrand")  и  отдал  рукопись  дирекции
Дублинского театра, где эта пьеса была  вскоре  отвергнута.  Тогда  Метьюрин
обратился с нею к В. Скотту, а тот послал ее Байрону, состоявшему в то время
в  дирекции  лондонского  театра  Друри  Лейн.  Впоследствии  в   одном   из
автобиографических фрагментов  своих  "Разрозненных  мыслей"  (1821)  Байрон
вспоминал: "Метьюрин  был  горячо  рекомендован  мне  Вальтером  Скоттом,  к
которому я обратился, во-первых, в надежде, что он  что-нибудь  напишет  для
нас сам,  а  во-вторых,  с  просьбой  указать  какого-нибудь  молодого  (или
старого) многообещающего  автора,  которого  мы  отчаялись  найти.  Метьюрин
прислал своего "Бертрама" и письмо без обратного адреса, так что я сперва не
мог ему ответить. Когда я наконец обнаружил его  местожительство,  я  послал
ему благоприятный ответ и нечто более существенное. Пьеса его  имела  успех,
но меня тогда не было в Англии" {Байрон. Дневники. Письма. М.,  1963  (Серия
"Литературные памятники"), с. 262.}. Сохранился также (в  письме  к  Дениэлю
Терри от 10 ноября 1814 г.) отзыв о "Бертраме" В. Скотта, в котором, кстати,
даются также дополнительные подробности из истории его хлопот ради появления
этой пьесы на лондонской сцене. В. Скотт писал, что он обратился  сначала  к
Джону Кемблу, известному английскому актеру того времени, "хотя   вовсе
не ожидая удачи", что и действительно вскоре оправдалось,  -  предлагая  ему
воспользоваться "рукописной трагедией Метьюрина, автора Монторио": "Это одна
из тех вещей, - продолжал В. Скотт, - которая или будет иметь большой успех,
или торжественно провалится, так как достоинства ее определенны,  глубоки  и
поразительны, а ошибки очевидны до смешного.  Автор  вывел  нашего  приятеля
Сатану на сцену самолично. Я думаю, что сам я изгнал бы отсюда  злого  духа,
потому что хотя в чтении он очень страшен, но я не уверен, что  публика  его
хорошо примет. Последний акт плох. Тем не менее  в  пьесе  много  величия  и
силы; язык ее  чрезвычайно  оживлен  и  поэтичен,  а  характеры  очерчены  с
мастерским одушевлением".
     Потерпев неудачу у Джона Кембла,  рукопись  "Бертрама"  с  отзывами  В.
Скотта и Байрона была отдана великому английскому романтическому  трагику  -
артисту Э. Кину, который  после  некоторого  колебания  признал,  что  пьеса
Метьюрина ему нравится и что исполнение ее главной роли он считает вполне по
своим силам. После этого было принято решение о постановке ее на сцене. Друг
Байрона Гобгауз написал к "Бертраму" пролог, и пьеса Метьюрина в первый  раз
увидела огни рампы в театре Друри Лейн 9 мая 1816 г., три года спустя  после
того как она была написана.

     "Бертрам" - пятиактная романтическая трагедия  в  белых  стихах.  Сюжет
этой пьесы имеет  некоторое,  правда,  чисто  внешнее  и  не  идущее  далеко
сходство с "Разбойниками" Шиллера: трагедия Метьюрина вовсе лишена три яркой
социальной  тенденции,  которой  проникнута   знаменитая   "третьесословная"
немецкая пьеса. Хотя главный герой Метьюрина, благородный  сицилийский  граф
Бертрам, противоречиями своего сложного характера несколько походит на Карла
Моора, а любовь его  к  Имогене,  его  бывшей  невесте,  вышедшей  замуж  за
другого, открывает аналогию к истории Карла  Моора  и  Амалии,  -  основными
источниками замысла пьесы Метьюрина были английские готические романы, в том
числе и его собственные.
     Первая сцена первого акта "Бертрама" должна по замыслу автора не только
служить завязкой трагедии, но и внушить зрителю ощущение ужаса.  Сценическая
ремарка автора гласит: "Скалы. - Море. - Буря. - На заднем плане  освещенный
монастырь. - Сквозь небольшие  промежутки  раздается  звон  колокола.  -  На
высоких волнах моря виден корабль,  находящийся  в  бедственном  положении".
Сквозь цветные готические окна монастыря при блеске молний и раскатах  грома
испуганные монахи видят тонущий корабль, который готов  разбиться  о  скалы.
Сначала спасается только один человек; когда он приходит в  себя  и  узнает,
что находится в Сицилии, в  монастыре  св.  Ансельма,  неподалеку  от  замка
Альдобранда, он хочет снова броситься со скалы в бушующее море, из  которого
только что был извлечен. Это Бертрам,  изгнанный  из  Сицилии  Альдобрандом,
отнявшим у него все имущество и принудившим Имогену  выйти  за  него  замуж.
Бертрам считает Альдобранда своим главным врагом, и прежняя ненависть к нему
возрастает в сердце Бертрама с новой силой. Он видит руку судьбы в том,  что
был спасен в родной Сицилии, неподалеку от мест, где некогда жил сам  и  где
потерял все: он останется жить для мести. Мало-помалу на сцене появляются  и
другие люди с тонущего корабля;  это  разбойники  той  шайки,  предводителем
которой  является  Бертрам,  совершившей  вместе  с  ним   немало   кровавых
преступлений. Настоятель монастыря просит Имогену,  в  отсутствие  ее  мужа,
оказать в замке гостеприимство всем несчастным, потерпевшим кораблекрушение.
     Уже первая сцена пьесы, рассчитанная и на зрительно-театральный эффект,
выдает свою близость к готической литературной традиции.  Подобная  страшная
буря,  в  неистовстве   которой   суеверные   монахи   подозревают   участие
сверхъестественных  демонических  сил,   много   раз   была   изображена   в
произведениях предшественников Метьюрина, например в "Удольфских  таинствах"
Анны  Радклиф;  такая  же  буря  с  кораблекрушением  и  гибелью  одного  из
действующих лиц описана была и самим Метьюрином в его первом  романе  "Семья
Монторио", открывающем и другие сюжетные аналогии с "Бертрамом". Особо стоит
подчеркнуть сходство бури в "Бертраме" с непогодой,  описанной  в  IV  главе
первой книги "Мельмота Скитальца",  когда  в  романе  впервые  для  читателя
появляется над гибнущим кораблем освещаемый вспышками молний силуэт Мельмота
Скитальца. И в пьесе и в романе Метьюрина  неистовство  стихни  является  не
только поводом  для  эффектного  живописания  -  эта  сцена  выполняет  роль
прелюдии к  трагическим  событиям  и  в  то  же  время  имеет  символический
характер, указывая на неистовство и разгул  страстей,  бушующих  в  сознании
оскорбленного или наделенного  злой  волей  человека  {Страсти,  бушующие  в
сердце Бертрама, - в первую очередь ненависть и  жажда  мести,  относятся  к
числу тех, которые рекомендовала для драматургической обработки  шотландская
писательница Джоанна Бейли в своих готических драмах "Plays on the  Passion"
(1798-1812), которые Метьюрин хорошо знал. Он  называет  Дж.  Бейли  "первым
драматургом нашего века" в "Мельмоте Скитальце" (кн. III, гл. XVI),  говорит
о ней в других произведениях, выбирает эпиграфы из ее пьес, и т. д.}.
     Находясь в замке Альдобранда, Бертрам однажды  лунной  ночью  встречает
Имогену и открывается ей. Между ними происходит бурная  сцена:  Имогена  все
еще любит своего прежнего жениха, умоляет его бежать, так как его непременно
убьют вассалы Альдобранда, рассказывает Бертраму,  как  случилось,  что  она
принуждена была, после изгнания его из Сицилии, выйти замуж за  Альдобранда,
за что Бертрам хочет  предать  ее  проклятию,  и  т.  д.  Дальнейшие,  самые
драматические события происходят одно за другим. В третьем  акте  Бертрам  и
Имогена, рассказав друг другу обо всем, что случилось с  ними  за  последние
годы, готовятся к новой разлуке - навсегда.  Однако  в  это  время  в  замок
возвращается Альдобранд. Во время его беседы с  Имогеной  в  залу  врывается
Бертрам с кинжалом в руке и закалывает  Альдобранда  на  глазах  у  Имогены,
терзаемой муками совести. Разбойники покидают замок, в котором они  получили
приют после кораблекрушения; Бертрам же остается в нем до тех по