жестким махровым полотенцем.
     - Я? Да никто, вот кто.
     Ей не хотелось говорить. Ей хотелось взлететь - настолько легко она почувствовала себя после этой нелепой, но такой своевременной и необходимой для нее бани. Она почему-то не стеснялась этого бородача-некрофила.
     - Вы - маньяк-убийца? - спросила она его как раз в тот момент, когда он держал ее в своих объятиях, высушивая полотенцем ставшую похожей на гусиную ее кожу, и его лицо при этом оказалось совсем рядом с ее лицом. - Почему вы прячетесь от людей?
     Он не отвечал, а она все задавала и задавала ему вопросы, ставшие почему-то необходимыми именно в эту минуту, вопросы, от которых все равно уже ничего не зависело.
     - Вы меня сначала убьете, а потом изнасилуете, или наоборот? Что вы забыли в М.? Какого черта вы затащили меня в подвал и почему там так много крыс?
     Он, улыбаясь, как если бы с ним разговаривал ребенок, качал головой - разве что не крутил пальцем у виска.
     - Ну и разговорчики ты ведешь, дорогуша, и что это тебя тянет на такое? Книжек разных начиталась? Острых ощущений захотелось? Так вот, сейчас я тебя разочарую - никакой я не убийца и тем более не насильник.
     Я простой работяга, который, как я тебе уже пытался втолковать, влип в одну историю...
     - В уголовную?
     - Может, и уголовную, я так до конца и не понял.
     Я бы вообще ничего не понял, если бы мне не помогли...
     Но это - отдельная история, и лет через пять-десять я тебе ее обязательно расскажу. А пока тебе вовсе необязательно знать что-либо обо мне. Пользуйся мной по своему усмотрению, принимай мои ухаживания, а когда поправишься, вспомнишь меня добрым словом.
     Юля подумала, что за этими словами и за положительной внешностью может скрываться как злодей, так и нормальный, не лишенный добрых чувств, человек. Ведь не случайно же попали в его руки доверчивые дурочки-студентки? Наверняка и они клюнули на его добропорядочный вид, на солидный, будто у батюшки в церкви, голос, на внешнюю стать... Да разве может такой человек сделать что-нибудь худое?
     - А вы не могли бы позвонить одному моему знакомому в М., ведь мы же в М.?
     - Конечно... Где ж еще быть-то?
     - Не могли бы вы позвонить одному человеку, чтобы сказать, что я здесь?
     - Я бы с удовольствием, - развел он руками с крупными розовыми, как у поролоновых кукол, ладонями, - да только у меня нет телефона. Мы же находимся на самой окраине города, даже за его чертой... И если бы не снегопад, я бы уж давно сходил за хлебом или конфетами... Ты любишь конфеты?
     Почему-то при упоминании о конфетах ей стало совсем уж плохо: из головы не шли убитые студентки. Он их что, ТОЖЕ кормил конфетами?
     - ..хотя хлеб-то у меня еще есть, и масло, и сало. Ты любишь сало?
     Она не успела ответить, потому что ее банщик куда-то ушел, а вернулся уже с чистой клетчатой мужской рубашкой, доходящей ей до колен (Юля проворно накинула ее на голое тело), и бледно-голубыми огромными джинсами, в которых она бы могла уместиться вся полностью.
     - Нет, эти штаны я надевать не стану, спасибо.
     - Тебе в постель принести поесть или сама на кухню пойдешь?
     Она пожала плечами - какая ей разница?
     - Мне все равно.
     - Тогда поехали, - и он, ни слова больше не говоря, поднял ее над полом и понес на кухню.
     Там было тепло, громко гудел газовый котел, пахло супом.
     Желтая наваристая куриная лапша, густая от пупырчатых крылышек, сиреневых сердечек и розоватых печенок, оказалась восхитительной.
     - Ты только сразу много не ешь, а то помрешь... - Миша придвинул к Юле мисочку с супом и большой ломоть хлеба. - Ну вот, считай, что воскресла... Так как ты оказалась в подземелье-то? Сама пришла или привел кто? Да еще в такую погоду? От тебя какой-то химической дрянью пахло...
     - Думаю, меня усыпили при помощи какого-то средства...
     - А кто, не помнишь?
     "Так я тебе и сказала", - подумала Юля, стараясь не смотреть на сидящего перед ней человека, отношение к которому она никак не могла определить для себя: то ли бояться его и молчать, набрав в рот супа, то ли выложить ему все честно и просить помощи.
     Ведь если она признается ему, что ПОМНИТ того, кто ее утащил с крыльца ерохинского дома, значит, живой она уже ОТСЮДА не уйдет.
     Еще один вопрос интересовал ее: изнасиловали ее или нет? Ведь у нее настолько болело тело, все мышцы и суставы, так ломило внизу живота, что было довольно сложно определить, отчего это происходит: от того, что она провела несколько часов в холодном, кишащем крысами подземелье, или от того, что с ней уже успел развлечься этот рыжеволосый и бородатый мужичище?
     - Ты вот все молчишь, а ведь тебя наверняка уже ищут, переживают... Ты, я вижу, девочка из хорошей семьи, где-нибудь в институте учишься, у тебя небось и жених есть... Я угадал?
     - Угадал, - неожиданно для себя жестко и даже зло ответила она ему, - да только такие негодяи, как вы, убиваете ни в чем не повинных...
     Она осеклась и почувствовала, как кровь жаркой волной прилила к лицу. Ей стало жарко, ее затошнило. Она явно переела этой куриной жирной лапши.
     - Ты думаешь, что это я тебя туда притащил? - совсем назло, а как-то даже обиженно и очень тихо спросил Миша и качнул головой. - Ну уж и не знаю, как сделать, чтобы ты мне поверила.
     - А почему у меня болит живот? Что вы со мной сделали? - закричала она, вскочив со стула и, прижав к груди сжатые кулаки, затряслась в беззвучном плаче.
     Это были нервы. Они сдали. И была истерика, и слезы, а потом ее вырвало прямо на чистую рубашку...

***

     - Как тебя зовут на этот раз? - услышал он голос Двойника и весь задрожал от отвращения к нему, такому чистому и благополучному, такому занятому и серьезному Тот, хороший, стоял возле окна и курил. Он был высок и строен, уверен в себе и всегда знал, что ему нужно от жизни, от каждого дня, часа и даже минуты.
     - Я знаю, ты хочешь мне сказать, что я - ничтожество, что меня скоро схватят и призовут к ответу? Но я ничего не боюсь. И это не я виноват, что таким родился.
     Мы с тобой - одно целое, и кто виноват в том, что тебе досталось все самое хорошее, а мне - все самое дурное?
     Тебе отдали все силы, а мне - одну слабость. Признайся, ты ведь хотел бы избавиться от меня? Ну скажи, скажи, я тебя пойму и, быть может, когда-нибудь сам помогу тебе, но пока я еще не готов к тому, чтобы отправиться вслед за НИМИ... Я слишком молод, кроме того, признаюсь тебе честно, мне иногда кажется, что все это сделал не я...
     Ты - это я, тогда и объясни мне, что движет мной, зачем я делаю это? Почему, когда я хотел женщину, она мне всегда с хохотом отказывала?..
     - Прекрати, - отозвался Двойник и загасил сигарету в пепельнице. Взгляд у него был печальным, словно у обреченного человека. - Ты сам себе все это придумал.
     Ведь ты же сам говоришь, что мы с тобой - одно и то же.
     Тогда почему же я - могу, а ты - нет? И почему ты не хочешь найти в себе силы, чтобы воспротивиться своим желаниям? Кроме того, ты вовсе не такой, каким себя представляешь. Ты же был с Ольгой Христиансенс? И она ничего не заметила. Не заметила подмены, понимаешь?
     Больше того, на следующий день она снова пришла сюда, чтобы встретиться с тобой...
     - ..с тобой! - вскричал он. - И у меня все с ней получилось только потому, что я представил себе, что я - это ты, понимаешь?
     - Ты ведешь сразу несколько жизней, но они следуют не параллельно, как это бывает иногда у людей, а расходятся, словно лучи, в разные стороны. Ты бы собрал их все вместе... Разве ты не понимаешь, случись что с тобой, мне тоже будет конец? Ведь ты в моей ванне разрезал трупы, ты думаешь, ОНИ не найдут следов?
     - А ты поезжай, поезжай отсюда, брось меня, брось... - Он, скорчившись и состроив страшную гримасу, забегал вокруг Двойника, как отвратительный полубезумный шут, которому не хватало только красного веселого колпака с бубенчиками. - Брось, как свою сгнившую руку, а еще лучше - ногу! Но только знай, если ты меня бросишь, я принесу в жертву твоей порядочности и чистоплюйству много-много молоденьких девушек... Я приведу их сюда, одну за другой, я осчастливлю их лоно, сделаю своими наложницами, и мы сыграем здесь прекрасный спектакль. Театр одного актера, может, слышал? Ведь они уже давно сыграли свои роли, они просто не знают об этом...
     - Зачем ты зарезал буфетчицу на автостанции и почему тебя тянет именно в эти грязные места? Что тебе за дело до этой простушки? Возомнил себя богом?
     - Оставь меня в покое. Я убил ее, потому что она видела меня, видела, как мы с той дурехой говорили в кафе, а потом ушли вместе... Что ты так смотришь на меня? Не смотри, слышишь, НЕ СМЕЙ НА МЕНЯ ТАК СМОТРЕТЬ! Я счастлив, я несказанно счастлив уже тем, что у меня есть ты, ты, который принадлежит мне всецело и находится в моей власти. И вся твоя беда знаешь в чем?
     - В чем?
     - В том, что ТЫ НЕ МОЖЕШЬ МЕНЯ УБИТЬ. Да, я слаб, я нервен, я извращенец, я некрофил, я сластолюбец, я эгоист, я бездарь, я порочен до самого дна, я люблю только свои ощущения и деньги, на которые могу купить эти самые ощущения, но тем не менее Я СИЛЕН!
     Понимаешь, ты, ты!.. - Он тяжело дышал, пот катился градом с его гладкого, холеного лба. - А ты - низшее существо, которое я ненавижу больше всего на свете.., ты - не в состоянии убить меня, чтобы самому вырваться из этого ада! Я не могу овладеть женщиной, которая мне понравилась, а ты не можешь убить меня. Мы и слабы и сильны одновременно. Я только не понимаю, почему ты всегда молчишь? Ты что, не умеешь разговаривать? Ты только и можешь, что водить кистью по холсту и писать эту пошлятину!..
     - У тебя есть краски и кисти - пиши и ты. Кто тебе мешает?
     - Мне мешает тот, который забрал себе весь талант.
     Скажи, почему ты не оставил мне ни капли таланта? Тебе никто не говорил, что ты талантлив во всем? - Он оскалил зубы - ровные, безукоризненные, белые, как китайский фарфор. - Ты талантлив даже в той боли, которую приносишь мне, ты хотя бы это понимаешь?
     - Не кричи. Сегодня снова приходила Ольга Христиансенс. Она серьезно больна, а ты не хочешь ее навестить. Ведь она любит тебя... Быть может, она бы и смогла тебя понять.
     - Нет, она любит тебя. В том-то все и дело. И вообще, сколько можно говорить об одном и том же... Не смотри на меня так, твои глаза сейчас вонзятся в мои и прожгут их насквозь. Быть может, когда-нибудь ты все же наберешься смелости и избавишь меня от МОЕЙ боли, ты понимаешь, о чем я говорю... Те наслаждения и чувство пресыщенности, которые длятся подчас мгновение, - что ты можешь знать о них? Разве ты знаешь, какую цену мне приходится платить за то, чтобы я оставался жив? Я нахожусь в постоянном напряжении, мой мозг не знает покоя, я пытаюсь избавиться от призраков, которыми кишат мой дом и моя голова, но они все равно неотступно преследуют меня и душат, душат во сне и по вечерам, когда всем кажется, что я так умиротворен и счастлив... Ну вот твой взгляд и потеплел - ты жалеешь меня, мой дорогой Двойник? Ты, наверно, смотришь на меня и думаешь, и чего это он разговаривает сам с собой, да? Представляю, сколько вопросов ты бы хотел задать мне. Так задавай. Спроси меня, как умерла моя Ева. Твоя Ева.
     - Не называй ее так, у нее было совершенно другое имя. И если у тебя несколько жизней и несколько имен, если ты пытаешься прожить в нескольких ипостасях, то это не значит, что все такие же, как ты, и хотели бы стать похожими на тебя. Оставь в покое хотя бы ту, которая сделала тебя счастливым.
     - Счастливым? И это говоришь мне ты, ты, который украл ее у меня? Мерзавец, какой же ты мерзавец, и как же я тебя ненавижу... Ты опять так смотришь на меня, что мне хочется спрятаться от тебя под стол... Но нет, я не боюсь тебя. Ты не сделаешь этого, никогда не сделаешь, в этом-то твоя беда...
     Он подошел к своему Двойнику, протянул руку... Ему вдруг показалось, что он ощутил теплую плоть.
     - Ты как будто живой... Как будто ты - ЕСТЬ.

***

     Крымов метался по огромному загородному дому в поисках Нади, потому что не мог поверить, что ее здесь нет. Разбитое окно нарисовало ему фантастическую картину: Надя превращается в гигантскую птицу и, пробив мощным клювом окно, вылетает, рискуя быть пораненной осколками стекла, из дома, летит в сторону трассы, где сбрасывает с себя остатки человеческой одежды, красной одежды...
     Тому, кто увез ее отсюда, не повезло: на этот раз снегопада не было и на дороге остался четкий автомобильный след. Вот уже час как вокруг дома бродят оперативники, что-то ищут, задают Крымову вопросы, рискуя быть оскорбленными или даже избитыми им же. А он совершенно не может взять себя в руки, он напоминает сумасшедшего...
     Шубин сидел в гостиной и вспоминал Новый год.
     В доме было тепло - сейчас холодно; здесь были все четверо - теперь только двое; тогда в воздухе пахло праздником - сейчас пахнет смертью и страхом; была надежда - теперь она умерла.
     К нему подошел Сазонов. У него в руке была бутылка с пивом, на усах остался пенный след...
     - Ну, мужики, вы и вляпались! По уши. И девок своих не уберегли. Где их теперь искать? Раз Земцову увезли, значит, надо было хотя бы за Щукиной присмотреть. Ты сегодня уезжаешь в М.?
     Шубин молча кивнул головой. Солнечный день, залитая светом гостиная, нестерпимый блеск и сверканье снега за окном - все это никак не вязалось с тем, что происходило в его душе, где было черным-черно и душно. Он задыхался от бессильной злобы, от того, что его, как дикого зверя, загнали в тупик и теперь в любую минуту могли убить... И это ожидание смерти или нового известия о чьей-нибудь смерти действовало ему на нервы, лишало сил.
     Он уже не знал, где можно искать Юлю. Весь М.  был перерыт полностью, обойден каждый дом, каждая постройка, погреб и сарай. Все конторы и заводские цеха, две местные фабрики, магазины и школы, ателье и парикмахерские - везде, куда только мог поместиться ЖИВОЙ человек, побывали люди Кречетова, да и просто местные жители, которые волей-неволей оказались участниками этих масштабных поисков. Земцова словно сквозь землю провалилась.
     В поисках участвовал и Ерохин, они вместе с Шубиным объехали на одолженном у соседа снегоходе окраины города, побывали в домике на берегу - том самом, который Виктор собирался подарить своей возлюбленной Наташе Литвинец.
     Игорь, который вот уже несколько дней находился в сомнамбулическом состоянии, войдя в дом, только и сказал:
     - А ты, оказывается, живешь на два дома.
     На что Ерохин лишь пожал плечами и вздохнул:
     - Если бы не это несчастье, я бы тебе мог показать свое хозяйство... Но тебе сейчас не до этого.
     - У тебя здесь тепло, ты что, топишь, даже когда отсутствуешь?
     - Так не мерзнуть же! У меня здесь на базу свиньи, две коровы, я прихожу кормить, убирать за ними, могу и сам позавтракать, у меня и в холодильнике всегда что-нибудь можно найти. Не хочешь, кстати, перекусить?
     - Нет, - махнул рукой Шубин, направляясь к выходу. - Я, честно говоря, и сам не понял, зачем мы сюда приехали. Ты же не мог увезти Земцову, ты же находился рядом со мной. Просто твой дом - последний из списка, в котором мы еще не побывали. А теперь вот и побывали.
     Я не знаю, где ее искать, понимаешь?
     - Интересно, а как же вы ищете людей, которые живут в городе, ведь он огромный, и обойти его, квартиру за квартирой, просто невозможно!..
     - Да, ты прав. Здесь нужно искать НЕ НОГАМИ, А ГОЛОВОЙ. И если она не нацепила крылья, чтобы улететь в тот страшный снегопад куда-нибудь, где живут такие же сумасшедшие, как и она, то, значит, в М.  существует ЕЩЕ ОДИН СНЕГОХОД, о котором никто не знает.
     - Но мы же осмотрели ВСЕ реально имеющиеся.
     - А почему это вы решили, что этот снегоход должен изначально принадлежать кому-то из жителей М.? А что, если тот, кто охотился за Юлей, приехал в М.  из С.? Ведь снегоход - это уникальное средство передвижения.
     Я просто уверен, что по Волге, по определенным протокам, между островами можно добраться до вашего города самым кратчайшим путем, как, скажем, это можно было бы сделать на моторке летом. Ты понимаешь меня?
     - Вот об этом-то я почему-то и не подумал. А что, если действительно человек на снегоходе приехал из С.?
     Если по автотрассе расстояние между ними примерно семьдесят километров, то по реке, да между островами, напрямую - километров сорок-пятьдесят, а то и меньше.
     Да только этот вариант разрабатывать еще сложнее! Ведь в такой снегопад ни одного следа не найдешь... Неужто будете проверять всех ваших владельцев снегоходов?
     - Если бы только наших. Это может быть человек и с этого берега, из какой-нибудь деревни... Короче, надо действовать.
     Вернувшись в С., Шубин первым делом поехал к Сазонову, и началась большая работа по поиску снегохода.
     Нашли две частные фирмы, торгующие ими, составили список всех проданных снегоходов (их оказалось всего пять штук), а потом пригласили председателя общества охотников и рыболовов, чтобы дополнить список владельцами этих машин. Крымов, познакомившись с председателем, стал пытать его насчет старых, опытных охотников, которые охотились бы не только по области, но и на Алтае (ему не давала покоя голова алтайского марала, шерсть от которой, пропитанная специфическим раствором, каким пользуются таксидермисты, была обнаружена на резиновых сапогах с обрубками ног Сажиной), и тут неожиданно всплыла фамилия Морозов.
     - На Алтае побывал только Сашка Морозов! Классный был охотник, - говорил похожий на писателя, бородатый и ухоженный, председатель общества охотников и рыболовов Игнатов; на вид ему можно было дать лет пятьдесят, хотя на самом деле было шестьдесят два. - Он браконьерил, конечно, все об этом знали, но страшно завидовали. Красивый, статный, словом, настоящий, так сказать, классический образчик русского охотника. С него бы картины писать, да только погиб он. В автокатастрофе. Добирался из Карелии, куда он тоже любил ездить охотиться, автостопом. Водитель грузовика уснул, и они вместе с машиной рухнули в пропасть.
     - Он погиб?
     - Разумеется! Но если вы хотите узнать, присутствовал ли кто из наших на похоронах, то я отвечу так: нет.
     Никто его в гробу не видел, говорят, что его останки похоронили прямо на той трагической трассе родные того самого водителя, по вине которого он и погиб. Но я не думаю, что если бы Сашка чудом остался жив, то не объявился бы здесь за эти десять или даже больше лет. Ведь эта история приключилась году в восемьдесят восьмом или даже раньше, точно не припомню. А что это он вас так заинтересовал? Конечно, у него был снегоход, и на оленя он ходил на Алтае, но ничего такого, из-за чего им могла бы заинтересоваться прокуратура или просто милиция, за ним не водилось... Вот браконьерство - это да!
     А так - он мирный был, хороший мужик, одним словом.
     - У него была семья?
     - Была. Но они с женой и детьми жили порознь, даже в разных квартирах, хотя, говорят, нормально ладили друг с другом. Сашка стихи писал, пытался писать прозу и даже отправлял какие-то рассказы в "Новый мир", кажется... Но там, в Москве, говорят, и своих писателей полно, что им за дело до какого-то простого охотника? Хотя, я так думаю, если бы его увидела какая-нибудь редакторша, то не устояла бы, все бы напечатала только за одни глаза его... Жалко мужика, сгинул почем зря.
     - У вас есть его адрес?
     - Конечно, есть. Да я его и так, по памяти помню:
     Лермонтова, 15, квартира 8.
     - А его жены?
     - Вот уж чего не знаю, того не знаю. Она к тому же еще и под своей фамилией жила. Я, честно говоря, даже не уверен, что они зарегистрировали свой брак.
     - Ну а как ее хотя бы звали, помните?
     - Людмила, кажется... Хотя нет, не буду врать, не помню.
     - А где он хранил свой снегоход?
     - В сарае возле дома, я сам лично видел. Помню, зашел к нему как-то, не успел в подъезд войти, он меня окликнул - в сарае возился, снегоход как раз чинил. Я не с пустыми руками к нему шел, дело у меня к н